тельно направился следом за сбежавшим эстонцем.
   Острые щетинки  шкуры  колют  лицо.  Лось  несется  сквозь  лес.  Мчится,
проламываясь сквозь заслоны из веток, сквозь  кусты,  сквозь  время,  вбивая
траву острыми копытами в землю.
   Хейти прижался щекой к его спине, вцепился  руками  в  шерсть.  И  только
виден узкий участок леса впереди, который несется навстречу. Все  быстрее  и
быстрее.
   Куда несется лось? Что видит тот, кто сидит на спине лося? И видит ли?  И
может ли осознать себя?
   Седок поднял голову, увернулся от низкой ветки, снова прижался.  А  лось,
словно  чувствуя  слабость  седока,  увеличил  скорость,  прыжки  его  стали
огромными. Уже кажется, что одним махом он одолевает  целые  поляны,  лесные
просеки. Куда? Куда?!
   Седок снова поднял голову, он уже не уворачивается от ударов, от хлестких
пощечин веток.
   Куда? Кто я? Как меня зовут?
   Что видит он впереди? И почему так исказилось его лицо?
   Болото. Огромное, страшное, чавкающее грязью болото. Способное  поглотить
все, растворить, превратить в придонный ил...  Болото,  в  которое  попадают
все, кто бездумно бежит, все, кто, не переставая, боится.  Болото  безликого
страха.
   Почувствовав неуверенность седока, лось повернул к нему свою морду.
   Хейти с ужасом разглядел горящие глаза, оскаленную пасть...  Вот  уже  не
лось, огромный бог лесных чащоб, а озверевший вепрь несет человека на  своей
поросшей жесткой щетиной спине.
   Хейти закричал, внезапно ощутив, что врос в вепря, стал его частью и не в
силах  вырваться,  бросить  эту  безумную  гонку!  И  тогда  он  выпрямился,
насколько смог, отшатнулся назад, почти переламываясь в позвоночнике...
   - Без тебя не смогу... - прозвучал в голове скрипучий голос.
   А затем последовал страшный удар в грудь.
   Огромная ветка сбила Хейти со спины кабана. На один долгий миг он завис в
воздухе, захлебываясь в вязкой боли, видя спину вепря,  который  уносился  в
лесную чащу, к невидимому сейчас болоту... А потом Хейти упал на землю. Упал
и погрузился в темноту.

   Сергей  двигался  по  ясно  видимому  следу  эстонца.  Тот  бежал   через
лесопарковую зону, как  медведь  через  бурелом.  Сломанные  ветки,  помятые
кусты, все это ясно говорило, куда бежал Хейти.
   Слесарев, никогда не  подозревавший  в  себе  следопытских  способностей,
увлеченно бежал по лесу. Настолько увлеченно, что не заметил, как показалась
серая фигура, передвигающаяся рывками и придерживающая болтающуюся руку.
   - Капитан!
   Сергей остановился.
   - Капитан... Не поворачивайся, капитан. Не нужно.
   Человек в сером плаще стоял позади  Сергея  и  целился  ему  в  спину  из
короткого автомата.
   Сергей молчал и с места не двигался.
   - Я знаю, капитан, что материалы, а конкретнее, диск, у тебя.  Отдай  его
мне и разбежимся.
   - А что ж эстонец этот ваш? Чего же сами руки-то мараете?
   - Слушай, капитан, не надо, а? Ты мне еще мораль почитай... Мы  ведь  все
равно до диска доберемся. Отдай сейчас.
   - Мы - это кто?
   - Мы - это мы. И нечего демагогию разводить. - Серый  мотнул  стволом.  -
Где диск?
   - Слушай, - Сергей повернулся, - ты мне можешь ответить, раз уж так мы  с
тобой хорошо встретились, на хрена вы деда грохнули?
   Серый тяжело дышал, по его левой руке стекала кровь, и, будь он ближе,  у
Сергея были бы шансы. Черт его знает, что там  произошло  в  ментовке  после
того, как Слесарев ее покинул, но выстрел из охотничьего  ружья  явно  нашел
цель.
   - Мент, ты мне язык не заговаривай. У меня времени немного,  как  ты  сам
понимаешь. Прибили деда, не прибили... Тебе  разницы  никакой  нет.  Я  тебя
сейчас пристрелю, и на этом все кончится, понял? Ведь диск при тебе, а?
   - Нет, - ответил Сергей. - Не при  мне...  Облом  у  тебя  вышел,  гнида.
Стрелять будешь, так стреляй, а не лясы точи. И вообще, поломал я диск твой.
Об коленку! Понятно?!
   Серый коротко дернул верхней губой, словно оскалился.  Сергей  так  и  не
понял,  должно  это  было  означать  улыбку  или  пренебрежение   к   словам
собеседника.
   - Врешь ты все, капитан, не мог ты его уничтожить...
   - Это почему же? Я его мог вообще не брать...
   - Потому, потому что дурак ты, капитан милиции Сергей Слесарев. - Сказано
было так, что у Сергея внутри все похолодело. - Был бы умный,  действительно
не брал бы.
   Серый сделал шаг назад, в кусты.
   - А раз взял, то теперь сам принесешь. Со временем...
   Сергей шагнул за серым, но тот предостерегающе вскинул пистолет.
   - Принесешь, - повторил серый уверенно. - Нельзя семейному человеку лезть
в такие  дела,  нехорошо  может  получиться.  Разведен,  не  разведен...  А,
капитан? Согласен, что нехорошо?  А  ты  ребенку  и  велосипед  не  купил...
Ай-ай-ай...
   - Купил, - возразил Сергей с вулканически пробившейся  из  самой  глубины
организма радостью. - Хреново работаете, веники!
   Серый почти скрылся в кустах.
   Он еще  продолжал  что-то  говорить,  когда  Сергей  толкнулся  ногами  и
покатился по траве в сторону. Попадать под случайный выстрел у него не  было
никакого желания.
   В тот же момент серый вылетел на поляну и проехался по траве.  Упасть  он
ухитрился удачно, на здоровую руку, пистолет не  потерял,  но  на  некоторое
время оказался оглушенным. И Сергей кинулся на него сверху, заламывая серому
руку за спину.
   - Лежать,  сука,  -  приговаривал  Сергей,  яростно  давя  трепыхающегося
серого. - Лежать!
   Серый не издал ни звука, только  дико  скрипнул  зубами,  когда  Слесарев
завернул ему уже и раненую руку, скрутив для верности запястья ремешком.
   Рядом на траве сидел Хейти, изорванная одежда болталась на  нем,  как  на
пугале.
   Сергей уселся на спину связанному серому.
   - Ты чего вернулся-то? - Капитан был по-злому весел.
   Хейти неопределенно пожал плечами. Черт его знает, мол...
   - Спасибо, вовремя подоспел! Прижали мы с тобой сволоту эту!!! Прижали!!!
- Сергей, сжав кулак, поднял его к небу.
   Хейти хотел что-то сказать, но не успел. Он вскочил, сжал руками  голову,
лицо его исказилось... Падая в черноту, он успел  заметить,  как  изменилось
лицо Слесарева.
   "Боги, ну почему опять? - хлестнула паническая мысль. - Я не  должен  это
забыть! Не должен! Не должен терять сознание!"
   И не потерял...
   Хейти видел, как  в  замедленном  кино,  вскочившего  капитана.  Как  тот
поднимает пистолет, направляет его куда-то в сторону леса... Но не успевает.
Не успевает! Не успевает!!!
   И две маленькие сероватые капли с едва  слышным  хрустом  влетают  ему  в
грудь.
   Сергей опрокидывается на спину, рот раскрыт в  хрипе.  Хейти  видит,  как
земля уходит у того из-под ног, как кренится... Весь мир кренится, рушится и
падает вместе с капитаном милиции Слесаревым...
   Сознания он не потерял. Просто  утратил  контроль  за  телом.  Как  будто
истерзанный мозг все-таки не выдержал, и произошел инсульт.
   Хейти лежал на  земле  и  безучастно  смотрел  на  лицо  этого  странного
человека. Обычного милиционера, в жизнь которого он так  бездумно  вломился.
Уничтожил, сломал... И не смог помочь.
   Хейти не видел, как на поляну вышел еще один человек  в  длинном  удобном
плаще цвета грязи. Не видел, как он развязал первого, связанного Сергеем. Не
слышал, о чем они говорили, как начали методично обыскивать  труп  Сергея  и
его, Хейти, бесчувственное тело.
   Лицо капитана Слесарева удалялось в темноту. Медленно... Хейти слышал его
голос, хрипло выводящий что-то про весну... Слышал голос, но  уже  не  видел
лица, а теперь и слова песни начали стираться, пропадать.
   "Загадки без ответов... -  мелькнула  мысль.  -  Загадки  без  ответов...
Почему?.."
   Все поглотила слепая тьма.

   ГЛАВА 41

   В хищной чаше зреет зверь. Егор Летов

 - Так что там у вас все-таки в институте было? - спросил бывший комкор, присаживаясь на дощатые нары рядом с человеком в телогрейке. Тот сухо кашлянул, поежился, огляделся. Из бодрствующих в бараке был только бывший литературный критик Сухоцкий, который шагал туда-сюда в проходе и бормотал себе под нос стихи. То ли сам писал, то ли опять Гумилев...
   - В институте у нас было плохо, -  сказал  ученый.  -  С  одной  стороны,
конечно, вроде бы все в порядке. Я  думаю,  очень  интересную  вещь  мы  там
пользовали. Но штука вся в том, товарищ комкор, как этот интерес  приложить.
Вот динамит: можно им котлован вырыть, а можно и Лувр взорвать... Так и  мы.
Знаете, что-то они там напутали, когда рассматривали мое дело. Посудите: чем
меня держать здесь, постоянно ожидая, что  я  что-нибудь  расскажу,  сболтну
тайну, проще было меня расстрелять. Тем более и брат у меня шел по  процессу
Промпартии, и родственники в Германии и Испании имеются... Другой вариант  -
послать меня в специнститут, есть такие, наш брат ученый там  трудится,  все
больше пользы, чем лопатой махать. Но нет, я сижу здесь.
   - Так что там у вас все-таки за штука? - снова спросил военный.
   - Сухариком угостите? - ответил вопросом на вопрос ученый. -  Я  знаю,  у
вас должна быть черняшка... Вы всегда оставляете кусочек. Нет, не подумайте,
я верну... Просто крутит в желудке, сосет...
   - Пожалуйста. - Военный порылся в кармане и достал маленький, с  мизинец,
кусочек черного хлеба. - Грызите.
   - Благодарю вас... - Ученый сунул сухарик в рот, причмокнул. -  Вкусно...
Так чей вы там шпион, а?
   - Японского генерального штаба, - улыбнулся военный. -  Был  два  раза  в
Токио.
   - И - ничего?
   -  Абсолютно.  Даже  не  вербовали.  Обидно  как-то...  Товарищ  мой   по
Гражданской, Ванька Мотовилин,  в  Италию  ездил,  так  его  там  задолбали,
золотые горы сулили. Сейчас, кстати, в  Киевском  военном  округе,  комбриг,
говорят, цел пока...
   - А шрам у вас откуда такой?
   - Шрам-то? - Военный поскреб его пальцем, словно  раньше  о  шраме  и  не
знал. - Шрам с Гражданской. Крым.
   - Понимаю. - Ученый еще почмокал, с сожалением проглотил хлеб. Вздохнул.
   - Еще хотите? - спросил военный.
   - Нет, спасибо. Оставьте себе. Все равно не наемся, баловство одно...  Не
нужно бы вам ничего рассказывать, раз вы японский шпион, ну уж ладно.
   Он устроился поудобнее, зябко поежился и начал:
   - 29 сентября 1940 года в воздушное пространство Эстонии, уже вошедшей  в
СССР, вторгся неопознанный  самолет.  Мало  того,  самолет  был  неизвестной
конструкции, а поскольку  прилетел  со  стороны  Пруссии,  то  его  и  сочли
немецким...

   ЭПИЛОГ

   Мы окутаем всю Землю
   небесами нашей мощи. Егор Летов

   Свою  машину  Хейти  оставил  около  Балтийского  вокзала.  В   принципе,
автомобиль с его номерами должны были пропустить в Старый город  без  помех,
но бить  подвеску  по  булыжнику  как-то  не  хотелось.  Мостовые  частенько
перекладывались из-за проблем с канализацией или прокладки новых кабелей.  А
поскольку  современные  дорожные  рабочие  очень  далеко   ушли   от   своих
средневековых собратьев, то правильно и ровно класть  булыжники  им  было  в
лом. А может быть, просто не умели. Вот почему  можно  было  довольно  легко
отличить участки дороги, уложенные давным-давно,  от  тех,  которые  недавно
были перелопачены "трудолюбивыми" потомками. По вопросу укладки булыжника  в
Старом  городе  существовало  даже  какое-то  постановление   горуправы.   К
сожалению, оное не всегда выполнялось...
   Хейти закинул наверх приборной панели карточки  оплаты  стоянки  за  весь
день. Немного разорительно, но ничего страшного. Кошелек это переживет.
   Подержанная, но еще очень хорошая "Ауди" мигнула и тоскливо гукнула вслед
уходящему хозяину.
   Хейти свернул на пешеходную дорожку. Топать по газону не было  особенного
желания, ранним утром тут поливалась трава, и ни к чему было мочить ноги.
   У подземного перехода валялся на замызганной картонке с утра пьяный бомж.
Его мутные глаза неторопливо проводили прохожего, окинули  сверху  донизу  и
опустились, уперлись в серый камень  плитки.  Животное  желание  спрятаться,
когда мимо тебя проходит более сильный. А  если  спрятаться  невозможно,  то
просто отвести глаза... Глядишь, пронесет. Пройдет  мимо  человек  в  форме,
идущий куда-то  ранним  утром.  На  работу,  наверное...  Нет  ему  дела  до
какого-то бомжа, весь мир  которого  ограничивается  куском  серой  дорожной
плитки и грязной картонкой с синей надписью "Samsung".
   Хейти действительно было наплевать на бомжа.  Он  подошел  к  только  что
открывшемуся газетному киоску,  купил  "Post"  и  мятную  жвачку.  Небрежным
взглядом окинул  симпатичную  продавщицу,  но  ничего  не  сказал...  Что-то
удержало. Что?
   Сделав пяток шагов, он понял, что.  Усмехнулся,  чуть  осуждающе  покачав
головой.  Продавщица  была   русская...   Бытовой   шовинизм,   неистребимая
склонность человеческого организма.
   "Ну, может быть, не русская... Разница в чем? - Хейти посмотрел на  часы,
понял, что не опаздывает, и пошел неторопливо.  -  Так  в  чем  же  все-таки
разница? Русская или нет? Или эстонка?  Вроде  бы  нет  никакой  разницы.  А
что-то царапает. Ксенофобия? Или просто  привычка  любого  челове_ка  делить
всех вокруг на своих и чужих? И бояться этих чужих... Бояться?  И  вот  ведь
что самое интересное, у них то же самое..."
   Хейти поймал себя на этом "у них", и мысль куда-то  пропала.  Вместо  нее
всплыло детское воспоминание. Когда Хейти был маленьким, он, глядя на других
людей, часто ломал себе голову, как думают они? Как они  видят  его,  Хейти,
который в свою очередь видит их? Он думал об этом и часто даже расстраивался
от невозможности понять этих других людей, живущих вокруг него.
   Так куда же это все делось? Куда делось желание  понимать?  Пусть  делить
все человечество на своих и чужих, но хотеть понять этих "чужих"...
   Бомж поднял глаза и внимательно посмотрел Хейти в спину.  Его  больше  не
пугали нашивки на форменной куртке прохожего. Прохожий  был  далеко,  просто
стоял и о чем-то думал, рассеянно вертя  в  руках  газету.  Да  и  форма  не
полицейская, а просто форма охранника. Частная охранная фирма ESS, в которой
работал прохожий, обеспечивала всех своих работников униформой.
   "Вот как просто. Работал человек в Полиции Безопасности, а теперь  в  ESS
лямку  тянет.  Спокойно  уволился,  спокойно  работает.  Все,   что   нужно,
позабыл... - Бомж прищурился. Если бы кто-нибудь в этот ранний час  необычно
теплой весны наблюдал бы за  грязным,  оборванным  человеком  с  разодранной
скулой, то он наверняка бы заметил, что бессмысленная пьяная пелена  с  глаз
нищего куда-то  пропала,  глаза  стали  цепкими,  глядящими  в  душу.  Да  и
вообще... Вот бродяга приоткрыл рот, быстрый язык облизал обветренные  губы.
Между губами  мелькнули  белые,  очень  ухоженные  зубы,  которым  обеспечен
ежедневный уход. - Наверное, позабыл".
   Заметить эту перемену в бомже было некому,  кроме  него  на  стоянке  был
только охранник, который  ловил  остатки  сладкой  утренней  дремы  в  своей
будочке и ничего не видел. А Хейти стоял к бомжу спиной...
   Как-то незаметно утренняя тишина превратилась в глухую паузу, заполненную
вязкой клейкой массой, уничтожающей  звуки.  Каждое  движение,  каждый  жест
давались с трудом, через преодоление, через сопротивление... Чье?
   Физически ощущая спиной твердый как  сталь  взгляд,  Хейти,  толкая  всем
телом эту резиновую тишину, развернулся...
   Чтобы увидеть только старую, засаленную картонку с надписью "Samsung".  И
спящего охранника. Больше ничего...
   "Нервы шалят, - подумал Хейти и, кинув в рот подушечку жвачки, направился
на работу. - И не только нервы, кажется. Сердце вроде...  Отпустило.  Худеть
надо".
   Он более решительно зашагал мимо серой крепостной стены.
   Утро было теплым. Стремительно  поднимающееся  солнце  светило  в  спину.
Хейти любил эту дорогу. Кажется, вот он вокзал,  реклама  казино  за  спиной
бьет по глазам. Все прелести цивилизации... и вот переходишь дорожку, десять
шагов... И ты уже совсем в другом времени. Под  ногами  булыжник,  стены  из
серого плитняка. Стена, поросшая плющом до самого верха.
   Именно в этих зарослях селились из  года  в  год  воробьи.  Плети  дикого
винограда надежно защищали их от кошачьего вторжения, от ворон и  просто  от
людей. Это была птичья территория.
   Когда Хейти проходил мимо, солнечные лучи, прорвавшись сквозь  заслон  из
веток, осветили стену.  Птичий  хор  вдруг  сделался  оглушительным.  Каждый
пернатый солнцепоклонник горланил свой личный гимн Солнцу,  каждый  от  всей
своей птичьей души. Громко! Перекричать соседа!  Громко!  Еще  громче!!!  До
Солнца далеко...
   Воробьиный гомон ударил в уши, заполнил улицу вокруг Хейти, отражаясь  от
стен, превратил мир в  праздник  птичьего  торжества!  И  сделался  внезапно
болезненным...
   Мостовая качнулась. Накренилась. Воздух стал горьким и  колким,  заполнил
горло - ни туда ни сюда! Что-то  налетело  сзади,  из  прошлого,  размашисто
лупанув в спину!
   Сквозь заслоны и пороги, сквозь пределы и барьеры, через  сверхтехнологии
и  гипноз  в  голову  Хейти,  стиснутую  ладонями,  проник  хриплый,   злой,
невероятно  сильный  голос.  Хрип.  Плач.  Откуда-то   из-за   спины...   Из
прошлого... Толкая к стенке, лишая сил... Что это? Наверное, память...

   Воробьиная,
   Истошная,
   Оскаленная,
   Хриплая,
   Неистовая стая
   Голосит во мне...

   Вечная весна в одиночной камере...