в ее глазах... На  ней  было
то самое легкомысленное летнее платьице, в котором она села в машину...  Я
готов был поклясться, что она знала о нашем визите заранее  и  надела  это
платье специально, чтобы мне досадить, - чтобы  издевательски  подчеркнуть
"чистоту поставленного мною над ней эксперимента". А когда она  улыбнулась
Артаму  обворожительной,  почти  призывной  улыбкой,  я  в  этом  уже   не
сомневался.
   - Познакомьтесь, это мой сотрудник... - я  запнулся,  -  вернее,  друг.
Решили вот зайти... - Я стоял и мямлил нечто невразумительное, а  она  еще
раз обдала меня все тем же презрительным и холодным взглядом, потом подала
Гвельтову руку.
   - Меня зовут Веста.
   Я вытер вспотевший лоб. Сон подтверждался во всех  деталях;  Ее  имя...
Дорожка, которую я видел во сне, висела на своем месте. Прошло,  наверное,
несколько минут, прежде чем я взял себя в руки. Меня оставили в  гостиной,
а Веста вдвоем с Артамом готовили  на  кухне  кофе.  До  меня  долетал  ее
веселый смех и кокетливая болтовня.  Меня  грызла  глухая  тоска  и  страх
оттого, что подтвердились самые худшие предположения, оттого, что сон  был
правдой, а Артам размазней...  Да  и  кто  смог  бы  устоять  перед  этими
глазами?
   Веста включила магнитофон, и они с Артамом очень мило  проводили  время
за танцами. Я же пил стакан за стаканом кислое вино, совершенно не пьянея,
только мрачнел  все  больше.  Придется  как-то  выпутываться  из  дурацкой
ситуации, в которую я сам себя загнал, но я все не находил повода, а может
быть, решимости, чтобы встать и уйти. Очередной танец  кончился,  они  оба
сели на кушетку рядом с моим креслом, продолжая  начатый  во  время  танца
разговор. Казалось,  они  так  увлечены  им,  что  вообще  забыли  о  моем
присутствии.
   - А что вы делаете по  вечерам?  Бывают  же  у  вас  свободные  вечера?
Неужели сидите здесь одна?.
   Он что, с  ума  сошел?  Что  за  пошлости  он  говорит?  Осталось  лишь
предложить ей свои услуги, в свободный вечер. Но Весту ничуть не покоробил
его вопрос.
   - Я много читаю. Часами могу смотреть телевизор. Почти любую  передачу.
Правда, иногда мне кажется, что раньше я не любила этого занятия.
   - Охотно верю. Наше телевидение страдает меломанией  и  обилием  пустой
болтовни. А ваша мама? Вы, наверное, часто бываете у нее?
   Мне показалось, что ее лицо напряглось лишь на секунду и тут  же  вновь
смягчилось.
   - Так получилось, что теперь нас мало что  связывает.  Раньше  мы  были
большими  друзьями,  но  с  возрастом  отношения  меняются.  -  Вдруг  она
улыбнулась. - Хотите посмотреть ее фотографии?
   Артам, видимо, не ожидал этого предложения и растерялся.
   - Нет, что вы, я вовсе не хотел...
   - Да? А я думала,  вы  вообще  сомневаетесь  в  том,  есть  ли  у  меня
родители.
   Это был прямой вызов.  Гвельтов  смутился,  попытался  обратить  все  в
шутку, но как-то неуклюже. Хозяйка вдруг потеряла к нашему  визиту  всякий
интерес. Через несколько минут Артам поднялся и,  сославшись  на  какое-то
дело, стал прощаться. Я молча следовал за ним. Нас не стали ни  провожать,
ни задерживать. Уже на Пороге  я  обернулся.  Веста  не  смотрела  в  нашу
сторону. В ее пустых и отрешенных  глазах,  упершихся  в  стену,  не  было
ничего, кроме усталости и скуки.
   Конечно же, она догадалась,  зачем  я  привел  Гвельтова...  Надо  было
сначала откровенно поговорить с ней обо всем, но у меня не хватило на  это
смелости. Я боялся, что разговор разобьет начало  того  хрупкого  чувства,
которое связывало нас, хотя о нем, если не считать сна, не было сказано ни
слова. И конечно, ничего хуже нельзя было в  этой  ситуации  сделать,  как
только пригласить постороннего человека разбираться в наших с нею делах...
   Артам старательно избегал моего взгляда,  и  я  еще  раз  почувствовал,
какой нелепой затеей оказался наш визит.
   - Ну так что, какие  выводы  ты  сделал?  -  спросил  я,  чтобы  как-то
разрядить гнетущее молчание.
   Он словно очнулся от глубокой задумчивости.
   - Выводы? Какие ж тут выводы... По-моему, она очень красивая женщина.
   - Хорошо, хоть это заметил, - мрачно пробормотал я. - Я  ж  тебя  не  в
гости водил...
   - Все, что вы говорили в кафе, - нагромождение  нелепостей,  она  самая
обыкновенная женщина и, по-моему, очень несчастная. Она в беду  попала,  а
вы вместо того, чтобы  помочь  ей,  затеяли  какое-то  расследование.  Ваш
научный подход в некоторых случаях выглядит...
   Он не договорил, но все было ясно и так. Гвельтов вскочил в  подошедший
троллейбус, а я не двинулся с места.


   После истории со шрамом Веста долго не могла решиться  продолжить  свои
исследования. Хотелось просто жить,  ни  о  чем  не  думать,  наслаждаться
каждым начинающимся днем, воспринимать его  как  подарок.  Это  настроение
пришло после того, как она поняла, что Глек Лонгар,  случайно  подобравший
ее на дороге, занимает в ее мыслях все большее место...  Вполне  возможно,
что первоначальный толчок  всему  дало  то  беспредельное  одиночество,  в
котором она очутилась, но сейчас это уже не имело значения. У нее появился
друг. Жизнь приобрела новый значительный смысл.  Так  было  до  вчерашнего
дня, до  того,  как  он  привел  к  ней  своего  сотрудника...  Она  вдруг
почувствовала  себя  подопытной  морской  свинкой.  Получалось,   что   ее
стремление забыть ни к чему хорошему не  приведет.  Другие  все  равно  не
забудут. Человек без  прошлого  не  имеет  права  жить  сегодняшним  днем,
сначала он должен отыскать свои вчерашний... И она  снова  начала  поиски.
Ощупью, наугад... С самого простого. В том же ящике, где  лежала  пачка  с
фотографиями, она нашла документы  на  имя  Весты  Реналовой,  договор  на
квартиру, квитанцию об оплате и  адрес  квартирной  хозяйки.  Срок  оплаты
истекал через месяц, но она решила сходить по этому адресу  и  посмотреть,
как отреагирует хозяйка на ее появление. Что она помнит  о  прежней  Весте
Реналовой? Рано или поздно должны были встретиться люди, которые знали  ее
раньше, так пусть же это случится скорее!
   Дверь открыла толстая пожилая женщина  и,  не  пригласив  войти,  молча
уставилась на Весту. Веста хорошо понимала, что  в  ее  положении  следует
соблюдать осторожность, чтобы не дать повод для ненужных  слухов,  которые
могли еще больше затруднить  ее  жизнь  в  этом  враждебном  мире.  В  ней
появилась несвойственная ее возрасту предусмотрительность и  осторожность,
и она пользовалась этими новыми качествами. Наконец толстуха не  выдержала
затянувшегося молчания.
   - Ну и чего ты пожаловала, милочка? Как  деньги  платить,  так  вас  не
дождешься, а с жалобами так и шастают. Что  там  у  тебя  стряслось,  кран
течет?
   - Кран в порядке.
   - Так чего тебе надо?
   Веста достала квитанцию.
   - Срок кончается через месяц, и я хотела  узнать,  какую  сумму  должна
буду вам заплатить.
   - А у меня ничего не меняется. Как платила, так и будешь  платить.  Мне
дела нет, что тебя дома никогда не бывает. Желающих на твою комнату знаешь
сколько? У меня цены невысокие, потому и  беру  вперед  за  год.  Так  что
готовь четыреста монет.
   Этот короткий осторожный разговор кое-что все же  прояснил.  Во-первых,
для окружающих она была Вестой Реналовой и,  следовательно,  прошлое  этой
женщины скорее всего и было ее собственным прошлым... Но тогда становилось
совершенно  непонятным,  куда  девался  шрам   с   ее   коленки...   Можно
предположить, что память не во всем изменяет ей, а лишь  в  некоторых,  но
достаточно  важных  случаях...  Теперь   возникла   необходимость   как-то
рассортировать свое прошлое. Отделить настоящие воспоминания от  ложных  и
постепенно приблизиться к тем пропавшим из жизни месяцам. Сейчас она могла
думать о них почти спокойно, без леденящего ужаса  первых  дней.  Ей  даже
пришла мысль посоветоваться с Глеком, обратиться к нему за помощью, но она
тут же отбросила ее. Возможно, она и расскажет ему, но потом. Слишком  это
все личное. Прежде она сама должна узнать все, что с ней случилось, только
тогда можно будет решить, что из этого можно  доверить  кому-то  еще,  тем
более Глеку...
   Она шла от квартирной хозяйки к своему дому по узкой извилистой улочке.
Стены домов, сложенные из огромных глыб  серого  камня,  напоминали  стены
древних крепостей. Из каждой трещины, расселины тянулись какие-то кустики,
карликовые деревца, островки травы. Им, наверно, было здесь так же  тесно,
как людям. Веста подумала, что во всей этой толпе для нее  нет  ни  одного
знакомого лица, и если кто-то узнает и окликнет ее, она  не  будет  знать,
что ответить. Возможно, поэтому она инстинктивно старалась избегать людных
мест. Веста ускорила шаг, чтобы скорее выбраться на открытое пространство,
но в конце, у  перекрестка,  улица  стала  еще  уже.  Тротуар,  обнесенный
металлической оградой, превратился в тесный коридорчик. Люди шли вплотную,
невольно касаясь  друг  друга,  и  Веста  вздрагивала  от  каждого  такого
прикосновения. Они были ей физически неприятны.
   Неожиданно из  перекрестка  навстречу  Весте  вынырнул  большой  желтый
автобус. До него было метров сто, но Он шел очень быстро и через несколько
секунд должен был поравняться с узким  участком  тротуара.  Вдруг  автобус
словно бы раздвоился... Однажды в кино Веста видела такую штуку. Тогда  от
предмета отделилось  его  движущееся  изображение.  Именно  это  произошло
сейчас, и Веста, еще ничего не понимая, с интересом наблюдала,  как  некое
подобие миража, изображавшее точную  копию  желтого  автобуса,  совершенно
прозрачную, обогнало настоящий автобус и поравнялось с тротуаром. В тот же
миг у "миражного" автобуса лопнула правая передняя шина, он резко  вильнул
в сторону и врезался в тротуар.  Веста  видела,  как  на  нее  неотвратимо
надвигается  широкая  тупая  морда  машины.  Несмотря  на  то  что  сквозь
изображение просвечивались дома  на  противоположной  стороне  улицы,  оно
выглядело  слишком   угрожающе,   слишком   реально.   Веста,   вскрикнув,
инстинктивно рванулась в сторону. Секундой позже  за  ее  спиной  раздался
глухой удар и крики людей. Настоящий автобус врезался в тротуар...


   Ночью город замирает до утра. Спят машины, спят люди...  Не  спит  лишь
она одна. Не спит восьмую ночь подряд... Пожалуй, нельзя назвать  сном  ту
легкую прозрачную дремоту, которая иногда охватывает ее  на  час-другой...
Теперь она  знает,  что  у  нее  нет  потери  памяти  и  не  было  никаких
наркотиков. С ней случилось нечто совсем  другое...  Но  что  же?!  Что?..
Нельзя неподвижно лежать с открытыми глазами все ночи напролет  и  слушать
шорохи уснувшего города... Шорохи? Да. Только в них какой-то чуждый городу
ритм. Легкое шипение воды, скрежет невидимых камешков... Волна за  волной.
Волна за волной наплывают на нее из темноты. С  тех  самых  пор,  как  она
очнулась на берегу моря, в ушах все время стоит этот легкий прозрачный гул
морского прибоя. Дневные звуки заглушают его, но зато ночью,  когда  город
спит, прибой неумолчно звучит у нее в голове и шепчет, и шепчет...
   - Что мне делать, скажи? У меня больше нет сил в одиночку бороться. Нет
сил, и нет мужества узнать правду...
   И прибой словно отвечает ей:
   - Ты знаешь правду... Знаешь...
   - Знаю, да! Что мне делать с ней?
   - Жить...
   - Зачем?
   - Зачем живут на земле люди?
   - Так то люди... А я? Я одна в этом мире.
   - Ты не одна. Ты сильнее любого человека. Ты еще не  все  знаешь,  и  у
тебя есть Глек... Позвони ему...
   - Нет. Только не это. Я ничего не могу ему объяснить. Все  запутывается
с  каждым  разом  все  больше.  Мне   приходится   лгать,   выкручиваться,
притворяться. Я не могу так больше!
   - Так скажи, ему правду.
   - Я сама ее не знаю.
   - Знаешь! Знаешь! Знаешь!
   Грохочет прибой, и волна за волной  набегает  на  нее  из  темноты.  Ей
хочется закричать, вскочить, убежать куда-нибудь. Но  бежать  некуда.  Эти
звуки у нее в голове. И они всегда с ней. Везде.


   Сведения и факты, относящиеся к заинтересовавшей меня  проблеме,  часто
накапливаются в моем мозгу как бы сами собой, без  участия  моей  воли.  В
голове  все  время  идет  беспрерывная   перетасовка   различных   данных.
Причудливые картины рождаются и рушатся, как в детском калейдоскопе...
   Поведение Гвельтова, а  скорей  всего  самой  Весты,  ускорили  процесс
подсознательного  анализа.  И   из   пестрых   картин   постепенно   стала
выкристаллизовываться до нелепости простая идея... Я могу  часами  бродить
по городу. Ритм ходьбы отвлекает внимание, рассеивает его и тем самым  как
бы раскрепощает причудливый механизм подсознательного калейдоскопа.
   Я  совсем  не  мучился  угрызениями  совести,  несмотря   на   отповедь
Гвельтова, и мне вовсе не хотелось бежать к  ближайшей  телефонной  будке,
чтобы звонить Весте.
   Я брел по городу и думал о пропаже журнала,  о  машине,  в  которой  не
оказалось водителя. Обо всем сразу. Но главное, все  же  о  Весте.  И  вот
тогда  это  случилось.  В  мозгу   словно   щелкнул   какой-то   невидимый
переключатель. Я подумал: "У нее пропало пять месяцев, а встретил я ее  12
октября". Впервые эти две цифры вдруг сложились  вместе  и  получилось  12
мая... День, когда с Вестой случилось нечто из  ряда  вон  выходящее...  И
вполне возможно, что событие это,  хотя  бы  косвенно,  могло  попасть  на
страницы газет! Ведь колонки  полицейской  хроники  всегда  смакуют  любые
необычные происшествия.
   В институтской библиотеке я взял три подшивки, подробно освещавшие  все
городские события. Мне не пришлось долго искать. "Городские новости" за 14
мая  поместили  заметку  под  заголовком:  "Самоубийство  или   несчастный
случай?" Я запомнил ее почти наизусть. "Вчера вечером неизвестная  девушка
подошла  к  прокатной  лодочной  станции.  Лодочник,  удивившись  позднему
заказу, назначил двойную цену, однако  незнакомка  не  стала  Торговаться.
Лодка отошла от причала, чтобы не вернуться уже никогда.
   Дежурный спасатель, очевидец происшествия, так  описывает  событие:  "В
шесть часов пополудни  от  причала  лодочной  станции  отошла  прогулочная
лодка, она не нарушала никаких правил, но поскольку в этот час в акватории
не было других лодок, я следил за ней.  (Учитывая  внешность,  возраст,  а
также пол гребца,  к  этим  словам  спасателя  можно  отнестись  с  полным
доверием.) У нас на вышке мощная оптика,  и  я  видел  все  до  мельчайших
подробностей, - утверждает спасатель. - Женщина отплыла от  причала  всего
метров двести. Потом она резко наклонилась к левому борту,  словно  что-то
разглядывала в глубине. Лодка качнулась и, хотя волны совершенно не  было,
неожиданно перевернулась. Я сейчас же  поднял  тревогу.  Катер  подошел  к
месту происшествия буквально через несколько минут. Однако на  поверхности
плавала лишь перевернутая лодка. Мы обшарили все дно. Аквалангисты  искали
не меньше трех часов до полной темноты. В этом месте нет никаких  течений,
однако тело утонувшей девушки так и не удалось найти. Полиция просит  всех
знакомых или родственников погибшей помочь установить ее личность".
   Далее следовали подробные описания примет утонувшей женщины.  Там  было
все. Даже короткое цветное платье, похожее на сарафан.
   Я осторожно отодвинул от себя газеты, словно в  них  была  скрыта  мина
замедленного действия. Я не стал  смотреть,  отозвался  ли  кто-нибудь  на
призыв полиции, я не хотел больше ничего знать. Необходимо было время  для
того,  чтобы  разум  мог  освоиться  с  этой  нечеловеческой  информацией,
переработать ее и как-то приспособить к обычной нашей логике...
   Одна лишь фраза в стиле только  что  прочитанной  бульварной  газетенки
назойливо вертелась у  меня  в  голове:  "Пять  месяцев  спустя  утонувшую
случайно встретили на проселочной дороге..."


   Солнце еще не встало  из  моря,  не  успело  разогнать  туман,  но  уже
наполнило  его  на  востоке  ровным  призрачным  светом.   Вода   казалась
совершенно застывшей, неподвижной и тяжелой. Весла с трудом погружались  в
нее. И когда, откинувшись всем телом назад, Гвельтов вырывал их  из  воды,
было слышно, как большие тяжелые капли шлепаются обратно и море.
   Я сидел на корме  и  до  рези  в  глазах  всматривался  в  расплывчатые
очертания берега, едва проступавшие из тумана. Туман гасил  звуки,  сжимал
пространство. Можно было подумать, что все окружающее на сотни  километров
вокруг представляет собой это расплывчатое белесое марево.
   - Вроде здесь... - неуверенно сказал я.
   Гвельтов опустил весла, достал со дна лодки большой черный цилиндр  для
отбора проб воды и мрачно спросил:
   - Какая глубина?
   - Если бы я знал... Может, позже, когда солнце разгонит туман, я  сумею
хотя бы сориентироваться. Мне кажется существенным  в  точности  повторить
все условия, если ты помнишь, в тот раз мы брали пробы в шесть утра.
   - Какое это может иметь значение?
   - Откуда я знаю? Может быть, в воде образуются специфические  вещества,
разрушающиеся с восходом солнца. Не так уж много у  нас  шансов  повторить
сто тридцатую пробу.
   Гвельтов покрутил установочное кольцо, определявшее момент,  когда  под
действием  возросшего  давления  механизм   сработает,   крышка   цилиндра
откроется и пропустит внутрь порцию черной воды... На глубине  ста  метров
вода всегда черная, с редкими точками огней... Я и сейчас видел  рой  этих
огней, окруживших брошенный за борт цилиндр. За последнее  время  свечение
моря значительно  возросло,  и  никто  толком  не  знает  причины.  Обилие
планктона, наверно... Уменьшились запасы рыбы,  равновесие  нарушилось,  и
образовавшуюся пустоту заполнили собой планктон и медузы. Особенно медузы.
Их  белесые,  похожие  на  студень  тела  плотной  массой  запрудили   всю
прибрежную зону, завалили пляжи. Даже здесь, вдали от  берега,  их  липкие
тела окружали лодку. Я видел, как трос, привязанный к цилиндру,  перерезал
одну из этих зыбких тарелок и обе ее половинки спокойно поплыли  в  разные
стороны, словно ничего не случилось.
   Разговаривать не хотелось. После визита к Весте  отношения  между  нами
разладились, словно Артам был виновен в моем открытии. Прошла неделя, а  я
все не находил в себе сил даже близко подойти к  улице,  на  которой  жила
Веста, и старался о ней не вспоминать. Мой мозг словно погрузился в  такой
же белесый и плотный туман, как тот, что сдавливал сейчас море.
   Одна  за  другой  пробы  воды  оказывались  в  стеклянных  флаконах   с
этикетками из лейкопластыря. Ряды стеклянных бутылок снились мне по ночам.
Они заполнили всю лабораторию, всю мою жизнь...
   Это была сто сорок вторая проба. Номер я хорошо запомнил, потому что на
сто сорок первой Гвельтов не выдержал.  Сказал,  что  с  него  на  сегодня
довольно. Из чувства противоречия я отобрал у него цилиндр  и  сам  бросил
его за борт в сто сорок второй раз. И  когда  лебедка  кончила  наматывать
трос, сказал, чтобы он греб к берегу.
   Вода   в   отборнике   показалась   мне   какой-то   странной,   слегка
маслянистой... Солнце наконец разогнало последние клочки тумана,  и  стало
видно, что  жидкость  в  последней  бутылке  действительно  отличается  от
остальных проб. Она слегка опалесцировала и казалась более плотной. Я едва
дождался, пока лодка пристанет к берегу.
   ...Я увидел бактерии сразу,  как  только  поднес  предметное  стекло  с
каплей  воды  под  бинокуляр.  Они  заполняли  собой  все  пространство...
Непривычно огромные, с выпуклыми ядрами и увеличенными  зернами  хромосом.
Их желеобразная оболочка мало походила на оболочку  амеб,  хотя  это  были
несомненно амебы, древнейшие и простейшие существа  нашей  планеты.  Но  в
отличие от тех амеб, которых я хорошо знал, эти не пользовались  движением
с помощью переливания своего тела из одной  ложноножки  в  другую.  Ничего
подобного. Они стремительно  пересекали  поле  зрения  бинокуляра.  Больше
всего их тела во время движения напоминали крошечных кальмаров, и я не был
уверен, что они не исполь