тывать ситуации.
     И потом, разве он врал им?  Врать и  разумно пользоваться правдой -- не
одно  и то же. Он никого  не убил своими руками и никого  не заставил идти с
ним  против  воли.  Уж  Юста  -- точно  нет.  Никто  не скажет,  что  он  не
подвергался опасности. Да, он подставил их всех, одного за другим, прошел по
их костям, потому что иного выхода  не  просчитывалось, и, между прочим, еще
на материке понял, что будет  вынужден влюбить  в себя девчонку, -- а кто им
мешал поступить так же? Никто и ничто, кроме хилости их умишек.
     Аминь.
     * * *
     Через неделю Эрвин знал свой  остров вдоль и поперек, оценил расстояние
до соседних островов и изучил  насколько было  возможно силу  и  направление
течений  в проливах -- пока на всякий  случай, без определенной цели. Потом,
найдя под корягой гнездо местных зверьков и сосчитав количество детенышей, а
также  прикинув  приблизительно  остальные параметры  островного  биоценоза,
вычислил продуктивность местной  пищевой  базы -- выходило, что остров может
прокормить  восемнадцать  человек  одними только "зайцами"  без  ущерба  для
численности последних.  Мозг  требовал  вычислений, получил  их  и  на время
успокоился.
     Дичь по-прежнему вела себя доверчиво. Что ей один человек?
     Он не любил смотреть на болото, преследующее его в ночных  кошмарах, но
с некоторых пор стал в ненастные и малолунные ночи  зажигать  большой костер
на ближайшем к болоту холме -- маяк, видимый издалека.
     Кто-нибудь, когда-нибудь...
     Понемногу  он  заплывал жирком,  что ему  не  нравилось.  К  физическим
упражнениям  и  спорту  он  испытывал  отвращение   с  детства.  Вынужденная
физическая  нагрузка  --  иное  дело.  Может,  немного  попутешествовать для
поддержания формы? Этот остров безлюден, но почему бы  не поискать товарищей
по несча... по счастью на других островах?
     Решено:  он  обойдет всю  островную дугу от  края до  края. Сначала  он
двинется к северу, а если не найдет там людей, вернется и пойдет на юг. Нет,
в Саргассово  болото  он  больше не сунется  -- хватит  с него болот на веки
вечные! Узкие проливы между островами  можно одолеть вплавь, а для переправы
через широкие придется выдолбить  лодку  или связать плот. Времени на это не
жаль -- спешить в сущности некуда. Он  еще далеко  не  стар, у него  впереди
полжизни.
     Через три  месяца он достиг  крайнего северного острова  архипелага, не
встретив  по  пути  никаких  следов  человека,  и  несколько   дней  жил  на
заброшенном,  заросшем густолесьем  полигоне. Зверье вновь  расплодилось  на
острове и  не боялось человека. Иногда в  лесу встечались обомшелые бетонные
конструкции,   проржавевший  в   труху   металл.   Наткнувшись   на   старую
потрескавшуюся  автопокрышку,  Эрвин  долго  гладил  ее ладонью,  умиляясь и
всхлипывая.
     Год спустя  он точно  так  же сидел на скалистом берегу крайнего южного
острова, глядел в океан и плакал. Долгий и трудный путь был  позади. Впереди
же  не было  ничего,  только длинный  каменистый  мыс  на  южной оконечности
острова полого уходил под воду, и пенные морские барашки пачкали на нем свои
руна  о лохматый  край Саргассова болота. Где-то далеко за  горизонтом лежал
материк  --  чересчур далеко,  чтобы  можно  было надеяться достичь  его  на
самодельном суденышке из подручного материала.
     Эрвин плакал.
     Нигде  он не  оставался дольше,  чем было  необходимо для  того,  чтобы
осмотреть  место и подготовиться к следующему броску на юг. Не спешить, но и
не терять времени -- таков был его девиз.
     Непуганая дичь говорила сама за себя, но Эрвин добросовестно исследовал
очередной клочок суши,  начиная с тех  уголков, где сам  устроил  бы лагерь.
Попадались следы старых пожарищ, но не кострищ.
     Он едва не погиб от удушья во время вулканического извержения на  одном
поганом островке и успел выбраться из горящего  леса,  хотя огонь  гнался по
пятам, с неба рушились раскаленные бомбы и в трех шагах ничего не было видно
от жгучего  пепла.  Он спасся, когда при переправе через не самый широкий из
проливов какая-то хищная морская тварь  перекусила надвое  пирогу, и  спасся
еще раз,  будучи унесенным в океан  на хлипком плоту, что пришлось построить
взамен пироги.  Он прошел из конца в конец  всю островную дугу, все тридцать
девять клочков суши, больших и маленьких,  низких и высоких, гостеприимных и
не очень, спокойных  и усеянных  дымящимися кратерами.  Он  спал на  опавшей
листве,  на  ветвях   деревьев,  на  голых  камнях,  в  теплых  лужах  возле
действующих   гейзеров,   на   корявых   спинах   старых   лавовых  потоков,
содрогающихся  от   подземного  гула.  Он  разговаривал  сам  с  собой  и  с
мертвецами,  не  дошедшими  до  Счастливых  островов.  Иногда  ему  начинало
казаться, что он в самом деле любил Кристи, и тогда  он, боясь сойти с  ума,
свирепо и едко набрасывался на себя, высмеивая странные фантазии.
     Однажды в  каком-то умопомрачении  он забрался в Саргассово  болото  на
полдня пути и натерпелся страху, возвращаясь. Но по-настоящему пугала мысль:
если бы не надежда, гнавшая его вдоль островной дуги, он, пожалуй, побрел бы
и дальше -- на запад, к материку...
     Почти везде он легко находил пищу.
     Он не нашел людей.
     Один раз на горизонте прошел корабль. Пока он не скрылся из виду, Эрвин
жег на скале  дымный  костер, прыгал  и  махал над головой остатками одежды,
ныне окончательно истлевшими и брошенными за непригодностью,  сорвал голос в
крике -- хотя прекрасно понимал,  что никакой корабль и близко не подойдет к
Счастливым островам. Эти острова не для кораблей.
     Они для тех, кто дошел.
     Вернее, для того, кто дошел.
     Для единственного. Тридцать девять островов -- для одного человека!
     Слишком много, чтобы хоть в чем-нибудь  нуждаться. Ничтожно мало, чтобы
со  временем  не  сойти  с  ума  или  не  отважиться двинуться  назад  через
Саргассово болото. Что, впрочем, в здравом уме и невозможно.
     А может быть...
     Может быть, в один прекрасный день или  в одну не менее прекрасную ночь
на каменистый берег выползет еще один полумертвый счастливчик, недоглоданный
болотом? Пусть это чудо случится не сегодня, не завтра и даже не  через год,
лишь  бы  когда-нибудь  оно  все  же  случилось. Ведь  оно  может случиться?
Когда-нибудь...
     Эрвин  знал ответ:  никогда. Чтобы дойти до Счастливых  островов,  чуда
недостаточно. Даже  летать  по воздуху -- чего уж проще! -- человек научился
по  точному расчету, а чудеса остались ни при  чем. Он, Эрвин, дошел потому,
что  считал.  Считать  приходилось  постоянно,  ибо  обстановка менялась  по
нескольку  раз  на  дню, и  он  считал, когда  шел молча, выискивая  глазами
опасность, и когда  охотился на головастиков, и когда разговаривал с Кристи,
зачастую не зная, что будет делать через пять минут, когда закончит расчет.
     После  всех  расчетов, проделанных во  время пути,  после  бесчисленных
поправок и проверок вычислений Эрвин мог без труда рассчитать математическое
ожидание и  дисперсию времени  появления на  Счастливых островах  еще одного
спасшегося счастливца --  и  не мог заставить  себя начать расчет,  предвидя
результат.
     Чудо... Даже цепочка чудес, называющаяся хроническим везением. И еще --
человек должен быть уникальным вычислителем или обладать столь же уникальной
интуицией.
     Эрвин  знал, что  на Хляби нет  никого, кто мог бы  сравниться с ним  в
умении считать. В великих интуитивистов он никогда  прежде не верил, как и в
неошибающихся предсказателей будущего.
     Но сейчас ему очень хотелось поверить.
     И пожалуй, он мог предсказать свое будущее.


     2000 г.