шил разыграть маленькую сценку: может быть, он,
наконец, оценит мою сообразительность! И вот я тоже  принялся  расхаживать
по клетке, заложив руки за  спину,  сгорбившись  и  хмуря  брови  с  видом
глубокой задумчивости.
   Гориллы едва не задохнулись от смеха, маленькая  секретарша,  чтобы  не
выдать себя, уткнулась мордочкой в раскрытый  портфель,  и  даже  Зира  не
могла  сохранить  серьезность.  Я   от   души   радовался   успеху   своей
импровизации, пока не  сообразил,  что  она  может  обойтись  мне  дорого.
Орангутанг  заметил  мою  мимику  и  рассвирепел.  Несколько  сухих  фраз,
произнесенных резким тоном, мгновенно восстановили порядок. После этого он
остановился передо мной и начал диктовать секретарше свои замечания.
   Диктовал он  довольно  долго,  подчеркивая  каждый  период  напыщенными
жестами.
   Вскоре мне надоела  его  самодовольная  тупость,  и  я  решил  еще  раз
продемонстрировать свои способности. Протянув к  нему  руку,  я  произнес,
стараясь выговаривать как можно лучше:
   - Ми Зайус!
   Я обратил внимание,  что  все  подчиненные  обращались  к  орангутангу,
начиная с этих слов, а позднее узнал,  что  "Зайус"  было  именем  ученого
мужа, а "ми" - его почетным титулом.
   Обезьяны были поражены. Им уже было не до смеха, особенно Зире, которая
встревожилась еще больше, когда я указал на нее пальцем и произнес:
   - Зира!
   Это слово я тоже запомнил и был уверен, что оно могло  означать  только
ее собственное имя.
   Что касается Зайуса, то он окончательно разнервничался и снова  забегал
по проходу между клетками, недоверчиво тряся головой. Наконец  спокойствие
вернулось к нему, и он приказал повторить уже знакомые  мне  опыты  в  его
присутствии. Я охотно подчинился. Я пускал слюни, едва заслышав свисток. Я
отскакивал от решетки при первых же звуках колокольчика. Этот второй  опыт
Зайус заставил горилл повторить десять раз и все время диктовал секретарше
бесконечные замечания.
   Под конец меня осенило. В то мгновение, когда один  из  сторожей-горилл
зазвонил в колокольчик, я разжал зажим, с помощью  которого  электрический
ток был подведен к решетке, и отбросил провод в сторону. После этого я мог
спокойно стоять у решетки, держась за прутья, хотя второй сторож  старался
вовсю, вращая ручку отныне безобидного магнето.
   Я был горд своей  выдумкой,  ибо,  на  мой  взгляд,  для  каждого  хоть
сколько-нибудь   разумного   создания    она    являлась    неопровержимым
доказательством. И действительно, на Зиру, во всякой случае, мой  поступок
произвел должное впечатление. Она пристально  посмотрела  на  меня,  и  ее
белая мордочка порозовела, что у шимпанзе, как  я  узнал  позднее,  служит
признаком сильнейшего волнения. Однако Зайуса ничто не  могло  поколебать.
Сколько Зира его ни убеждала,  проклятый  орангутанг  только  презрительно
пожимал плечами и мотал головой. Сей ученый  муж,  видимо,  принадлежал  к
числу строгих классификаторов, и одних голых фактов ему было недостаточно.
Он  отдал  гориллам   приказ,   и   меня   подвергли   новому   испытанию,
представлявшему собой комбинацию двух первых тестов.
   Об этом опыте я тоже знал и даже видел в одной из лабораторий, как  его
проводили на собаках. Целью его было сбить с толку подопытное  животное  и
вызвать  у  него  нервное  расстройство,  комбинируя  два  противоположных
рефлекса. Итак, первый сторож-горилла принялся свистеть в свисток,  обещая
лакомство, а второй зазвонил в колокольчик, подавая  сигнал  опасности.  Я
вспомнил выводы одного выдающегося физиолога относительно подобных опытов:
он  говорил,  что  они  могут  довести  животное  до   состояния,   весьма
напоминающего человеческий невроз, и даже до сумасшествия, если  повторять
их достаточно часто.
   Зная  все  это,  я  постарался  избежать  ловушки.  Сделав   вид,   что
внимательно прислушиваюсь сначала к свистку, затем к звону колокольчика, я
уселся посреди клетки, подперев кулаком  подбородок  в  традиционной  позе
мыслителя.
   Зира, не удержавшись, захлопала в  ладоши.  Зайус  вытащил  из  кармана
платок и отер лоб. Пот катил с него градом, но ничто не  могло  поколебать
его ослиного упрямства. Это я понял  по  его  гримасам,  пока  он  яростно
спорил о чем-то  с  шимпанзе.  Продиктовав  еще  несколько  заметок  своей
секретарше, орангутанг дал Зире кучу  подробнейших  указаний,  которые  та
выслушала с недовольным  видом,  и,  наконец,  удалился,  одарив  меня  на
прощание сердитым взглядом.
   Зира, в свою очередь, обратилась к сторожам-гориллам, и я сразу  понял,
что она приказала им оставить меня в покое, по крайней  мере  на  сегодня,
потому что они тут же  ушли,  захватив  с  собой  все  приспособления  для
опытов. Оставшись со мной наедине, Зира приблизилась к клетке  и  долго  в
молчании смотрела на меня. Затем неожиданно она дружеским жестом протянула
мне лапу. Я взволнованно пожал ее, тихонько повторяя имя "Зира".  Мордочка
шимпанзе снова порозовела, и я понял, что она глубоко тронута.



16

   Зайус снова явился через несколько дней и сразу  же  приказал  изменить
весь распорядок в нашей секции. Но сначала я должен  рассказать,  как  мне
удалось за эти несколько дней отличиться перед обезьянами.
   На следующий день после первого  посещения  орангутанга  нас  подвергли
целой серии новых тестов. Все началось  во  время  кормежки.  Вместо  того
чтобы, как обычно, бросить фрукты нам в клетки, Зорам и Занам - так  звали
двух сторожей-горилл, и я в конце концов выучил их имена - положили еду  в
корзины  и  подтянули  корзины  к  потолку  клеток  с  помощью  специально
предусмотренных для этого блоков. Затем они  внесли  в  каждую  клетку  по
четыре довольно больших деревянных ящика  кубической  формы.  После  этого
гориллы отошли на середину прохода и принялись за нами наблюдать.
   У всех моих товарищей по несчастью сделались такие огорченные лица, что
жалко было смотреть! Они пробовали допрыгнуть до корзин, но никому это  не
удавалось. Некоторые взбирались  до  потолка  по  решетке,  но  и  оттуда,
сколько они ни старались, ни один не мог дотянуться  до  еды,  подвешенной
над серединой клетки. Эти люди оказались настолько глупы, что я сгорал  от
стыда. Что же касается меня самого, то нечего и говорить - я  сразу  решил
несложную задачу.  Нужно  было  поставить  четыре  куба  один  на  другой,
взобраться на это шаткое сооружение и преспокойно снять корзину  с  крюка,
что я и сделал, скрывая под небрежным видом свою гордость. Все было  очень
просто,  однако  из  всех  людей  только  я   один   оказался   достаточно
сообразительным. Зорам и Занам были восхищены, и это  растрогало  меня  до
глубины души.
   Я принялся за еду, не скрывая своего презрения к  остальным  пленникам,
которые не могли проделать то же самое и после  того,  как  я  показал  им
пример. Даже Нова в тот день не сумела повторить эту  несложную  операцию,
хотя я специально несколько раз показывал ей  все  этапы  с  начала  и  до
конца. Но она хотя бы старалась понять  -  Нова  была,  безусловно,  самой
сообразительной из всей нашей группы. Она попыталась поставить один куб на
другой, однако поставила его неровно, и, когда ее  сооружение  с  грохотом
развалилось, бедняга с  перепугу  забилась  в  угол  клетки.  Эта  девушка
обладала удивительной гибкостью и подвижностью, все ее движения были легки
и гармоничны, но в обращении с любым предметом она  выказывала  редкостную
неуклюжесть. Впрочем, к концу второго дня она все же научилась справляться
с деревянными кубами.
   А в то первое утро я ее пожалел и бросил ей через  решетку  два  сочных
плода. За это я удостоился ласки от Зиры, которая как раз в это  мгновение
вошла в нашу секцию. Я чуть ли не замурлыкал,  как  кот,  когда  волосатая
лапка потрепала меня по плечу, однако Нове это явно  не  понравилось:  она
пришла в ярость и  заметалась  по  своей  клетке,  испуская  пронзительные
крики.
   Точно так же я отличился и в  других  опытах,  но  самое  главное,  мне
удалось, внимательно  прислушиваясь,  уловить  несколько  простейших  слов
обезьяньего языка и понять их значение. Я произносил эти слова всякий раз,
когда Зира проходила мимо моей клетки,  и  с  каждым  разом  ее  удивление
возрастало. Вот тогда-то Зайус и почтил нас новым визитом.
   Как и в первое  посещение,  его  сопровождала  шимпанзе-секретарша,  но
теперь, помимо нее, с Зайусом пришел еще один орангутанг, такой же  важный
и с такой же звездой на лацкане редингота. Орангутанги разговаривали между
собой, как равный с равным, и я понял, что Зайус пригласил своего  ученого
коллегу для консультации, чтобы разобраться в сложном случае, каким я  ему
представлялся. Остановившись перед моей клеткой, орангутанги  пустились  в
бесконечную дискуссию, в которой приняла участие и Зира. Шимпанзе говорила
долго и взволнованно. Я понимал, что она меня защищает,  указывая  на  мою
сверхъестественную  сообразительность,  в  коей  никто   уже   больше   не
сомневался. Но все ее доказательства вызвали у  двух  ученых  орангутангов
лишь недоверчивую улыбку.
   Меня еще раз подвергли в присутствии высоких посетителей всем опытам, с
которыми я так ловко справлялся. Последний заключался в том, что я  должен
был открыть шкатулку, запертую на девять различных  запоров  -  задвижкой,
крючком, шпингалетом, врезным замком, навесным  замком  и  тому  подобное.
Насколько мне помнится, на Земле  аналогичное  приспособление  для  оценки
сообразительности обезьян придумал физиолог Кинноман; эта задача считалась
самой сложной, однако некоторым подопытным все же удавалось ее  разрешить.
Видимо, здесь это испытание расценивалось  так  же.  В  первый  же  раз  я
успешно выдержал его после нескольких попыток.
   И вот  сейчас  Зира  сама  протянула  мне  закрытую  шкатулку  с  таким
умоляющим видом, словно от моего успеха зависела ее собственная репутация.
Чтобы не обмануть ее ожиданий, я постарался показать себя во всем блеске и
мгновенно без малейших колебаний открыл все девять запоров один за другим.
Но этим я не ограничился. Достав  из  шкатулки  положенный  туда  плод,  я
галантно предложил его  Зире.  Шимпанзе  приняла  мой  дар,  покраснев  от
смущения. Не  теряя  времени,  я  тут  же  выложил  все  свои  познания  в
обезьяньем  языке,  старательно  произнося  выученные  слова  и  показывая
пальцем на предметы, которые они обозначали.
   Мне казалось, что после этого никто не  посмел  бы  усомниться  в  моей
истинной  природе.  Увы,  тогда  я  еще  не  знал,   как   велико   слепое
самодовольство орангутангов! На их мордах появилась все та же скептическая
улыбка, приводившая меня в ярость. Они  резко  оборвали  Зиру  и  снова  о
чем-то заспорили между собой. Когда  я  говорил,  они  меня  слушали,  как
слушают попугая. Я чувствовал, орангутанги сходятся на том,  что  все  мои
таланты  можно  объяснить  своего  рода   инстинктом   и   высокоразвитыми
подражательными способностями. По-видимому, они придерживались  той  самой
доктрины,  которую  один  наш  земной  ученый,  Г.Л.Морган,  сформулировал
следующим образом:
   "Мы никоим  образом  не  должны  расценивать  какое-либо  действие  как
проявление  высших  психических  способностей,  если  это  действие  можно
объяснить проявлением психических способностей более низкого порядка".
   Несомненно, именно об этом и  толковали  орангутанги  на  своем  ученом
жаргоне, а мне оставалось только скрежетать зубами от ярости. Возможно,  я
не выдержал бы и взорвался, если бы  вовремя  не  уловил  предостерегающий
взгляд Зиры. Мне стало ясно, что она не согласна с орангутангами и  просто
стыдится, что они несут в моем присутствии подобную чепуху.
   Когда ученый собрат Зайуса удалился, несомненно  высказав  относительно
меня свое категорическое мнение, орангутанг приступил к новым опытам.  Для
начала он обошел все помещение,  останавливаясь  перед  каждой  клеткой  и
внимательно разглядывая пленников.  По  мере  того  как  орангутанг  давал
указания, Зира их записывала. Судя по  выражению  ее  мордочки,  всех  нас
ожидали большие перемены. Я довольно скоро догадался,  в  чем  заключается
план  Зайуса,  и  понял  смысл  замечаний,  которые  он  делал,  сравнивая
определенные качества тех или иных мужчин и женщин.
   И я не ошибся в своих предположениях.  Зира  передала  указания  своего
шефа гориллам, и те приступили к  их  выполнению.  Нас  рассортировали  по
парам. Но какой же дьявольский опыт предвещали  эти  приготовления?  Какие
еще  особенности  человеческой  природы   стремились   изучить   обезьяны,
охваченные    исследовательской    горячкой?    Знакомство    с    работой
физиологических лабораторий подсказало  мне  ответ:  для  любого  ученого,
занимающегося  изучением  инстинктов   и   рефлексов,   половой   инстинкт
представляет первостепенный интерес.
   Да, речь шла именно об этом! Проклятые обезьяны хотели изучить на  нас,
в том числе и на мне, раз уж я по иронии судьбы оказался в этом стаде, все
особенности любовных игр людей: поведение самца, поведение самки, как люди
сближаются в неволе и тому подобное, - может быть, для того,  чтобы  потом
сравнить результаты с  прежними  наблюдениями,  сделанными  над  людьми  в
естественных условиях.
   Проникнув в намерения обезьян, я поклялся скорей умереть, чем сделаться
объектом их отвратительных опытов. В жизни я еще  не  испытывал  подобного
унижения! Впрочем, хотя решимость  моя  и  оставалась  непоколебимой,  мне
стало значительно легче, когда я увидел женщину, которую ученый орангутанг
предназначил мне в подруги. Это была Нова. За  такой  выбор  я  был  готов
простить  старому  болтуну  даже  его  глупость  и  упрямство  и  не  стал
противиться, когда Зорам и Занам бесцеремонно схватили меня  и  бросили  к
ногам нимфы водопада.



17

   Я не буду рассказывать обо всем, что происходило в соседних  клетках  в
течение следующих недель. Как я и предполагал, обезьяны решили изучить  во
всех  подробностях  сексуальную  жизнь  людей  и  принялись  за  дело   со
свойственной им методичностью.
   Я и сам  начал  делать  кое-какие  наблюдения.  Однако  мне  это  скоро
наскучило, поскольку ничего нового я так и  не  увидел.  Ничего,  если  не
считать странного способа ухаживания, к которому прибегал мужчина,  прежде
чем приблизиться к женщине. Это было нечто вроде танца, весьма похожего на
брачный танец некоторых птиц. Мужчина медленно и неуверенно начинал ходить
вокруг женщины, делая шаг вперед, потом назад, потом  в  сторону.  Так  он
кружился, постепенно сужая круги,  в  центре  которых  женщина  оставалась
неподвижной и только поворачивалась на месте к нему лицом. Я  неоднократно
наблюдал за этой любопытной церемонией:  основные  фигуры  брачного  танца
всегда оставались неизменными, и лишь детали иногда варьировались.
   Самым поразительным во всем этом была научная  скрупулезность  обезьян,
которые невозмутимо  вели  наблюдения,  фиксируя  в  своих  блокнотах  все
подробности.
   Однако когда они дошли до меня самого, дело приняло совсем иной оборот.
Заметив,  что  я  не   собираюсь   предаваться   любовным   утехам,   наши
сторожа-гориллы втемяшили себе, что могут добиться своего силой. И вот они
принялись меня поощрять, подкалывая  пиками,  как  обыкновенное  животное,
меня, Улисса Меру, человека, созданного по образу  и  подобию  божьему!  Я
отбивался с неукротимостью отчаяния.  Однако  гориллы  не  отступались,  и
неизвестно, что бы они со мной сделали, если бы не появление Зиры.
   Когда сторожа доложили ей  о  моем  странном  поведении,  Зира  надолго
задумалась.  Потом  она  подошла  к  клетке,  посмотрела  на  меня  своими
прекрасными умными глазищами и заговорила, поглаживая меня  по  голове.  Я
думаю, смысл ее слов сводился примерно к следующему:
   - Бедный смешной человечек! Какой же ты чудной! Ну разве  хорошие  люди
себя так ведут? Посмотри на них! Сделай  то,  о  чем  тебя  просят,  и  ты
получишь что-нибудь вкусненькое.
   Зира вынула из кармана кусочек сахару и протянула  его  мне.  Я  был  в
отчаянии! Значит, и она считает меня животным, разве что  чуть-чуть  более
сообразительным, чем остальные.  В  ярости  я  помотал  головой,  отвергая
подачку, и забился в угол клетки, подальше от Новы,  которая  смотрела  на
меня в полном недоумении.
   Наверное, дело тем бы и кончилось, если бы как раз в этот  момент  черт
не  принес  старого  Зайуса.  В  тот  день  орангутанг  был   нетерпим   и
самодоволен, как никогда. Он потребовал отчета о результатах опытов и  для
начала, по своему обыкновению, осведомился обо мне. Зире пришлось доложить
ему о моем упрямстве.
   Раздосадованный орангутанг  забегал  перед  клеткой,  заложив  руки  за
спину, но через  минуту  принял  решение  и  категорическим  тоном  что-то
приказал сторожам. Зорам и Занам открыли клетку  и  увели  от  меня  Нову.
Проклятый Зайус с его тупым педантизмом и научной сверхдобросовестностью!
   С ужасом я увидел, как Нову втолкнули в клетку напротив моей, где сидел
широкоплечий детина, настоящий великан с волосатой грудью,  который  сразу
же подскочил  к  Нове  и  принялся  топтаться  вокруг  нее,  исполняя  уже
описанный мною нелепый любовный танец.
   Едва я осознал смысл  его  поведения,  как  все  мои  благие  намерения
вылетели у меня из головы. Я потерял  рассудок  и  снова  повел  себя  как
одержимый. Поистине я обезумел от ярости! Я рычал и улюлюкал не хуже людей
Сороры. Так же как и они, я в бешенстве бросался на решетку, с пеной у рта
грыз прутья  клетки,  скрежетал  зубами  -  короче,  вел  себя  как  самое
настоящее животное.
   Но еще  поразительнее  оказался  неожиданный  результат  моей  вспышки.
Глядя, как я беснуюсь, Зайус вдруг улыбнулся. Впервые он был доволен мной.
Наконец-то  перед  ним  была  знакомая   картина   типично   человеческого
поведения. Его теория оказалась верной. Орангутанг  пришел  в  благодушное
настроение и даже согласился  по  просьбе  Зиры  отменить  свой  приказ  и
сделать последнюю попытку. Сторожа-гориллы  вернули  Нову  в  мою  клетку,
прежде чем волосатый скот успел к ней прикоснуться.  Обезьяны  отошли,  но
продолжали издали внимательно наблюдать за нами.
   Что еще прибавить к сказанному? Все эти треволнения  окончательно  меня
сломили. Мне оставалось только сдаться перед сатанинской проницательностью
орангутанга, который, посмеиваясь, торжествовал победу. И вот,  сгорая  от
стыда, я сделал первое робкое па.
   Да, я, царь творения, начал  кружиться  в  брачном  танце  вокруг  моей
красавицы! Перед всеми этими обезьянами, которые не спускали с меня  глаз,
перед старым орангутангом, диктовавшим  заметки  своей  секретарше,  перед
снисходительной самкой-шимпанзе и двумя  ухмыляющимися  самцами-гориллами,
я, человек, вершина  тысячелетней  цивилизации,  трусливо  оправдываясь  в
душе, что во всем-де виноваты превратности космических странствий  и  что,
мол, теперь-то я знаю, - поистине в небесах  и  на  планетах  есть  немало
такого, чего не снилось даже мудрецам, - я,  Улисс  Меру,  словно  павлин,
топтался вокруг восхитительной Новы, исполняя любовный обряд.




ЧАСТЬ ВТОРАЯ


1

   Теперь я должен признаться, что довольно легко приспособился к жизни  в
клетке, даже слишком легко и быстро. С точки зрения  материальной  мне,  в
сущности,  нечего  было  желать:  днем  обезьяны  выполняли  малейшие  мои
прихоти, а ночью  я  делил  подстилку  с  одной  из  прекраснейших  женщин
мироздания. Я настолько свыкся со своим положением, что перестал  замечать
всю  его  нелепость  и  унизительность  и  в  течение  целого  месяца   не
предпринимал каких-либо серьезных  попыток  положить  этому  конец.  Самое
большее, на что я  оказался  способен,  это  выучить  еще  несколько  слов
обезьяньего языка. Я не возобновлял попыток установить  контакт  с  Зирой,
так что если раньше она и подозревала во мне разумное существо, то теперь,
видимо, согласилась с Зайусом и смотрела на меня, как  на  человека  своей
плане