Заполненные были два денечка, ничего не скажешь.

    Открыл  дверцу.  Но  сел не на шоферское место, а левее, оставив гудящие
    ноги снаружи, на земле.

    - Уф-ф-ф-ф-ф...

    Окружил  запах  собственного мобиля: привычный табак, бензинчик, который
    он  по  старинке использовал для запуска, выцветший зонтик Роны. Все это
    подвинуло  к дому, предвещая конец путешествия. Если не по географии, то
    психологически.

    - О-хо-хо-хо-хо...

    Закурил  сигаретку.  Надо было что-то решать - дома жена ждет с ответом.
    Поднял   к   груди   руку,   чтобы   вынуть  из  кармана  желтый  листок
    "Уверенности", и сообразил, что тот остался в подземелье.

    - Ладно.

    Решение  уже  пришло,  собственно... Сел за руль и только включил мотор,
    как  увидел  спешащих  к  нему  через площадь Ниоль с собакой. Не в такт
    взлетали белый передничек и белый хвост.

    Открыл дверцу, выбрался.

    -  Повезло,  что  вы  еще  не  уехали...  Такое  дело,  Джина  не  хочет
    спускаться  под  землю.  Возможно, слишком напугалась. Ее тащили-тащили,
    ничего не вышло.

    Собака вертелась вокруг Леха, поскуливая.

    Вдруг  поднялась  на  задние  лапы,  оказавшись  с  него  самого росгом,
    положила   передние   лапы   на  плечи,  лизнула  в  нос.  Он  отступил,
    наткнувшись на мобиль. Еле удержался на ногах.

    - Тутот просил узнать, может быть, вы ее возьмете.

    - Взять? Как-совсем?

    - Да. Хорошая ведь собака.

    - ..?

    -...!

    - Ну, пусть. Возьму.

    Открыл  заднее  отделение.  Собака,  как  будто  у  нее  давно  все было
    продумано,  прямо  с  земли  прыгнула  на  сиденье. Легла, заняв сиденье
    целиком,  положила  голову на лапы, подняла, поерзала большим туловищем,
    опять положила.

    - Только потом не откажитесь. А то куда ей?.. Впрочем, вы не откажетесь.

    - Нет. Хорошая собака. Жена ее полюбит. А мальчики-то...

    - Не будет вам трудно с ней в городе?

    - Ничего... Нам, пожалуй, в городе мало придется. Больше в палатке.

    -  В  палатке?..  -  Ниоль  смотрела  недоуменно,  потом поняла. Шагнула
    вперед,  прижалась своей щекой к его. - До свиданья. Теперь, может быть,
    до  скорого.  Обязательно  прочтите  книгу  о  Моцарте  -  там  есть про
    Хагенауэра.  Вообще  она  вам  понравится...  Да,  как  вам  отвечать на
    письма? Останетесь Лехом или вернетесь к первоначальному, к Сетере Кисчу?

    - Скорее всего вернусь. Если уж возвращаться, так ко всему.

    ...Ресторан  в столетнем почти что особнячке, древняя пороховая пушка за
    чугунной  оградой,  качающиеся  булыжники  центральной площади, редакция
    листка "Патриот".

    Открылся  полевой  простор,  Сетера Кисч переключил на четвертую, мобиль
    быстрее пошел нырять и переваливаться по выбоинам бетонки.

    Опускающееся   солнце  стояло  прямо  над  шоссе.  Кисч  ехал  на  него.
    Позолотились  с  одного  края  колосья пшерузы, стволы и кроны деревьев,
    подпорки  изгородей. Медленно в теплом воздухе опускалась пыль, поднятая
    усталым шаркающим шагом прохожего. Запах клевера веял с лугов.

    Все-таки пока еще неплохо на Земле.

    Неторопливо    проплыл    навстречу    плакат    на    двух   столбиках.
    Последовательность рекламных надписей с этой стороны была другой.
                                А ВАМ НЕ СТЫДНО?
    Это  насчет  дурного настроения. А у него сейчас какое? Он почувствовал,
    что  дрожь  продернулась  по  спине,  а  где-то в самой глубине сознания
    возник победный светлый ритм и рвется наружу.

    Неопределенное  настроение. Но дело не в этом. Дело в том, что вчера оно
    не  однажды было плохим до отчаянности. Однако ведь он на привязи, фирма
    гарантировала, что такого не может быть.

    Вот не может, а было! Неужели он совсем избавился от контроля машины?

    Похоже,  что  избавился, хотя электроды так и сидят, как сидели... Взять
    хотя  бы  вчерашний день. Разве не радостно, что ему стало по-настоящему
    тяжело,  когда  увидел  Леха двухголовым? Разве это плохо, что ему стало
    дурно  в  коридоре?  Ведь  прежде-то такого вообще не было - сразу после
    операции  он  и  размышлять  совсем  не мог из-за этих стимсиверов. Чуть
    начнет  раскидывать  мозгами,  нахмурится,  тотчас  сигнал туда-обратно,
    накатывает  простодушное  наслаждение  бытием, но только с металлическим
    привкусом  во  рту.  Хочется  бегать  и  прыгать. Случалось, они с Роной
    прочтут  биржевый  бюллетень,  расстроятся,  а  через минуту улыбки друг
    другу,  все забыто, и взбрыкивают, словно молодые телята. Но в последние
    годы  уже  не  так.  И  он  и  жена  стали  больше  себе  принадлежать -
    волноваться  могут  и  беспокоиться.  А вчера в технологических джунглях
    никакая   насильственная   радость   ему   не   мешала.   Был  полностью
    самовластным человеком - понимал, что может погибнуть, и искал выхода.

    Но  почему все переменилось? Откуда взялась у мозга способность бороться
    с  тем,  что  навязывает  машина? Приходится думать, что мозг сумел-таки
    сохранить,   сберечь   себя.  Мобилизовал,  небось,  всю  невообразимую,
    миллионом    веков    выработанную    сложность    против    монотонного
    электрического  сигнала,  создал  такие  структуры,  что  позволяют  ему
    обойти  влияние  компьютера.  И побеждает... Впрочем, это естественно. В
    конце концов, не машина мозг придумала, а он ее.

    Однако  если  так,  то замечательно. Тогда выходит, что привязь не такая
    уж крепкая.

    Вместе  с  тем  вот вопрос - зачем оно мозгу? Ведь, казалось бы, веселей
    веселиться,  не  переставая,  радостней радоваться... Возможно, что мозг
    отстаивает  право  на самостоятельность, потому что он творение общества
    и  в  качестве  такового  радеет не только за данную личность, а за всех
    людей.  С точки зрения отдельного человека, чего уж лучше - лежи на боку
    и  блаженствуй.  Но  с  точки зрения Homo sapiens... Возможно, что разум
    сегодняшнего  человека  -  не  отдельная  секция,  лишь этим днем и этим
    местом  обусловленная,  а сфера, куда вошли опыт и чаяния разных стран и
    сотен    столетий.   Как-никак,   у   большинства   современников   есть
    представление  о  подлинной  человечности.  Не всегда удается поступать,
    как идеал диктует, но он здесь.

    Вот  Ниоль,  например,  помнит  о  Хагенауэре.  Тот  в  своем  заштатном
    Зальцбурге и думать не думал, а не пропало доброе, переходит из века в век.

    Но  если оно так, тогда рембрандты, моцарты, пушкины не зря бодрствовали
    ночами,   бескорыстно  добиваясь  совершенства,  исступленно  замазывая,
    перечеркивая,  чтобы  приняться снова. И те, которые сами в себя чуму из
    пробирки,  грудью на амбразуру, тоже живут! Ничего не пропало, и понятно
    теперь, в чем их непреходящая заслуга, этих донкихотов...

    Мелькнул рекламный щит.
                                   МЕЛАНХОЛИЯ
                             сегодня такая же БОЛЬ
    Да  бросьте  вы  к  черту!  Только  неудовлетворенность  и двигает. А то
    сидели бы в пещерах.

    Возле  будочки  железнодорожного  переезда  черная кошка облизывалась на
    скамье.  Что-то  завозилось  за  спиной Кисча, собака вдруг гавкнула над
    ухом  гулко,  как  бухнула в бочку. Он даже отдернулся. Надо же, никогда
    не видела, наверное, кошки, а все равно понимает обязанность!

    Мобиль  влег  теперь  в  другой  темп,  он  мчался  длинными, на десятки
    километров  отрезками, на ходу переводя дыхание и пускаясь в новый кусок
    равномерного движения.

    Кисч  откинулся  на спинку сиденья, лишь слегка придерживая руль. Многое
    еще  надо было продумать. Возьмет ли зеленый начальник экспедиции такого
    отставшего  электронщика? Взять-то возьмет - и его, и Рону, но это будет
    от  безвыходности,  оттого  что  людей  у него нет. А позже Кисч докажет
    ему,  что  кое  в  чем  может  разобраться.  В институте его ведь не зря
    считали  способным.  Только  потом  он  потерял  ко всему этому интерес,
    когда убедился, что технология не для людей стала, а сама для себя...

    Небо  становилось  мутнее,  маирисовые  поля  уступили  место  кирпичным
    пустырям,  бетонным  площадкам.  Мобиль  несся мимо всего этого, а может
    быть,  все  это  неслось  мимо  него, застывшего, терло шуршащие колеса,
    заставляя их бешено вращаться.

    Вспыхнул на мгновение заключительный плакат серии.
                                     между
                               ДУРНЫМ НАСТРОЕНИЕМ
                                  Свяжитесь же
    Связаться? Пусть поищут другого.

    У  Кисча  было  впечатление,  будто  нарыв прорвался. Долгие годы он жил
    придавленный.  Махинации  с  переменой  тела, с электродами в башке были
    попыткой   уйти  от  себя,  сложить  ответственность,  признанием  своей
    слабости.  А  с  этой  "Уверенностью"  он  и Рона уж совсем сдались бы в
    плен.  Но теперь ясно, что не так всесилен гигантский аппарат прибыли, у
    которого  мощь  всех  машин,  хитрый  ум  лабораторий,  железная  тяжкая
    поступь  механизированных  армий.  Не  так  силен,  потому что он против
    Человека.   И   оказалось,  что  даже  безразличие  Кисча  было  хоть  и
    слабеньким,  но  протестом,  свидетельством  кризиса.  Потому что неправ
    Тутот,   считающий   существенным   лишь  то,  о  чем  договариваются  в
    особняках.  Ерунда!  Существенны не решения, а реакции на них со стороны
    тех,  кто  населяет  именно многоквартирный дом. Это ведь не просто так,
    что  сотрудник  Надзора  по ночам становится другим человеком, да и днем
    предупреждает  законную  жертву,  чтобы она не попалась ему же в руки. И
    не  за здорово живешь магистры уходят бродяжить в пустыню. Мозг не может
    научиться  ничему  не  учиться.  Все  оставляет  след, вызывает отклик -
    часто совсем не гот, на какой рассчитывали за стальными стенами...

    У  переходки  возле  государственного шоссе Кисч снова остановил мобиль,
    перелез на заднее сиденье, потеснив собаку. Набрал программу.

    Мобиль  фыркнул  и начал обращать пространство во время. Каждые тридцать
    километров - в трехминутку.

    Борозды  кигонового  покрытия слились в прямые линии, все, что по бокам,
    - в ровную серую плоскость.

    Вот  она,  истинная  Технология! Неужели отказываться от такого, разбить
    мир  опять  на  замкнутые  пешеходные  маленькие  пространства,  сломать
    самолетам  крылья,  кольца  магнитным  поездам? Неужели перерезать волны
    радио,   телевиденья   и  в  замолчавшем  домике  зажечь  лучину  вместо
    электричества?  Пример  Грогора  показывает,  что значит, положившись на
    одного  себя, отвернуться от добытого умом и искусством людей - страшный
    багрово-черный   круг   под   глазом,   ладонь   в   костяных   мозолях,
    невозможность годами заглянуть в книгу, омыть сердце музыкой.

    Стремительное  движение,  импульс  силы  и воли. Снова в душу попросился
    мотив,  возвысился  и  опал  волнами. Что-то полузабытое, мелодия из той
    поры,  когда  Кисч  был  молод, смел и уверен. Она силилась проникнуть в
    первый ряд сознания, звала, чтобы ее вспомнили.

    Собака  привстала  на  сиденье,  глубоко  вздохнула,  как  человек. Кисч
    погладил ее.

    Трасса  выгнулась  хищной  дугой,  мобиль  Кисча  и  сотни  других  чуть
    замедлили   ход.  Со  стороны  в  провале  вставал  Мегаполис  миллионом
    прямоугольных  вершин,  меж  которых  миллион прямоугольных пропастей, и
    целых полнеба сделало темным его дыхание.

    Сердце  стукнуло  сильнее  и... оно прорвалось наконец - начало Тридцать
    восьмой  симфонии.  Полилось  жемчужными, искрящимися струями. Откуда?..
    Из  давнего  прошлого,  от зеленых холмов вокруг старого Зальцбурга, его
    извилистых  тесных  улочек, изъеденных плит фонтана перед университетом.
    От  той  любви,  с  которой  пестовал  сына скромный Леопольд, от дружбы
    Лоренца  Хагенауэра  к  семейству  бедных музыкантов, от ревности, мук и
    надежд самого Вольфганга Моцарта.

    Но  встретятся  же  они когда-нибудь - гений Искусства, несущий идеал, и
    суровый,   могучий   гений  Техники,  который  лишь  только  и  способен
    воплотить идеал в жизнь!

    "Химия и жизнь", 1973, ‘ 4 - 7.