под управлением товарища Михаила Зубова,
исполнит несколько вещей в его же гармонизации...
  Последнее слово заглушилось шумом аплодисментов и восклицаниями. Рабочий
пошевелил губами, и Глаголев догадался, что это было произнесено имя
"Мишутка". Рупор замолчал. Очевидно, Мишутка занял дирижерское место и
поднял руку.
  Маленькая комнатка наполнилась звуками. Глаголев слушал. Оркестр играл
"Дубинушку". Мелодия оставалась нетронутой и лилась красивая и мощная. Но
талантливая рука гармонизатора Мишутки рассыпала по мелодии нежные
украшения, дала новые обороты. Это было подлинное искусство, крепкое,
новое. Глаголев почувствовал, как Мишуткина музыка захватила его сразу и
глубоко.
  Аннушка слушала, закрыв глаза. Рабочий стоял, смотрел в рупор и улыбался.
Музыка кончилась, из рупора летел громкий гул рукоплесканий, а рабочий все
еще стоял и смотрел. Потом серьезно сказал:
  - Вот это - да... Наш Мишутка... Аннушка... А?
  - Проводи, Лука, их... - показала Аннушка на Глаголева. - Ведь им надобно
на завод-то...
  - Поехали, - ответил Лука и стал надевать старенький тулупчик.
  Вьюга уже не мела. Небо вызвездилось. В воздухе было морозно и ясно.
  Лука вел Глаголева через поле по еле заметной заснеженной тропке.
  - Ты ведь эва куда загнул... Надо было у второго колодца свернуть, а ты
гаку дал... Сейчас мы к заводу подойдем, только с другой стороны... Да вот
еще история. Ворот там нету... А калитка заколочена. Вчерась и
заколотили... Она только с весны у нас действует до снегу... Ладно...
Покличем сторожа... А ты через забор полезешь...
  Глаголев думал о Мишутке. В ушах еще раздавалась полнозвучная музыка
"Дубинушки"... Сколько их, талантливых, молодых, таких Мишуток, таит в
себе рабочий класс... Самоуком и самотеком...
  Лука стучал руками в забор и кричал:
  - Трофим!.. Идол!.. Встречай гостя!.. Товарищ Глаголев прибил!.. Эй!..
  - Как же это... узнал меня? - спросил Глаголев.
  Лука улыбнулся:
  - Как не узнать... Мы своих вождей в лицо знаем. Кого видать доводилось, а
тебя... - Лука докончил тише: - Тебя по усам узнал... В календаре портрет
имеется... Похож. Да при Аннушке не сказал... Взволнуется, а у нее сердце
слабое. После скажу, кто такой ты... - Он опять застучал в забор. -
Трофим!.. Принимай!..
  За забором слышались голоса и шум.
  - Кажется, идут? - Глаголев протянул руку Луке.- А твоего Мишутку я
подтолкну, чтобы он дальше по науке шел...
  - Спасибо, - пожал Лука руку Глаголеву. - Лезь на забор. Дай-ка я тебя
подсажу... Так они лестницу прилаживают... Вот так...
  Глаголев взобрался на верх забора. Лука чуть придержал его за ногу.
  - Слышь!.. Ты очень-то за Мишутку не хлопочи. Пусть он сам... самотеком...
  За забором смеялись, кричали и хлопали в ладоши. Глаголев исчез,
спустившись по лестнице. Лука пошел по тропке домой. Он спешил к больной
Аннушке, которая осталась одна.
  Около калитки своего палисадника Лука поднял глаза и вздрогнул.
  Перед ним, прижавшись к березе, стоял и дрожал голый человек.


                              III. НОВАЯ ДАЧА

  Это был еще июль, жаркий и душный, когда к только что отремонтированной
даче, стоявшей на краю загородного поселка, подъехал извозчичий экипаж,
привезший два чемодана и молодую, скромно одетую девушку. В лучах
вечернего солнца ее красивое лицо отсвечивало фарфором, а выбившиеся
из-под шляпы непослушные черные волосы казались синими. Из двери на балкон
выглянула пожилая женщина, всплеснула руками, радостно вскрикнула:
  - Илона!.. Илона приехала!..
  Через секунду женщина в кухонном фартуке уже спешила с террасы к стоявшей
у калитки девушке.
  - Илона, мы ждали тебя не раньше среды, а ты приехала сегодня... Какая ты
выросла большая...
  - Тетка Глафира? А ты все такая же! Вечно варишь варенье и по ночам
подаешь отцу крепкий чай? Давай поцелуемся...- Чемоданы не тяжелые... Я их
донесу... Я сильная... В Штутгарте по легкой атлетике у меня второй
приз... Недурно?
  Илона расплатилась с извозчиком и легко приподняла чемоданы.
  - Ну, Глафа, показывай, куда мне идти... Мне отдельная комната? Ура!.. А
там пишут, что здесь каждому для жилья дается по маленькому квадратику...
Ах, это раньше? А теперь другое?
  Илона бросила чемоданы на пол террасы.
  - А где отец? Сидит, запершись, и даже не выходит встретить свою
единственную дочку?
  Глафира распахнула дверь в комнаты.
  - Профессор сейчас в городе... Он прибудет сюда поздно вечером... Может
быть, и утром... Он очень занят.
  Илона капризно надула яркие красные губы.
  - Он обещал меня встретить, а сам в городе?..
  - Профессор ждал твоей телеграммы, Илона...
  - Я не хотела тащиться из Кенигсберга поездом и разорилась на аэро... -
рассмеялась Илона и сняла шляпу. - Если отец вернется ночью, то ты, Глафа,
передай... Что я хочу, чтобы он пришел ко мне, если я буду спать.. Я
соскучилась...
  Глафира покачала головой.
  - Еще бы не соскучиться... Сколько лет без родных. Ученая стала, говорил
мне профессор. А у него тут дела, Илона. Постоянно в городе, только
ночевать иной раз сюда приезжает... А ты иди, отдохни с дороги. У меня
скоро и обед поспеет. А то погуляй. У нас тут хорошо... Воздух какой... И
спокойно, тихо... В городе-то духота... Профессор решил тут обосноваться,
в поселке... Скоро сюда автобусы будут ходить, прямо к даче...
  Илона осмотрелась. Невысокая загородка окружала дачу и садик. Прямо шла
дорога к роще, в которой скрывался дачный поселок. Вправо тянулась
бесконечная луговина, перерезанная небольшими овражками Вдали смутным
силуэтом вставал город.
  Дачка, очевидно, была приспособлена для зимнего жилья.
  Солидная изразцовая печь обещала греть в зимние морозы. Высокий камин, два
кресла, шкаф с посудой, две знакомые картины на стенах напомнили Илоне
детство и отца, всегда с трубкой во рту, голубоватый дым которой
заволакивал печальный взгляд серых затаенных глаз.
  Да, отец оплакивал свою молодую жену, которая умерла, подарив ему дочь
Илону... Илона помнит рукописные книги, старинные раскрытые грузные
фолианты, рабочий стол с микроскопом, а за ним отец... Оторвет глаз от
окуляра, посмотрит на дочь, погладит по голове эту маленькую синеволосую
девочку, вздохнет, скажет:
  - Илона... Иди к тетке Глафире... Спать тебе пора... Я приду к тебе,
поцелую... А мне пусть тетка чаю крепкого подаст...
  Илона подошла к книжному шкафу. Да, те же знакомые названия на корешках
толстых переплетов. Она прошлась по даче и заглянула в одну комнату:
узенькая походная кровать, тумбочка с лампой, раскрытый тортик английского
романа, шкура волка на полу и пара ночных мягких туфель. В другой комнате
с большим венецианским окном - письменный стол с обычными, небрежно
расставленными предметами и валяющимися книгами... На полке глобус и
начатая работа по выпиливанию. Лобзик висит рядом на гвоздике. В углу -
большой зеркальный шкаф, плотно стоящий на полу, словно вросший в него.
  - Это кабинет профессора,--тихо сказала Глафира за спиной Илоны. Илона
слегка вздрогнула.
  - Ты испугала меня... Где моя комната?
  - Наверху... Светелочка-чистая игрушка. И постелька новая... Голубое
одеяльце... Вся комната голубая... Любимый твой цвет. Пойди, полюбуйся...
  После осмотра Илона прошлась по роще. Седоволосый юноша в светлой куртке
сидел на пенечке и играл на самодельной свирели. Тонкие руки высвистывали
что-то похожее на птичье пение. Илона остановилась и прислушалась. Юноша
опустил свирель и поднял на Илому синие глаза.
  - Вам нравится?
  Илона качнула головой вниз.
  - Это какая-то птица... Не знаю... Иволга?.. Щегол? Но очень похоже...
  Юноша довольно улыбнулся.
  - Похоже? И даже очень? Это и требовалось доказать... Благодарю вас...
  В раще звонкий девячий голос раскатисто аукнул:
  - Ay.. Эй-эй!..
  Юноша легко вспрыгяул на пенек, вытянулся всем телом и взмахнул
свирелочкой.
  - Иду!.. Эй-эй!.
  Крепко отталкиваясь тугими носками, он убежал и скрылся за стволами
деревьев. Илона медленно пошла домой.
  От луговины поднимался блеклый туман. Новый месяц осторожно показал из-за
деревьев свои тонкие серебряные рога.
  В светелке наверху Илона быстро разделась и легла. Хотелось спать. Она
закрыла глаза и забылась. Уже совсем засыпая, она всомнила белые волосы и
синие глаза юноши, игравшего на смешной свистульке, и улыбнулась. Роща...
Золотые стволы берез... Звонкое ауканье... Из рощи выходит человек в серой
шинели... Ближе к Илоне... Отец? Он кладет ей руку на голову, но не
ласкает, как прежде а давит, больно, сильно...
  - Отец!
  Илона проснулась и, дрожа, осмотрелась вокруг. Тусклый свет проходил через
балконную дверь и бросал два холодных пятна на голубую стену. Цепкая
тишина окутывала Илоиу. Захотелось крикнуть. Молодая девушка спрыгнула с
постели и подошла к окну. Над бугристым краем луговины далеким смутным
миражом трепетали огоньки города. Деревья в палисаднике, спали.
  Илона прильнула горячим лбом к холодящему стеклу и посмотрела на крупную
зеленоватую звезду, вясеяшую в пустом небе. На нее она любила смотреть и
раньше, когда не спалось. Названия звезды Илона не знала, но вид этого
далекого мира всегда успокаивал ее. В светелке показалось душно. Под
потолком в темноте жалобно скулил одинокий комар. Илона захотела открыть
дверь и выйти на балкон. Она нащупала ключ и повернула его.
  В это время чужие холодные руки легли на ее плечи.
  Илона слабо вскрикнула.


                             IV. НА ТОРЖЕСТВЕ

  Глаголев кончил доклад и теперь смотрел на толпу, которая забила весь
клубный зал и возбужденно аплодировала. Глаголев был доволен своим
докладом.
  В нем заговорила старая кровь рабочего и массовика. Он сказал именно то,
что нужно было сказать, лишний раз подчеркнуть необходимость сплоченности
и единства, цементирующего рабочий класс в мощный гранит. Он сказал так, и
эти бурные аплодисменты, оживленные лица, клики и трепетания красных
платков - вот сейчас перед ним, значит, показывают, что он нашел верные
нотки, нащупал пульс, который бьется в жилах развертывающейся новой
полнокрввной жизни.
  Глаголев сошел е эстрады, сел рядом с директором завода и любопытным
взглядом посмотрел, как беловолосый юноша, стройный и ловкий, стал на
возвышении перед оркестром заводских домрачей и поднял уверенную
дирижерскую руку.
  - Подмастерье Михаил Зубов,- наклонился к уху Глаголева директор, чуть
кивнул на юнвшу и протянул Глаголеву узкий листок программы. Глагелева
неприятно покоробило слово "подмастерье". Он подранил директора.
  - Помощник мастера, вы хотите сказать?
  -Да, помощник... В отделении точной механики...Новое наше начинание...
Физические приборы и части к ним... Зубов - талантливый юноша... Но
фантазер...
  Глаголев хотел возразить директору, но не стал. Сказал тихо:
  - После концерта... Я хочу говорить с товарищем Зубовым...
  Сзади на Глаголева зашикали комсомолки.
  - Шшшш!.. Не мешайте слушать!..
  Глаголев подумал;
"Они правы... Не следует разговаривать во время музыки..." - и сделал знак
директору, который хотел продолжить беседу. Директор дернулся и обиженно
замолчал.
  Концерт кончился. В зале шумно раздвигали по сторонам стулья и скамейки.
Молодежь готовилась танцевать. На эстраду взбирался красноармейский
оркестр с блестящими тяжелыми трубами. Директор пригласил Глаголева:
  - Ко мне в кабинет... Чаю откушать... Прошу...
  Глаголев склонил голову вбок. Это у него за последние годы образовалась
такая привычка, наклонять голову. На всех руководящих постах, куда его
ставила революция, он всегда сам принимал посетителей, которые обращались
к нему. Он считал личный пример очень важным делом
И никогда не передоверял этого секретарю Николаше. Слушал посетителей
наклоном головы вбок, на правую сторону, Может быть, это давала себя знать
старая контузия в левую сторвну головы во время комиссарства на фронте
гражданской войны. А потом и здоровье поправилось, а Глаголев вообще,
когда слушает кого, то всегда наклоняет голову особым своим наклоном,
внимательным и чутким.
  - Спасибо, товарищ,- мягко поблагодарил Глаголев. Только раньше вы мне
Мишутку представьте...
  Глаголев сказал именно "Мишутку". Ему вспомнилось недавнее знакомство с
Лукой и то, как тот ласково зовет сына. Глаголев чуть улыбнулся самому
себе и повторил раскрывшему глаза директору:
  - Да, Мишутку... Зубова. Он такой молодой...
  Огляделся.
  - А где же у вас рабочие пируют? Самое ихнее веселье?
  Глаголева и начальство обступила толпа заводских.
  - К нам сперва, товарищ Глаголев... к нам...
  - Бери его... Айда в буфет..
  Заводские оттерли директора и повели Глаголева. Работницы весело захлопали
в ладоши.
  - Милости просим...
  Старые рабочие солидно покрикивали на ребят помоложе:
  - Сторонись!
  Один, в чистом пиджаке, шел рядом с Глаголевым и говорил ему:
  - Откушай с нами. Хоть присядь да пригубь... У нас в буфете столы
понаставлены, складчинка махонькая... Мы тебя звать думали, а товарищ
директор передупредил нас, с чаем-то своим... Хорошо, что уважишь...
  Глаголев почувствовал, что действительно хорошо, если он уважит рабочую
складчину. Вдоль буфетной комнаты были поставлены длинные столы, на
которых лежали нехитрые яства: колбаса, сыр, жареная баранина, огурцы,
картофельные салаты и корзиночки с хлебом. БУТЫЛКИ с пивом и дешевым вином
придавали столам праздничный вид. Глаголев подошел к краю среднего стола.
Ему подвинули стул.
  - Спасибо, товарищи,- просто сказал Глаголев.- Сядем, поговорим...
  Опять гром аплодисментов и довольный смех присутствующих взметнулся под
ярким светом висячих ламп. Поднялась возня, которая бывает, когда много
народу сразу усаживается за столы. Глаголев смотрел на приготовленное
угощение и на рабочих, которые уселись, но не дотрагивались до еды. Сзади
сидящих сплошной стекой стояли те, кому не хватало места.
  - Да ты откушай, - подтолкнул под локоть Глаголева пожилой рабочий, тот, в
чистом пиджаке, который шел сюда с ним рядом. - С рюмочкой поздравь... Они
с тебя начало полагают.
  - Знаю, товарищ,- опять просто ответил Глаголев и поднял руку.
  Стоя и опираясь о край стола, он заговорил, не докладчиком, а беседовал с
такими же рабочими, каким был сам и каким не переставал себя чувствовать А
когда окончил и поднес к губам рюмку, то уже все кругом кричали так
радостно и так хорошо. Старый рабочий крепко обнял Глаголева за плечи, и
они троекратно расцеловались. Хохотали и весело гомонили. Кто-то шутил:
  - Чего он со стариками-то? У нас и помоложе есть...
  На середину в просвет между столов вытолкнули молоденькую работницу.
  - Дуня!.. Товарищ Рогова!.. Ну-ка!.
  Опять захлопали в ладоши.
  - Не стесняйся... Запевай.. А мы подтянем...
  Работница посмотрела на Глаголева, словно разрешения попросила, и запела в
притихшей комнате:
  Травушка-муравушка, лазоревый цветок...
  Громадным хором присоединились зычные заводские голоса, и хороводная песня
поплыла по всему клубу. Потом веселая, сразу наперерез хороводной:
  Эх, тень-петень выше города плетень...
  Пели с присвистом, ухарски, но стройно и красиво. Беловолосый дирижер
стоял с группой молодежи и жадно смотрел на певунью-работницу. Глаголев
понял выражение его влюбленных синих глаз. Потихоньку поманил его к себе
когда все с пением и криками пошли танцевать в зал.
  - Товарищ Зубов? - спросил беловолосого Глаголев.
  Синие глаза сверкнули смехом и задором:
  - Да... Только меня здесь все Мишуткой зовут... К вашим услугам, товарищ
начальник...
  - Я познакомился с вашим... с твоим отцом, Мишутка. Слышал по радио
оркестр... Это твоя гармонизация "Дубинушки"?
  Мишутка неожиданно скромно опустил глаза.
  - Это ерунда... У меня лучше есть... Пролетарскую симфонию для дома
сочинил... Сколько ребята разобрать нe могут. Говорят, что очень густо
ноты пишу и диезов много... А переписать некому...
  - Ты учишься музыке?
  - В техникуме вашего имени, товарищ, начальник.
  Глаголеву стало немножко совестно, что он ни разу не додумался навестить
музыкальный техникум, носящий его имя.
  - На каком курсе?
  - У нас нет курсов, товарищ начальник... А я только во вторую группу с
этого сентября перешел... Дел много. С утра на завод, потом в группу, да
еще в радиокружке... Прямо разорваться... Суток мало.
  -Я рад познакомиться с тобой, товарищ Мишутка.Глаголей пожал молодую
твердую ладонь Мишутки. - Иди в залу веселиться... Там тебя дожидаются, -
он шутливо подмигнул Мишутке, который покраснел и поклонился.
  Директор вырос перед Глаголевым.
  - - Автомобиль ваш, товарищ Глаголев, сейчас исправлен и доставлен к нам,
стоит в гараже... Шофер отогревается...
  - Хорошо. - улыбнулся Глаголев, потому что живо представил себе, как
"отогревается" Никеев.
  Директор не переставал расшаркиваться и делал рукой пригласительные жесты,
все время говоря. Глаголев понял несколько слов:
  - А теперь к нам... Администрация вверенного мне завода просит вас не
отказать...
  Из залы неслись оглушающие звуки трубящего оркестра и топот танцующих.
Глаголев поднимался по широкой лестнице и слушал директора.
  - Вот сюда... Прошу... В этот кабинет...
  Через распахнутую дверь лился раздражающий яркий свет люстр. Нарядная
толпа гостей и администрации теснилась, чтобы пропустить Глаголева к
белоснежному праздничному стрлу. Опять раздались аплодисменты. Глаголев
облегченно вздохнул, когда они кончились.
  Он хотел спросить о чем-то директора, но директор в это время озабоченно
слушал торопливый доклад молодого инженера, который, видимо, прямо с
дежурства только что пришел с работы и чувствовал себя неловко среди
блестящего общества..
  -Что это такое?-посмотрел Глаголев на инженера в фланелевой рабочей
куртке. Бритое лицо инженера было возбуждено и озабочено.
  На минуту все притихло. Но директор оторвался от инженера. Инженер
поспешно вышел. Директор хлопнул в ладоши.
  - Товарищи!.. Граждане!.. Будьте как дома... Вы у нас в гостях... Прошу!
  Заиграла музыка салонного оркестрика, спрятанного где-то в углу. Наверху
топали танцующие в зале. Директор подвинул севшему Глаголеву стакан с чаем
и незаметно прошевелил губами:.
  - Инженер Гэз сейчас донес мне, что...


                             V. НЕОЖИДАННОСТЬ

  Tax стоял около распределительного щита в рентгеновском кабинете городской
больницы и горячо говорил главному врачу:
  - Непостижимая штука... Чертовщина... Две недели назад у меня отсюда
крадут два миллиамперметра... Останавливается вся работа рентгена...
Угрозыск ищет без результата... Превосходно? А вчера вечером я вхвжу сюда
и вижу: пропавшие два миллиамперметра, извольте, довольно аккуратно
ввернуты в соответственные места. Не верю глазам... Включаю ток, чтобы
рассмотреть их при свете... Трах! Реостаты перегорают, предохранители
тоже, все к черту... И самое главное... Амперметры - не т е... Это черт
знает какие... Одним словом, не мои, не наши... Рентген испорчен... Чьи
это симпатичные шуточки, хотел бы я знать!
  - Я тоже хотел бы, - отозвался главный врач и погладил свою пушистую
бороду. - Все это очень неприятно. В здравотделе косо смотрят на эту
историю... Говорят: слаб надзор...
  - Черт с надзором!.. Не можем же мы по часовому ставить у каждого
казенного больничного предмета... Если это свой вор, то от него не
убережешься... Впрочем, я не думаю, что это свой...
  - Не ручайтесь, Tax, ни за кого... Лучше скажите... Наладить рентген можно?
  Tax перестал волноваться и вслух подумал:
  - Сразу этого не скажешь... Я только что сдал дежурство... Устал, как
собака... Всю ночь не давали спать... Везли и везли больных. Один эаворот
кишок оперировали в три утра с Николаем Ивановичем, спасибо, он рядом в
клинике дежурил... Старика принесли, скоропостижно умершего... Ожоги...
Два перелома конечностей... Опять песком тротуары не посыпают... Калечится
народ.
  Главный врач собрался уходить.
  - Все-таки сметку мне нельзя ли поскорей? Я пошлю бумажку, успокою
здравотдeльцев... А то там запорют горячку...
  Главный врач ушел. Tax походил по кабинету и вскрикнул: