т-компании,  а  после
тридцатого  витка   объем   собранной  информации  вырос  настолько,   что
переработать его  можно было бы,  только переключив на  это  Большой Мозг.
Однако основное было  ясно  и  без  обработки информации:  планета мертва.
Раньше,  совсем недавно,  здесь обитали люди,  сотни миллионов,  миллиарды
людей.  Но год назад после атомной катастрофы они погибли. Все до единого.
Кто спасся от ядерных взрывов - умер от радиации. Заражено все - и воздух,
и вода,  и почва.  Пройдет еще много лет,  прежде чем планета снова станет
пригодной для жизни.
     Причин  катастрофы,  ее  продолжительности зонды  и  съемочные камеры
выяснить, естественно, не смогли - это придется делать людям.
     Пора было спускаться.
     Совещание на  мостике,  посвященное этой проблеме,  было длительным и
бурным.  За  последние дни  каждый  из  членов экипажа рассматривал карты,
каждому приглянулось то  или иное место на  планете и  каждый считал,  что
именно в  его  точке  больше всего  шансов найти  <материал> для  аппарата
короны Вас.
     Загребин всех выслушал, никого не перебивая, потом сказал:
     - Я  поддерживаю вариант  короны  Аро,  который  предлагает совершить
посадку у города к южном полушарии,  где климат довольно суров и в течение
девяти месяцев температура ниже  нуля.  Город сравнительно мало поврежден.
По  крайней мере,  меньше многих других городов.  Он  лежит в  низине,  на
берегу моря и  с трех сторон защищен от ветров.  Речка,  протекающая через
город,  берет начало неподалеку в  горах,  из  ключей.  Возможно,  уровень
радиации в ее воде ниже, чем в воде других источников. Вот вроде и все.
     Снимок города,  который  капитан  выбрал  для  высадки,  прикрепили к
стене.  Сверху,  с высоты тридцати километров,  город казался коротконогим
осьминогом,   подобравшим  половину  щупалец.  Он  обнимал  двумя  из  них
полукруглую бухту,  упрятав тело между высокими холмами.  Часть  зданий  в
городе  сохранилась,  и  улицы,  извилистые и узкие,  проглядывали кое-где
светлыми  полосками.  В  некоторых  местах  они  прерывались,   засыпанные
обрушившимися домами.  Бомбы взорвались, видимо, на его восточной окраине,
а западные районы,  за центральным холмом,  увенчанным  руинами  какого-то
большого здания,  остались целы.  Правда,  после взрывов в городе бушевали
пожары - черные полосы гари широкой кистью были нанесены на карту.
     За городом вдоль дороги к горам встречались отдельные домики и группы
домиков.
     Большего  при  первом  осмотре  нельзя  было  узнать.  Но  все  равно
космонавты подолгу стояли у  снимка,  вглядываясь в извилины улиц и зелень
холмов (в городе была поздняя весна).  Пройдет день,  и  город из не очень
четкого снимка  превратится в  пейзаж,  в  камень и  дерево, в  проблемы и
споры. Он приобретет имя, вернее, вернет себе свое старое имя. И еще долго
члены экипажа <Сегежи> будут говорить, встречаясь: <А помнишь, как мы жили
в...>.  Может быть, если удастся эксперимент, этот город войдет в учебники
истории Галактики как место,  где было начато возрождение Синей планеты. И
в книгах будут писать:  <Космический корабль <Сегежа> Г/П 304089 опустился
на планету в районе города...>.


                                    3.

     Диск <Сегежи> опустился на планету в районе города...
     Некоторое время  на  корабле царила  зыбкая тишина встречи с  землей,
тишина  не  беззвучная,  а  полная  гудения механизмов,  суетни очнувшихся
роботов, мерцания аварийных ламп и шелеста креплений.
     Загребин протянул руку к раме экрана,  достал сигарету и,  не отрывая
глаз от экрана, закурил. Баков демонстративно откашлялся в соседнем кресле
и спросил:
     - Включить внутреннюю связь?
     - Включайте, - сказал капитан.
     Он знал:  старший помощник хотел,  чтобы капитан,  как и  положено по
инструкции,  поздравил экипаж с  благополучным прибытием на новую планету.
Но следовать инструкции не хотелось. Уж очень было тревожно.
     И тогда Баков включил внутреннюю связь и спросил:
     - Корона Аро, корона Вас, как перенесли посадку?
     - Хорошо, - ответили короны по очереди.
     Тут Загребин посмотрел на экран и сказал:
     - Мы прилетели. Пришли. За работу. С настоящего момента входит в силу
наземное расписание номер  три.  Для  чрезвычайно сложных условий.  Начать
подготовку механизмов для разведки.
     Баков нахмурился. Поздравления не было, а слова о расписании положено
говорить старшему помощнику.
     Капитан смотрел,  не  отрываясь,  на  экран и  старался угадать,  что
принесет завтрашний день и  все  те  дни,  что  придется провести на  этой
погибшей планете.
     Экран вобрал в  себя окружающий мир.  С одной стороны,  совсем близко
подступали крутые  склоны  холма,  кое-где  затянутого пятнами зелени.  По
другую, за пустырем, поломанным рядом тянулись небольшие дома, незнакомые,
непонятные,  но в  то же время приспособленные для того,  чтобы в них жили
именно люди. Стекла в домах были выбиты, и окна зияли черными провалами.
     Загребин включил звук, и в корабль ворвался заунывный шум ветра.


                                    4.

     В  коридоре стало  тесно.  Роботы под  наблюдением Антипина соорудили
дополнительный антирадиационный тамбур.  Тамбур был тесен.  Это не  играло
роли, когда вы выходите наружу, но задерживало возвращение на корабль.
     Первыми в тамбур втиснулись Баков, Бауэр и Снежина. Снежина сказала -
правда,  не  очень искренне,  -  что  следовало бы  вместо нее выпустить в
первой партии Кирочку: она, по крайней мере, втрое меньше.
     Бауэр ничего не ответил. Он стоял, прижавшись к стенке, ожидая, когда
отодвинется люк в основной шлюз корабля,  и думал о чем-то очень далеком и
невеселом.
     Это было не только с Бауэром.
     Многим из  членов экипажа уже  приходилось ступать на  камни или  лед
новых  планет  или  астероидов.  Многим  приходилось проводить часы  перед
высадкой в ожидании, пока автоматы принесут последние сведения, и видеть в
нескольких метрах недоступную еще поверхность планеты.  И  всегда это было
связано  с   томлением,   но   томлением  скорее   сладостным,   томлением
мореплавателя,  который должен  ждать  прилива,  чтобы  спустить шлюпку  и
преодолеть последние метры  до  неведомой земли,  до  ее  золотого песка и
пышных пальм...
     Люк  в  основной тамбур отошел в  сторону,  и  Баков пропустил вперед
Снежину. Здесь было свободнее. Зашуршал входящий в тамбур воздух. Он будто
шептал о чем-то, и Снежине показалось - предупреждал, запрещал.
     Баков смотрел, как медленно отходил люк. Это было похоже на солнечное
затмение. Тень луны уходит с солнечного диска. Только это был не солнечный
диск. На планете было дождливо, серо и ветрено.
     Легкий  туман  клочьями пролетал мимо  корабля,  и  за  завесой дождя
скрылись недалекие дома города. Снежина включила отопление скафандра. Было
градусов пять тепла.
     Баков первым спрыгнул на поверхность планеты. Он постарался спрыгнуть
легко и  даже  изящно,  потому что  всегда помнил о  впечатлении,  которое
должен производить на окружающих.  Он знал,  что на мостике у экрана стоят
его товарищи и каждое движение старшего штурмана видно им во всех деталях.
Баков обернулся и помог выйти Снежине. Бауэр шел последним.
     Несколько секунд они  стояли,  глядя,  как  на  люк  снова  наползает
крышка.  Потом  Бауэр поднял руку  для  тех,  кто  остался на  мостике.  В
наушниках прозвучал голос Загребина:
     - Не увлекайтесь.
     Загребин откашлялся, и Бауэр представил, как он постукивает сигаретой
о край пепельницы.
     Бауэр  прислушался.  На  планете все  было  тихо.  Вдруг сзади что-то
лязгнуло. Снежина вздрогнула и обернулась.
     - Это <Еж>, - успокоил Баков. - Он будет нас сопровождать.
     - Может, все-таки поедете на нем? - спросил Загребин.
     - Нет, Геннадий Сергеевич, мы так пойдем. А в случае чего заберемся в
<Ежа>, - ответил Баков.
     - Ну,  давай, - сказал Загребин. Он сам предложил, чтобы вездеход шел
за группой. На всякий случай.
     Бауэр посмотрел на шкалу счетчика радиации. Стрелка дрожала далеко за
красной чертой.
     <Еж>,  скорее  напоминающий  жука  с  длиннющими  передними  ножками,
остановился в двух шагах от разведчиков.
     - Пошли, - сказал Баков. - Все в порядке?
     Он сделал шаг по мелким камням,  усеивающим продрогшую влажную землю.
Его прямые широкие плечи,  обтянутые скафандром, были напряжены. Баков был
очень серьезен и не собирался рисковать.


                                    5.

     Видно, здесь, за последними домами города, никогда ничего не строили.
Пустырь  пересекали тропинки,  заросшие  плесенью  и  мхом.  Вчера  роботы
притащили их образцы,  и Павлыш засел на ночь в лаборатории.  Потом к нему
присоединился Вас. Биологи решили, что плесень - мутация, приспособившаяся
к  жизни  на  мертвой  планете.  Вернее  всего,  она  недавно покрыла этот
пустырь. Раньше здесь росли трава и кусты.
     Снежина подобрала высохшую ветку и протянула ее <Ежу>. Тот взял ветку
длинной рукой и спрятал в свой <горб>. Павлыш потом разберется.
     Мелкие капли  дождя  били  по  шлему  и  стекали струйками к  плечам.
Приходилось время  от  времени вытирать забрало перчаткой.  Но  все  равно
через  минуту  мир  снова  начинал  дрожать  и  расплываться,   искаженный
струйками воды.
     Баков увидел тропинку и свернул на нее,  отклонившись от прямого пути
к домам. Шагов через двадцать тропинка раздвоилась.
     Мощенная камнем дорожка вела к дому. У закрытой растрескавшейся двери
стояло  дерево.  На  надломанной  ветви  сохранились  бурые,  скрючившиеся
листья.
     - Подождите здесь,  -  сказал Баков Снежине и Бауэру.  И для сведения
Загребина добавил: - Сейчас войду в помещение.
     Снежина рассматривала дом. Закрытая дверь, краска облупилась, и между
ее розовыми пятнами проглядывает серое дерево.  Несколько окон - шесть или
семь по фасаду.  Окна, высокие и узкие, сужаются кверху. Некоторые закрыты
ставнями.  Раньше в  окнах были  стекла,  но  стекла вылетели,  и  осколки
валяются на дорожке.  Некоторые из осколков белые -  на окна были наклеены
полосы бумаги. Плоская крыша выступает далеко над стеной.
     Тем  временем Баков  подошел к  двери и  потянул ее  на  себя.  Дверь
скрипнула и отворилась.
     Баков включил фонарь на шлеме и  медленно повернул голову,  обшаривая
лучом комнату
     - Пусто, - решил он наконец. - Пойдемте.
     <Еж> подвинулся по дорожке к самому входу, и Снежина знаком приказала
ему ждать.
     Первая комната была пуста, только на дальней стене висела картина без
рамы и прибор с циферблатом, похожий на часы.
     Лучи фонарей метались по комнате, играя тенями на стенах.
     Дверь в  следующую комнату была открыта.  Баков сделал шаг к ней,  но
вдруг остановился,  прислушался. Снежина тоже услышала тихое постукивание,
быстрое и ровное, будто кто-то на цыпочках пробежал через ту комнату.
     - Прибавь мощности, - шепнул Бауэр.
     Баков переключил фонарь на  шлеме,  и  тот  кинул ослепительный поток
света. И тут же постукивание пропало, будто налетев на препятствие.
     - Что-нибудь случилось? - спросил в шлемах голос Загребина.
     - Тише, - прошептала Снежина.
     Баков сделал шаг вперед, в дверной проем.
     - Вот она, - сказал он.
     Снежина заглянула ему через плечо.  Пойманное в  ловушку яркого луча,
ослепленное,  в  углу  комнаты сидело рыжее  животное,  похожее на  крысу,
только без хвоста,  с большими острыми ушами. Услышав голос Бакова, крыса,
будто  очнувшись,  бросилась к  высокой  кровати,  занимавшей чуть  ли  не
половину комнаты, и исчезла под ней.
     - Обнаружили животное,  похожее на крысу, - доложил обыденным голосом
Баков. - Поймать пока не удалось.
     - Интересно, - сказал Загребин.
     Баков, задумавшись о чем-то, кивнул.
     - Может,  отодвинем кровать?  -  спросил  Бауэр.  -  Эта  дуся  могла
построить себе гнездышко.
     Баков  ничего не  ответил,  но  потянул на  себя  кровать,  аккуратно
застланную истлевшим, ветхим покрывалом.
     Снежина ахнула.  За кроватью обнаружилось большое гнездо, из которого
к  щелям между стеной и полом кинулись крысята.  Бауэр открыл ставни,  и в
комнату вошел серый дождливый день.
     Потом  осмотрели  остальные помещения.  Снежина  удивилась несхожести
таких знакомых вещей,  как  плита,  кастрюли,  стулья,  будто изобретатель
долго ломал голову,  чтобы сделать их не такими, какими положено им быть в
Москве или Париже.  На Синей планете вся мебель - столы, стулья, кровати -
почему-то  были  на  трех,  пяти или  даже более ногах,  с  треугольными и
пятиугольными поверхностями...


                                    6.

     Они  сошли по  ступенькам вниз и  свернули направо к  другим зданиям.
Бауэр нес  в  руке  пачку отпечатанных листов,  вернее всего,  газету.  Он
осторожно передал их ожившему при приближении людей <Ежу>.
     Второй дом выплыл из тумана, похожий на первый провалами выбитых окон
и  безнадежным запустением.  Разведчики прошли  мимо,  приостановившись на
секунду.  Большая устоявшаяся лужа перекрывала дорожку дальше,  и пришлось
обогнуть ее по камням пустыря.  Никому не хотелось входить в черную воду -
было такое чувство, будто промочишь ноги.
     Третий дом  был  побольше других.  Угол  его  обвалился.  Сквозь дыру
виднелись треугольный стол,  шкаф и  какой-то небольшой ящик,  блестящий с
одной стороны.  <Еж> задержался,  сунул лапу в  дом и уложил ящик к себе в
багажник.  <Еж> был похож на  старьевщика,  который умудрился превратить в
мешок  самого себя.  Третий дом  стоял  уже  на  углу  настоящей улицы,  с
мостовой и  тротуарами по сторонам.  По обе стороны вдаль уходили вереницы
одинаковых   зданий.   Улица   вела   к   центру.   Вчера   ее   осмотрели
роботы-разведчики. Маршрут группы дальше вел по ней.
     - Почему дома кажутся старше,  чем они есть на самом деле?  - спросил
сам себя Бауэр.
     - Старше?
     - Ведь всего год, как люди ушли отсюда.
     И как бы в ответ на его вопрос дождь внезапно усилился,  и со стороны
моря на  улицу ворвался ветер.  Ветер бил струями дождя по  потрескавшимся
облезлым стенам,  старался сорвать кровлю  и  выбить остатки стекол.  Идти
вперед стало труднее. В десяти шагах впереди Баков казался Бауэру туманным
привидением.
     Остановились.   Ветер  все   крепчал  и,   казалось,   хотел  загнать
космонавтов обратно на корабль.
     - Возвращайтесь, - приказал Загребин. - Слишком сильный ветер.
     Снежина оглянулась,  стараясь разглядеть такой  близкий и  совершенно
еще незнакомый город. Что-то круглое катилось посреди улицы к разведчикам.
Баков  отступил  в  сторону.  Бауэр  нагнулся  и  поднял  ржавую  каску  с
поперечным невысоким гребнем.  Каска  была  пробита  сбоку,  и  в  круглое
отверстие можно было просунуть палец.  Бауэр так и влез в <Ежа> с каской в
руках.  Он был похож на пожарника или солдата,  отдыхающего после трудного
дела.
     Крыша кабины <Ежа> задвинулась,  и вездеход развернулся к кораблю. Он
шел медленно, обходя выбоины на мостовой, и дождь бил по куполу кабины...


                                    7.

     Погода  до  вечера  не  улучшилась.  Шторм  старался  раскачать  диск
<Сегежи> и заткнуть его в расщелину между холмами.  Экран на мостике почти
ослеп,  и  сквозь разрывы в ливневой стене иногда мелькала блестящая спина
дежурного робота,  кружившего,  не  обращая внимания на  непогоду,  вокруг
корабля.  Экраны локаторов показывали,  что  вокруг все спокойно:  зеленые
точки и полосы улиц были неподвижны.
     Корона Аро поднялся на  мостик и  сел подальше от капитана,  чтобы не
задохнуться от табачного дыма.
     - Странная привычка,  - сказал он. - Попали бы вы на нашу планету лет
тысячу назад, вас бы сочли за колдуна и уничтожили.
     - У  нас  было тоже нечто подобное.  -  Загребин погасил сигарету.  -
Колумб, великий путешественник, привез табак из Америки. Некоторые думали,
что это колдовство... Что вы можете сказать о сегодняшнем дне?
     - Я им недоволен, - ответил корона Аро.
     Кудараускас, сидевший у локатора, покосился на корону, потом подумал,
что вмешиваться в разговор ему не следует, и снова повернулся к локатору.
     - Два фактора, не учтенных разведэкспедицией, меня очень смущают.
     - Я их назову за вас сам, - сказал Загребин. - Это погода и крысы.
     - Да,  погода и  крысы,  -  согласился корона Аро.  -  Я сейчас был у
Павлыша.  Он увеличил снимки.  Крысы всеядные,  и  я  не исключаю,  что их
много. Они как-то приспособились к радиации.
     Робот Гришка,  в  белом переднике,  принес поднос со  стаканами чая и
бисквитами.  Загребин подвинул один из стаканов Аро.  Кудараускас отставил
свой в сторону - пусть остынет.
     - Чай очень возбуждает, - заметил Аро. - Два-три глотка - и я уже всю
ночь не сплю.  Но это неважно.  Я  могу не спать несколько ночей без вреда
для себя. Как биолог я знаю, что чай мне пить не следует.
     - Посмотрите! - воскликнул Кудараускас.
     На  экране  локатора одна  из  зеленых  точек  сдвинулась с  места  и
медленно поползла по направлению к кораблю. Потом остановилась.
     - Где это? - спросил капитан.
     - Расстояние...  расстояние три  километра.  Размеры объекта примерно
десять квадратных метров.
     - Крышу  сорвало ветром,  -  уронил  корона Аро,  прихлебывая чай.  -
Крышу.
     - Правильно,  - сказал капитан. И добавил: - Поглядывай в тот сектор,
Зенонас.
     - Извините, Геннадий Сергеевич, - произнес вдруг Кудараускас. - Можно
я задам вопрос?
     - Почему так официально?
     - Вопрос серьезный. Имеем ли мы право вмешиваться в их жизнь?
     - Не понимаю,  -  ответил капитан,  но,  видно, все понял, потому что
вынул  из  пачки  новую  сигарету,  закурил,  забыв,  что  Аро,  возможно,
неприятен дым.
     - Я  слышал все аргументы в  пользу попытки оживить здешних людей.  С
научной точки зрения, очень интересная попытка. А нужна ли она?
     - Я удивлен,  -  сказал корона Аро. Хвост его неожиданно вздрогнул, и
коготь на конце хвоста три раза стукнул об пол.
     - В развитии каждой цивилизации,  -  продолжал Зенонас,  -  есть своя
логика,  своя целесообразность.  Изобретения,  которые становятся доступны
этой цивилизации, - одновременно испытание ее на прочность.
     Зенонас встал и подошел поближе  к  капитану  и  короне.  Он  говорил
медленно   и   внятно.  Человеку,  который  не  знал  Зенонаса,  могло  бы
показаться,  что этот худой некрасивый блондин холоден  и  равнодушен.  На
самом  деле  за  подчеркнутой  флегматичностью,  за внешней размеренностью
всего,  что делал и говорил Зенонас, скрывалась сумятица мыслей и чувств и
неуверенность в себе,  которая заставила Зенонаса три года поступать и три
года   подряд   проваливаться   на    труднейшем    конкурсе    факультета
астронавигации,  и  все-таки  поступить на четвертый год и стать лучшим из
молодых навигаторов Земли.
     - Могло так случиться,  -  развивал свою мысль Зенонас,  -  что мы на
Земле не справились бы с атомом. И мы тоже погибли бы, как и люди на Синей
планете.  Теперь вопрос: стоило бы нас тогда спасать, стоило бы возрождать
цивилизацию, которая, по сути дела, кончила жизнь самоубийством? Ведь если
она  убила  себя,  значит,  в  ее  структуре,  в  ее  судьбе был  какой-то
серьезный, скажем, генетический изъян, который предопределил ее гибель.
     Загребин не  любил  отвечать сразу на  сложные вопросы.  Он  в  таких
случаях тщательно составлял в  уме  ответ  или  решение,  проверял его  до
запятой и только потом говорил. Но говорил уже окончательно.
     Ответил корона Аро:
     - У  нас на  планете была биологическая война...  Сегодня мы  можем с
высоты  сотен  лет  смотреть на  нее  как  на  болезнь роста.  Не  как  на
генетическую болезнь -  как на  болезнь роста.  Тогда же она была страшной
трагедией.  И  может быть,  мы не пережили бы ее,  если бы к нам не пришла
помощь  сферид.   Их  диски  опустились  в   разгар  войн