Север Гансовский
    ЧАСТЬ ЭТОГО МИРА
    ПОВЕСТЬ

    Они  стояли на лестничной клетке. Лифт шел откуда-то снизу, с шестьдесят
    пятого, что ли, этажа. Рона сказала:

    -  Посоветуешься.  Все-таки  такой  человек, как он, должен разбираться.
    Это  мы с тобой живем - ничего не знаем. А Кисч может посмотреть и сразу
    догадаться,  что  именно  между строк скрывается... По-моему, тут ничего
    плохого, если ты к нему приедешь. Он сам все время приглашает.

    - Ну, приглашает-то больше из вежливости.

    -  Из вежливости он бы одно письмо написал. Или просто открытки присылал
    бы к праздникам.

    - Да... Может быть.

    -  Ты  не  будь таким вялым, - сказала Рона. - Давай посмотрим эту штуку
    еще раз. Пока лифта нету.

    - Давай.

    Лех  вынул  из  кармана  гибкий  желтый листочек. Не сообразишь даже, из
    какого  материала  сделанный.  Буквы  и  строчки  сами  прыгали в глаза,
    отчетливые, броские.
                             КОНЦЕРН "УВЕРЕННОСТЬ"
                            БЕЗ ВРЕДА ДЛЯ ЗДОРОВЬЯ!
                             ВАШИ ТРУДНОСТИ В ТОМ,
                            что желания не сходятся
                                с возможностями.
                       МЫ БЕРЕМСЯ УСТРАНИТЬ ДИСПРОПОРЦИЮ:
                       Во-первых, без забот, а во-вторых,
                                   исполнение
                             ЛЮБЫХ ВАШИХ МЕЧТАНИЙ.
                        В точном соответствии сумме Вам
                          до конца дней гарантируется
                         стабильная удовлетворенность.
                           МЫ ДУМАЕМ, РЕШАЕМ ЗА ВАС.
                     Однако при этом у вас постоянно будет
                        о чем разговаривать с близкими.
                               НИ СЕКУНДЫ СКУКИ!
                              НАБЛЮДАЕТСЯ ЗАКОНОМ,
                            ОДОБРЕНО ПРАВИТЕЛЬСТВОМ

    -  Меня  очень  устраивает,  что будет о чем разговаривать, - Рона взяла
    листок  из рук Леха. - А то ведь с тех пор, как мальчики уехали, у нас с
    тобой  одна  тема  -  телевизионные  программы  ругать. По целым дням до
    вечера молчим.

    -  Да...  Но видишь, тут все противоречиво. С одной стороны, "исполнение
    любых  мечтаний",  а  с  другой  -  "в точном соответствии сумме". Я так
    понимаю,  что  они заберут деньги, акции, все сплюсуют, а потом согласно
    результату  снизят  наши  желания  при  помощи  мозговой  операции  либо
    психотерапией.  Только так ведь и можно. Мне-то кажется, что это попытка
    окончательно  нас  приструнить.  Чтобы все были всем довольны, сидели бы
    по  своим  углам. У них, наверное, не так уж хорошо с электродами вышло,
    вот придумали другое, более радикальное...

    - У кого - "у них"?

    -  Ну,  которые наверху... Потом вот сама эта сумма. Акции могут падать,
    деньги  тоже  иногда  делаются  дешевле  или  дороже.  А  тут  сказано -
    стабильная удовлетворенность.

    -  Нам  и  нужна  как  раз  стабильность. Мы с тобой сколько потеряли на
    изменениях  курса. Те бумаги, которые держим, постоянно падают в цене. А
    едва  продали  что-нибудь, оно взвивается. Это прямо экономический закон
    -   то,  что  продаем,  обязательно  становится  дороже,  а  оставленное
    постепенно обесценивается до нуля.

    -  Никакого  закона.  Просто  покупают  именно те бумаги, которые должны
    подниматься.

    - Ладно, пусть. Я только знаю, что если и дальше так пойдет, потеряем все.

    -  Да,  но  каким  образом  сам концерн будет обеспечивать стабильность,
    если деньги и бумаги то и дело меняются в цене?

    - Вот об этом ты с Кисчем и посоветуешься.

    - Может быть, сначала вызвать их агента, расспросить?

    -  Нет.  -  Рона покачала головой. - Ты сам прекрасно знаешь, что он нас
    уговорил  бы  сразу.  Нам с этими агентами не тягаться - они специальные
    институты  кончают,  и  у них на каждое возражение есть умный ответ. Так
    тебя  выставят,  что просто от стыда согласишься на любое предложение...
    Вообще,  если агент пришел в квартиру, дело сделано. Поэтому я и считаю,
    что  нужно  у  Кисча  проконсультироваться  - как его мнение. И при этом
    узнаем,  кто же он на самом деле. А то вот подписывается Сетерой Кисчем,
    как будто так и надо...

    Лифт   пятнадцатой   линии   лязгнул   и   уплыл  наверх.  Лифт  девятой
    остановился,  но  в  тот  же  миг  откуда-то  выскочил человек, бросился
    внутрь,  защелкнулся и укатил. Кабины за решетками так и мелькали. Из-за
    дверей   квартиры   напротив   доносился   джазовый  мотивчик,  сбоку  -
    стрекотанье  какого-то  механизма. Поезд воздушной дороги прогрохотал во
    вне,  за стенами, с неба ударила звуковая волна от самолета, пневмопочта
    выкинула  в  прозрачный ящик на площадке пачку газет с журналами и целую
    кипу гибких желтых листков.

    - Нажми еще раз. И выйдем на балкон.

    Еще   только   вставало   мутное   солнце.  Ущелья  улиц  были  затянуты
    красновато-серым маревом копоти.

    -  Так  странно  -  Лех  оперся  на  парапет.  -  Иногда  сверху отыщешь
    какой-нибудь  закоулок вдали, и кажется, будто там живут интересно, есть
    что-то  таинственное, сокровенное. А придешь - те же подъезды, магазины,
    стены. И никакой таинственности, только, может быть, секретность.

    -  Ничего, Лех, не печалься. "Уверенность" нас выручит. По-моему, это не
    будет  что-нибудь  вроде  богадельни.  Да  и какая богадельня, если тебе
    всего сорок семь, а мне на два года меньше?

    -  Во всяком случае, потеря суверенитета полная - Лех повернулся к Роне.
    -  Понимаешь, я вот сейчас сообразил, в чем разница между "Уверенностью"
    и  другими  системами.  Когда, например, человек на поводке, то заплатил
    один  раз  определенную  сумму, и тебе только обеспечивают бодрость. Как
    ты  оставшиеся  деньги  тратишь  или  новые  зарабатываешь, чем вообще в
    жизни  занимаешься  -  они не знают, и им все равно. То ли в конторе, то
    ли  с  револьвером  пьяного  подстерегаешь  за  углом.  Можешь даже быть
    членом  какой-нибудь ультралевой и бомбы приклеивать к дверным ручкам. А
    тут  уже принципиально другое. Все отдай до конца, что у тебя есть, и за
    это  получишь  удовлетворенность,  но  такую,  какую  они  хотят,  по их
    усмотрению.  Причем навсегда... "До конца дней" - вот главные слова. Так
    что  если  мы  с  тобой  согласимся, себе уже не будем принадлежать, это
    точно. Окончательная сдача на милость.

    -  А когда мы принадлежали? И этот суверенитет - что он дает? Чувствуешь
    себя  человеком,  только  ведь  когда  с  другими общаешься, вступаешь в
    какие-то  отношения. Но дома телевизор, в универмаге самообслуживание, в
    поликлинике   компьютер   ставит   диагноз,  на  работу  принимает,  там
    испытывает   и   оттуда   увольняет   машина   Людей   кругом  -  трудно
    протолкнуться,  но  все  они  только  прохожие,  проезжие.  Перед толпой
    стоишь,  как перед глухой стенкой. Когда ты уезжал ребят проведать, я за
    две  недели  ни  разу  рта  не  раскрыла,  ей  богу.  Если  во  мне есть
    что-нибудь человеческое, его показать-то некому.

    Рона  вертела  в руках желтый листок. - Одним слово, надо решать, пока у
    нас  что-то  осталось.  Вот  так  ни  туда,  ни  сюда  мяться, последнее
    проживем, и в "Уверенность" не с чем будет идти.

    Она протянула листок Леху.

    -  Слушай,  заметил,  какая  особенность?  Я  растягиваю  его,  а  буквы
    остаются такими же, и строчки не изгибаются.

    - Да, удивительно... Вот моя кабина.

    Дорога  пробивала  его  насквозь, как пуля навылет, - городишко тысяч на
    десять жителей.

    Чтобы  попасть  сюда,  Лех свернул с государственной восьмирядной трассы
    на  четырехрядную  -  ему  пришлось  на  переходке  перелезть  с заднего
    сиденья  на  шоферское,  самому  взявшись за руль, - и оттуда на побитую
    бетонку  вообще  без  осевой  линии. Но даже применительно к этому шоссе
    городок  оказался  не  конечной,  а  побочной целью. Бетонка не то чтобы
    втекала  в него и растворялась, а так и гнала себе дальше, выщербленная,
    корявая.

    При  всем том, а может быть, как раз из-за этого Лех, едучи, оглядывался
    по  сторонам  не  без  удивленного  удовольствия.  Вместе с восьмирядной
    трассой     позади     остался     опостылевший,     неизменный    всюду
    индустриально-технологический   пейзаж:  эстакады,  перекрещивающиеся  в
    несколько  слоев,  стальные  мачты  и  дымоводы  до  горизонта, сплошные
    каменные  ограды  на  километры,  за  которыми неизвестность, гигантские
    устья  вентиляционных шахт, корпуса полностью автоматизированных заводов
    вперемежку  с  жилыми  домами  без  окон,  неправдоподобно огромные чаши
    газохранилищ, бетонные поля, утыканные антеннами направленной связи.

    Уже  четырехрядная  дорога  радовала  глаз  тем, что цивилизация сюда не
    совсем  пришла,  а  только  подбиралась  исподволь.  Здесь  многое  было
    начато,  но  не все закончено. Рыжие от мохнатой ржавчины железные трубы
    и  кигоновые  плиты  с  торчащей арматурой еще не сложились в аккуратные
    конструкции,  а по кирпичным пустырям там и здесь росли груды этого, как
    его...  бурьяна,  длинные  удилища  этой,  как  ее... ах, да, крапивы! И
    небо, хотя бледно-серое, свободно от воя реактивных.

    А  на  бетонке  вообще  начались  чудеса.  Заросли  голубого  цикория по
    обочинам,  посевы  пшерузы  и  маириса,  перемежающиеся с просто травой,
    дерево  в  отдалении,  тишина.  От  одного  десятка километров к другому
    небосвод  становился  чище,  ярче,  синее.  У Леха даже сердце защемило,
    когда  он  подумал о том, что вот поставить бы здесь домик, да послать к
    чертовой бабушке всю технологию.

    Э-эх!
    Там далеко во Флориде

    В зелени домик стоит

    Там о своем Майн Риде

    Прекрасная леди грустит...
    Это,  собственно,  и было его главной мечтой - лес, поле, сад, лично ему
    самому  принадлежащее  жилище,  запас необходимого на несколько лет. Все
    начала  и  концы  очевидны,  не боишься случайностей, зная, что способен
    одолеть  любую  беду.  Днем  работаешь, вечером тихие радости в семейном
    кругу, и никакое падение акций тебе не угрожает.

    Но  даже концерну "Уверенность" это вряд ли под силу. Самое большое, что
    они  могут,  -  добиться,  чтобы  квартира  на восемьдесят восьмом этаже
    стала ему по душе...

    И  люди в этом краю были другие. У железнодорожного переезда со скромной
    будочкой  Лех посидел на скамье рядом с женщиной, которая заведовала тут
    хозяйством.   Электротяг   первобытной  конструкции  проволок  за  собой
    длинный  грузовой  состав  и  угромыхал  вдаль.  Рельсы  остались лежать
    пустые,  спокойные,  как бы существующие сами для себя - казалось, ветка
    из  никуда  выходит  и ведет в никуда. Здесь была даже кошка. Редкостное
    животное  вскочило на скамейку рядом с Лехом, требовательно толкнуло его
    в  руку  шерстистым  лбом,  издало  рокочущий  звук. Осторожно, опасаясь
    нарваться  на  грубость,  Лех  спросил женщину, не скучно ли ей тут. Она
    благодушно посмотрела на него:

    - А что такое скука?

    Потом, подумав, объяснила:

    - У меня же нет телевизора.

    Кошка  забралась к ней на колени, производя с еще большим напором тот же
    звук. Живут, однако, некоторые.

    Правда, к стене будочки был привинчен плакат:
                                 ДОПУСТИМ, ЧТО
                        в катастрофе погибла ВАША семья,
                              ВЫ потеряли работу,
                                ВАМ изменил друг
                       и неизлечимая болезнь подтачивает
                                      ВАС.
                            ВЫ все равно можете быть
                             СОВЕРШЕННО СЧАСТЛИВЫМ.
                                Обратитесь к нам
    Прочитав  это,  Лех горько усмехнулся. Когда потеряна работа, обращаться
    к ним поздно. Вернее, уже не с чем.

    Еще  через  час  пути,  ровно  в семь, он остановил автомобиль, чтобы по
    цифрам  дорожного  указателя  убедиться,  что  едет  правильно. Вынул из
    бумажника  последнее  письмо  Сетеры  Кисча,  сверился.  Тут кругом было
    разлито  уже  полное благолепие. Звенели кузнечики, разнообразные цветы,
    не  требуя  платы,  сверкали  головками  в  густом разнотравье, источала
    безвозмездный  аромат  кленовая  роща.  И вообще пейзаж был таким, каким
    мог быть в начале семидесятых, даже тысяча восемьсот семидесятых.

    Лишь  странная косая башня у горизонта, на самой границе обзора, портила
    идиллию,  словно  гигантский  сизый  палец  указывал  в небо - всю жизнь
    проживешь  и  не  узнаешь, что такое, зачем она. Да еще здесь же рядом с
    указателем дурацкий рекламный щит задавал провокационную щекочущую загадку:
                                А ВАМ НЕ СТЫДНО?
    Далее шло по нарастающей. На следующем плакате значилось:
                                   МЕЛАНХОЛИЯ
                           Сегодня такая же дикость,
                                как ЗУБНАЯ БОЛЬ
    И   серию  заканчивал  выполненный  броским  спектральным  люминесцентом
    отчаянный рекламный вопль уже на самом въезде в городок:
                                 Разница между
                               ДУРНЫМ НАСТРОЕНИЕМ
                                 И ЗУБНОЙ БОЛЬЮ
                          том, что первое излечивается
                              МГНОВЕННО, НАВСЕГДА.
                                  Свяжитесь же
                            с нашим местным агентом!
    Когда  Лех  миновал  две улицы и покатил по третьей, ему показалось, что
    он  уже  из  книг  прекрасно  знает  этот  городишко.  В таких местах за
    неимением   другого  должны  гордиться  прошлым,  и,  как  правило,  оно
    действительно  есть:  либо  захудалая битва поблизости происходила, либо
    столетие  назад  -  неожиданный  бум.  Зафиксированный  в старых романах
    привычный   набор   для  подобных  населенных  пунктов  включает  газеты
    "Дружба"  и "Согласие", которые постоянно между собой ругаются, торговый
    центр,   памятник   генералу   (никто  не  помнит,  с  кем  он  воевал),
    "историческую  улицу",  где  каждому  дому  не менее двадцати, а тому, в
    котором  ресторан,  целых  восемьдесят,  массу зелени, чистый воздух. Из
    этих   краев  -  опять-таки  судя  по  романам  -  старались  убежать  в
    молодости, а стариками частенько возвращались доживать.

    Лех   катил,  а  городок  как  будто  старался  оправдать  именно  такую
    литературную   репутацию.  Напротив  редакции  "Патриота"  расположилась
    контора  газетки  "Гражданин",  отдыхала,  лежа в кольце чугунной ограды
    древняя  пороховая  пушка,  и  площадь вокруг была замощена булыжником -
    камни  качались  под  чутким  колесом,  словно те больные зубы в деснах,
    которые вылечить труднее, чем настроение.

    Пешеходы  почти  не попадались на тротуарах, но и мобилей не было. С той
    поры,  как  Лех покинул бетонку, не встретил ни одного. Удивленье брало,
    просто   не   верилось,  что  в  преуспевающем  задымленном  мире  могло
    сохраниться такое отсталое, незамутненное местечко.

    Увидев   аборигена,  Лех  остановил  машину,  чтобы  спросить,  где  тут
    продаются  завтраки.  Ему  пришло  в голову, что его приездом Кисч может
    быть поставлен в затруднительное положение.

    Седой  старик  охотно  поднялся со скамьи перед домом. Сразу выяснилось,
    что с этим почтенным горожанином склероз делал что хотел.

    - Что поесть?.. У нас каждый... каждый... Черт, забыл, как называется?

    - Каждый понедельник?

    - Нет, не то.

    - Вторник, четверг?

    - Каждый дурак... - Старик махнул рукой. - И не это тоже.

    - Кретин? - Лех старался помочь.

    -  Каждый желающий - вот оно. Каждый желающий насытиться идет в бар. Вон
    там.

    - Что вы говорите? Значит, у вас тут нет отделения "Ешь на бегу"?

    - А на дьявола они нужны... эти, как их...

    - Лепешки?

    - Нет, зубы .Зачем они, если только глотать концентрат?

    Зубов у старика был полон рот и, судя по цвету, своих.

    Он  вызвался  проводить  Леха  и  в  ответ  на участливое замечание, что
    забывчивость можно вылечить, задрал голову.

    - А я на нее не жалуюсь, на эту...

    - На память? На судьбу, на жизнь?

    -  На  жену  не  жалуюсь  Она  от  химических  лекарств  чуть не померла
    шестьдесят  лет  назад,  и  с  тех  пор мы ни одной таблетки... А насчет
    памяти  -  она  у  меня  отличная.  Я,  например,  вот  эти  никогда  не
    забываю... Как они называются?

    - Слова?

    -  Не  слова,  а  эти... Ну, которые бегают, прыгают, читают. Вообще все
    делают.

    - Людей не забываете?

    -  Глаголы.  Помню  глаголы все до одного. Существительные только иногда
    вылетают. Ну и плевать!

    Отсутствие   мобилей   и  неунывающий  старик  гармонировали  с  обликом
    ресторана.  Заведение  было  чуть ли не археологической древности, о чем
    гордо свидетельствовала медная табличка на стене: "Существуем с 1909".

    Здоровенные,  приятные  своей  неудобностью  стулья  с  высокой спинкой,
    темным  деревом  обшитые  стены,  электрическая кофемолка - современница
    Наполеона,  неторопливый,  приветливый,  а  не только вежливый официант.
    Поразительно   вкусным  оказался  дешевый  завтрак.  Странно  было  есть
    вареную  картошку,  никак  не  переработанную,  совсем непосредственную,
    огурцы,  которые,  возможно,  были  еще  не  мертвыми, - жуешь, а на том
    кусочке,  что  у  тебя  на  языке,  электроны  устанавливаются  на новых
    орбитах,  формируются  молекулы,  осуществляются  по  гигантски  сложной
    генетической  программе, по законам открытой биосистемы процессы роста и
    образования клеток.

    Насытившись,   Лех   некоторое   время   посидел,  наслаждаясь  тишиной.
    Торопиться  было  некуда  -  Сетера  Кисч не ждет, даже представленья не
    имеет, что через пятнадцать минут старый знакомый свалится ему на голову.

    Их  переписка началась двенадцать лет назад. Когда-то мальчишками вместе
    учились,  первая для обоих сигарета была общей. Став юношами, разошлись,
    позабыли  друг о друге, как это случается с большинством сошкольников. А
    потом  через  два  десятилетия  после  ученической  парты Леха разыскало
    посланное  Кисчем письмо. Из довольно-таки тусклого паренька тот расцвел
    в  крупного электронщика и все эти годы работал в одной и той же научной
    организации.  Теперь  он  исправно  слал свои фотографии, записи голоса,
    регулярно  сообщал  о  семейных  делах,  поездках  в  различные  страны,
    описывал,  как  проводит  праздники  - собственная яхта на озере, личный
    вертолет  на  загородной  даче.  И  каждое  письмо  заканчивал  просьбой
    приехать, навестить.

    ...Розовая  улица,  улица Тенистая - смотреть на двухэтажные и тем более
    одноэтажные  жилища  было  само  по себе удовольствием. Да еще когда все
    они с окнами, где цветочные горшки. Да еще если вокруг каждого дома садик.

    Почти курорт, стопроцентная прибавка к здоровью!

    Лех  вышел на перекресток. Здесь Тенистая впадала в ту, которая была ему
    нужна,  в  Сиреневую. Номер тридцать восемь на углу, значит, сороковой с
    другой стороны.

    Он  пересек  маленькую  площадь, недоуменно потоптался. Дома под номером
    сорок  не  было.  Шли  сразу  пятидесятые.  Лех  проследовал  дальше.  И
    Сиреневая   кончилась,   упершись   в   Липовую   Аллею.  Он  глянул  на
    противоположную сторону, но там были нечетные.

    Вернулся  к  месту,  с которого н