,  благоприятными  -   оставляли   в   покое.   Она   выбирала
положительные прогнозы: ей хотелось сохранить  жизнь.  Как  это  звучит  -
"Сохранить жизнь", - отметил Андрей.  Сэа  надеялась,  что  ее  вернут  на
родную планету.
   Так и произошло бы, останься антенна  неповрежденной.  Сэа  держала  бы
связь со своей планетой. Может быть, она успела передать что-то о встрече,
но, когда головной убор был сломан, связь прекратилась. Те, кто ее послал,
уже не могли вернуть обратно.  Если  же  им  удалось  принять  передачу  о
встрече с людьми, увидеть, что произошло в минуту контакта, они  пришли  к
выводу о  враждебности  цивилизации,  с  которой  продолжать  контакт  нет
смысла.
   Когда это было? Андрей знает легенду  о  богине,  скрываемой  северными
народностями, - Золотой Бабе.  Истоки  легенды  уходят  в  тысячелетия.  О
статуе упоминается в скандинавских  сказаниях.  На  Русь  известие  о  ней
принесли новгородцы, ходившие за Урал  на  промысел  драгоценной  пушнины.
Запись о золотой статуе внесена в Софийскую летопись в четырнадцатом веке:
"Неверные (не принявшие христианскую веру) племена за  Уралом  поклоняются
огню, камню и Золотой Бабе".  Очень  давняя  это  история.  И  где  бы  ни
упоминалось о золотой статуе, везде рассказывается  о  погоне  за  ней,  о
желании овладеть добычей. За статуей охотились варяги и новгородцы, Ермак,
тобольский митрополит Филофей,  ученые,  купцы  и  авантюристы.  Последние
упоминания о статуе относятся к 1918 году. Но  миф  о  ней  просуществовал
более  полутора  тысячелетий.  Женщина,  писали  о  ней,  золотая  статуя,
прорицательница, имеет инструменты, которые издают звуки  наподобие  труб:
пророчества богини сбываются. Миф прошел сквозь необозримую толщу времени.
И   если   держится   с   таким   упорством,   значит,   он   граничил   с
действительностью.
   Вот она, действительность, перед Андреем. Первая его мысль -  вызволить
статую из колодца. Но статуя не может  держаться,  не  то  чтобы  идти  на
перебитых ногах. Вытащить ее из колодца у Андрея не было сил.
   - Давно ты здесь? - спрашивает Андрей.
   Ответ непонятен и смутен. Андрей видит череду нарт, пробирающихся ночью
по тайге и болоту. По горизонту  бродят  отсветы  зарев.  Может,  это  при
Ермаке, когда статую увозили от  казачьего  поиска?  Может,  при  Филофее,
разорявшем капища иноверцев?..
   - Кто-нибудь приходит к тебе?
   - Никто не приходит.
   В пещеру она была  доставлена  тайно.  Шахту  в  скале  выбили  остяки.
Спрятали божество.
   Солнце поднялось выше  входа  в  пещеру,  прибавилось  сумерек.  Андрей
огляделся: свод и стены пещеры в трещинах,  глыбы  нависают  над  головой.
Достаточно дунуть ветру - Богиня будет погребена.
   - Что я могу для тебя сделать? - восклицает Андрей.
   Статуя не отвечает. Подозрения шевельнулись  в  груди  Андрея:  ему  не
удастся спасти ее, спастись самому?..
   Но у статуи пророческий дар!
   - Я сумею спастись? - спрашивает Андрей.
   - Выйдешь к большой реке, - отвечает статуя. - Тебя спасут люди.
   "А тебя?.." - хочет спросить Андрей,  но  не  решается  произнести  эти
слова.
   За время разговора статуя не спускает с Андрея  глаз.  Удивительные  ее
глаза! То они кажутся линзами фиксирующего объектива. То  -  когда  статуя
отвечает на вопросы Андрея - глаза начинают жить,  в  них  светится  разум
людей неизвестной  планеты.  Впечатление,  что  глаза  живые,  исходит  из
подвижных зрачков. Расширятся - Андрей словно падает в их бездну.  Сузятся
- отталкивают его от себя.
   Одна ли она на Земле? Статуя напоминает Афину Палладу, богиню  искусств
и мудрости, дочь Зевса. Может,  в  Элладе  существовала  другая  такая  же
статуя? Может,  Афина  и  эта  Богиня  Севера  -  сестры?..  Почему  греки
отождествляли своих богов  с  людьми?  В  противоположность  египтянам,  у
которых боги имели звериный облик? Почему  так  бурно  расцвела  греческая
культура?..
   Пока Андрей думал над этим, статуя запела. Что это было за пение! В нем
слышался плач саксаула, ропот песков, стон ветра в  степи  и  таинственный
шепот звезд. Но больше в песне было тоски и бескрайней скорби. Пело  живое
существо, наделенное чувствами, пело человеческое сердце.
   Андрей отирает со лба холодный пот. Не прощается ли Богиня? С  ним?  Со
своими надеждами, с жизнью?..
   Пение продолжалось. Надрывало Андрею сердце.
   - Тебя надо спасти! - вырывается у Андрея.
   Сухие, невыразительные слова! Надо расшвырять камни,  увести  Богиню  с
собой!.. Но что Андрей может  сделать?  Все  в  нем  дрожит  от  голода  и
скитаний. Статуя смотрит  ему  в  глаза,  а  он  стоит  на  коленях  перед
колодцем, и жалкие слова срываются с его губ: "Тебя надо спасти, Сэа!.."
   Статуя прекращает пение.
   - Я пойду! - клянется Андрей. - Все сделаю для тебя!
   - Иди... - говорит ему статуя.
   Андрей протягивает ей руку. Это невольный порыв, но  он  идет  от  души
Андрея. Ему хочется ободрить Богиню, заверить, что он ее не покинет. И это
самое смелое, на что решился  Андрей  за  свою  тридцатидвухлетнюю  жизнь.
Секунду его рука висит над колодцем. За это время он  вспоминает  щупальца
гидры, длань Командора  из  трагедии  Пушкина,  но  не  отдергивает  руки.
Медленно Богиня поднимает свою искалеченную руку и  подает  ему.  Рука  ее
неживая, холодная, жесткая, как металлическая  перчатка.  Андрей  с  жаром
пожимает ее.
   - Иди, - говорит она.
   Андрей отворачивается, идет через завал к выходу.
   - Иди!.. - Андрей ускоряет шаги - бежит.
   Последующие дни  и  ночи  сливаются  для  Андрея  в  мутный  поток.  Он
пробирается через сопки на север. Не останавливается, не жжет костры,  его
единственная цель - дойти до реки. Богиня сказала, что он дойдет.
   Андрей не знает, что его ищут. Но его ищут не здесь,  а  в  сто  первом
квадрате. Летчики уверены,  что  высадили  его  правильно.  Дважды  Андрей
проходит в семи-восьми километрах от лагеря геологов, от рыбаков на  озере
Светлом. Но этого он не знает. Он идет, как во  сне,  ждет,  когда  увидит
реку. Питается  грибами,  рыбешкой,  выброшенной  на  берег,  -  тем,  что
попадается ему на пути. Так  он  идет  шесть  дней,  проходит  больше  ста
километров. Выйдя наконец к реке, падает без сознания.
   Андрея увидели с катера  и  спасли  работники  рыбоинспекции  Трушин  и
Озеров. Когда его переносили на катер, Андрей бредил о звездах  на  черном
небе, о пленной Богине. Инспектора не обратили внимания на бред - мало  ли
о чем бормочет больной, истощенный до крайности человек.
   В Бондарном они сдали его фельдшеру Аллилуеву. Тот оказал Андрею первую
помощь и,  будучи  человеком  без  фантазии,  не  прислушивался  к  словам
больного. Как только опасность  смерти  от  истощения  миновала,  Аллилуев
отправил Андрея на самолете в Тюмень. Там Андрей пролежал в беспамятстве в
больнице четыре месяца.
   Сейчас он выздоровел, работает  по-прежнему  инженером-картографом.  За
время болезни он начисто  забыл  свою  экспедицию  и  находку.  Когда  ему
говорят, что он блуждал по болотам одиннадцать  дней,  Андрей  удивляется,
расспрашивает, как это было.  Никто  не  знает,  как  это  было.  С  таким
вопросом норовят обратиться к нему, и на этом разговор обычно кончается.
   Иногда Андрей ощущает приливы необъяснимой  тоски  и  словно  чувствует
зов, далекий, настойчивый, но непонятный и  смутный.  В  такие  минуты  он
обхватывает руками голову, силится что-то вспомнить. Домашние жалеют  его,
стараются уберечь от тяжелых воспоминаний. Начальство тоже оберегает его -
ни слова о неудавшейся экспедиции. Так оно  и  бывает  в  жизни:  пеленают
человека со всех  сторон,  чтобы  не  зацепить  старую  ссадину.  Ему  бы,
наоборот, сделать допрос с пристрастием, чтобы он вспомнил все одиннадцать
дней шаг за шагом. Но его,  как  ватой,  обложили  предупредительностью  и
вежливостью. Встретиться бы  Андрею  с  Трушиным,  с  Озеровым,  чтобы  те
напомнили ему о черном небе,  о  золотой  пленнице.  Но  Трушин  и  Озеров
далеко.
   Все далеко  от  Андрея:  сопки,  золотая  Богиня.  Лишь  иногда  что-то
взволнует его, и - на работе ли, дома -  задумается  Салтанов.  Да  еще  в
последнее время замечают за ним, любит он глядеть в звездное небо.  Выйдет
на балкон - и глядит. Чего он глядит? В такие минуты домашние зовут его  к
телевизору - слушать цыган  или  смотреть  многосерийный  фильм  с  бравой
разведкой. Андрей идет неохотно.
   Может  быть,  память  его  восстановится?  Хотя  бы  восстановилась.  И
поскорее.



   Михаил Грешнов.
   Каракумское море

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Волшебный колодец".
   OCR & spellcheck by HarryFan, 7 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Я снова пишу об Анатолии Шатрове. Я обещал написать о  нем  и  выполняю
обещанное. Будет здесь и об Ольге, его подруге. Мне нравятся они оба.  Мне
нравится будущее, в котором они живут. Я мог бы заглянуть дальше, в  конец
третьего, в четвертое тысячелетие. Но это уже другое будущее, о нем  пишут
другие фантасты. Как всегда, оно немножко не соответствует  их  описаниям:
издали трудно рассмотреть все детали - все-таки сороковой век!.. Я не хочу
забираться так далеко и спорить с коллегами, что правильно, а что  нет.  Я
беру 2047 год. Это время недалеко от нас - мы сами строим его  сегодня.  И
согласитесь  -  приятно  видеть  построенным  то,  что  начинаешь   делать
собственными руками.
   С Анатолием я расстался в Северокарске, где построен колодец для добычи
металлов из рудных растворов. Программисты и наблюдатели пошли  в  отпуск.
Анатолий тоже в отпуске, ждет Ольгу, которая должна прилететь с Венеры,  -
они договорились вместе побывать на Кавказе. Это мой второй рассказ о них,
и я уже задумываюсь над третьим.
   Как-то Ольга спросила:
   - Почему вы пишете о нас с  Анатолием?  Есть  же  Алла,  Аркадий,  есть
Федор, они тоже работали в Северокарске.
   Я ответил:
   - Анатолий - хороший парень.
   Ольга согласилась со мной.
   Когда же Анатолий поставил мне этот вопрос, я сказал:
   - Лучше Ольги нет девушки, правда?
   Анатолии энергично кивнул.
   Таким образом, все остались довольны: Анатолий, Ольга и я. Они  потому,
что любят друг друга, я потому, что люблю обоих.


   Работы  в  Северокарске  закончились  в  конце  августа.  Земеры   были
отправлены на Диксон, где в пегматитовых лавах  нарезался  новый  колодец.
Анатолий уехал отдыхать к родным, в Томск. А четвертого октября  он  стоял
на площади Байконура, ожидая автобус на космодром. Вместе  с  ним  ожидали
автобус семь или восемь добрых, счастливых на вид пассажиров. Каждый  ехал
на космодром по своим делам, но - так уж казалось Анатолию - почему им  не
быть добрыми к нему и друг  к  другу,  если  сегодня  прилетает  с  Венеры
Ольга!..
   - Молодой человек, - обратилась к нему старушка, - который час? -  Лицо
старушки сияло.
   - Я тебе говорю,  олух,  -  спорил  тощего  вида  юноша  с  краснощеким
здоровяком, - кварки навели в физике такой же порядок, как в девятнадцатом
веке в химии периодический закон Менделеева!
   - Конечно, - кивал здоровяк, -  о  кварках  теперь  пишут  в  учебниках
средней школы...
   Спорщики счастливо улыбались друг другу.
   И все это потому, что Ольга возвращалась с Венеры!
   Не успели выехать за городскую черту, как  на  востоке  разрезала  небо
ослепительно-белая полоса.  Далекий  гром  приглушил  разговоры  в  салоне
автобуса - корабль садился на космодроме. По мнению Анатолия, шофер должен
был прибавить газ, чтобы автобус понесло  как  на  крыльях.  Но  шофер  не
сделал этого, хотя у него было симпатичное лицо и он понимал, конечно, что
Анатолию надо быть на космодроме как можно скорее...  Все  равно  Ольге  и
экипажу  ракеты  придется  пройти  санитарно-охранный  контроль,  вспомнил
Анатолий и не рассердился на шофера, - человек он, без сомнения,  умный  и
понимает, что спешкой тут не поможешь.
   За окном лежала степь, холмы, похожие на горбы верблюдов: шел  караван,
опустился под землю, остались на поверхности горбы  -  шершавые,  поросшие
шерстью-бурьяном. Верблюды опустились под землю в поисках  воды.  Об  этом
рассказывает легенда, которую Анатолий прочитал  здесь,  в  Байконуре.  Он
отлично знал, когда прибывает корабль с Венеры, но в Байконур прилетел  на
два дня раньше срока: вдруг корабль придет с опережением  графика?..  "Так
не бывает", - сказали  ему  в  космопорте  и  отослали  обратно  в  город:
космопорт не место для праздношатающихся. Чтобы как-то сладить со временем
и с собой, Анатолий два дня провел в городской  библиотеке.  Тут  и  нашел
легенду о верблюдах, утонувших в песках. Легенда ему запомнилась.
   Племя тогуров уходило от преследовавших его орд  Чингисхана.  Это  было
незлобивое племя, предпочитавшее мечам простые кетмени, а боевым  коням  -
овец, дававших шерсть и сытную брынзу. Солнце палило с неба,  ветер  сушил
людям губы и животным глаза; пустыня была огромной, племя тогуров -  малым
и слабым: из тех, что монгольские воины вырезали от мала до велика.  Чтобы
выжить, у тогуров был единственный путь - бегство. Старики  племени  знали
секреты, как  выращивать  дыни,  как  лечить  от  чумы,  хранили  книги  с
бессмертными  стихами  Фирдоуси  и  не  хотели,  чтобы  все  это   умерло,
растоптанное завоевателями. И осуждать беглецов не надо: для многих  в  те
жестокие времена бегство было единственным путем к жизни... Племя  уходило
навстречу ветру и солнцу и последние  капли  влаги  из  бурдюков  отдавало
детям - своему будущему. Первыми в пустыне погибли  овцы,  потом  буйволы,
потом лошади. Стали умирать люди. А пустыня становилась  все  безнадежнее.
Беглецами овладело отчаяние. "Все мы погибнем..."  -  плакали  женщины.  И
когда от племени осталась горстка  людей  с  десятком  верблюдов,  старики
сказали: "Сбросим поклажу с животных, они отблагодарят нас". Старики  были
мудрыми и верили в мудрость мира. А  миром  для  них  было  все:  барханы,
верблюды, солнце и саксаул. Слабеющими руками люди  сбросили  с  верблюдов
шатры и котлы - немудреную утварь - и отпустили  поводья.  Верблюды  пошли
свободно. Но совсем не туда, куда гнали их люди.  Повернули  в  сторону  и
стали петлять между  барханами.  Люди,  измученные  вконец,  старались  не
отставать от них. И вот они увидели чудо. Животные, шедшие друг за другом,
на глазах племени стали погружаться в песок.  Скрылись  их  ноги,  шеи.  И
головы погрузились в песок - остались только горбы. И вдруг на том  месте,
где исчезли верблюды, ударил столб синей воды - все  выше,  светлее.  Вода
стала разливаться у подножия барханов. Люди упали на землю, пили  воду,  а
синий столб все бил, бил беспрерывно. Это было спасение. У воды  появились
шатры, а потом  и  кишлак  вырос  среди  холмов,  в  которые  превратились
верблюжьи горбы.
   "Может, это было вот здесь?.." - Анатолий провожает взглядом холмы. Ему
нравится легенда, сложенная народом. Хотя ничего сказочного он  в  ней  не
видит. В пустыне  встречаются  участки  зыбучих  песков.  Это  каверны,  в
центральной части которых источник  чистой  воды.  Долгое  время  люди  не
понимали, откуда эта вода, и только в пятидесятых годах прошлого века была
выдвинута теория о подземных морях Средней Азии.
   При мысли об этом сердце у Анатолия начинает  биться  сильнее:  возьмет
его Дарин на исследование Каракумского моря или не возьмет? Последний  раз
в Северокарске, когда  Петр  Петрович  говорил  с  ним  в  Доме  Искусств,
Анатолию казалось, что этот  вопрос  решится  положительно  для  него.  Но
больше говорить с Дариным ему не пришлось. Как только колодец  дал  первый
металл, Петр Петрович уехал, считая свою  работу  законченной.  Сейчас  он
где-то на юге, в сухих руслах Узбоя.
   - Порт Байконур! - объявил шофер. - Конечная остановка!
   Космопорт представлял  собой  громадное  поле,  залитое  стеклобетоном.
Вокзал, радарные службы, пункты слежения и приема располагались  по  краям
поля. В центре, где приземлялись межпланетные корабли, светлел керамитовый
круг, не поддававшийся буйному пламени при взлете и посадке  ракет.  Здесь
стояла  "Аскания",  прибывшая  с  Венеры.  На  расстоянии   она   казалась
тростинкой, выросшей на синем стеклянном пруду. Это было красиво, если  бы
не  четыре  головастые  башни  дезактиваторов,  обступивших  "Асканию"   и
обдувавших ее нейтрализующими  парами...  Тут  же  расположился  подвижной
город - амбулатория, гидрарий с холодной, горячей, легкой и тяжелой водой.
Все на случай, если экипаж подвергся в пути солнечному ветру  или  потокам
радиоактивных лучей. Сотня человек обслуживала башни, гидрарий.
   Это можно было наблюдать на  экранах  вокзала,  но  встречавших  больше
заботили цветные табло с красными, желтыми и зелеными окнами. Всюду  горел
желтый спокойный свет. Это  означало,  что  дезактивация  идет  нормально,
отклонений к худшему нет. Встреча с близкими  должна  быть  скорой.  Среди
встречавших  жены  и  дети,  несколько  пожилых  людей  -  отцы  и  матери
космонавтов - те, кого вызвали телеграммой. Жесткая мера,  но  правильная:
зевак и праздношатающихся, как убедился теперь Анатолий, на космодроме  не
было.
   Наконец вспыхнул зеленый цвет. Из сумятицы  вокруг  корабля  выкатились
несколько электрокаров, направились к  космовокзалу.  "В  котором  из  них
Ольга?"  -  думал  Анатолий,  вышедший  на  террасу   вместе   с   другими
встречавшими. Ситалловые кабины блестели на солнце -  пассажиров  не  было
видно. "В  котором  Ольга?"  -  продолжал  всматриваться  Анатолий.  Ольга
оказалась в четвертом.
   И вот они идут по тополевой аллее, и желтые осенние листья шуршат у них
под ногами.
   - Ну как? - спрашивает Анатолий.
   - А ты как? - вторит Ольга.
   - Видишь, приехал.
   - А я прилетела...
   - Как Венера? - опять спрашивает Анатолий.
   - Нормально. А твой колодец?
   - Тоже нормально.
   Оба смеются, а листья шуршат у них под ногами.
   Ольга загорелая, с подстриженными, как у всех космонавтов, волосами,  с
бровями вразлет и от этого, кажется, широко расставленными глазами.
   - Дай я на тебя погляжу, - говорит Анатолий.
   Они садятся на белую из струганых брусьев скамью и смотрят в лица  друг
другу.
   - Толька, всегда ты такой... глазастый, - говорит девушка. - Смотришь -
будто считаешь веснушки на моей переносице. Веснушки  от  солнца.  Знаешь,
что такое венерианское солнце?..
   Анатолий не знал. Если б и знал, не перестал бы глядеть на Ольгу. Но  с
этого "всегда" начинается у них близость встречи. Ольга чувствует себя  на
Земле, а ему хорошо рядом с нею. Но ведь у Ольги в Краснодаре  родители  и
десятилетний брат Димка. Родители не приехали, Димка,  как  ни  рвался  на
встречу, остался дома. Ольга вызвала телеграммой одного Анатолия.
   Анатолий собирает со скамьи крупные листья и, сложив их букетом, подает
Ольге. Она вдыхает  свежий,  немного  терпкий  их  запах,  смеется:  какое
счастье!
   Он провожает ее на аэродром - в Байконуре она не задерживается, летит в
Краснодар.
   - Через семь дней! - Ольга показывает на пальцах: пять на одной руке  и
два на другой - так нагляднее,  и  пусть  Анатолий  не  хмурится.  -  Надо
сделать отчет, - говорит она, - побыть с папой и мамой. И с Димкой. Ты  же
знаешь моего братца: сегодня изобретает робота-водолаза, завтра рвется  со
мной на Венеру...
   Ольга машет Анатолию из иллюминатора самолета, а он уже  высчитал,  что
увидит ее одиннадцатого. С этого же аэродрома он улетает в Томск.
   Через неделю они на Кавказе. Вертолет мчит их вверх по Лабе -  выше,  к
истокам. Здесь они знают кристально-чистую речку Дам-Хурц, хмурые  Магиши,
уходящие вершинами к тучам. Но они летят дальше,  в  маленький  поселок  с
веселым птичьим  названием  -  Пхия.  Лет  восемьдесят  тому  назад  здесь
хозяйничали лесорубы. У них и  песня  была:  "Э-ге-гей!  Привыкли  руки  к
топорам!.." После их деятельности - и песни - остались кру