Принесли
мальчишку в подобное учреждение. Умер, и ладно, тащи из палаты... А он
очухался, да как заорет благим матом. Соскочил, прибежал к служителю... А
там у служителя гости были будто, выпивали... Явился мальчишка, воет.
Гости от нрго... Шум, гам, паника... Прибежали, говорят, из корпуса, опять
в палату переправили...
  Tax не слушал. Он смотрел через оконное стекло на двор.
  Из ворот по вытоптанной тропиночке к аптеке шла старая слепая женщина, ее
вел за руку мальчонка-поводырь. Навстречу им из дверей аптеки выскочила
санитарка с корзинкой пузырьков. Старуха остановилась. Мальчонка снял
измятую клочкастую шапку и поклонился санитарке, попросил милостыню.
Санитарка левой рукой попридержала корзинку, а правой пошарила в кармане,
достала большой кусок сахару и сунула его в руку мальчонке. Что-то сказала
ему, потому что изо рта ее вырвались клубки морозного пара, и побежала к
корпусу.
  Мальчонка размашисто, по-деревенски перекрестился, надел шапку и дернул за
руку старуху, отрывисто и деловито, тоже по-деревенски. Так крестьяне
дергают клячу, застоявшуюся у водопоя.
  У ворот стоял дворник Антон, грозился метлой на мальчонку и кричал:
вероятно, гнал нищих со двора...
  Tax отступил от окна и провел рукой по внезапно вспотевшему лбу.
  - Несомненно... - прошептал он. Потом крикнул - Да ведь это был нищий!..
  Борис Глебыч переспросил:
  - Какой нищий?
  Tax глядел на Бориса, Глебыча, не видя его. Говорил вслух, отвечая своим
мыслям:
  - Егор. Картузов... Глиняная улица...
  - Батенька, - воскликнул изумленный Борис Глебыч, - проснитесь...
  Но Tax уже выбежал из мертвецкой.


                            VIII. ГОЛЫЙ ЧЕЛОВЕК

  Лука от неожиданности раскрыл рот и не мог сказать ни слова.
  Голый человек еще больше прижался к березе и, казалось, плакал... Лука
несколько раз зажмурил и разжмурил свои глаза, чтобы проверить себя, не
кажется ли это ему, не привидение ли? Но Лука в привидения не верил и
поэтому громко произнес первое попавшееся ему на язык слово:
  - Цыц!
  -- Добрый товарищ...-в ответ заговорил голый человек, задрожав еще
больше... И тут Лука понял, что перед ним действительно живое существо.
  - Батюшки... Да что же ты это на морозе нагишом!-воскликнул Лука.-Иди-ка
сюда, в горницу... Там поговоришь...
  Он помог человеку войти в сени. Отпер внутреннюю дверь и вошел в крошечную
кухоньку. Человек от изнеможения тут же повалился на пол.
  - Это ты, Лука?-раздался из следующей комнаты слабый голос Аннушки.
  - Я... да еще с гостем... - Лука схватил с кухонной полки большую глиняную
миску, выбежал в палисадник, набрал в миску только что выпавшего пушистого
снегу и вернулся. Человек лежал, закрывши глаза, шептал еле внятно:
  - Разотрите мне ноги и руки... Правую, правую, пожалуйста...
  Лука стал растирать человека снегом потом влил ему в рот хорошую порцию
водки.
  - Что это такое? - спрашивала несколько раз Луку Аннушка из-за
перегородки, слыша возню хлопотавшего мужа.
  - И сам не знаю... Сейчас разберем... - отвечал Лука, стараясь изо всех
сил растирать распластанного на полу человека.
  Правая рука человека закоченела, кулак был сжат и не разжимался. Лука
удвоил усилия... Наконец пальцы правой руки разомкнулись, и пачка
скомканных бумажных листков выпала к ногам наклонившегося Луки. Человек
раскрыл глаза.
  - Спасибо, - слабым голосом произнес он. - Дай-те мне во что-нибудь
одеться...
  Лука пошел в комнату достать человеку одежду. Пока он снимал с гвоздей,
вбитых в стену, старые штаны и рубаху, он вкратце рассказал Аннушке о
странном голом человеке.
  - Самовар ставь, самовар, - заторопила Луку Аннушка. - Гляди-ка, дело
какое... Как еще до смерти не замерз... Вот оказия...
  Лука вздувал у печки самовар. Человек дрожащими руками надевал на себя
штаны и рубаху, вздыхая и всхлипывая. Лука поднял с полу валявшийся комок
и подал человеку.
  - Документы-то возьми...
  Человек взял их плохо сгибавшимися пальцами, сунул в карман штанов и
кряхтя взлез на табуретку. Лука наставил трубу на самовар и принялся
разглядывать сидевшего человека. Седые волосы его были взлохмачены и
местами смерзлись. По грязному бритому лицу полосами текли струйки воды.
Мутные глаза тяжело двигались под нависшими отечными веками. Человек
дрожал и постукивал пятками об пол. Луке стало жалко человека.
  - Что, в озноб бросило? Надевай-ка мой тулупчик, он согреет... Да в
комнату пройди, ничего, там у меня хозяйка... А самовар сей минут поспеет.
Напьешься тепленького, спать уложу.
  - Спасибо.
  Человек надел тулупчик Луки и, нагнувшись, прошел из кухоньки в большую
комнату, где лежала Аннушка.
  - Да, что же это с вами случнлсь такое? - любопытно спросила она у
человека, который, однако, не сразу ответил на вопрос.
  Он упер свои мутные глаза на рупор радио, стоящий на столе. Тяжело
передвигая ноги, он подошел к радио поближе и потрогал рычажок, что-то
проворчал себе под нос, потом заговорил, отвечая на вопрос Аннушки.
  - На меня напали какие-то хулиганы... Затащили в поле, раздели догола,
бросили в снег... Только я, сейчас не знаю как, удостоверения спас. Зажал
их в кулак, так и спас... Застыл... Очнулся - один в поле. На ваш огонек
побрел... и вот...
  Человек присел к столу и стал рассматривать устройство стоявшего радио.
Лука прин„с кипящий самовар и стал заваривать чай.
  - Да ты чего на радио воззрился? Это мой сын Мишутка наорудовал. На
"Красном химике" помощником мастера...
  - Пей горячий. Bезет мне сегодня на нежданных гостей.
  - А неожиданные гости... вроде татарина? Как это говорится
по-райски?-подмигивая своими мутными глазами, сказал человек но потом
перевел разговор на другое. - На "Красном химике"? На том, что рядом?
  - Он самый... Да тебя-то как звать?
  Человек отхлебнул из чашки, будто ожегся и подул на кипяток.
  - Звать-то меня?.. Мировое... Иван Петрович... Сыром торгую...
  Лука налил еще две чашки чая.
  - Ну-ка, хозяйка, садись!- потом кивнул головой человеку.- Говоришь,
ограбили?
  - Ограбили... Только что получил из седьмого кооператива
неИ^^^^ДЙЧ^й^-Еи^е надо бы зайти, в слободке v вас oKO*t"t_4l
  - Грехи... - вздохнула Аннушка здесь не вывелись... Да и место глухое.
  - Автобус с лета пойдет, -отозвался Лука от чаепития .
  - А ваша фамилия - Зубов? - почти шепотом спросил его человек,
  - Зубов, Лука Василич... А что? - отозвался Лука, снова наливая чашки.
  Человек посмотрел на Луку, но не в глаза, а как-то выше, в лоб ему, словно
чего боялся.
  - Да я слышал о вашем сыне... Он учится в техникуме с моим сынишкой... У
меня тоже есть сын... Музыкой и радио увлекается. Так он говорил, что
вашего Мишутку все очень хвалят... Да и я сейчас вижу... Посмотрите, этот
радиоаппарат сделан мастерски... Я немного знаю толк в этих вещах...
  - А я-то не очень силен, - сознался Лука, - на меня Мишутка сердится, что
плохо смыслю в этих волнах, кристаллах да проволоках... Длинные да
короткие... волны эти самые... А вот тут у него штуковина вставлена, будто
что ни на есть крохотную волну я то поймает...
  Набухшие веки человека приподнялись над его мутными глазами и на секунду
вспыхнули. Лука поймал этот взгляд.
  - Хорош мальчик? А все-наука...
  - Я понимаю, понимаю...-закивал головой человек и, не отрываясь, смотрел
на радиоприбор Мишутки.
  Под окном залаяла собака.
  - Кого еще несет?- заглянул Лука в оконце. -Эка темь, ни зги не видать...
Пойти посмотреть... Может, Никита заявился?.. Да ведь уж ночь на дворе...
  Лука вышел в сени. Собака жалась у крылечка и лаяла в темноту. Он
посмотрел с крылечка в палисадник. Никого не было видно. Тогда Лука.
повернулся и взялся за скобу двери в кухню. Но дверь распахнулась сама. В
сенцы из кухни шагнул Иван Петрович.
  - Чего тебе? - выговорил Лука.
  Иван Петрович ничего не ответил и оттолкнул Луку в сторону. Лука вытянул
руку и схватил Ивана Петровича за голову. Иван Петрович спрыгнул с
крылечка и исчез в темноте.
  - Вот так черт, - поежился Лука и прислушался. Из домика его звал
встревоженный голос жены. Он вбежал в комнату. Аннушка сидела на постели и
показывала рукой вперед.
  - Где он?
  Лука развел локти.
  - Сумасшеяшнй... убежал...
  Аннушка торопливо говорила:
  - А он сейчас из Мишуткина радио какую-то катушку вывинтил, в карман
спрятал и за тобой следом...
  Тут она внезапно вскрикнула и с ужасом посмотрела на руку мужа. Лука
посмотрел тоже.
  У него в руках был мокрый лохматый парик.


                             IX. ГОЛОВНАЯ БОЛЬ

  Илона, закутавшись в расписную заграничную шаль, сидела у пылавшего камина
и задумчиво смотрела, как на поленьях от жара скручивалась сухая береста.
Потом белая березовая шелуха вспыхивала и в комнате по стенам начинали
бегать новые отсветы.
  Илона отложила недочитанную книгу и потянулась к стоявшему на круглом
столике звонку.
  Вошла. Глафира.
  - Ты звонила, Илоночка?
  - Да... Сколько времени?
  - Полчаса седьмого.
  - cпусти пвртьеры на окнах... Уже темно... У меня все время болят
голова... И кажется, что кто-то подглядывает в окна...
  Глафира задернула портьеру.
  - Ну, кто может подглядывать?.. Это твои фантазии, Илона,.. - Она стала
шевелить каминными щипцами прогоравшие поленья и повторила: - Сильные
фантазии, да.
  - Может быть, - слабо согласилась Илона. - Сядь, тетя Глафа, со мной...
Посиди... Снег идет?
  Глафира села в кресло напротив Илоны.
  - Сыплет понемногу... К ночи разыграется метель... Барометр идет на
понижение... Ах, эти русские метели... Один падающий снег, который
сдувается ветром, и свист... А помнишь, в Шварцвальде? Ветер играет
симфонию... Ущелья трубят... Жутко... А здесь от русских знаменитых
метелей мне только скучно и хочется опять домой...
  - Отца еще нет?-спросила будто самое себя Илона.
  - Он рано ушел в город... Вернется, как всегда, после полуночи...
  Илона, не отрываясь, смотрела на каминное пламя.
  - Как это странно... Я почти не вижу своего отца...
  Хотя живу в его доме... на этой русской даче... И эта головная боль,
непохожая ни на какую боль, ни с чем не сравнимая... Я как будто и вижу
отца, но словно во сне, в каком-то странном тумане, словно сквозь тонкую
пелену дыма... голубого, заволакивающего... - Она отвела лицо от огня и
взяла Глафиру за руку. - Тебе не кажется это странным?
  Глафира погладила тонкую руку Илоны.
  - Что же тут странного? В ту ночь, когда ты только что приехала, ты
перепугала нас с профессором... Закричала... Мы нашли тебя без чувств, в
обмороке... Профессор как раз вернулся... Он ухаживал за тобою, все время
просиживал около твоей постели, пока ты хворала. А теперь у него дела...
  - Ну какие же могут быть дела у отца?-в раздумьи опустила Илона голову. -
Впрочем, он зарабатывает деньги... Здесь большие средства отпускаются,
чтобы догнать нашу европейскую науку. У нас писали, что большевики на этот
затраченный капитал получат одних процентов в десять раз больше
заграничного. Отец бросил родину, политехникум... из-за денег? Или из-за
славы?
  - Дела профессора - его дела... - сухо заметила Глафира и отняла руку от
руки Илоны.
  - А я?.. - продолжала думать вслух Илона. - Я никак не могу выздороветь...
У меня все время болит голова... По телу разлита невероятная слабость...
Мне днем лень шевельнуться... О прогулке по воздуху я думаю с ужасом. Я
забываю иногда самые простые вещи... Не могу вспомнить, какое вчера было
число... Когда читаю, то не понимаю смысла фраз, которые читаю... Может
быть, я схожу с ума?
  Глафира жидко засмеялась:
  - Опять фантазии? Ты просто устала за время болезни... Профессор говорит,
что это скоро пройдет... И ты опять будешь бегать на лыжах, как бегала,
помнишь, в Шварцвальде... Будем верить профессору. Он очень знав ющий
человек... Недаром он в городе делает дела...
  - Какие? - горьким тоном спросила Илона.
  - Он, может быть, читает лекции, может быть, ведет работу по
специальности... Есть места... Одних университетов в городе три. Впрочем,
он раз сказал, что, может быть, его работа в городе скоро кончится... Его
контракт с большевиками кончается, и он может вернуться домой... А ты, я
думаю, скоро выздоровеешь...
  Поленья в камине прогорели и рассыпались блестящими угольями.
  Илона слабо улыбнулась.
  - Это тоже твои фантазии, тетя Глафа... Они тоже рассыпятся, как уголья в
камине... Мне кажется, что я стала другой... Прежнее никогда не
возвратится...
  Она замолчала и прислушалась. Из-за окон донесся отдаленный гудок.
  - Автомобиль? Отец?
  Она наклонилась к Глафире.
  - Нет, не профессор... Это автомобили на дороге, за полем... Сегодня на
соседнем заводе справляют какое-то торжество... Так это туда едут из
города гости... Ветром доносит гудки...
  - Гости... Торжество, - печально вздохнула Илона.-Неужели есть еще жизнь с
гостями, с балами, с торжественной музыкой? Я не верю этому... Все теперь
другое... Жизнь другая, я сама другая...-Она наклонилась к Тлафире. -
Слушай... Я боюсь подумать, что... Боюсь сказать... Но мне кажется, что
мой отец сейчас не тот, не прежний... Он тоже... другой.
  Глафира приподнялась.
  - У тебя, дитя, расстроены нервы... Смотри, восемь часов, и тебе пора
принимать лекарство...
  - Не шучу... -почти простонала Илона. - От этой кислой микстуры у меня еще
больше заболит голова... Нет, я просто лягу вот здесь на диване...
Постараюсь уснуть.
  Слабыми, неверными шагами Илона доплелась до дивана у стены и опустилась
на него. Глафира налила в ложку микстуры из зеленоватого аптечного
пузырька.
  - Прошу тебя, выпей... Ведь профессор разбранит меня, если ты не примешь
лекарства... Ну, будь паинькой, детка...
  Закрыв глаза, содрогаясь от отвращения, Илона проглотила невкусную кислую
смесь и скланила голову на подушку. Глафира прикрыла Илону шалью и
заправила ее Илоне за плечи поудобней. Заставила низкой ширмой камин,
чтобы свет оттуда не беспокоил Илону, и тихо вышла.
  Илона слышала, как в кухне заскрипела дверь и потом загремела посуда.
  "Это хозяйничает тетя Глафа", - подумала очень отчетливо Илона и плотней
сжала веки.
  Болит голова. Виски сжимаются раскаленными железными ладонями, а на темени
лежит странно холодная свинцовая доска. В ушах гудят автомобильные
гудки... Кажется Илоне, что перед ней дорога, по которой скачут
автомобили. Дорога все шире и шире, как бесконечное белое поле...
  И автомобили летят, кувыркаются и дудят, дудят... Илоне кажется, что она
встает и подходит к окну. Не отдергивая портьер, сквозь них, Илона остро и
ясно видит снежное широкое поле, заметенную дорогу и глазастые мчащиеся
автомобили, выскакивающие из пышного снежного простора. Падает снег.
Автомобили смешно, как игрушечные, вереницей крутятся по белой снеговой
скатерти.
  Железные ладони не сжимают висков. Свинцовый холод ползет с темени на
затылок, спускается на плечи. Холодно и неприятно, как от чужих мертвых
рук... Как тогда ночью...
  Илона открыла глаза, моментально проснувшись. В комнате бродил слабый свет
догорающих каминных огней.
  Кто это притаился за ширмой? Илона сползла с дивана и заглянула за ширму.
Там никого не было. Уголья в камине подернулись тонким пеплом. Илона
выпила из графина воды и отставила ширму. Опять легла на диван Под полом
шуршали мыши. В камине тонко позевывал ветер. Илона, прищуриваясь,
смотрела на отсвет камина и уснула.
  Из кабинета в комнату неслышно вошел высокий человек и посмотрел на спящую
девушку. В руках он держал большой ком одежды. Тихо, еле ступая на носках,
высокий человек прошел через комнату в кухню. Там послышался говор голосов.
  Илона осторожно подняла голову.
  "Отец? Как же я не заметила, что он вернулся и переоделся в своем
кабинете? Ведь я схитрила... Не спала..."
Она встала с дивана и шагнула к двери. В камине на двух угольках умирал
синеватый огонек. Илона подкралась по коридорчику и заглянула в кухню.
  Там Глафира растапливала печь. Высокий человек держал в руках старенький
тулупчик и говорил:
  - Сейчас же сжечь... Чтоб никакого намека...
  Илона бесшумно переступила порог и произнесла:
  - Отец...


                            X. "ЗОЛОТОЙ ПАВЛИН"

  Мадам Рисо потушила плиту, расставила оловянные тарелки на полках,
попрощалась с тетушкой Гсириэттой и ушла. Она была честная женщина и
спешила к своему мужу и детям.
  Тетушка Генриэтта смотрела, как Мишель запер дверь харчевни, выходящую на
улицу, сама потушила газ в зале и прошла через кухню в свою комнату. На
круглый стол она поставила железный кассовый ящик и стала пересчитывать
выручку. В кухне Жанна сняла свои деревянные башмаки, и слышно было, как
они стукнулись, упавши на каменный пол.
  - Ты уже ложишься, Жанна?-крикнула тетушка Генриэтта.
  - Да, мадам, - ответила Жанна. - Я только дожидаюсь, что мсье Мишель
.пройдет из зала к вам, и тогда я стану раздеваться.
  - Хорошо, - отозвалась тетушка Генриэтта довольным тоном. - Дверь на двор
ты заперла?
  - Как всегда, мадам.
  Мишель вошел в комнату и снял фартук. Тетушка Генриэтта оторвалась от
подсчитывания франков.
  - Ты заставил ставнями окна в зале, Мишель?
  - Восемь лет ты каждый вечер спрашиваешь одно и то же, - отозвался Мишель.
  - Тебе не надоело?
  С этими словами Мишель снял с крючка свою кепку и надел ее себе на голову.
Тетушка Генриэтта удивленно следила за его движениями.
  - Почему ты надел кепи, Мишель?
  - Потому что я ухожу, Рьетта.
  Тетушка Генриэтта вздрогнула и откинулась на спинку высокого старомодного
стула.
  - Уходишь?
  - Мишель усмехнулся.
  - Не беспокойся... Не навсегда ухожу... Сегодня ночью у меня небольшое
деловое свидание с тем посетителем, который сидел у крайнего столика... Да
ты сама обратила на него внимание... Новый посетитель, в больших очках...
  - Что это за ночные свидания, Мишель? Ты знаешь, я не люблю этого.
  - А ты ревнуешь? Пора бы пересдать... Но я не обманывал и не обманываю
тебя. Говорю жрьезно: у меня есть дело. Мне необходимо идти. Ты ложись и
жди меня. Я возьму ключ от кухонной двери и вернусь, не беспокоя Жанны...
Пусть спит, она утомилась за день.
  - Не ходи, Мишель, - сказала тетушка Генриэтта.
  В ответ Мишель сдвинул свои черные брови, и над переносицей у него
обозначилась глубокая жесткая складка.
  - Слушай, ты... Я понимаю тебя... Пойми ж и ты меня. Тринадцать, лет назад
ты приютила бездомного бродягу, русского, который не ужился среди своих ни
там, в России, ни здесь, в вашей Франции, среди белых эмигрантов. Ты
приютила его, дала ему кусок хлеба, предоставила ему угол, а потом... -
Мишель еще строже сдвинул брови, - а потом ты уступила ему и половину
своей вдовьей двуспальной кровати... Бродяга тот был-я... Спасибо... Все
это вышло очень хорошо, я благодарю тебя. Но я не забыл того, кем я был
раньше. А я был русским. Я не забыл тех мест- где родился. Не забыл того,
кто знал меня мальчишкой, не забыл того, кто оказался прав во всем... И
мне хочется опять побывать там, хоть одним глазком взглянуть... Рьетта!..
Я написал в Россию комиссару Глаголеву. Я просил его помочь мне достать
советскую визу. Я ждал ответа. А сегодня этот господин в очках... ты
знаешь, кто это? Это ваш французский жандарм, охранник, провокатор... Я
знаю... Их много трется среди нас на фабрике и около... Он сказал, что мое
письмо перехвачено парижской полицией, что меня он арестует, если я только
подумаю поехать на родину... Ты слышишь? Я иду. Я уговорился встретиться с
ним... Я поговорю; узнаю все... И если это - дурацкая шуточка или
шантаж... то я задушу этого мерзавца, рожей похожего на сатану... Ах,
Рьетта!.. Ты знаешь? Там, в России, новая жизнь... А мы, русские, так
устроены, что тянет вот, тянет туда... - Мишель виновато улыбнулся. -
Прости, Рьетта, жена моя, но что я могу поделать?
  Тетушка Генриэтта подошла к Мишелю и положила ему свою голову на плечо.
  - Я бы позволила каждому назвать меня старой дурой, если бы не поняла
тебя, Мишель. Только русский мог так относиться ко мне, как все эти годы
ты относился ко мне. Да-а... Грязная потаскуха, пьяница-баба, харчевница,
сжив