. Я сейчас уеду, постараюсь вернуться.
   - Я знаю. Постараешься вывезти из города эти проклятые  пробы,  и  тебя
убьют по дороге. Я знаю...
   - Не такая уж ты провидица...
   - Почему ты не хочешь, чтобы нас оставили в покое? Почему ты  не  отдал
им эти пробы? Они же не принадлежат  тебе!  Тебе  позволили  взять  их  на
время, верни то, что принадлежит им!
   - Сейчас это единственный шанс у меня и, может быть, у всех нас.  Никто
не станет меня слушать. Я ничего не сумею объяснить без этого чемоданчика!
Ты же все понимаешь. Веста!
   - А если тебя выслушают, поверят, что тогда? Что это изменит?
   - Я не знаю. Не хочу знать. У каждого из нас свой долг. Я  обязан  дать
людям шанс. Они имеют на это право.
   -  Шанс  для  войны...  Ну  почему,  почему  вы  всегда  мыслите  этими
категориями,  почему  они  преобладают  надо  всем  прочим:  война,  враг,
обман... Ты даже мне не веришь...
   - Иногда я не верю даже себе. Одно  я  знаю.  Мы  наконец  достукались.
Достучались... Все имеет конец. Терпение природы не безгранично.
   - Значит, ты все решил.
   - Да.
   - Ну так поезжай, чего ты медлишь?
   - Я жду, когда ты выйдешь.
   - Нет, мой милый. Когда-то ты сказал, что мы будем вместе до конца.  До
самого конца. Вспомни об этом.
   - Я помню. Но ты все равно не сможешь мне помешать.
   - Я и не собираюсь. Я знаю, что ничего не смогу изменить.
   Я не имел права рисковать ее жизнью  и  знал,  что,  если  понадобится,
силой вытолкну ее из машины.  Я  повернулся,  собираясь  осуществить  свое
намерение.
   - Прости, но у меня нет времени спорить.
   Я протянул руку и не смог прикоснуться к ней, словно кто-то  натянул  в
кабине между нами упругую непробиваемую пленку. Холодная странная  усмешка
тронула ее губы.
   -  Ты  все  еще  думаешь,  что  тот  человек  в  лаборатории   попросту
споткнулся? - Она помолчала. - Никто не виноват, что ты выбрал русалку. Мы
поедем вместе и вместе до конца разделим все, что нас  ждет  в  дороге.  Я
пыталась не вмешиваться, старалась забыть обо всем, чему меня научили там,
в глубине, берегла наши дни. Их ведь  было  так  мало,  -  сказала  она  с
горечью.  -  Теперь  мне  уже  нечего  беречь...  Ты  не  сможешь   забыть
сегодняшнего дня. Ты и раньше меня боялся, я знаю... А теперь поезжай...
   Я молча  повиновался.  Мотор  завелся  легко,  и  машина  понеслась  по
пустынной дороге прочь от центра города, от моря, к началу большой трассы,
ведущей в столицу, к людям.


   Машина  вела  себя  слишком  странно.  Стоило  прикоснуться  к   педали
акселератора,  как  стрелка  спидометра  проскакивала  цифру  восемьдесят.
Впечатление было такое, словно кто-то  вставил  под  капот  дополнительный
мотор. Мне все осточертело, и,  не  задумываясь,  я  гнал  машину  вперед,
стараясь поскорей вырваться из города, как будто это  он  был  виноват  во
всем, как будто в нем сидела невидимая  и  неощутимая  зараза,  постепенно
отнимавшая у меня Весту... Иногда, запрятанные где-то в глубине  сознания,
всплывали  непрошеные  мысли.  Значит,  напавший  на   меня   человек   не
споткнулся... Как она это сделала?
   Скорее всего он не был человеком. Странное оружие подобрал я на полу...
Это был. "посредник" - так, кажется, называли они искусственных полулюдей?
Но ведь и Веста тоже...
   Я спохватился слишком поздно. Ее лицо исказила гримаса боли: "Она знает
все, о чем я думаю. Это трудно выдержать. Но раньше я этого не  замечал  -
не замечал потому, что мне нечего было скрывать от нее. Наверно, люди  еще
не готовы к такому уровню общения, может быть, когда-нибудь, через  тысячу
лет..."
   Далеко позади над морем занимался хмурый рассвет. Мы уже миновали центр
города и приближались к окраине. Где-то здесь, перед выездом на загородное
шоссе, должен был быть полицейский дорожный пост. Я толком не  знал,  кого
мне следует  опасаться.  Кто  были  те  люди,  которые  пытались  похитить
"Альфу"? Куда девался Гвельтов? Жив ли он?
   - Это были люди из военной разведки, - как  всегда  неожиданно  сказала
Веста. - Они давно заинтересовались тем, что происходит в  порту.  С  того
дня, как американская атомная лодка приходила сюда с визитом "дружбы".
   Я хорошо помню эту историю. В газетах тогда поднялась шумиха, сразу  же
прекращенная невидимой, но могучей рукой. Однако суть происшествия  газеты
успели сообщить... Кажется, все атомные заряды, бывшие на борту  лодки,  и
топливо для реактора превратились в обычный свинец. До сих  пор  я  считал
эти сообщения газетной "уткой".
   - В тот момент, когда вы с Гвельтовым отбирали пробы в заинтересовавшем
их районе, вы попали под наблюдение. Какое-то время они не вмешивались, но
недолго, как видишь.
   - Что произошло в лаборатории? Где Гвельтов?
   - Они хотели захватить ваши пробы с "Альфой". Гвельтов поднял  тревогу,
потом там появился посредник, которого ты видел. Гвельтов жив. Пока жив. А
теперь у светофора поверни направо. Ты выедешь на шоссе за шлагбаум.  Тебя
уже ищут. Дорожной полицией объявлен розыск по радио.
   Сам пост мы проехали спокойно. Однако  через  несколько,  километров  я
увидел стоящий на боковой развилке "джип" военного образца.  Возможно,  он
ждал здесь вовсе не нас. Я решил не рисковать и до  отказа  вдавил  в  пол
педаль акселератора. Мотор басовито загудел, и машину  буквально  швырнуло
вперед. Как только я прибавил  скорость,  "джип"  ринулся  нам  наперерез.
Однако водитель не учел мощности нашего мотора. Мы оказались у перекрестка
на несколько секунд раньше. Не сумев перекрыть дорогу, "джип"  оказался  у
нас в хвосте. Расстояние между машинами  быстро  увеличивалось.  В  заднем
зеркале я  увидел,  что  "джип"  остановился.  Почти  сразу  же  прозвучал
выстрел, и я услышал характерный визжащий звук, который бывает, если  пуля
ударит в препятствие и рикошетом уйдет в сторону. Однако самого  удара  не
слышал. Не  было  и  второго  выстрела.  При  нашей  скорости  у  них  был
один-единственный шанс, и они его  использовали.  Через  полминуты  "джип"
превратился в едва различимое пятнышко. Мы  неслись  по  пустому  шоссе  в
полном одиночестве.


   - Придется остановиться  и  осмотреть  машину.  Пуля  могла  ударить  в
покрышку.
   - Не нужно. Пуля вообще не коснулась машины.
   - Но я же слышал, как она отрикошетила!
   - Это я ее остановила.
   Я уже даже не удивлялся. Только посмотрел на Весту. Она дышала  тяжело,
и я мельком увидел у нее на лице гримасу боли, исчезнувшую сразу  же,  как
только я на нее посмотрел.
   - Может быть, ты объяснишь, как тебе это удается?
   -  Нужно  представить  себе  оболочку  вокруг  машины.  Очень  плотную,
гладкую. Ее не видно, но  пуля  не  может  пройти...  Извини,  мне  трудно
говорить, слишком большое  усилие.  Это  сейчас  пройдет.  Ты  не  обращай
внимания. Самое сложное впереди. Они вызвали  вертолет,  энергии  остается
все меньше, и я не знаю, сумею ли тебе помочь.
   О какой энергии она говорила? Я почувствовал, что  за  этим  скрывается
что-то очень важное, но  в  ту  минуту  все  мои  мысли  приковал  к  себе
вертолет. Если Веста права, если те, кто за нами  охотился,  действительно
вызвали вертолет, значит, встреча с "джипом"  не  случайна.  Нас  ждали  и
сделают все, чтобы остановить.
   Еще минут десять мы мчались по шоссе беспрепятственно.  Я  взглянул  на
километровый  столб,  мелькнувший  за  окном.  Двадцать  пять   километров
отделяло машину от окраины города. Еще километров  пятнадцать-двадцать,  и
прямая лента шоссе, на которой мы  видны  как  на  ладони,  пройдет  через
уездный центр, там появится шанс затеряться в потоке транспорта. Еще минут
восемь на такой скорости, и они не успеют нас перехватить.
   Но уже через, пару минут  я  услышал  над  головой  характерный  клекот
авиационного мотора. Веста в ответ на мой взгляд  молча  кивнула,  значит,
они... "Шоссе широкое, пока  будут  садиться,  выставлять  заслон,  может,
успеем проскочить". Вдруг я вспомнил про  выстрел  с  "джипа",  и  холодок
пробежал по моей  спине.  "Вряд  ли  они  будут  с  нами  церемониться..."
Подтверждая мои мысли, над нашими головами  застрочил  пулемет.  Звук  был
такой, словно кто-то ударил по  куску  железа  огромным  молотом.  Пули  с
визгом шлепнули в асфальт впереди машины. Крупнокалиберные разрывные  пули
взметнули над дорогой облачка разрывов. Одного попадания было  достаточно,
чтобы с нами покончить... И тут я увидел, как нас накрыла  целая  очередь.
Машина вздрогнула, словно на нее обрушился  град  камней.  Вокруг  нас  на
дороге выросло ровное, почти  геометрически  правильное  кольцо  разрывов.
Одновременно глухо вскрикнула Веста.  Я  увидел,  что  ее  тело  бессильно
сползает с сиденья. Я резко нажал на тормоз. Вертолет проскочил над  нами,
и вихрь пулевых разрывов унесся по шоссе вперед. Я нагнулся к  Весте.  Она
прошептала:
   - Я больше не могу их держать... Нет сил... Излучатель... У тебя должен
быть излучатель...
   Ее голова бессильно откинулась. Глаза закрылись. И тут я вновь  услышал
клекот вертолетного мотора. Вертолет  возвращался.  Эти  люди  хотели  нас
убить. Может быть, они уже убили Весту... Мысль  обожгла  меня,  наполнила
холодной яростью. Я помнил про излучатель. Помнил про него все время. Будь
это автомат или  пулемет,  я  бы  воспользовался  им  не  задумываясь,  но
применять  против  людей  чужое   нечеловеческое   оружие   казалось   мне
немыслимым. И тут на какую-то долю секунды мне почудилось, что я смотрю на
дорогу глазами летчика, ведущего к нам эту стрекочущую смерть.  На  шоссе,
беспомощно прислонившись к бровке, неподвижно стояла безоружная машина. Ее
длинное тело отчетливо виднелось в перекрестии прицела. Совершенно точно я
знал: через пять секунд этот человек нас убьет... И тогда что-то сломалось
во мне, я распахнул дверцу, вытянул  навстречу  приближающемуся  вертолету
руку с излучателем и нажал  кнопку.  Ничего  не  произошло.  Только  стало
удивительно тихо.  Лишь  через  несколько  секунд  я  понял,  что  пулемет
захлебнулся и  мотор  вертолета  уже  не  работает,  хотя  винт  продолжал
вращаться. Машина, потеряв управление, скользнула в сторону и круто  пошла
к земле. Она пронеслась над невысокими холмами справа от шоссе и  скрылась
за ними. Через минуту над холмами показался столб жирного коптящего дыма.
   Я стоял неподвижно, прислонившись к  машине,  и  боялся  посмотреть  на
Весту. Предчувствие неминуемой беды не покидало меня  с  момента  отъезда.
Наконец я взял себя в руки и подошел к  Весте.  Ее  тело  обмякло,  голова
бессильно прислонилась к подушке сиденья. Я взял  ее  за  плечи  и  усадил
ровнее, словно это могло помочь. Моя рука торопливо и бесцельно бегала  по
ее запястью, пытаясь нащупать пульс. Его не было. Вдруг я  остановился.  Я
не знал, был ли у нее пульс раньше, вообще, должен ли он у нее быть. Может
быть, от этой мысли беспорядочные факты вдруг выстроились в моей голове  в
стройную цепочку. Я вспомнил, что  в  моих  лабораторных  опытах  бактерии
использовали избыточную энергию, энергию, которую они должны были получать
извне. Вспомнил теперь и телефонный разговор, во время которого узнал, что
их колония в море существовала внутри  силового,  искусственно  созданного
кокона, что в случае необходимости они могли расширять его границы, но  не
очень далеко... Нетрудно догадаться, что Веста, вернее, ее тело,  а  может
быть, и клетки мозга, ставшие частью колонии, не  могли  существовать  без
этой дополнительной, получаемой извне энергии.  Очевидно,  амебы  начинали
вырабатывать ее только в определенных условиях и тогда, когда  их  колония
была достаточно велика. Отдельные части этой колонии не могли существовать
изолированно от всей группы,  во  всяком  случае,  разрыв  не  должен  был
превышать определенного расстояния, на котором действовало их таинственное
поле. Но если все это так, то Веста наверняка об этом знала... Знала и все
же настояла, чтобы я взял ее с собой. Наверно, какой-то, запас этой  своей
жизненной энергии  они  могли  накапливать  внутри  себя,  но  не  слишком
много... Весте пришлось дважды израсходовать огромную порцию  на  создание
защитного поля вокруг машины, вот откуда  ее  слова  о  том,  что  энергия
кончается... Я все же продолжал встряхивать Весту, хотя появившимся у меня
шестым чувством понимал, что все мои усилия напрасны, что Весте уже  ничто
не поможет. И вдруг она открыла глаза, и я услышал  ее  болезненный  стон.
Теперь я знал, что надо делать. Я развернул машину  и  понесся  обратно  к
городу. Покрышки визжали, мотор обиженно и монотонно ревел. Чтобы ей легче
было дышать, я слегка приоткрыл  стекло,  и  холодный  воздух  со  свистом
врывался в машину. Из-за шума я не сразу понял, что Веста что-то  пытается
сказать, и только по движению ее губ разобрал, что она  просит  остановить
машину. По моим расчетам, мы уже вернулись в район, где их жизненное  поле
снова  должно  было  действовать,  и  я  нажал  на  тормоз.  Веста  сидела
совершенно прямо и смотрела на меня широко открытыми глазами. Я никогда не
видел у нее такого ясного, отрешенного ото всего взгляда.
   - Ты себя не вини. Это я так решила. Решила, что так будет  лучше.  Они
тоже не виноваты. Они не знали, что человеку, кроме пищи и воздуха,  нужно
что-то еще. Они и сейчас не совсем понимают нас.  Я  думала,  что  буду  с
тобой еще  несколько  дней,  что  сумею  тебя  защитить,  помочь.  Но  все
получилось иначе. Я верю: ты сумеешь справиться с пришедшей бедой, найдешь
выход, они тоже тебе верят... Не вини их за мой уход. Вообще  не  вини  за
все, что случилось со  мной.  Они  лишь  подарили  мне  несколько  месяцев
дополнительной жизни. За это время я успела узнать и полюбить  тебя...  Не
их вина, что продолжения быть не могло. Они не  предвидели  такого  конца.
Потому что это все наше, человеческое, вряд ли  они  понимают,  что  такое
любовь... Поцелуй меня... - вдруг попросила Веста. Я крепко стиснул  ее  в
объятиях и прижался к ее холодным твердым губам. В это мгновение  потеряло
значение все, что разделило нас в наш последний день. Только ее самой  уже
не было со мной больше.


   К намеченному месту я добрался глубокой ночью. Целый день, укрывшись  в
придорожном лесу, я ждал, пока стемнеет. С воздуха машина была  видна  как
на ладони. Уничтожив вертолет,  я  фактически  объявил  войну  вооруженным
силам страны и вряд ли мог рассчитывать на снисхождение. Я и  не  надеялся
на него, твердо решив добраться до намеченного места. Добраться во что  бы
то ни стало. Меня искали на пути  к  столице,  а  я  повернул  обратно,  к
городу, возможно, это мне помогло.
   С  момента  гибели  Весты  все  мои  поступки   противоречили   обычной
человеческой логике, и  тем  не  менее  они  не  казались  мне  странными.
Почему-то я был уверен, что именно этого хотела бы и сама Веста. Словно  у
нее еще могли быть какие-то желания... Наконец, в сумерках,  крадучись,  с
потушенными фарами, мне удалось выбраться на заброшенную дорогу, ведущую к
морю.
   Через некоторое время я остановил машину. Мне  не  понадобилось  ничего
искать. Я не смог бы объяснить почему, просто знал,  что  это  здесь,  что
ехать дальше не надо. Я приткнул машину к самому обрыву, отыскал фонарик и
осторожно, словно боялся причинить ей боль, взял на руки тело  Весты.  Оно
было легким и странно податливым. Прошло  уже  много  часов,  но  трупного
окоченения так и не наступило. Ни на что не надеясь, я  проверил  еще  раз
пульс и дыхание. Их не было. Их не было уже давно, с того  момента,  когда
она говорила со мной в последний раз.
   Я зажег фонарик и медленно начал спускаться с обрыва. И вдруг  подумал:
"Что-то я забыл. Что-то  очень  важное...  Ах,  да,  пробы,  пробы,  из-за
которых все началось. Веста просила меня вернуть их, а я решил  проверить,
на чьей она стороне..."
   Все, что я могу теперь сделать, - выполнить  ее  последнюю  просьбу.  Я
вернулся к машине, вынул из чемодана контейнер. Потом  снова  взял  ее  на
руки. Тело Весты не казалось мне тяжелым. Я вообще  не  замечал  ее  веса.
Хотя тропинка шла круто вниз, я лишь  крепче  прижимал  ее  к  себе  и  не
чувствовал почти ничего - ни страха, ни отвращения,  ни  боли.  Ничего  не
осталось, только деловитая сосредоточенность. Наверно, именно она помогает
людям справиться с большим горем. Интенсивная деятельность,  связанная  со
сложными  обрядами  похорон,  призвана  отвлекать  людей  от  причины,  ее
вызвавшей. Я спустился с обрыва.  Тропинка  кончилась,  упершись  в  узкую
полосу песчаного пляжа. Здесь сразу же, буквально в нескольких  метрах  от
берега, начиналась большая глубина. Я вошел в море  по  пояс,  не  замечая
холодных прикосновений черной морской воды. Волн не  было.  Море  казалось
чистым и гладким. Сюда, к берегу, из города не долетало ни  звука.  Только
где-то очень далеко и  печально  два  раза  прогудела  сирена  буксира.  Я
осторожно опустил Весту в воду и разжал руки. Я даже не посмел  поцеловать
ее еще раз на прощание. Вода сразу же сомкнулась над ее лицом,  и  течение
легко понесло ее прочь от берега, туда, где  начиналась  глубина.  В  луче
своего фонарика еще минуту-другую я мог различить сквозь темный слой  воды
бледное пятно ее лица, потом оно исчезло. Больше ничего не было  видно  ни
на поверхности моря, ни в его глубине. Я подумал: "Море подарило мне Весту
и теперь забрало ее обратно". И еще я подумал, что Весты  нет,  а  все  ее
слова и мысли живы в памяти и будут со мной всегда, до самого конца. Веста
сказала: "Ты теперь останешься один со всем этим..." В темноте, не зажигая
фонаря, я нащупал крышку, отвернул ее и опрокинул контейнер.  Тихо,  почти
без всплеска, море приняло свою частичку. Не этого ли они добивались  там,
в своей темной глубине?  Если  так,  то  они  достигли  успеха.  Посмотрев
последний раз в черную непроницаемую воду, я повернулся и  медленно  пошел
обратно,  наверх,  туда,  где  слышались  трели  полицейских  свистков,  и
вспыхивали  мигающие  фонари  патрульных  машин.  Погоня  в  конце  концов
настигла меня, но сейчас это уже не имело значения. Больше я не  собирался
от них скрываться. Начав подъем, я задержался в последний раз.  Нащупал  в
кармане пиджака коробку излучателя, достал его  и,  широко  размахнувшись,
бросил в море. "Забирайте все, - подумал я спокойно. -  Наши  человеческие
дела мы будем решать по-своему".


   Поднимался я медленно. Обрыв в  этом  месте  был  очень  крутым,  да  и
торопиться мне не хотелось. Наверху поднялась суматоха. Там скопилось штук
десять  машин.  Установили  даже  мегафон  и  что-то  вроде   прожекторной
установки. Очевидно,  они  придали  слишком  большое  значение  истории  с
вертолетом и теперь явно переоценивали мою персону.
   Вполне возможно, они начнут стрелять прежде, чем  я  поднимусь  наверх.
Обстановка накалена до предела. После того как я простился с Вестой,  мной
овладело полное безразличие  ко  всему  происходящему  вокруг.  Все  же  я
испытывал некоторую горечь от мысли, что люди устраивают на  меня  облаву,
как на какого-то чужака... "А ты и есть чужак. Кажется, все-таки случилось
то, чего они  добивались.  Ты  очутился  по  другую  сторону  барьера,  во
вражеском лагере, хотя и не хотел этого..." Эта мысль отрезвила  меня.  Во
всяком  случае,  прогнала  сонное  безразличие,  с  которым  я  поднимался
навстречу наведенным на меня автоматам.
   - Сдавайтесь! - надрывался мегафон наверху. - Ваше положение совершенно
безнадежно, вы окружены! Поднимите руки!
   "Дурацкое требование, - с раздражением подумал я. -  Могли  бы  понять,
что идти по такому  крутому  склону  с  поднятыми  руками  невозможно".  Я
продолжал подниматься. С  каждым  моим  шагом  обстановка  накалялась  все
больше. Каждую секунду мог прозвучать выстрел. У стоявших за чертой  света
людей нервы могли не выдержать растущего  напряжения.  Оно  уже  ощущалось
почти физически. Голос говорившего в мегафон человека сорвался, а стоявшие
у обрыва автоматчики при моем приближении попятилис