о, я думаю, чтоб наши рабочие вне работы никогда и
ничем не напоминали прежнего, дореволюционного, эксплуатируемого
рабочего... Мне рассказывал отец про прежнее житье-бытье у хозяйчиков... У
рабочего раньше не было ни праздников, ни будней, а тянулась сплошная
тягучкэ серых, каторжных дней. Ни одежи, ни обужи, как тогда говорилось.
Отец у меня рабочий, все на своей жизни претерпел...
  Илона потихоньку дотронулась до его руки.
  - Михаил... Я не хотела вас обидеть. Что это вы наговорили?
  - Да так, разволновался. Вы, можно сказать, в самую главную струнку
ущипнули...-Он сдвинул кепку на затылок.-Мы к чему стремимся? На работе
рабочий-ну так на работе, с внешнего вида нечего спрашивать. А в
свободный день пусть он и вздохнет отдыхаючи, и приоденется чистенько,
принарядится, погуляет...
  Юноша оборвал сам свои слова. - Впрочем, что это я разговорился?.. Вам и
неинтересно...
  Илона протянула ему руку.
  - До свидания, Михаил...
  Тот задержал руку Илоны в своей и чуть пожал.
  - Как смешно, когда вы зовете меня Михаилом... Вы не русская?
  - Я долго воспитывалась за границей...
  - А отец ваш?
  - Он из обрусевших французов... Профессор Толье... Не слыхали?
  - Не слыхал... Толье? Нет. А меня вы зовите Мишуткой... Меня все так
зовут... И вы зовите...
  - Мишутка? - Илона засмеялась. - Но это уменьшительное от Михаил... И так
только медвежат зовут, правда?
  - И меня зовут, - сказал Мишутка. - Мама говорит, что я маленький был
похож на медвежонка. Это вы верно заметили...
  Илона высвободила руку из руки Мишутки.
  - Я не люблю когда мне так жмут руку. Мне больно.
  - Я больше не буду... Простите меня,-смутился Мишутка.
  -Не надо делать ничего такого в чем бы приходилось просить
прощения,-раздался сзади их тихий старческий голос.
  - Отец, - обернулась Илона.
  Сухой, гладко выбритый старик, в теплом пальто и в нансеновской пушистой
шапке, стоял, опираясь на трость, сзади калитки и равнодушно смотрел
поверх Мишутки в небо.
  - Профессор? - Мишутка вежливо, но с достоинством поклонился.
  Профессор на это не обратил внимания и сказал словно для себя, ни к кому
не обращаясь:
  - Надо идти домой. Завтрак остыл. Глафира сердится.
  Он опять посмотрел на небо. Солнце спешило закатываться за рощу. Над его
красноватым диском плыли тонкие слойки облачков. Мишутка тоже посмотрел на
них, как и профессор, и сказал:
  - Завтра будет ветер.
  - И понижение температуры, - добавил профессор. Илона... Простись с
кавалером, который, как медведь, ломает руки дамам, и иди домой.
  Он повернулся к даче и засвистал себе под нос.
  - Это ваш отец?-спросил было Мишутка Илону, но не дождался ответа, а
прислушался к насвистыванию удалявшегося профессора.
  В голове Мишутки пулей промчалось:
  "Черт возьми... Ведь этот мотив... Фа-ре-ля-си-ми... Мы с Оскаром
Карловичем слышали... В лаборатории..."
Илона пошла за отцом. Что ей сказал Мишутка на прощанье, он не помнил...
Он только снял кепку и несколько раз потер ладонью по вспотевшим волосам.
Потом сразу о чем-то догадался, обернулся к даче. Профессора с Илоной в
садике не было. Мишутка посмотрел на рощу, за которую пряталось зимнее
солнце. Сквозь переплет березок виднелись дальние строения завода с
пуговкой трубы. Мишутка осторожно вынул компас и посмотрел на него, потом
на трубу завода и хорошо чертыхнулся.
  - Как раз семьдесят четыре градуса. Есть, капитан.


                            ХIII. ГОЛУБОЙ СВЕТ

  Мишель пришел в себя и вспомнил все. Ему сделалось страшно.
  Он сделал движение подняться, но не мог: какие-то тугие кожаные петли
плотно и твердо держали его в лежачем положении.
  Вокруг были беспросветный мрак и непробудная тишина. Болела голова. Мишель
закрыл глаза, и вереницы воспоминаний пестрой лентой поползли через его
мозг.
  ...У тетушки Генриэтты лицо светился, как луна. Она сидит за буфетной
стойкой, широкая и строгая, будто языческий бог.
  - Два рагу и зелень...
  - Гарсон... Стаканчик абсента...
  Крайний столик у буфета. Черный господин за столиком. Требует бутылку
вина. Смотрит на Мишеля через круглые очки, шепчет:
  - Я знаю, о чем вы писали в Россию...
  Мишель вздрагивает, но потом овладевает собой.
  - Очень хорошо, что знаете.
  В очках отражаются язычки горящего на стене газа, качаются, подмигивают
голубоватыми искрами.
  - Все будет сделано. Приходите сегодня ночью...
  ... Прямо через двор на улицу. Мимо пьяных, мимо проституток, стаями
двигавшихся по панели, наискосок в переулок, слабо освещенный тусклыми
фонарями. Дом ј 19.
  Здесь Мишель остановился и закурил трубку, КАК было условлено с черным
господином.
  В переулке было сонно и безлюдно. Из подъезда напротив вышел человек в
легком пальто и в шляпе, перешел мостовую.
  - Мишель?
  - Да, это я, - приподнял кепку Мишель.
  С угла улицы в переулок завернул пофыркивающий грузный автомобиль и
затрубил в свою сирену мягко и музыкально.
  - Как раз кстати... - сказал человек в легком пальто, - Вы решились ехать,
Мишель?
  - Да, - ответил Мишель и шагнул к остановившемуся автомобилю.
  ... В каретке был еще кто-то. Это узнал Мишель, когда автомобиль помчался,
как сумасшедший. На каком-то странном ухабе автомобиль подпрыгнул, и
Мишель ткнулся в темноте вперед. Он ударился головой о грудь неизвестного,
сидевшего напротив, и крикнул:
  - Кто это?
  Но крепкие пружинистые руки хватают Мишеля за плечи, втискивают в
клеенчатый угол сиденья. На лицо накидывается мягкая тряпка. Мишель
раскрывает рот, набирает воздуху, чтобы крикнуть, но вдыхает сладковатый
запах, который струится от мягкой тряпки, вдыхает и не может крикнуть,
виски сжимаются раскаленными тисками, и Мишель теряет сознание...
  И теперь, лежа в полной темноте, связанный, лишенный возможности
пошевелиться, Мишель смутно припомнил эти отдельные моменты с того
времени, как он простился с тетушкой Генриэттой и вышел из харчевни
"Золотой павлин", предварительно заперев за собой кухонную дверь на ключ.
  Мишель раскрыл глаза, но ничего ие видел. Была тьма, как непроницаемое
черное сукно.
  "Я ослеп?" - впрыгнул в голову страшный вопрос. И уже не сжимаются виски
раскаленными тисками. Холодный пот выступил на всем теле Мишеля. И Мишель
закричал, изо всей силы, криком зверя:
  - Эй... эй!.. На noмощь. Помогите..
  Крик растаял, медленно перекатываясь в сгустившейся тьме. Мишель
насторожил свой слух. Ничего. Стало как будто еще тише после того, как
замер последний отзвук далекого эха. Но Мишель не сдался. Он крикнул:
  - Эй, вы?.. Я буду кричать до тех пор, пока не придут ко мне на помощь...
Или я издохну от собственного крика... Эй-эй!..
  Он иступленно кричал, закрывши глаза. И потом внезапно смолк, потому что
на ухо ему прошептали:
  - Тихо, Мишель.
  И тут он открыл глаза. Над собой он увидел темный потолок, высоко уходящий
в пространство тонкими стрелками сводов. Там вверху было похож? на далекое
беззвездное небо, но это не было небо. Легкий голубоватый свет шел
откуда-то снизу и с боков, но откуда именно этого не видел Мишель, потому
что лежал он на чем-то жестком, вроде стола, и не мог повернуть головы.
  Но свет уже ободрил его, и он собрался с силами, крикнул:
  - Какого черта привязали вы меня? Распутайте эти дурацкие ремни...
  Кто-то захохотал рядом с ухом Мишеля, тонко, хрипло, потом закашлялся.
  - Спите, пожалуйста...
  Мишель в ответ скрипнул зубами.
  - .Я не буду спать, не буду. Развяжите меня, если только вы понимаете
человеческую речь... У меня болит живот, понимаете вы, черт вас дери?
  Сверху прямо на липо Мишеля наплыло другое лицо, бритое, удлиненное, с
тонкими полураскрытыми губами.
  - Одну минуту, Мишель...
  - Развязывай.. Я не знаю тебя, кто ты... Но все равнко, будь хоть сам
сатана, я не боюсь тебя... Развязывай, или я заплюю твою бритую рожу...
  Мишель скрипел зубами и сделал движение ртом, приготовляясь плюнуть в
склоненное над ним лицо.
  Тонкие губы пошевелились. Лицо исчезло в голубой высоте. Мишель
почувствовал, что крепкие руки ловко распутывают стягивающие его петли, и
облегченно вздохнул.
  - Распутывай скорей... Я сейчас встану и первым долгом набью вам всем
морду... Всем, кто только тут найдется...
  - Скорей, Мишель.
  Мишель рванулся, но не тронулся с места: тело не слушалось того, что
приказывал мозг. Мишель слабо застонал и пошевелил глазами, кося ими
направо, сколько, было можно, до боли. Чья-то рука опять помогла ему и
повернула направо его голову.
  Мишель увидел человека, одетого в голубой халат, покроем похожий на
докторский. Человек насмешливо покусывал свои тонкие губы, потом
рассмеялся, и морщины складками поползли по его бритому лицу.
  - Не надо хвастать раньше времени, Мишель. Со стола, на котором вы сейчас
лежите, вы не тронетесь ни на один сантиметр, если я этого не хочу...
  - Где я?--слабо пробормотал Мишель.
  - Вы очень любопытны, мсье Мишель, - ответил человек. - Но я яа этот раз
удовлетворю ваше любопытство. Я и вы сейчас находимся в сгущенном эфире.
  Мишель поморщился:
  - Мы рискуем задохнуться, мсье... Не знаю, как вас дальше звать... Мы
задохнемся, мсье сатана... И, кроме того, я не люблю нюхать разные
пакости, вроде эфира, кокаина и прочей дряни.
  Человек усмехнулся:
  - Вы, мой друг, смешиваете две разных вещи. Я говорю не о том эфире,
который нюхают неврастеники и истерички и который продается в. аптеках, а
о мировом эфире, который наполняет все пространство вселенной и через
который действуют те силы, которые называют светом, теплом...
  - Я хочу идти домой...
  - К вашей любовнице Рьетте, именуемой также тетушкой Генриэттой? Вы хотите
идти в харчевню "Золотой павлин"?
  - Оказывается, что вы лучше меня знаете, где мой дом, мсье сатана... -
Мишель скрипнул при этом зубами.
  - Это невозможно, Мишель. Вашего дома не существует.
  - Что? Повтори, сатана...
  Человек подошел к Мишелю.
  - Вы спали ровно двенадцать суток с тех пор, как ушли из "Золотого
павлина". В ту ночь там произошли кой-какие события... Смотрите и
читайте...
  За спиной человека вспыхнуло большое круглое пятно, светящееся тонким
голубым узором. Человек отступил в сторону и исчез из поля зрения Мишеля.
Узор дрожал, голубоватые искры перебегали по невидимым ниточкам и
складывались в буквы, буквы строились в стройные колонны слов...
  Мишель прочитал:
  "Последние сведения об убийстве в харчевне "Золотой павлин". Хозяйка
Генриэтта Марго найдена зарезанной в своей постели. Любовник ее Мишель
Андрэ исчез, захватив сбережения увитой. Прислужница Жанна Кордэ показала,
что..."
  - Ложь!.. - заревел Мишель бешеным ревом. Невероятным усилием воли,
чувствуя, что голова его наливается раскал„нным свинцом безумия, Мишель
заставил себя пошевелиться, сжал кулаки, оперся локтями и сел.- Ложь!..
  Мишель дико ворочал головой и примеривал глазами расстояние, чтобы
броситься на бритого человека, который спокойно стоял в трех шагах от
стола, скрутивши на груди свои тонкие цепкие руки. Мишель огляделся кругом
не было видно ни стен, ни окон, ни дверей... Всюду вокруг было разлито
светящееся темно-голубое бесконечное пространство, по которому пробегали
редкие, дрожащие искорки. Чело.век стоял, не двигаясь. Поднял голову и
взглянул прямо в глаза Мишелю.
  - Тихо... Ни однвго движения. Вам нет выхода. Об убийстве вы знаете.
Подозревают вас. Вы не сможете доказать, что убили не вы. Поэтому
спокойствие. Я рад, что вы разволновались. Это мне и нужно. Я исполню то,
что вам было обещано: вы уедете к себе на родину.
  - Сатана...-сжал кулаки Мишель, но не мог сдвинуться с места. Острый
взгляд человека пригвоздил его, парализовал руки и ноги.
  - А сейчас, прошу вас, думайте. - Человек поднял кверху ладонь,-Смотрите
сюда и думайте... Вызывайтевоспоминания о своем детстве, прошу вас.
  - Я не хочу ни о чем думать, - застонал Мишель. - Ты убил Рьетту?
  - Все равно, как хотите... Тогда думайте об убитой Генриэтте...
  На ладони человека загорелась лучистая точка. Лучи как будто ожгли Мишеля,
и он подпрыгнул на столе.
  - Ага-а... - заревел он. - Ты убил Рьетту! Ты знаешь, что я написал письмо
начальнику советской химической промышленности, комиссару Глаголеву! Ты
знаешь, что я хочу вернуться в Россию! Ты знаешь, что я бы там рассказал о
том, как вы здесь жмете и душите таких, как я, как Пьер... Я бы там кричал
на улицах о вашей проклятой жизни... А ты боишься этого? Тебе приказали
убить меня и мою бедняжку Рьетту? Твои хозяева приказали-- меня мучить? Не
выпускать из Парижа? Будь ты проклят, буржуазный сатана...
  - Не сходите с ума раньше времени, Мишель, - строго сказал господин в
голубом докторском халате..- Смотрите на мою ладонь.
  Лучистая точка раздвоилась, как бы поплыла по воздуху и впилась в глаза
Мишеля.
  Мишель застыл. В зябкой тишине, от которой по спине Мишеля побежали
неприятные мурашки, мерно и отдаленно раздался звон колокола. Мишель
считал удары. Пробило одиннадцать раз, и какая-то странная музыка, вся
составленная из легких свистулек, налетела на Мишеля...
  Из голубоватой даля на него надвинулось круглое лицо тетушки Гвнриэтты,
улыбающееся и радостное... Нет, это не Рьетта, это кто-то другая...
Мама... Милая мама... Протягивает конфетку...
  - Возьми, Мишель...
  Видится угол маленького столика, покрытого старинной тарусиой скатертью,
лампа под абажуром, раскрытая книга... Окно, занавешенное тюлевой
занавеской. А за окном вой бури, и снег мягко плюхает в стекло ватными
хлопьями...
  - Думайте по-русски, Мишель... Не думайте по-французски...
  Бритый- господин сухо смотрит на Мишеля.
  - Мне нужно, чтобы вы думали по-русски... Вы русский эмигрант и думаете,
как бы вам вернуться на могилу вашей матери... Об этом думайте по-русски...
  Мишель почувствовал, что у него что-то затряслось в голове, как консервы в
запаянной банке, и слезы выступили на глазах.
  - Да, я-русский и хочу туда!.. На могилку... Да, да...
  Он без чувств свалился со стола, на котором сидел.


                             XIV. ДУНЯ РОГОВА

  Весна в эгом году принялась дружно. Солнечные теплые дни точно гнались
наперегонки. На заводском дворе сторож Трофим стоял у ворот в распахнутом
тулупе, утирал пот с лица, щурился на яркий солнечный свет и говорил
сидевшему на скамеечке Луке:
  - По такой погоде раздемши надо ходить...
  Лука поглядел на тень от заводского корпуса, которая скоро должна была
коснуться нефтепроводной трубы, протянутой от бака в кочегарку, и ответил
не Трофиму, а своим мыслям:
  - Полдни через десять минут будут...
  Трофим кивнул головой.
  - Мишутку дожидаешься? Сейчас загудит... А тебе что, не терпится?
  - Дело есть.- почти про себя промолвил Лука.
  - Так... Да у твоего сынишки и тут делов немало. Инженер заведующий его к
себе по отделу приблизил, Гэз прозывается, сурьезный гражданин... На
мастера выходит Мищутка, вот что... Сопливыш еще, по правде говоря, а
мастер...
  - Новые времена, Триша, новые люди... Мы им не пример. Да и чего с прежних
времен пример брать? Если бы нас-то так раньше учили, как теперь...-Лука
сделал движение рукой, как оратор, подняв кулак кверху. - Если б давали
рабочему смысл и втолковали понятие, что к чему и зачем, так мы бы с
тобой, Триша. далеко бы ушли... А, правду я говорю?
  - Еще б не правду, - вздохнул Трофим. - Вот они, молодые-то, вроде Мишутки
твоего, Дуняшки Роговой, Петьки Живца, они за теперешний порядок жизни
горло всякому недругу перегрызут, костьми лягут, а не сдадут...
  Зычный рев басистого заводского гудка будто с размаху ударил в теплый
весенний воздух. Голуби, гревшиеся на крыше корпуса, испуганной стаей
взмыли вверх, покружились и опустились на крылечко жилой казармы, около
которой хлопотливо клохтали куры.
  Из корпуса выбегали рабочие и работницы, на ходу надевая верхнюю одежду, а
то и просто в одних пиджаках, громко перекидываясь шуточками и
замечаниями. От корпуса поток людей разделялся на две речки: одна из
молодежи быстро катилась прямо через двор в столовую, а другая, из
пожилых, тянулась к калитке,-эти спешили на вольные квартиры в
призаводском поселке.
  Гудок кончился. Пар, вырывавшийся из громадного свистка, торчавшего над
кочегаркой, распластался и таял под блестящими лучами солнца, будто
комочек рыхлого снега в весенней воде, а басистый гул еще звучал и пышными
волками плыл над заводом.
  Лука приставил правую ладонь козырьком ко лбу и смотрел на крыльцо
корпуса. Мишутка вышел одним из последних, обвел глазами знакомую картину
заводского двора и увидел дожидающегося отца. Только что хотел
смальчишничать, прямо с верхней ступеньки спрыгнуть на сухое место,
перемахнувши через лужу и грязь, только приспособился к прыжку, а сзади
услыхал:
  - Вот сейчас хлопнешься носом, хорош будешь...
  Обернулся.
  - Дуня? Все насмешничаешь?
  Темные глаза Дуни вскинулись и блеснули.
  - А ты это чего серьезничаешь? Нос кверху задираешь, что скоро мастером
станешь, еще разряд прибавят? Тогда к тебе и не приступиться...
  - Оставь, Дуня... Чего насмешничаешь?
  Мишутка сделал умоляющее лицо, а Дуня расхохоталась:
  - У-У-У. какой сердитый... Смотри замуж не возьми, а то и хохотнуть не
дашь... Мы простенькие, в красных платочках ходим, не то что дачницы
образованные, которые разговоры разные разговаривают с такими вот, как
ты...
  Дуня соскочила с крыльца на землю и крикнула вперед к столовке, где стоял
молодой паренек и махал Дуне рукой:
  - Погоди, Живец... Я сейчас...- А потом тихо сказала Мишутке:-Иди, отец
дожидается... Может, что с дачи интересное принес?
  В один прыжок Мишутка очутился рядом с Дуней.
  -Ревнуешь? Я знаю, что ревнуешь... Но только то, что ты думаешь, это
неправда... Не так.
  Дуня встряхнула плечами, как птица расправляет крылья, чтобы лететь,
приподняла тонкие стрельчатые брови к красной каемочке платка:
  - Что ты меня улимониваешь? Меня не касается... - И опять крикнула
пареньку: - Петюшка!.. Жди!.. Сейчас!..
  Лицо Мишутки побледнело.
  - Если любишь... Если любила... - Он задыхался. Если... то пойдем сейчас
же к отцу, вместе пойдем. Слушай, что он хочет сказать мне. У меня от тебя
тайн нет. Ну?
  Дуня скривила губы.
  - Не нукай, не лошадь. Все равно не пойду... Да и чего это я с тобой тут
расстоялась, люди и то смотрят. -Темные глаза вспыхнули хитрецой. - Да и
Петька меня заждался...
  - Как знаешь. - Мишутка опустил голову и пошел к стоявшему посреди двора
отцу.
  - Что скажешь, тять? - спросил он Луку.
  Но тот не ответил, а смотрел на Мишутку. Мишутка повернулся узнать, куда
смотрит отец. Позади стояла Дуня и улыбалась.
  - Сам звал, вот я и иду за тобой.
  - Ну да...-Лицо его просветлело, и он поторопил отца. - Говори при ней,
все говори...
  Лука почесал бороду.
  - Такое дело... Барышня с дачи сама приходила, с Аннушкой толковала, меня
дождала и просила, чтоб ты к ней пришел... Ты там у них радиоприемник
поставил, все будто работал он хорошо, а сейчас испортился. Всенепременно
наказывала прийти. Вот я и говорю...
  - Только? - коротко спросил Мишутка.
  - Больше ничего, - ответил Лука.
  - Вечером бы сказал. Стоило из-за этого сюда переться...
  - Да что ж, сынок... - Лука опять почесал бороду.- Она барышня
обходительная, очень просила, чтобы поскорей... Почему не уважить?
  - Ладно, тять... - Мишутка посмотрел на Дуню и отца. - Сейчас не успею на
дачу, а после работьь схожу, сделаю, что просили...
  - Ну, я пошел... - Лука повернулся и двинулся к калитке.
  - А мы обедать поехали?-весело и громко сказал Мишутка Дуне, но сейчас же
замолчал: лицо Дуни сморщилось от какой-то внутренней боли, а в глазах
стояли слезы.
  - Ты нынче обещал со мной вечером... А сам к этой пойдешь? Все туда
отлыниваешь? Закручивает тебя профессорская дочка? Я все знаю, как ты у
ней чаи распиваешь, как разгуливаешь... Подлец ты...
  - Дуня, пойми... Я должен там быть... - крикнул Мишутка.
  Дуня бросилась от него бежать к столовке, где ждал ее паренек. Она
подбежала к нему и вдруг почти безумно сказала:
  - А вот подкараулю... А я вот подсмотрю..