е верю... - буркнул  я,  хотя  отлично  верил  тому,  что  было  мне
сказано.  Другие,  пожалуй,  после  "не  верю"  не  стали   бы   со   мной
разговаривать, а эти - все-таки они  были  детьми  -  постарались  уверить
меня.
   - Видите это кольцо? - спросила девушка, сняла с пальца золотое  кольцо
с двумя цветными камнями. - Нате...
   Я,  как  дурак,  протянул  руку.  Кольцо  тотчас  посерело,   а   камни
превратились в черные угольки. Девчоночка засмеялась, а я понял,  что  мне
пора ретироваться.
   Но это от меня не зависело. Парнишка глядел мне в лицо и вдруг  спросил
откровенно:
   - Нравится вам такая жизнь?
   - Какая там... жизнь, - махнул я рукой, вспомнив, как  мы  шатаемся  по
вселенной: где бы что сцапать, выбиться в люди.
   Мальчишка вздохнул, девицы посерьезнели.
   - Чем вам помочь? - спросил он, опять до чрезвычайности  откровенно.  -
Может быть, знаниями?..
   И тут я совершил самую большую оплошность за свои сорок  пять  лет.  Не
оплошность - я оставался самим собой: притворяться при них было нельзя.  Я
подумал - не сказал, только подумал: а нельзя ли будет  их  знания  как-то
продать?..
   И на этом  все  кончилось.  Парнишка  отшатнулся  от  меня,  точно  его
ударили.
   Как мне пришла эта дурацкая мысль?  Мог  же  я  выслушать  мальчика  до
конца!.. Кто это сказал: "Рожденный ползать - летать не  может"?  Дед  мне
сказал эти слова. Так и случилось: если рожден негодяем, и мысли в  голове
негодяйские. Что я  мог  продать?  Какие  знания  мог  продать?  Кому  они
нужны?.. Но мысль в голове прошла, мальчишка понял ее. Сразу нас разделила
пропасть. Даже глаза у парня похолодели.
   - Сейчас вы пойдете к  своим,  -  сказал  он.  -  Мы  дадим  вам  ровно
пятнадцать минут, чтобы вы стартовали с Ольмии. Ни секунды больше... Когда
вы появитесь на улице города,  поднимите  любой,  какой  увидите,  камень.
Подойдете к ракете - вас будут спрашивать, где вы были. Бросьте камень  на
землю, и все увидят, что случится, если вы не уложитесь в четверть часа.
   Он на секунду остановился и честно предупредил:
   - Не позволяйте себе ничего лишнего...
   Парень сделал для меня больше. Он показал мне ракету, как она  стоит  в
конце улицы. Команду - кого в каюте, кого внизу, у трапа. Он показал  мне,
кто о чем думает. Вы, капитан, думали в этот миг, что меня, наверное,  нет
в живых, надо плюнуть на все, стартовать. Гарри думал,  что,  потеряв  два
года в полете, он приедет домой к Битти с пустыми руками, а Битти заплачет
- Роберту шестой год, останется он неученым, не выбьется в люди.
   После этого паренек  встал,  подождал,  не  спрошу  ли  я  чего-нибудь.
Спрашивать мне было нечего. Тьма сомкнулась вокруг  меня,  и  сразу  же  я
оказался на улице.
   Взял камень, как мне советовали, и пришел к вам.


   - Да-а...  -  протянул  кто-то,  когда  Веллз  кончил  рассказывать.  -
Все-таки стоило их шарахнуть парой аннигилиток.
   Веллз ждал, что скажут другие. Другие молчали.
   Было неясно, думают ли они так же или вовсе не думают ни о  чем.  Чтобы
не оставлять неясной свою позицию в этом вопросе,  Веллз  решил  высказать
соображение - он, как все, имел право беспрепятственно высказаться.
   - Насчет аннигилиток я не уверен, - сказал он. - Мы не успели бы нажать
гашетку, как превратились бы в пыль.
   - Ч-черт!  -  Гарри  с  чувством  ударил  кулаком  по  столу.  -  Какие
возможности!.. Что стоило им бросить нам хотя бы горстку алмазов?
   Опять все промолчали, и опять за всех высказался Томас Веллз.  Необычно
прозвучали его слова, даже грустно.
   - Ничего не попишешь, ребята, - сказал он, - есть миры, в которые  надо
входить с чистой совестью.
   Поднял взгляд и посмотрел на добытчиков:
   - А кто из нас видел, с чем ее едят, эту штуку, - совесть?..



   Михаил Грешнов.
   Маша

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Волшебный колодец".
   OCR & spellcheck by HarryFan, 7 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   - Борис! Да проснись ты, слышишь?
   Спальный  мешок  заерзал  на  пихтовой   подстилке,   растянулся,   как
гигантский кокон.
   - Ни одной собаки! - Тряс Василий товарища. - Все исчезли...
   Кокон  опять   зашевелился,   показалась   голова   Бориса,   заспанные
глаза-щелочки.
   - А мне снилось... море, - сказал он. - Такое синее...
   - Ни одной!.. - волновался Василий. - Как ветром унесло!
   - Куда? - спросил Борис.
   - Знал бы - не спрашивал!..
   Борис сел, извлек  откуда-то  шапку,  нахлобучил  на  голову:  мороз  -
двадцатиградусный.
   - Сбежали? - спросил он, безразлично позевывая. - А море, ух, синее!  -
Потянулся так, что затрещали суставы.
   Василий выругался с досады:
   - Ты придешь в себя или нет?
   Утро разгоралось в туманах. Розовый свет ложился на  гладь  заснеженной
реки, трогал дальние вершины холмов и  терялся  над  горизонтом  в  пучине
уходящей  ночи.  Река  поворачивала  к   северу,   круглилась   излучиной,
раздвигала тайгу. Все было чистым, белым; странно чернели на белизне  двое
нарт, пепел костра. И кругом - ни звука.
   Это подействовало на Бориса больше, чем слова и толчки Василия. Вскочив
на ноги, он закричал:
   - Рустан, Рустан! Салка!
   Крик понесся над рекой, слабо отдался от обрывов берега.
   - Куда же они девались?.. - Борис оглядывался по сторонам.
   Отпечатки собачьих лап, покружив у костра,  устремлялись  к  берегу,  к
излучине. Борис и Василий бросились по следу.
   Это  была  неплохая  разминка,  вроде  зарядки.  И  мороз  подхлестывал
подходяще. Но главное - почему и как далеко ушли собаки?
   Запыхавшись,  друзья  обогнули  мыс,  круто   вдавшийся   в   реку,   и
остановились. Стая была здесь.
   Накануне вечером Борис и Василий взорвали на берегу сползший откос. Тут
же хотели остаться на ночь, чтобы с утра приступить  к  пробам,  но  глыба
нависла так угрожающе, что друзья сочли за благо  удалиться  и  найти  для
ночлега более удобное место. И сделали правильно: глыба  отвалилась  и  на
высоте четырех-пяти метров открыла узкую щель.  Собаки  ныряли  в  щель  и
появлялись оттуда с добычей. Здесь же, между камней, пожирали куски. Увидя
Бориса и Василия, подхалимски завертели хвостами: мы-де никуда не  бежали,
все здесь и, в общем, не плохо позавтракали.
   - Рустан! Салка! - позвал Борис. - Ко мне!
   Вожаки  отделились,  пошли;  за  ними  потянулись   другие,   зализывая
окровавленные пасти.
   - Что вы нашли? Какую мерзость? - с отвращением спрашивал Борис.
   Сытые звери повизгивали, чувствуя,  что  в  голосе  людей  нет  угрозы,
делали попытки потереться мордами об унты Бориса и Василия.
   Те отступили: собачьи пасти были в крови до самых глаз, облеплены бурой
шерстью; кругом валялись куски кожи, спутанные мотки желтой,  с  чернотой,
гривы.
   Одолевая брезгливость, Василий нагнулся над изгрызенным куском:
   - Борис!..
   Тот осматривал клочок кожи, и, когда поднял глаза, в них было удивление
и вопрос:
   - Не пойму.
   - Это непостижимо, Борис. Мамонт!..
   Оба, как по команде, подняли взгляд к  зияющей  щели.  Остроухая  лайка
пробиралась туда, воровато оглядываясь.
   - Румка! - заорал Борис. - Куш!
   Собака повернула прочь, остальные шарахнулись от людей в стороны.
   Пока Борис отгонял собак, Василий карабкался  по  камням  к  отверстию.
Товарищ догнал его у самой  дыры,  и  то,  что  предстало  взорам  друзей,
потрясло обоих до оторопи.
   В черной пустоте вырисовывался бок громадного животного.  Бурая  шерсть
висела клочьями, как омертвевшая кедровая хвоя. Часть  кожи  и  мяса  была
сгрызена, виднелось обглоданное ребро... В глубине  угадывались  очертания
еще большего зверя. Но внимание друзей было приковано к  ране:  из  нее  -
невероятно! - крупными, как горошины, каплями сочилась густая кровь!


   - Ехать надо сейчас же, - говорит Борис, стряхивая  с  одежды  снег.  -
Немедленно!
   Побывав в пещере, они еще не могли  прийти  в  себя.  Перед  глазами  -
полутьма, и в ней,  как  гора,  зверь,  привалившийся  боком  к  скале,  с
опущенным хоботом и закрытыми глазами. Это кажется, что он  прислонился  к
скале, - ребята все осмотрели. Животное стоит, опершись  на  четыре  ноги,
толстых, как стволы двадцатилетних сосен, хобот развернут, глаза  закрыты.
Кажется, что животное дремлет, может вдруг свернуть  и  развернуть  хобот.
Туша не тронута. Первому, попавшему собакам на завтрак, не повезло: мясо и
шкура на левом боку у него содраны. Второй исполин - как живой, подойти  к
нему жутко. Мертвый? Замороженный... Под пальцами ощущалась грубость  и  в
то же время эластичность кожи, холодной, как лед, но  не  мерзлой,  -  она
подавалась под пальцами,  хотя,  прикасаясь,  каждый  чувствовал  мурашки,
бежавшие по спине... И не потому, что в пещере  холодно.  Гораздо  теплей,
чем снаружи: воздух, проникая сквозь  отверстие,  оседал  на  полу  легким
прозрачным снежком.
   Прежде всего надо было закрыть дыру. Животное сохранилось в  постоянной
температуре. Отверстие заделали парусиной, завалили снегом.
   - Случай необычайный! -  Василий  согласен  с  Борисом.  -  Надо  ехать
немедля.
   - До Среднеколымска пять дней пути. Возьми обе  упряжки,  езжай,  Вася,
поднимай всех!
   Завтрак друзья завершают молча, каждый обдумывает свое.
   Так же молча запрягают в нарты упряжки - одну за другой. Нарты  Василий
берет одни. Грузит корм для собак, продукты - ничего лишнего,  -  и  через
минуту видна лишь черная точка в вихревом снежном облаке.
   Борис садится к костру.  Находка  действительно  необычна.  Встречались
кости, бивни, останки с шерстью и кожей. Но такой  удачи  не  знал  никто.
Если б не собаки, - два целых, так  бы  и  сказал  -  живых  мамонта!  Это
странное ощущение, что они живые,  овладело  Борисом  с  первого  взгляда,
когда он увидел капли черной крови: животное в спячке, в анабиозе!
   Память  услужливо  развертывает  все,  что  Борис  читал  об  анабиозе:
биологические процессы замедленны.  Отсутствуют  внешние  признаки  жизни.
Наблюдается  при  вмерзании  в  лед  небольших  организмов  -   инфузорий,
насекомых. П.И.Бахметьев открыл закономерность анабиоза, когда нет полного
промерзания организма и тканевые жидкости остаются при низких температурах
в  переохлажденном,  но  жидком  состоянии.  Здесь  то  же  самое!   Борис
вспоминает мамонтов, чувствует, как от волнения подкатывает к горлу комок.
"То же самое!.." - повторяет он. И смеется сам над собой:  там  инфузории,
здесь гора, зверь! Куда ни заведет фантазия!..
   И все-таки не фантазия! Он сам чувствовал, видел: живые!..
   Порыв погас в душе так же быстро, как и возник: сколько могли  быть  во
льду в лабораторных условиях несчастные инфузории? Неделю, месяц? А тут  -
пятьдесят тысяч лет! Можно ли сравнивать?..
   Можно или нельзя, а перед глазами опущенный хобот зверя, закрытые глаза
- спит!
   Борис был человеком, в котором  тесно  переплелись  мечта  и  практика,
фантазия и дело. С детства он рвался в  Арктику,  к  полярным  сияниям,  к
подвигам. Окончив геологический факультет, уехал с товарищами  на  Омолон,
приток Колымы. Правда, не все оказалось здесь подвигом, было много простой
черной работы, но и немало романтики в этих просторах, снегах. А главное -
люди! Какие сердца, характеры!.. Повстречался с Василием. Они сразу  нашли
друг друга. Василий тоже романтик, но  другого  склада:  трезвый,  умеющий
рассчитывать наперед, он удивительно гармонировал с порывистым  фантазером
Борисом, умел остановить товарища  вовремя,  умел  и  поставить  настоящую
увлекательную задачу.
   То, что они пустились в зимний рейс, - мысль Василия.  Лето  на  Колыме
коротко. Со своей группой они прошли немало.  Но  сделать  обоим  хотелось
больше. Вот почему, испестрив  карту  значками,  которые  скрывали  тысячи
нежданных возможностей, они решили вернуться к этим  местам  зимой.  Выход
лантанидов на Колыме, на  который  они  наткнулись  осенью,  перед  самыми
снегопадами,  взволновал  друзей  богатством  редкоземельных  элементов  -
именно тем, в поисках чего они рыскали по тайге и тундре все лето.  И  тут
открытие под зиму!.. С большим трудом удалось договориться об экспедиции с
начальством  георазведки,  и  в  этом  заслуга  Василия.   Борис   отбирал
оборудование. До хрипоты спорил с Гараниным, заместителем начальника базы:
"Оборудование нужно самое лучшее, Павел  Андреевич!  Церий,  рубидий  -  с
плохими приборами они ускользнут, как  вода  между  пальцами!.."  Гаранин,
мужик скуповатый, но грамотный, приборы давал. "Пиши расписку", - требовал
за особенно ценные, с деталями из платины и иридия. Борис писал,  заверял,
что ничего не испортит. "Рацию дам через десять дней, - обещал Гаранин,  -
аккумуляторы на зарядке". Но кто согласится ждать, если начальство в любой
момент может раздумать  и  отменить  экспедицию?..  Согласовав  маршрут  и
надавав обещаний, что в сторону не отойдут ни на шаг, -  "В  случае  чего,
где вас искать?.." - вполне резонно ставили им вопрос, - Борис  и  Василий
вырвались из-под опеки начальства.
   Это  был  хороший  поход:  костры,  охота,  дневник...  Надежды  друзей
оправдались: они открыли торит... Мало ли еще что  открыли?  А  сейчас  за
спиной целый окоченевший мамонт. Его надо только  оживить.  На  миг  Борис
останавливается, будто  споткнувшись  на  слове:  "Оживить?  Он  сказал  -
оживить?" Что-то в этом слове еще за пределами мысли, но Борис поражен как
громом:
   - Оживить!..
   Опыты на рыбах, летучих мышах показывали  возможность  оживления!  Даже
когда было поверхностное  обмерзание.  Борис  вспоминает  эластичную  кожу
мамонтов, холодную, как лед, но не лед! Хочется еще потрогать ее.
   - Как оживить? - Борис ударяет кулаком по ладони. - Как?..
   Он хоть сейчас готов оживить. Только бы знать, как это сделать.


   Ночь наползает  неторопливо.  Поднялась  луна,  огромная,  оловянная...
Мороз, холода жмут  нещадно.  Борис  подбрасывает  в  огонь  сучья,  пламя
взмывает выше, пляшет, волнуется. Это помогает думать.  О  том  же  -  как
оживить мамонта.
   В тишине слышатся отчетливые шаги. Борис поднимает голову:  кто  сейчас
может быть? Пешком?.. Может быть, это  кажется?..  За  костром  темнота  и
ночь. И луна - лишняя, как пуговица, пришитая к небосводу.
   Шаги слышатся явственнее. Тишина такая, что не поймешь, близко шаги или
за километр от костра. Кто это может быть?.. Кругом ни жилья, ни человека.
Шаги - уже вот они.
   - Кто идет? - спрашивает Борис.
   Слышно  натруженное  дыхание  человека.  Борис   вскакивает   и   почти
сталкивается с Василием.
   - Борис... - тяжело опускается тот у огня.
   Без рукавиц, обледенелый по шею, Василий кажется призраком.
   - Там... полынья, - говорит он. - Влетели с разбегу. И сразу - под лед:
собаки, нарты. Сам тоже. Если бы не вмерзшее корневище...
   Василий с отчаянием смотрит в лицо Бориса.
   - Двести километров пути, - говорит он. - Без ружья, без спичек...
   - Ладно! - Борис понял товарища. Достает спальный мешок,  белье.  -  Не
пропадем...
   Помогает Василию раздеться, трет ему посиневшие ноги. О подробностях не
расспрашивает - не надо. Потом они сидят у костра, Василий пьет чай. Борис
охотно поделился бы с другом мыслями о мамонтах, о том, что они  живы.  Но
Василию нужен покой.
   Ложатся молча. Василий засыпает сразу. Борис думает,  каким  сложным  и
трудным будет завтрашний  день.  "Оживить  мамонта..."  И  тот  же  злющий
вопрос: "Как?.." Борис долго возится, не в силах уснуть. Перед  глазами  -
пещера, собаки, синее крымское море. "Почему море, - думает Борис, - когда
кругом мамонты, мамонты... Один, - считает он,  -  другой,  третий...",  -
пока сон не овладевает им.
   Разговор между друзьями происходит утром, за завтраком.
   - Пешком по апрельскому снегу, -  говорит  Борис,  -  десять-двенадцать
дней. Наступит весна - мамонта не убережешь...
   Василий кивает: не убережешь.
   - Рисковать мы не вправе, - Борис решительно поднимает глаза, - мамонта
надо оживить.
   Василий не доносит кружку до рта. Что он, Борис, сошел с  ума?  Оживить
мамонта?..
   Но взгляд Бориса тверд, слово продумано. И первое, что срывается с  губ
Василия, - тот же вопрос:
   - Как?..
   Борис  горячо  излагает  теорию  анабиоза.  Животное,   несомненно,   в
анабиозе, его надо разбудить, вернуть к жизни!
   Василий  раскрывает  рот  спросить,   как   это   сделать,   но   Борис
останавливает его:
   - Медленным прогреванием тела, каждой клетки...
   - Прогреванием?.. - спрашивает Василий. Мысль Бориса  ему  понятна.  Но
ведь это абсурд! И не абсурд...  Какое-то  время  Василий  борется  сам  с
собой. Конечно, абсурд!
   Борис смотрит ему в глаза, ждет ответа.
   "А может, и не абсурд, - думает Василий.  Он  уже  увлечен  энтузиазмом
Бориса.  -  Но  как  это  сделать?..  Проклятый  вопрос,  вокруг  которого
вертишься, как волчок.  Конечно  же,  прогреванием!."  Василий  испытывает
чувство, которое охватило накануне Бориса: есть слово, но содержание слова
еще за пределами мышления. "Однако..." - Василий старается  взять  себя  в
руки. Но первое, что приходит ему на ум, - возражения.
   - Костром пещеру мы не прогреем, -  говорит  он.  -  Солнца  на  Колыме
недостаточно. Высокочастотным током? Нужны заводские условия...
   Борис по-прежнему смотрит ему в глаза.
   Василий перестает возражать, хотя мог притянуть еще тысячу  возражений.
Он видит спокойную позу животного, мирно опущенный хобот.
   - Что у нас есть? - спрашивает он.
   Борис облегченно вздыхает: Василий принял его мечту.
   Василий действительно принял. Наконец слово начинает обрастать  плотью,
оно не просто звук. Оно требует найти решение, и Василий ищет  решение.  У
них почти ничего нет, чтобы осуществить замысел.
   - Что у нас есть? - повторяет Василий. - Снег, вода,  камень,  ветер?..
Впрочем, - делает резкий жест. - Есть лед. Вода и лед!..
   В душе у него до сих пор стоит ужас вчерашнего купания, как он цеплялся
застывшими руками за ледяную кромку, но в голове - другое.
   - Электричество будет! - говорит он. - На днях, перед отъездом я  читал
об опытах бразильского ученого Рибейро или Римейро, -  вода  и  лед  могут
работать как термопара.
   - Василий!..
   -  Как  термопара!  -  подтверждает  Василий.  -  Ток  образуется   при
затвердевании - или при расплавлении, безразлично! -  лишь  бы  одна  фаза
вещества была твердая!  Термодиэлектрический  эффект!  Нужны  электроды  и
постоянный процесс замерзания. Ток будет!
   Опыт они поставили тотчас.
   Пока Василий разорял один из приборов,  извлекая  платиновые  пластины,
Борис делал прорубь, стараясь не вспоминать о  расписках,  оставленных  на
базе Гаранину. Семь бед - один  ответ,  думал  он,  орудуя  ломом.  Мамонт
дороже приборов...
   Вода в проруби подернулась ледком. Это  и  нужно  было.  Одну  пластину
опустили в воду, другую положили на  лед,  подключили  вольтметр.  Стрелка
прыгнула вправо: пятьдесят три вольта!
   - Васька!.. - Борис обнял друга с таким жаром, что тот едва  устоял  на
ногах.


   План был прост. Не потому, что авторы его отличались  гениальностью,  а
потому, что в их распоряжении были простые средства: два электрода и моток
кабеля,  к  счастью,  вольфрамированного  в   тончайшей   теплопроницаемой
изоляции. Расплести кабель и завить нити в  спираль  -  чисто  техническая
работа, занимался ею Борис. Василий мастерил многопластинчатый щит, каждая
долька  которого  соберет  и  направит  ток  в   нагревательную   спираль.
"Термодиэлектрический эффект, -  черт,  пока  выговоришь  на  морозе...  -
ворчал он. - В нем-то и  штука!  При  замерзании  воды  на  границе  между
твердой и жидкой фазами возникает разность потенциалов.  Здорово  подметил
этот... Рибейро! И название придумал - термодиэлектрический".
   Нелегко было обвить спиралью громадного зверя от конца хобота  до  пят.
Но и с этим справились в два дня.
   Мамонт возвышался горбатой горою, ту