то скажете?

- Любопытно, - сказал Савин.

- Мы могли бы предоставить вам материал для двух-трех фильмов, аналогичных
вашим прежним, - загадки Истории, которые до сих пор не раскрыты. Не
считайте это взяткой - всего лишь компенсация за вашу здешнюю неудачу. Итак?

- Трудно решать... - сказал Савин. - Знаете, я, в конце концов, тоже
человек. И не стремлюсь к одному - любой ценой сделать сенсационный
репортаж, И ваша деятельность в самом деле не подлежит разбору в уголовном
суде, но... - Он наклонился вперед и, строжа взглядом лицо собеседни-ка,
закончил резко: - Но вот организация диверсий и убийств - это уже совсем
другое дело...

Взгляд Геспера метнулся, как вспугнутая птица. Он тут же овладел собой, но
эта секундная растерянность сказала о многом, расставила все точки и
отбросила последние имевшиеся у Савина сомнения.

- О чем вы? - спросил Геспер совершенно спокойно.

- Бросьте, - сказал Савин столь же спокойно. - Вы прекрасно понимаете, о
чем я, - о бомбах, которые Кетсби подкладывал в лаборатории, и о том, что
он убит, а не покончил с собой. Вы же первый предложили играть в открытую.

Лицо Геспера стало таким, что невольно захотелось пересесть подальше и
вынуть пистолет. Но и это продолжалось одно мгновение, он снова стал
чопорным и благообразным пожилым джентльменом.

- Вот даже как... - сказал он, - Вот даже как... Что вам рассказал Кетсби?

- Значит, вы признаетесь? Геспер ничего не ответил. Он смотрел мимо Савина,
в окно. Потом сказал чуточку севшим голосом:

- Боже, до чего не повезло... Все было так хорошо, так безоблачно шли годы,
и вдруг появилась эта проклятая Т-физика... Я очень сожалею, но мы
вынуждены были так поступать. У нас не было другого выхода.

- Еще немного, и я начну вас жалеть, - сказал Савин.

- Не иронизируйте, мальчишка! Вам не понять, что это такое, когда
рассыпается дело, которому отданы десятилетия. Да, нам пришлось так
поступать, потому что ничего другого не оставалось.

- Бедные жертвы фатума...

- Если хотите, да, - сказал Геспер. - Итак, вы знаете гораздо больше, чем
мы думали... Но преимуществ это вам не дает никаких. И наш разговор
автоматически переходит в другую плоскость. У вас нет никаких
доказательств. Я уверен, что и письменных показаний Кетсби у вас нет, иначе
вы не стали бы с пальбой убегать от моих людей в Монгеруэлле - вы
обратились бы к полиции. Вы бессильны, вы даже не можете арестовать меня.
Даже продолжать съемки вы не можете - нет аппаратуры. Вы в цейтноте, Савин.
И диктовать условия, как это ни прискорбно для вашего самолюбия, будем мы.
Либо вы завтра утром уедете отсюда и никогда больше сюда не вернетесь и
перестанете заниматься этим делом, либо... - он сделал многозначительную
паузу. - Вы стали для нас опасны, и при крайней необходимости нам, как это
ни прискорбно, придется пойти на крайние меры. Не забывайте, мы всегда
можем уйти туда, где земное правосудие бессильно...

- Можете, - сказал Савин.

- Я не хочу выглядеть торжествующим победителем, но вы проиграли и должны
это признать. Вариантов, повторяю, всегда два: либо вы уезжаете утром,
получив компенсацию, о которой мы говорили, либо Глобовидение лишится
одного из лучших репортеров, а городок... - Он холодно улыбнулся. - А
городок лишится своей первой красавицы. Не смотрите на меня зверем, Савин,
- правила игры таковы, что поделать... Соглашайтесь. Никогда не стыдно
отказаться от борьбы, если знаешь наперед, что никаких шансов у тебя нет...

- Но вы понимаете, что такое положение не сможет сохраняться долго?

- Разумеется, - кивнул Геспер. - Но, во-первых, лет через двадцать меня
перестанут интересовать какие бы то ни было проблемы...

- Вы рассчитываете задержать развитие Т-физики на двадцать лет?

- Попытаемся. Кетсби - не единственный сговорчивый партнер. А во-вторых,
как я уже говорил, в любой момент я могу оказаться вне досягаемости земной
юрисдикции. И хватит об этом. Думайте лучше о себе... и о ней. Я не
сторонник экстремальных мер, но у меня есть компаньоны, и кое-кто из них
довольно суров... Итак, завтра утром я приду к вам, и мы обсудим вопрос о
компенсации. Что касается сегодняшней ночи - можете ее использовать для
улаживания личных дел. До завтра, Савин...

Дверь тихо затворилась за ним. Савин подошел к окну, распахнул его и жадно
вдохнул свежий прохладный воздух. Самое время появиться из стены
проницательному инспектору, чтобы расставить последние точки...

Но ведь не будет инспектора. А из него, Савина, не получилось частного
сыщика, способного шутя загнать противника в угол. Скорее уж его самого в
угол загнали, но особой его вины в этом нет - противник с самого начала был
в более выгодном положении. Геспер прав - никаких улик, никаких
доказательств, даже съемки продолжать невозможно. И в том, что они в любую
минуту могут оказаться по ту сторону тумана, их сила, Геспер прав и здесь.

Но Геспер многого не знает. Не знает о Гралеве. Не знает, что и смертью
Кетсби, и загадками туманных берегов заинтересовалось серьезное ведомство.
Все это, вместе взятое, позволяет питать определенные надежды и не опускать
руки. Одно плохо - времени они ему не дают. Предположим, удастся
выторговать у Геспера завтрашний день, сославшись на личные дела, - и что
дальше, что этот день даст? Есть два пути: можно укрыться в Монгеруэлле и
оттуда, поддерживая контакт с Лесли, готовить Гесперу ловушку; можно
попытаться уговорить Диану помочь - хотя бы раздобыть сегодня на том берегу
нечто осязаемо вещественное, несомненное доказательство. К Лесли идти
опасно, но, может быть, у Дианы отыщется фотоаппарат?

Идиот, выругал он себя. Что тебе стоило купить сегодня в Монгеруэлле
кинокамеру? Одну серьезную ошибку ты все-таки сделал - посчитал, что время
работает на тебя, что противник не всполошится так быстро. Но кто мог
предполагать? Предугадать сегодняшний визит? Я же не сыщик, в конце-то
концов, вся уголовщина, которой мне приходилось до сих пор заниматься,
относилась к былым столетиям, а Санта-Кроче не в счет, там все было
по-иному...

Он взглянул на часы - пора идти седлать Лохинвара.


...Луна стояла уже высоко. Лохинвар легко взял подъем, и Савин натянул
поводья. Что-то шевельнулось неподалеку в густой тени невысокого округлого
холма, легонько звякнуло. Савин подумал, что представляет собой идеальную
мишень, сунул руку в карман, коснулся теплого металла. Теперь он явственно
различал силуэт человека в короткой куртке, с непокрытой головой.

- Эй! - негромко окликнул Савин, наполовину вытащив из кармана пистолет.

- Тихо! - откликнулся человек из темноты голосом сержанта Лесли. - Тише,
Кон, они близко, в тень!

Ничего пока не соображая, Савин повернул коня в тень от ближайшей скалы.
Лохинвар нетерпеливо приплясывал, подкова звонко брякнула о камень.

- Тише!

Два черных силуэта, два зверя неслись по равнине, преисполненные
нездешнего, непонятного веселья, гибкие, сильные, чуточку, казалось,
хмельные от этой силы, ловкости, вересковой лунной ночи. Савин замер - как
и в прошлый раз, он не смог бы облечь в слова свои ощущения и мысли.

И тогда неожиданно звонко застучал автомат.

Он был такой маленький, что Лесли без усилия удерживал его в вытянутой
руке. Зеленая струйка трассирующих пуль коснулась переднего зверя, и зверь
покатился кубарем, распластался, замер. Вспых-нули фары, заревел мотор - к
ним неслась машина. Перекрывая ее гул, раздался яростный тоскующий вопль -
в нем не было ничего человеческого, но и звериного ничего не было.
Вразнобой захлопали пистолетные выстрелы.

Лохинвар взметнулся на дыбы, Савин полетел на землю, ударился плечом. Его
ослепил на секунду свет фар, он вскочил и, прихрамывая, побежал туда, где
кричали люди и ревел мотор. Застучали копыта - мимо него пронеслась Диана,
с маху спрыгнула с седла у машины. Фары погасли, вспыхнули несколько мощных
фонарей, осветили скрюченное в темной луже тело, покрытое короткой
лоснящейся шерстью, широко раскрытые застывшие глаза. Тяжело дыша, Лесли
обогнал Савина. Несколько человек стояли вокруг зверя, одни смотрели на
него, другие озирались, держа пистолеты наготове.

Снова послышался не то рев, не то вопль, и кто-то наугад выстрелил в
темноту.

Савин бежал и слышал крик Дианы:

- Подонки! Убийцы!

Кто-то осторожно и неловко попробовал оттеснить ее от неровных, колышущихся
пятен света. Она оттолкнула полицейского и вскочила в седло, храпящий конь
понес, едва не сшибив грудью Савина. Савин понял, куда она скачет. Кажется,
ему что-то кричали вслед, но мир для него сейчас состоял лишь из
удаляющегося стука копыт, сумасшедшего бега вниз по склону и плеска
ударявшихся по спокойной воде весел.

Стена тумана колыхалась довольно далеко от берега, и к ней на всех парусах
уходил корабль, неправдоподобное видение - прозрачный, словно отлитый из
стекла и освещенный изнутри мерцающими радужными сполохами. Отблески
приплясывали на волнах. Алый, удивительно чистый и ясный свет переходил в
синий, лимонно-желтый - в оранжевый, фиолетовое, сиреневое, зеленое,
лиловое пламя трепетало, пробегая по прозрачным реям и вантам, буйствовало
беззвучной фантасмагорией на хрустальных полотнищах выгнутых парусов -
рассветный сон, прекрасный призрак, игрушка со стола волшебника... И силуэт
девушки на корме. Она не смотрела на покинутый берег.

Савин рванулся вперед, вслед, забрел по колена в воду и не почувствовал ее
холода. Все, чего не было и никогда уже не будет, уплывало с этим волшебным
кораблем - целая жизнь, любовь и нежность. И не было за туманом другого
берега, был только один, этот, посеребренный прохладным и равнодушным
лунным светом.

Корабль вошел в туман, растворился в нем, погасло многоцветное сияние, и
туман неспешно поплыл к берегу. Савин не шевелился. Волны шлепали его по
коленям, словно выпроваживая на землю. Ну почему так должно было случиться?
- горько подумал он. Почему мы не решаемся говорить то, что думаем, и
верить тому, что слышим?

Полицейская машина подъехала вплотную к воде, полоснула по ней снопом
света, показавшимся удивительно блеклым после красок корабля. Савина не
грубо, но непреклонно вытащили на берег и заставили влезть в фургончик. Там
на двух металлических лавочках лицом друг к другу сидели люди в штатском, а
между ними на полу лежало накрытое брезентом длинное тело.

- Лошади... - заикнулся было Савин.

- Ничего, придут сами, - сказал кто-то. Савин нашел взглядом Лесли:

- Ну зачем ты так?

- А ты? Она? Все? - Сержант почти кричал. - Почему вы все молчите? Если я
сделал что-нибудь не так, сделайте лучше, но теперь у нас есть
доказательства...

Савина знобило. Он ничего не ответил.

Фургончик петлял, повторяя загогулины обвивавшей холмы узкой дороги,
подпрыгивая на случайных камнях, и полицейские придерживали каблуками
длинное тело под брезентом, чтобы оно не ерзало по полу. Лесли сидел рядом
с водителем, мертвой хваткой вцепившись в поручень. У него было напряженное
лицо всадника, сосредоточенно несущегося вскачь к цели, которой могло и не
оказаться там, впереди...

Кто-то включил радио, долго искал громкую музыку, и Савин понял, что
полицейские не так спокойны, как выглядят. Неаполь транслировал в записи
выступление ансамбля Пелчицкого. Зыбкие акварельные переплетения трех
мелодий, неощутимо проникавших друг в друга, призывали забыть о серых
скалах и тумане. Савин поймал себя на мысли, что плохо верит в
существование солнечного Неаполя с его нереально синим заливом. Был только
лендровер, был только один берег. Савин механически переводил - он знал и
эту песню, и самого Пелчицкого.

Мы не увидимся с тобой.
Я ничего уже не значу,
я не успел решить задачу:
как лихо справиться с судьбой.
Мы не увидимся с тобой.

Кажется, и Времени не было. Дорога, по которой они петляли, холмы, пустоши,
вересковые кусты - все это ни капельки не изменилось со времен битв с
датчанами, со времен людей, мало озабоченных сложностью жизни и
предпочитавших ту сложность не замечать.

Я на песке писал сонет.
А для воды легка работа -
смывать неизданное что-то,
блеск ненадетых эполет.
Я на песке писал сонет.

В глаза настойчиво лез брезент - старый и пыльный.


Они сидели у заваленного прошлогодними журналами столика в маленькой
стерильно-безличной приемной и сосредоточенно опустошали второй по счету
кофейник. Из-за двери доносились временами постукивание, дзенькающий лязг и
еще какие-то медицинские звуки, сопутствующие тому, что там происходило.

- Ты не сомневайся, - сказал Савину Лесли. - Доктор Данвуди - это такой
мастер, каждую молекулу отпрепарирует, не только клетку...

- Да, - сказал Савин, чтобы только не молчать,

- И очень интересный человек, - продолжал Лесли с упорством, в котором было
что-то жалкое. - Сильный клиницист, отказался от весьма высокого поста в
Министерстве здравоохранения.

- Да, - повторил Савин. Перед глазами у него стоял корабль и зеленая
строчка трассеров.

Бесшумно отворилась узкая белая дверь, в приемную шагнул доктор Данвуди,
снявший уже халат и перчатки, - грузный громадный блондин с оплывшим лицом,
таким замкнутым сейчас, что оно казалось добродушным. Он удивительно тихими
для своего веса шагами подошел к столу, сел и шепотом рявкнул в
пространство:

- Сигарету!

Его толстые пальцы дрожали на белоснежной крышке стола. Лесли торопливо,
расплескивая, налил ему кофе, Савин подал пачку "Модекс". Доктор шумно
опорожнил чашку, губами вытянул из пачки сигарету и, не оборачиваясь,
захлопнул каблуком приоткрытую дверь операционной - туда попытался было
заглянуть Лесли.

- Огоньку, - сказал он сварливым басом. - Спасибо. Что ж, ребята, не
сержусь за то, что подняли среди ночи - работу вы подсунули насквозь
интересную. На Нобелевскую это, возможно, и не потянет, но многие биологи
продали бы душу дьяволу, чтобы только оказаться на моем месте. Лесли, за
каким чертом вам понадобилось сбивать летающую тарелочку? Что она вам
такого сделала? Бедняжка пилот...

Савин смотрел на сержанта. Он видел однажды такое лицо - в Амазонии, на
Укаями, когда миньокао, химерическим созданием взмывший из вонючего болота,
схватил Пакито, вздернул в воздух, и автоматные очереди бесцельно распороли
гнилую зеленую трясину - динозавр молниеносно исчез со своей жертвой, а они
оцепенело застыли в хлипкой лодочке, качавшейся на взбаламученной жиже...
Он думал, что никогда больше не доведется увидеть таких лиц.

- Да, - сказал доктор Данвуди, уграбистой ладонью придавив плечо Лесли. -
Сидеть! Без истерик - некогда... Вот именно, Роб. К той твари, что
изглодала Мак-Тига, ваш зверь не имеет никакого отношения. Да и какой это,
к дьяволу, зверь... Совершенный мозг и речевой аппарат. Вы ухлопали
разумное существо, ребята. - Он упер в столешницу внушительные кулаки, губы
свело в грустной усмешке. - Когда мы только похороним эту ублюдочную
привычку - палить по непонятному... Не пытайся пригвоздить к кресту свою
душу, Роб Виноват в итоге не сержант уголовной полиции Робин Лесли как
конкретная личность, а старые предрассудки, болтавшиеся в мозгу бог знает с
каких времен...

- Доктор прав, - сказал Савин. - Но как бы там ни было, зачем ты стрелял?
Разве не было других средств? Газ, сети? Однако ты взял автомат...

- А ты, когда стрелял там, где испугался Лохинвар? Почему-то ты в первую
очередь подумал о пистолете, хотя это мой инструмент, а не твой.

- Но я же не знал, что там может оказаться!

- А я знал? Я что-нибудь, выходит, знал?

- Тихо! - рыкнул доктор Данвуди. - Ребята, я здорово умею обрывать
истерики, - он поднял широкую ладонь, - так что прошу без соплей. Глотните
бренди, вы оба. Бутылка там, в столе. Я, конечно, понимаю, что искать
конкретного виновника - профессиональная черта журналистов и полицейских,
но я не уверен, что есть конкретный виновник...

- Ладно, - сказал Лесли. - Конкретного виновника нет, а убил его я. На этом
и остановимся. Пищите подробный отчет, доктор.

- Разумеется, - прогудел доктор Данвуди. - На вашем месте, Роб, я бы
немедленно позвонил в Дублин, штаб-квартиру Международной службы
безопасности. Или сначала в их лондонское региональное.

- Буду соблюдать субординацию, - сказал Лесли. - Утром позвоню начальству в
Эдинбург, и пусть все идет своим чередом... Спокойной ночи, доктор. Ты
едешь, Кон?

Савин вышел следом за сержантом, сел в машину. Полицейских там уже не было,
но радио работало, выплескивая в ночь лазурные неаполитанские синкопы. Они
курили, слушали легкую, как дым костра, неуместную здесь музыку, над
крышами повисла круглая желтая луна, светилось окно больницы, и не
существовало Времени.

- Ты видел... корабль? - тихо спросил Савин.

Лесли промолчал так, что это было красноречивее слов. Сигаретный дым,
смешиваясь с музыкой, уплывал за окно.

- Почему ты не сказал раньше, куда плавал с ней?

- А что это изменило бы? - спросил Савин. - Ты можешь ручаться, что не стал
бы стрелять? Можешь ручаться?

- Нет... - сказал Лесли после короткого молчания. - Можешь называть меня
как угодно - подонком, сволочью. Я застрелил разумное существо неизвестно
из какого измерения, верно. Но, господи... - вырвалось у него едва ли не с
мольбой. - Как ты не понимаешь - у меня служба, нужно же как-то завершить
это дело...

- Вот ты его и завершил. Глядишь, в лейтенанты произведут.

- Замолчи! Если бы ты рассказал все раньше, я пошел бы к Диане... да, черт
возьми, я бы на коленях перед ней стоял, только бы она взяла меня туда...

- И что? - спросил Савин. - Она все равно не разрешила бы взять кинокамеру,
а привезенные оттуда монеты или кубки доказательством служить не могут. И
Геспера ты арестовать не можешь, верно?

- Не могу, - сказал Лесли. - Даже если ты напишешь заявление об имевших
место с его стороны угрозах, кто мне даст санкцию на арест? На арест
главаря шайки контрабандистов, торгующих с иномерным пространством... Мы
снова перед глухой стеной, и даже то, что я сегодня убил...

Что ж, подумал Савин. Теперь, когда не нужно бояться за Диану, фигур в игре
осталось только две - он и Геспер. Лицом к лицу. И не нужно никуда уезжать
завтра, нужно выманить противника из укрытия, вызвать огонь на себя...

- Поехали? - спросил он. Лесли включил мотор, и машина рванулась вперед, в
ночь.

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ

В дверь барабанили громко и настойчиво - это и была привидевшаяся Савину во
сне пулеметная пальба. Чертыхнувшись, он рывком встал и, промаргиваясь,
пошел к двери. Ночью он лег не раздеваясь, положив пистолет под подушку,
думал, что уже не уснет, но под утро сморило все же.

Замок щелкнул, словно взводимый затвор.

- Мистер Савин? Вам срочная. Перед ним стояла очаровательная почтмейстерша.
Савин отпустил банальный комплимент, тут же забыл его, расписался и получил
большой синий конверт. Захлопнул дверь, вернулся к столу и только теперь
проснулся окончательно. На часах - двенадцать с половиной. Похоже, он
проспал короткий тихий дождь - крохотный газон под окном влажно
поблескивал. Диана, вспомнил он. Зверь, который не зверь. Автоматная
очередь. Он скрючился на стуле, прижался лбом к колену, пытаясь смять,
погасить вставшее перед глазами видение - на всех парусах уплывал в туман
сказочный корабль, а с ним ответы на вопросы, касавшиеся только его, такого
восхитительно бронированного, такого, оказывается, открытого для простых
человеческих чувств. А скачка продолжалась, гремели копыта, враг был
настоящим, пули тяжелыми, цель не оправдывала средств, но, безусловно,
оправдывала усилия...

Он разорвал конверт, вытряхнул бланк фототелеграммы. Размашистый знакомый
почерк Рауля:

"Приезжай немедленно, жду в Монгеруэлле, кое-что прояснилось". Подписи не
было.

Савин поднялся. Восторга он не чувствовал - отгорело. Он спустился вниз,
пробегая мимо конторки, ловко повесил на ходу ключ, выскочил на крыльцо.
Поежился, запахнул куртку. Обрывки серых облаков плыли над городком. Он
шагнул к "гарольду".

- Мистер Савин! Эй!

К нему вприпрыжку бежал второй, законспирированный полицейский агент - плащ