Пьер Буль.
   Планета обезьян

   -----------------------------------------------------------------------
   Pierre Boulle. La planete des singes (1963).
   "Библиотека современной фантастики" т.13. Пер. с фр. - Ф.Мендельсон.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 1 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ


1

   Джинн  и  Филлис  наслаждались  прогулками  в  космосе  вдали  от  всех
обитаемых миров.
   Межпланетные путешествия стали уже  обычным  делом,  да  и  межзвездные
перелеты не вызывали  сенсаций.  Звездолеты  регулярных  линий  доставляли
туристов в сказочные города Сириуса, а финансовых тузов  -  на  знаменитые
биржи Арктура и Альдебарана.  Но  Джинн  и  Филлис,  эта  парочка  богатых
бездельников, славились своей эксцентричностью и склонностью к  романтике.
Поэтому они ради собственного удовольствия  бороздили  просторы  вселенной
под парусами.
   Их космическая яхта  представляла  собой  нечто  вроде  сферы,  внешняя
оболочка которой -  необычайно  тонкий  и  легкий  парус  -  вздувалась  и
перемещалась в пространстве, улавливая давление Световых  лучей.  Если  бы
этот кораблик остался без управления поблизости от какой-нибудь  звезды  -
однако на достаточном  удалении,  там,  где  сила  притяжения  не  слишком
велика, - он бы устремился прочь от светила по прямой линии. Но в звездной
системе Джинна и Филлис было не одно, а целых  три  солнца,  расположенных
довольно близко друг к другу, поэтому здесь солнечные ветры  дули  с  трех
сторон под разными углами. И  вот  Джинн  придумал  поистине  удивительный
способ передвижения в пространстве. На сферическом  парусе  его  кораблика
располагалось  множество  черных   шторок,   которые   сворачивались   или
разворачивались по воле рулевого:  при  каждом  таком  маневре  отражающая
способность определенных секций паруса менялась, и  одновременно  менялось
направление равнодействующих сил световых потоков. Кроме того,  эластичная
сфера-парус могла по команде  растягиваться  или  сокращаться:  так,  если
Джинн хотел ускорить ход, он увеличивал диаметр оболочки до предела, тогда
огромная площадь паруса вздувалась под напором  световых  потоков  и  яхта
устремлялась в глубь вселенной с безумной скоростью, от которой у  него  и
его подружки Филлис кружилась голова; захваченные этим  головокружительным
бегом, они сжимали друг друга в объятиях  и  замирали,  устремив  взоры  в
таинственную бездну летящего им навстречу космоса.  Если  же  Джинн  хотел
замедлить ход,  он  нажимал  другую  кнопку.  Сферический  парус  сжимался
настолько, что в кабине можно было сидеть, лишь тесно  прижавшись  друг  к
другу. Давление световых лучей почти не  влияло  на  крохотный  шарик,  и,
предоставленный самому себе, он словно повисал в пустоте на незримой нити.
   Время замирало, опьяняющая истома охватывала юную парочку,  и  так  они
проводили долгие часы в своем тесном,  созданном  только  для  них  мирке,
который Джинн сравнивал с дрейфующим парусником, а Филлис  -  с  пузырьком
воздуха на паутинке водяного паука.
   Джинн  прекрасно  выполнял  и  другие  маневры,  даже  такие,   которые
считались среди космических яхтсменов самыми сложными,  например,  поворот
оверштаг с использованием тени от планеты или какого-нибудь  спутника.  Он
поделился своими знаниями с Филлис, и вскоре та научилась управлять  яхтой
столь же искусно и даже смелее, чем он сам. Но стоило Филлис взять в  свои
руки руль, как она, что называется, зарывалась и выбирала такой курс,  что
яхта подходила к границам солнечной системы, где магнитные  бури  искажали
потоки света, и их кораблик начинало швырять, как ореховую  скорлупу.  Уже
несколько раз Джинн, разбуженный таким штормом, вскакивал как  встрепанный
и вырывал у Филлис руль. Иногда, чтобы добраться до ближайшего порта,  ему
приходилось даже включать дополнительные ракеты, предусмотренные на случай
крайней опасности,  хоть  это  и  считалось  среди  космических  яхтсменов
позором.


   В тот день Филлис и Джинн, ни о чем  не  заботясь,  сидели  рядышком  в
сферическом гнездышке яхты и жарились под лучами своих трех солнц.  Закрыв
глаза, Джинн думал о Филлис и о том, как он  ее  любит.  Филлис,  лежа  на
боку, созерцала необъятную вселенную,  загипнотизированная  бесконечностью
пустоты. Это с ней случалось.
   Внезапно, словно  проснувшись,  Филлис  вздрогнула  и  приподнялась.  В
пустоте сверкнула странная искорка. Филлис выждала несколько секунд, и вот
искра сверкнула вновь, как будто луч  отразился  от  блестящего  предмета.
Шестое  чувство,  приобретенное  ею  за  время  плавания  на   космическом
кораблике, не могло ее обмануть. К тому же и Джинн с ней согласился, а  он
в таких случаях не ошибался. Неподалеку от яхты - расстояние  трудно  было
определить - в космосе  плыло  какое-то  сверкающее  тело.  Джинн  схватил
бинокль,  чтобы  рассмотреть  таинственный  предмет.  Филлис   нетерпеливо
прильнула к плечу своего спутника.
   - Предмет  небольшой,  -  проговорил  Джинн.  -  Похоже,  стеклянный...
Постой, дай посмотреть!.. Он  приближается.  Его  скорость  больше  нашей.
Кажется...
   Лицо его стало серьезным. Он  уронил  бинокль,  который  Филлис  тотчас
подхватила.
   - Знаешь, что это, дорогая? Бутылка.
   - Бутылка?
   Она тоже посмотрела в бинокль.
   - Да, бутылка. Я  вижу  ее  отчетливо.  Она  из  светлого  стекла.  Она
заткнута: я вижу  пробку.  А  внутри  что-то  белое.  Наверное,  бумага...
записка! Джинн, надо ее поймать!
   Джинн, видимо,  был  того  же  мнения,  потому  что  он  начал  искусно
лавировать,  чтобы  перехватить  необычный  предмет.  Ему  удалось  быстро
изменить курс и сбавить скорость, чтобы этот предмет прошел рядом с яхтой.
Пока он маневрировал, Филлис успела надеть скафандр  и  выйти  на  внешнюю
сторону сферического паруса через двойную камеру. Там, уцепившись за трос,
она повисла в пустоте и, размахивая сачком на длинной ручке, приготовилась
изловить бутылку.
   Им уже  не  раз  случалось  с  помощью  сачка  вылавливать  из  космоса
посторонние тела. Когда плывешь потихоньку  или  висишь  в  пустоте  почти
неподвижно,  можно  увидеть  немало  странного  и   сделать   удивительные
открытия, недоступные для тех, кто мчится через вселенную на  звездолетах.
Своим  сачком  Филлис  вылавливала  кусочки  взорванных  планет,   остатки
метеоров, прилетавших из других галактик, и обломки спутников,  запущенных
в самом начале завоевания космоса.  Она  гордилась  своей  коллекцией,  но
бутылка, да еще бутылка с рукописью - а в этом Филлис  не  сомневалась,  -
такое ей встретилось впервые! Тело ее дрожало от нетерпения;  раскачиваясь
на тросе, словно  паучиха  на  паутине,  она  кричала  в  микрофон  своему
любовнику:
   -  Помедленнее,  Джинн!..  Нет,  чуть-чуть  быстрее,  а  то   она   нас
перегонит... Право руля! Лево руля! Прямо... Все, я ее поймала!
   Издав торжествующий крик, она вернулась в кабину.
   Добыча ее представляла собой  большую  тщательно  закупоренную  бутыль.
Внутри можно было различить бумажный  сверток  из  множества  листов.  Вся
трепеща, Филлис чуть ли не умоляла Джинна:
   - Разбей ее! Скорее! Прошу тебя!
   Сохраняя спокойствие, Джинн аккуратно  отковыривал  кусочки  воска.  Но
когда бутыль была таким образом откупорена, оказалось, что  тугой  сверток
невозможно  оттуда  извлечь.  Пришлось  уступить   нетерпеливым   просьбам
подружки и разбить бутыль молотком. Освобожденный сверток развернулся сам.
Он состоял из  множества  необычайно  тонких  листов,  испещренных  мелким
почерком.  Рукопись  была  на  земном  языке,   который   Джинн   знал   в
совершенстве, поскольку несколько лет учился на этой планете. Но  какая-то
неясная тревога удерживала его.  И  если  бы  не  мольбы  возбужденной  до
предела Филлис, он, может  быть,  и  не  стал  бы  читать  этот  документ,
случайно попавший им в руки.
   Но Филлис плохо понимала язык Земли и нуждалась в его помощи.
   - Джинни, я тебя у-мо-ляю!
   Он  сократил  размеры  паруса  до  минимума,  чтобы  яхта   повисла   в
пространстве,  убедился,  что  впереди   нет   никаких   препятствий,   и,
растянувшись рядом со своей подругой, начал читать.



2

   "Я вверяю эту рукопись вселенной не для того, чтобы призвать на помощь.
Единственная  моя  надежда,  что   мой   рассказ,   может   быть,   сумеет
предотвратить ужасную угрозу, нависшую над родом человеческим..."

   - Над родом человеческим? - с удивлением переспросила Филлис.
   - Да, так здесь написано, - подтвердил Джинн. - Только не прерывай меня
на каждом слове с самого начала!
   И он продолжал:

   "...Что касается меня, Улисса Меру, то я со своей  семьей  нахожусь  на
борту космического корабля. Мы можем существовать в течение многих лет.  У
нас есть сад, огород, животные в зоологическом отсеке.  Мы  ни  в  чем  не
испытываем недостатка. Может быть, мы  найдем  когда-нибудь  гостеприимную
планету.  Но  об  этом  я  могу  только  мечтать.  А  потому  подробно   и
беспристрастно излагаю ниже все, что со мной приключилось.
   В 2500 году вслед за двумя моими старшими товарищами я взошел  на  борт
космического  корабля,  который  должен  был  достичь  сонма  планет,  над
которыми царственно сияет сверхгигантское солнце Бетельгейзе.
   Это был смелый замысел,  самый  дерзкий  из  когда-либо  осуществленных
землянами. Звезда Бетельгейзе, альфа Ориона,  как  ее  назвали  астрономы,
удалена от нашей планеты почти на  триста  световых  лет.  Она  отличается
целым рядом  особенностей.  Прежде  всего  своими  размерами:  ее  диаметр
превосходит наше Солнце в триста, а может быть,  и  в  четыреста  раз,  то
есть, если бы это чудовищное светило встало на место  Солнца,  его  корона
простерлась бы до орбиты Марса.  Затем  -  силой  света,  ибо  это  звезда
первого класса, самая яркая из  созвездия  Ориона;  несмотря  на  огромное
расстояние, ее можно наблюдать  с  Земли  невооруженным  глазом.  Далее  -
спектром излучения: она испускает ни с чем  не  сравнимые  по  великолепию
красные и оранжевые  лучи.  И  наконец,  это  звезда  переменной  яркости.
Бетельгейзе - пульсирующая звезда, и интенсивность ее свечения  все  время
меняется в зависимости от изменения ее диаметра.
   Но почему, когда было установлено, что все  планеты  солнечной  системы
необитаемы, мы избрали для первого  межзвездного  перелета  столь  далекую
цель?  Такое  решение  принял  профессор  Антель,  главный  организатор  и
полновластный руководитель экспедиции, истративший на ее подготовку  почти
все свое огромное состояние. Он  сам  создал  проект  нашего  космического
корабля, сам наблюдал за его постройкой. Но свой выбор профессор  объяснил
мне лишь позднее, уже во время полета.
   - Любезнейший Улисс, - сказал он, - полет к  Бетельгейзе,  в  сущности,
ничуть не труднее и лишь ненамного дольше перелета  к  какой-нибудь  более
близкой звезде, хотя бы к Проксиме Центавра.
   Но тут я счел своим долгом  запротестовать  хотя  бы  для  того,  чтобы
блеснуть недавно приобретенными астрономическими познаниями:
   - Лишь ненамного дольше! Как же так? Ведь до  Проксимы  Центавра  всего
четыре световых года, а до Бетельгейзе...
   - ...целых триста световых лет, о чем я прекрасно осведомлен. И все  же
до Проксимы Центавра нам пришлось бы лететь почти столько  же  или  совсем
немногим  меньше,  чем  до  Бетельгейзе,  которой   мы   достигнем   через
каких-нибудь два года. Вам это, разумеется,  кажется  невероятным,  потому
что вы привыкли к нашим межпланетным  перелетам,  этим  блошиным  прыжкам,
когда допустимо предельное ускорение, поскольку оно длится всего несколько
минут, а крейсерская скорость по сравнению с  нашей  до  смешного  мала...
Пожалуй, пора уже объяснить вам, как  движется  наш  звездолет.  Благодаря
усовершенствованным  ракетам,   которые   мне   удалось   изобрести,   наш
космический корабль  способен  перемещаться  в  пространстве  с  наивысшей
скоростью, доступной для материального тела, то есть  со  скоростью  света
минус эпсилон.
   - Минус эпсилон?
   - Я хочу сказать, что наша скорость бесконечно приближается к  скорости
света, отставая от последней всего на одну миллиардную, если вам так легче
понять.
   - Предположим, - сказал я. - Это мне понятно.
   -  Но  вам  также  следует  усвоить,  что,  когда  мы  перемещаемся   в
пространстве с такой  скоростью,  наше  время  значительно  отличается  от
земного, и чем быстрее мы летим, тем больше это отличие. Например, сейчас,
пока продолжался наш разговор, у нас в звездолете прошло  всего  несколько
минут, а на Земле - десятки месяцев.  Когда  же  мы  достигнем  предельной
скорости, время для нас почти  остановится,  хотя  мы  этого  и  не  будем
замечать. Тогда две секунды для вас и меня, два удара  сердца  для  вас  и
меня будут соответствовать многим годам для  тех,  кто  остался  на  нашей
планете.
   - Это мне тоже понятно. Именно это дает нам надежду добраться  до  цели
прежде,  чем  мы  умрем  от  старости.  Но  почему  в  таком  случае  наше
путешествие продолжится два года? Почему не несколько дней  или  несколько
часов?
   - Я как раз к этому подхожу. Все очень просто: для того  чтобы  достичь
максимальной скорости, когда время почти останавливается, нам  понадобится
около года, ибо наш организм не выдержит более сильного ускорения.  И  еще
год уйдет на торможение. Теперь вы представляете график нашего полета? Год
на ускорение, год на торможение, а в середине всего несколько часов, но за
эти часы мы пройдем наибольшую часть пути. И  если  вы  это  усвоили,  вам
должно быть понятно, почему перелет до Бетельгейзе для нас продлится  лишь
немногим дольше, чем перелет до Проксимы Центавра. В последнем случае  нам
все равно пришлось бы провести в звездолете год, необходимый на ускорение,
и еще год - на торможение, а между ними может быть всего  несколько  минут
вместо нескольких часов, как при полете к Бетельгейзе. Разница в  общем-то
ничтожная. Но я старею и уже, наверное,  не  смогу  осуществить  еще  одну
экспедицию: поэтому я сразу избрал один  из  наиболее  отдаленных  уголков
вселенной, ибо надеюсь отыскать там миры, совершенно не похожие на наш.
   Подобного рода беседы помогали нам коротать часы  досуга,  и  с  каждым
разом я проникался все большим уважением к  глубокой  мудрости  профессора
Антеля. В науке не было такой области, которая была бы ему незнакома!  Мне
оставалось  лишь  радоваться,  что  нашу  смелую  рискованную   экспедицию
возглавил такой человек.
   Как и  предвидел  профессор  Антель,  наше  путешествие  по  локальному
времени звездолета продлилось около двух лет, за которые на  Земле  должно
было  пройти  не  менее  трех  с  половиной  веков.  В  этом   заключалось
единственное неудобство столь далекой экспедиции: если  нам  даже  удастся
благополучно  возвратиться,  мы  найдем  нашу   планету   постаревшей   на
семьсот-восемьсот лет. Но об этом мы пока и не  думали.  Подозреваю  даже,
что перспектива сбежать от своего поколения особенно прельщала профессора.
Он неоднократно признавался, что устал от людей..."

   - Люди, все время люди... - снова заметила Филлис.
   - Да, люди, - подтвердил Джинн. - Так и написано.

   "...За весь полет у нас не было ни  одной  серьезной  неприятности.  Мы
стартовали с Луны. Земля и все остальные планеты быстро скрылись из  глаз.
Солнце стремительно уменьшалось, пока  не  превратилось  в  оранжевый  шар
величиной с апельсин, потом  стало  меньше  сливы  и,  наконец,  сделалось
сверкающей точкой, не  имеющей  измерений,  одной  из  звездочек,  которую
только всезнающий профессор Антель мог  еще  отыскать  среди  бесчисленных
звезд галактики.
   Итак, мы жили без Солнца, но нисколько от этого не  страдали,  ибо  наш
корабль имел соответствующие источники света. Не страдали мы и  от  скуки.
Беседы профессора были поразительно интересны; не случайно за эти два года
я узнал больше, чем за всю свою жизнь. Кроме того, я приобрел  необходимый
опыт в управлении звездолетом. Это  оказалось  неожиданно  простым  делом:
достаточно было дать задание электронным приборам, и они сами  производили
все необходимые расчеты и направляли полет.
   Наш  сад  доставлял  нам  немало  радостей.  Он  занимал   на   корабле
значительное место. Профессор  Антель,  помимо  всего  прочего,  увлекался
ботаникой и сельским хозяйством и, естественно, хотел проверить  некоторые
свои теории относительно развития растений  в  условиях  космоса.  Опытным
участком ему служила кубическая оранжерея со сторонами  в  десять  метров.
Благодаря многочисленным стеллажам весь  объем  этого  куба  использовался
полностью. Почва  постоянно  обновлялась  химическими  удобрениями,  и  не
прошло и двух месяцев со дня отлета, как  на  грядках,  к  нашей  радости,
начали вызревать всевозможные овощи: с этого времени "космический  огород"
в изобилии поставлял нам здоровую свежую пищу. Но в заботах о полезном  не
было забыто и приятное: одну секцию оранжереи  мы  отвели  под  цветы,  за
которыми профессор ухаживал особенно любовно.  Этот  оригинал  захватил  с
собой несколько птиц, бабочек и даже одну обезьяну,  маленького  шимпанзе;
мы назвали его Гектор, и он всю дорогу забавлял нас своими проделками.
   Было совершенно очевидно, что наш мудрый профессор не  слишком  жаловал
людей, хотя назвать его человеконенавистником я бы  тоже  не  решился.  Он
часто говорил, что не  ждет  от  рода  человеческого  большого  проку,  и,
видимо, поэтому..."

   - Человеконенавистник? - снова не выдержав, переспросила Филлис. -  Род
человеческий?
   - Если ты  меня  будешь  прерывать  на  каждой  фразе,  мы  никогда  не
доберемся до конца, - заметил Джинн. -  Молчи  и  старайся,  как  я,  хоть
что-нибудь понять.
   Филлис поклялась, что больше не  откроет  рта,  пока  Джинн  не  кончит
читать, и сдержала свое слово.

   "...и, видимо, поэтому в огромном корабле, где  могло  бы  разместиться
множество  семей,  оказалась  богатейшая  коллекция  всяческих   растений,
несколько животных, но всего три пассажира: сам Антель, его  ученик  Артур
Левэн, молодой физик с  большим  будущим,  и  я,  Улисс  Меру,  начинающий
журналист, случайно встретившийся профессору во время очередного интервью.
Уже тогда, узнав, что у меня нет семьи и что я довольно прилично  играю  в
шахматы, великий ученый предложил мне принять участие  в  экспедиции.  Для
никому не известного журналиста это была неслыханная удача. Даже если  мой
репортаж удастся опубликовать только через восемьсот лет -  а  может  быть
именно поэтому! - он будет документом несравненной ценности. Я с восторгом
согласился.
   Итак,  путешествие  протекало  без  всяких  происшествий.  Единственным
неудобством  было  увеличение  тяжести  во  время  разгона  и   во   время
торможения. Нам пришлось мириться с тем, что тела наши весили  примерно  в
полтора раза больше, чем на Земле. Вначале мы быстро уставали,  но  вскоре
привыкли и перестали обращать на это внимание. Между периодами ускорения и
торможения  мы  находились  в  состоянии  полной  невесомости   со   всеми
вытекающими отсюда странными и смешными последствиями, но это продолжалось
всего несколько часов и не причинило нам никакого вреда.
   И вот после долгих месяцев полета настал день,  когда  мы  с  волнением
увидели, что звезда Бетельгейзе приближается и растет на глазах.



3

   Невозможно описать, какие чувства вызывает  подобное  зрелище.  Звезда,
которая вчера еще была безыменной сверкающей точкой,  одной  из  множества
таких же безыменных точек, постепенно становилась  ярче  на  черном  фоне,
вписывалась в пространство, обретая  форму  и  размер.  Сначала  она  была
совсем маленькой  сияющей  горошиной,  затем  увеличилась  и  одновременно
приобрела  цвет,  стала  величиной  с  апельсин  и,  наконец,  повисла   в
космической бездне, с виду такая же, как наше земное светило. Новое солнце
родилось для нас, солнц