х
привилегия. Они занимаются отловом диких зверей, в частности людей. Я  уже
говорил,  что  эксперименты   обезьян   требуют   постоянного   пополнения
человеческого  материала,  который  расходуется  в  огромных  количествах.
Непонятно  почему,  этим  экспериментам   придают   здесь   исключительное
значение. Похоже, что чуть ли не треть  обезьяньего  населения  занимается
проблемами биологии и физиологии, но к этому  запутанному  вопросу  я  еще
вернусь. Как бы там ни  было,  поставки  человеческого  материала  требуют
сложной   организации.   Многочисленные   группы   стрелков,   загонщиков,
транспортных рабочих и продавцов служат  в  охотничьих  фирмах,  во  главе
которых всегда стоят гориллы. Дела этих фирм, я думаю, процветают,  потому
что цены на людей все время растут.
   Рядом с гориллами - я бы сказал,  ниже  горилл,  хотя  формально  такой
иерархии не существует,  -  стоят  орангутанги  и  шимпанзе.  Орангутангов
довольно  мало,  а  их  роль  Зира  достаточно  ясно  определила  короткой
формулой: они представляют официальную науку.
   До известном степени  это  справедливо,  однако  некоторые  орангутанги
занимаются также политикой, искусством и литературой. И  в  любую  область
привносят характерные для них черты. Чванливые,  тщеславные,  педантичные,
самоуверенные и не признающие ничего оригинального,  слепые  и  глухие  ко
всему новому, зато готовые с пеной у  рта  отстаивать  любое  традиционное
старье  -  стертые  штампы,  банальные  истины,  готовые  формулировки,  -
орангутанги поставляют основной  контингент  для  всех  академий.  Обладая
превосходной памятью, они выучивают  наизусть  огромное  количество  книг.
Затем они пишут свои книги, повторяя в них все выученное  раньше,  и  этим
добиваются признания со стороны  своих  коллег-орангутангов.  Возможно,  в
этом вопросе я нахожусь под слишком сильным влиянием  Зиры  и  ее  жениха,
которые, как и все шимпанзе, презирают орангутангов.  Но  ведь  и  гориллы
тоже их презирают, издеваются над их раболепием и ловко используют в своих
интересах. Почти за каждым орангутангом стоит горилла  или  совет  горилл,
который  поддерживает  своего  подопечного,  продвигает  его  на  почетные
должности,  помогает  ему  получать  звания,  а  главное  -   боготворимые
орангутангами ордена, но все  это  только  до  тех  пор,  пока  подопечный
удовлетворяет опекунов. В противном же случае его немедленно  увольняют  в
отставку и без малейших сожалений заменяют другой обезьяной той же породы.
   Остаются еще шимпанзе.  Они,  насколько  я  понял,  представляют  собой
интеллигенцию планеты. Зира не зря хвасталась,  когда  говорила,  что  все
великие открытия сделаны учеными-шимпанзе. Может быть, она слегка обобщила
факты, потому что есть все же исключения. Во всяком случае, большую  часть
интересных книг по самым  различным  вопросам  написали  именно  шимпанзе.
По-видимому, в них чрезвычайно сильно развит дух поиска, исследований.
   Я уже говорил, как фабрикуют свои труды орангутанги. Но самое страшное,
часто жаловалась мне  Зира,  что  они  точно  таким  же  образом  стряпают
учебники, распространяя грубейшие заблуждения среди  обезьяньей  молодежи.
По ее словам, всего несколько  лет  назад  школьные  учебники  утверждали,
будто планета Сорора  является  центром  мироздания,  хотя  даже  обезьяны
средних способностей давно не верили в подобную чепуху,  и  все  это  лишь
потому, что много тысячелетий тому назад на Сороре жил орангутанг по имени
Аристас, пользовавшийся огромным авторитетом и проповедовавший эту теорию,
которую другие орангутанги повторяют с тех  пор  как  непреложную  истина.
Узнав, что тот  же  Аристас  утверждал,  будто  душу  могут  иметь  только
обезьяны, я начал лучше понимать  отношение  Зайуса  ко  мне.  К  счастью,
шимпанзе обладают гораздо более критическим умом. Вот уже  несколько  лет,
как я понял, они ожесточенно штурмуют  твердыню  косных  аксиом,  стараясь
низвергнуть древнего идола.
   Что касается горилл, то они пишут  редко.  Зато  их  труды  заслуживают
всяческой похвалы, если  не  за  содержание,  то,  во  всяком  случае,  за
оформление. Я пробежал несколько таких книг и до сих пор  помню  некоторые
названия:   "Научно-исследовательская   работа   -   основа    организации
предприятия",   "Преимущества   общественного   сектора"   или,    скажем:
"Организация больших облав на людей на Зеленом материке". В  этих  книгах,
как правило, приводится масса документов, и каждую главу пишет специалист.
В них много диаграмм, таблиц или захватывающих фотографий.
   Объединение всей планеты, отсутствие  войн,  а  следовательно,  военных
расходов, - на Сороре нет армии, только полиция,  -  казалось  бы,  должны
были способствовать головокружительному прогрессу обезьяньей  цивилизации.
Но этого не произошло. Хотя Сорора, очевидно, даже старше Земли,  обезьяны
значительно отстают от людей во многих областях.
   У них есть электростанции, промышленность, автомобили, самолеты, однако
в освоении космоса обезьяны  все  еще  топчутся  на  стадии  искусственных
спутников. В  теоретических  науках,  в  познании  бесконечно  большого  и
бесконечно малого они тоже продвинулись недалеко. Впрочем, это отставание,
по-видимому, случайно,  и  я  не  сомневаюсь,  что  когда-нибудь  они  нас
догонят: в пользу этого говорят их необычайная работоспособность и  острый
исследовательский ум шимпанзе. Порой мне кажется, что  в  истории  обезьян
был темный период застоя, продолжавшийся очень долго, гораздо дольше,  чем
у нас, и что лишь недавно они вступили в новую эпоху  великих  открытий  и
свершений.
   Основная  часть  их  научных  исследований  -  я  должен  это  еще  раз
подчеркнуть - ведется в области биологии  и  физиологии  и  направлена,  в
частности, на изучение обезьяны. Для этих исследований используются  люди,
которые играют, таким образом, в  жизни  обезьян  хоть  и  незавидную,  но
первостепенную роль. Хорошо  еще,  что  на  Сороре  достаточно  людей!  По
свидетельству одного ученого, люди здесь  даже  более  многочисленны,  чем
обезьяны. Однако обезьянье население непрерывно возрастает, в то время как
число  людей  сокращается,  поэтому  уже  сейчас  некоторые  исследователи
обеспокоены проблемой пополнения материала для своих лабораторий.
   Но все это не объясняет тайны обезьяньей эволюции. Впрочем, может быть,
никакой тайны вообще не существует? Может быть,  их  развитие  происходило
так же закономерно, как наше? Нет, не могу в это поверить! Тем  более  что
теперь мне доподлинно известно, что в, спонтанное  вознесение  обезьян  на
вершину эволюции не верят многие ученые Сороры. К их числу  принадлежит  и
Корнелий, и, насколько я знаю, его поддерживают самые светлые, ищущие умы.
   Обезьяны не знают, откуда они взялись, кто они такие и  куда  идут,  и,
видимо, страдают от такой неопределенности. Может быть, именно это чувство
заставляет их с лихорадочной поспешностью вести биологические изыскания  и
придает особую направленность всей их научной деятельности?
   Дальше этого в ту ночь я не продвинулся и так  и  заснул,  не  разрешив
самого главного вопроса.



6

   Зира частенько  выводила  меня  на  прогулку  в  парк.  Там  иногда  мы
встречали Корнелия и вместе с ним готовили  речь,  которую  я  должен  был
произнести на заседании конгресса. День  его  открытия  приближался,  а  я
нервничал все больше. Зира уверяла меня, что все будет хорошо. Корнелию не
терпелось освободить меня, чтобы вплотную заняться моей особой - то  есть,
поправлялся он, видя мое недовольство  такой  постановкой  вопроса,  чтобы
привлечь меня к своей работе.
   Но в тот день Корнелий прийти  не  смог,  и  Зира  предложила  посетить
зоологический сад, примыкавший к парку. Я бы, конечно, предпочел сходить в
театр или в музей, но  эти  развлечения  были  мне  пока  что  недоступны.
Кое-какое представление об обезьяньем искусстве я, правда,  уже  составил,
но лишь по книгам. Меня приводили в  восхищение  репродукции  классических
картин - портреты знаменитых обезьян, сельские пейзажи, обнаженные  фигуры
сладострастных  самок,  вокруг   которых   порхали   крылатые   обезьянки,
изображавшие Амуров, или батальные сцены, в которых  участвовали  страшные
гориллы в сверкающих мундирах. Были у обезьян  и  свои  импрессионисты,  а
некоторые современные художники возвысились даже до абстрактной  живописи.
Со всем этим я познакомился у  себя  в  клетке  при  свете  электрического
фонарика.
   Я не мог голышом появиться в театре, поэтому Зира водила меня только на
спортивные зрелища под открытым небом. Так я увидел игру, напоминающую наш
футбол, присутствовал на жуткой встрече по боксу между двумя  гориллами  и
любовался состязанием по легкой  атлетике,  во  время  которого  воздушные
гимнасты-шимпанзе  взлетали  в  прыжках  с  шестом  на  головокружительную
высоту.
   Ну что ж, сегодня я согласился посетить зоосад.
   Сначала я  не  заметил  там  ничего  примечательного.  Животные  весьма
напоминали наших земных зверей. Здесь  были  хищники,  хоботные,  жвачные,
пресмыкающиеся и птицы. И если я видел трехгорбого верблюда или  кабана  с
козлиными рогами, это меня никак не могло удивить после всего, что  я  уже
повидал на Сороре.
   Изумляться я начал, когда мы дошли до секции людей. Зира пыталась  меня
увести,  видимо,  сожалея,  что  вообще  затеяла  эту  прогулку,  но   мое
любопытство было слишком велико, и я дергал поводок до тех пор,  пока  она
не уступила.
   В первой клетке, у которой мы остановились,  сидело  человек  пятьдесят
женщин, мужчин и детей,  выставленных  здесь  напоказ  к  великой  радости
обезьян-ротозеев.  Люди   лихорадочно   суетились,   прыгали,   толкались,
кувыркались и выкидывали всевозможные фокусы,  стараясь  привлечь  к  себе
внимание. Поистине это было небывалое зрелище!
   Каждый  пленник  стремился  заслужить  одобрение  маленьких  обезьянок,
которые время от времени кидали в клетку фрукты или пряники, купленные при
входе в зоосад у старой самки-шимпанзе. Когда кто-нибудь из людей, ребенок
или взрослый, проделывал особенно забавный трюк -  взбирался  по  решетке,
прыгал  на  четвереньках  или  начинал  ходить  на  руках  -  он   получал
вознаграждение. Но едва  лакомый  кусочек  падал  среди  толпы  пленников,
тотчас начиналась свалка - люди дрались, царапались, таскали друг друга за
волосы, - и все это с яростным визгом, с криком, со звериным рычанием.
   Некоторые более пожилые люди не участвовали в потасовках. Они сидели  в
стороне,  поближе  к  решетке,  и,  завидев,  что  какая-нибудь  маленькая
обезьянка сует лапу в мешочек с  угощением,  умоляюще  протягивали  к  ней
руки. Обезьяний малыш обычно в испуге отскакивал, но, когда  родители  или
друзья поднимали его на смех, он  набирался  храбрости  и,  весь  трепеща,
передавал лакомство из руки в руку.
   Появление в зоосаде человека на поводке произвело  сенсацию  как  среди
пленников, так и среди зрителей-обезьян. Люди в клетке на минуту  прервали
свою беготню и подозрительно уставились на меня, но поскольку  я  держался
смирно  и  с  достоинством  отказывался  от  подачек,   которые   боязливо
протягивали мне обезьяньи малыши, и пленники и  зрители  вскоре  перестали
обращать на  меня  внимание,  и  я  получил  возможность  беспрепятственно
наблюдать за теми и другими. Скотское  поведение  людей  вызывало  у  меня
краску стыда, особенно когда я лишний раз убеждался, насколько они  похожи
на меня внешне.
   В других клетках я  увидел  те  же  самые  унизительные  представления.
Сердце мое ожесточилось, и я уже готов был последовать за Зирой,  тянувшей
меня за поводок прочь из этого ада, как вдруг в глаза мне бросилось такое,
что я едва удержался, чтобы не закричать. В одной из клеток в стаде  людей
я  увидел  моего  спутника  по  космическому  путешествию,  прославленного
профессора Антеля, который был руководителем  и  душой  нашей  экспедиции.
Наверное, он, как и я, попал в ловушку, но, видимо, ему не повезло, и  его
продали в зоосад.
   Я был так счастлив видеть его живым и здоровым, что слезы  выступили  у
меня на глазах.  Но  тут  же  я  подумал,  в  каких  ужасных  условиях  он
находится, и содрогнулся. Буря чувств, одолевавших меня, вскоре  сменилась
унылым изумлением, когда я заметил, что великий ученый  ведет  себя  точно
так же, как  остальные  обитатели  клетки.  Это  было  невероятно,  однако
приходилось верить  своим  глазам.  Профессор  Антель  примкнул  к  группе
пожилых самцов, которые не участвовали в свалках, а только протягивали  за
подачкой руки с умоляющими гримасами. Я видел, как он это делал, и ничто в
его поведении не отличало его от людей Сороры.  Маленькая  обезьянка  дала
ему банан. Профессор взял его, уселся, скрестив под собой  ноги,  и  начал
торопливо пожирать подачку,  не  спуская  со  своего  благодетеля  жадного
взгляда, как будто надеялся получить еще. При  виде  этой  сцены  я  снова
заплакал. Мне пришлось шепотом объяснить Зире причину моего горя. Я  хотел
подойти  и   заговорить   с   профессором,   но   она   решительно   этому
воспротивилась. Я ничем не смог бы ему помочь, а бурное  свидание  грозило
вызвать нежелательный скандал, который повредил бы  нам  обоим  и  помешал
моим собственным планам.
   - Мы займемся им после конгресса, когда ты будешь признан  и  принят  в
наше общество как разумное существо, - сказала мне Зира.
   Она была права, и я с горечью позволил увести себя из зоосада.
   По дороге к машине я объяснил Зире, кто такой профессор Антель и  какой
репутацией он пользовался на Земле среди ученых.  Она  долго  думала  и  в
конце концов пообещала сделать  все  возможное,  чтобы  вызволить  его  из
зоосада. Пока мы добирались до института,  я  немного  успокоился,  однако
когда гориллы принесли вечернюю кормежку, она встала у меня поперек горла,
и я отказался от еды.



7

   За неделю перед конгрессом Зайус зачастил ко мне, подвергая меня  самым
нелепым испытаниям. Его секретарша не  успевала  заполнять  многочисленные
листки замечаниями  и  наблюдениями,  относящимися  к  моей  особе.  Я  же
лицемерно старался вести себя не умнее, чем от меня требовалось.
   Наконец  конгресс  начался,  однако  первые  два  дня  были   посвящены
теоретическим дискуссиям, и за мной явились только на третий день. Но  все
это время я был в курсе событий  благодаря  Зире,  Зайус  уже  выступил  с
длинным докладом, в котором представил меня  как  человека  с  удивительно
развитыми инстинктами, но полностью лишенного разума. Корнелий  задал  ему
несколько коварных вопросов, чтобы докладчик объяснил, как он оценивает те
или иные особенности  моего  поведения.  Это  разожгло  старую  вражду,  и
последнее заседание  было  довольно  бурным.  Ученые  разделились  на  два
лагеря: одни доказывали, что у животных вообще не может быть души,  другие
- что  различие  между  психикой  обезьян  и  животных  выражается  только
количественно, но не качественно.  Разумеется,  истинной  подоплеки  этого
спора не знал никто, кроме Корнелия и Зиры. Тем не менее в докладе  Зайуса
были приведены факты столь поразительные -  о  чем  этот  болван  даже  не
подозревал, - что многие  беспристрастные  наблюдатели  и  даже  некоторые
заслуженные ученые были  смущены,  и  по  городу  распространился  слух  о
совершенно необычайном человеке.
   Выводя меня из клетки, Зира шепнула мне на ухо:
   - Народу будет полно, как на  премьере,  а  о  журналистах  и  говорить
нечего. Все взволнованны и  ждут  сенсации.  Для  тебя  это  замечательно.
Мужайся!
   Ее моральная поддержка была мне необходима. Я чувствовал, что нервы мои
сдают. Речь свою я перечитывал всю ночь. Я знал ее  наизусть,  она  должна
была убедить самых упрямых тупиц, но меня преследовала страшная мысль, что
мне не позволят даже заговорить.
   Гориллы втолкнули меня в установленную  на  грузовик  клетку,  где  уже
находилось несколько других  подопытных  людей,  которых  удостоили  чести
предстать перед ученым собранием из-за их отклонений от нормы.  Вскоре  мы
доехали до огромного здания, увенчанного  куполом.  Сторожа  ввели  нас  в
примыкавший к залу заседаний вестибюль с клетками у стены. В этих  клетках
нам  пришлось   ожидать,   пока   ученые   обезьяны   не   соизволят   нас
продемонстрировать. Время от времени  напыщенный  самец-горилла  в  черном
мундире отворял дверь  в  вестибюль  и  выкрикивал  номер;  сторожа  брали
очередного человека на поводок и уводили его. При каждом появлении черного
швейцара сердце мое едва не  выпрыгивало  из  груди.  Сквозь  полуоткрытую
дверь  из  зала  заседаний  доносился  невнятный  гул,  возгласы,   иногда
аплодисменты.
   Всех подопытных, которых уже продемонстрировали, сразу же  увозили,  и,
пока я лихорадочно вспоминал основные положения своей речи, в вестибюле не
осталось никого, кроме меня и сторожей-горилл. Очевидно, меня  приберегали
под  конец  представления,  как  примадонну.  Черный  швейцар  появился  в
последний  раз  и  выкрикнул  мой  номер.  Я  вскочил,  выхватил  из   рук
остолбеневшего сторожа поводок и сам пристегнул  его  к  своему  ошейнику.
Затем в сопровождении двух горилл я твердым шагом вошел в  зал  заседаний.
Но, едва переступив порог, я остановился, ослепленный и обескураженный.


   Со дня моего прибытия на планету Сорору я  повидал  немало  странных  и
диких сцен. Мне казалось, что я уже привык  к  обезьянам  и  их  поведению
настолько, что меня больше  ничто  не  может  удивить.  Однако  чудовищная
нелепость и грандиозность представшего передо мною зрелища потрясли  меня,
голова моя пошла кругом,  и  я  -  в  который  раз!  -  спросил  себя,  не
привиделось ли мне все это в кошмарном сне.
   Я очутился на дне гигантского амфитеатра  -  по  глупой  ассоциации  он
напомнил мне воронкообразный ад Данте, - все скамьи которого вокруг меня и
надо мной были заполнены тысячами обезьян. Десятками тысяч! Никогда еще  в
жизни не видел я столько обезьян одновременно: самое безумное  воображение
земного человека не в силах представить подобного сборища, а я был  просто
раздавлен их неисчислимым множеством.
   Борясь  с  головокружением,  я  попытался   сориентироваться   в   этом
обезьяньем аду. Однако гориллы сразу вытащили  меня  на  середину  круглой
площадки, похожей на цирковую арену с кафедрой для докладчика. Я  медленно
повернулся кругом. Ряды обезьян возносились под самый купол на невероятную
высоту.
   На нижних скамьях  сидели  члены  конгресса,  именитые  ученые,  все  в
полосатых брюках и темных рединготах, все  с  орденами  на  лацканах,  все
почтенного возраста и почти все - орангутанги. Среди них я заметил  совсем
немного горилл и шимпанзе. Я надеялся увидеть Корнелия, но не нашел его.
   Позади членов конгресса за барьером были отведены ряды  скамей  для  их
помощников и сотрудников. На том  же  уровне  находились  и  ложи  прессы,
заполненные журналистами и фотографами. А выше, за вторым барьером, сидели
бесчисленные зрители. Судя  по  дружному  гулу,  которым  обезьянья  толпа
встретила мое появление, атмосфера была уже достаточно накалена.
   Я попытался  отыскать  Зиру  -  она  должна  была  находиться  в  числе
ассистентов. Один ее взгляд поддержал бы  меня.  Но  и  тут  меня  ожидало
разочарование: ни одной знакомой  обезьяны  среди  многотысячного  сборища
дьявольских рож!
   Тогда я начал разглядывать жрецов науки. В отличие от простых смертных,
разместившихся на скамьях и стульях, академики восседали на обитых красным
бархатом креслах. Все они весьма походили на Зайуса. Сгорбившись так,  что
их головы почти  касались  пюпитров,  и  согнув  в  локтях  длинные  руки,
орангутанги что-то писали с мудрым видом, а может  быть,  просто  рисовали
чертиков. По сравнению с возбужденными зрителями верхних рядов вид  у  них
был какой-то отупелый. Мне показалось, что только мое появление, о котором
было объявлено по радио,  до  какой-то  степени  пробудило  их  ослабевшее
вни