шая со свету идиота-мужа... Вот что я для улицы... Знаю, знаю...
  - Рьетта, - тихо првизнес Мишель.
  - Ты уедешь от меня? Не езди... Там большевики отрубят тебе голову...
  Мишель засмеялся.
  - Какая ты глупая... Ну, я пойду... Узнаю новости и скоро вернусь...
  Мишель прошел в кухню. Тетушка Генриэтта крикнула:
  - Жанна... Спи. Мсье Мишель уходит по делу и бер„т с собою ключ. Он скоро
вернется. Я лягу. Завтра разбуди нас пораньше, мне надо идти на базар...
  - Хорошо, мадам, - раздался в ответ сонный голос Жанны.
  Ключ со звоном повернулся в замке, - это запер дверь ушедший Мишель.
Тетушка Генриэтта сияла фальшивую наколку с головы и повязала ночной
чепед. Заглянула в зеркало, стоявшее на комоде.
  - Еще не старуха... Еще только сорок-с небольшим...
  Она разделась и легла на широкую взбитую деревянную кровать. Стала думать
и вспоминать. Детство, смутная картина нищеты и голода, потом панель,
пьяная жизнь проститутки, с внезапными взлетами на случайные деньги
случайных содержателей, и опять провалы и безысходность, когда хотелось
бросоться с моста в ржавые воды глубокой Сены, Но страх смерти удерживал.
И опять-панель, пятифранковые знакомства, ночевки по номерам
подозрительных отелей. Знакомство с хозяином харчевни "Золотой павлин",
замужество, к великому удивлению всей улицы, калейдоскоп быстро
сменяющихся воспоминаний, вдовство и этот Мишель, несчастный русский,
выметенный с родины штормом революции.
  Тетушка Генриэтта закрыла глаза и захрапела.
  Жанна прислушалась. В комнате храпела хозяйка. Крысы возились у помойного
ведра. В дверь снаружи вложили ключ и повернули. Дверь слабо скрипнула.
  - Мсье Мишель, это вы? - спросила Жанна.
  - Спи, пожалуйста.
  Вошедший запер дверь и ощупью прошел в комнату тетушки Генриэтты. Жанна
отвернулась от стенки, чтоб не слышать храп хозяйки, который мешал ей
спать. Она закрыла себе ухо маленькой подушкой.
  - Кто здесь?
  Жанна отвернулась от стенки и сбросила с себя подушку.
  На краю кровати сидела темная фигура и в темноте ловила руки Жанны.
  - Спи, пожалуйста...
  - Мсье Мишель, что вы делаете? Мадам услышит...
  Ради бога...
  Пьяные губы пахнущие табаком и абсентом, впились в грудь Жанны. Сильные
руки крепко обняли ее, сдавили. Жанна застонала:
  - Мсье Мишель... Вы с ума сошли... Я закричу...
  Жанна высвободила руку и хотела вцепиться в кудрявые волосы Мишеля, но
рука ее натолкнулась на лысый череп старика.
  Это был не Мишель.
  Жанна замерла от ужаса. В темноте раздался тонкий смешок, смешанный с
кашлем.
  - Спи, пожалуйста... Это я пошутил...
  Темная фигура беззвучно отплыла к двери. Замок со звоном щелкнул. Жанна
боялась пошевелиться. Сколько она так лежала, она не помнит. Крысы бегали
по каменному полу кухни и радостно повизгивали. Туманный отблеск зари
прополз через окно и разогнал крыс. Жанна пришла в себя и спрыгнула с
кровати.
  - Мадам! - крикнула она.
  Ей никто не ответил. Жанна зажгла спичку и вбежала в комнату хозяйки.
Тетушка Генриэтта лежала поперек своей двуспальной кровати мертвая, с
перерезанным горлом.


                         XI. ОТДЕЛ ТОЧНОЙ МЕХАНИКИ

  Инженер Гэз посмотрел на часы. Было за полночь. Маленькая настольная лампа
освещала середину письменного стола, за которым сидел Гэз. Он наклонился
над большой развернутой картой мира и еще раз нахмурился. Потом откинулся
назад и стал раскуривать потухшую трубку. Жадно вдохнул горячий дым и
выпустил его к потолку ловкими сизыми колечками. Курение трубки всегда
успокаивало Гэза и позволяло ему сосредоточиться на интересующем его
вопросе.
  Небольшой кабинет, примыкавший к лаборатории отдела точной механики, был
обставлен скупо, почти бедно. В углу стоял кожаный диван, на котором
обычно спал Гэз. Не в пример прочим заводским инженерам, Гэз не особенно
заботился о том, чтобы обзавестись собственной квартиркой и дешевым уютом.
Прямо из пекла гражданской войны Гэз попал во вновь открываемый при заводе
"Красный химик" отдел, сразу как-то врос в завод, сроднился с отделом,
вновь почувствовал себя хорошо среди станков аппаратов, послушных его
мысли и воле.
  Жизнь шла. Хозяйство страны возрождалось. Страна, как громадная губка,
впитывала в себя товары, машины, плуги, тракторы, физические научные
приборы, бесконечное количество предметов и не могла насытиться.
  Гэзу некогда было выйти из своего отдела хоть раз на свежий воздух.
Прогулку он делал себе так: из своего кабинета выйдет в лабораторию,
предварительно открыв в окне большую форточку ровно на 12 минут, потом
вернется в кабинет, захлопнет форточку и лежит :яа диване, вдыхая
освеженный воздух. В остальное время Гэз- это бритый молодой человек в
рабочей фланелевой, куртке, с трубкой во рту.
  Таков Гэз.
  В дверь кабинета раздался осторожный стук.
  - Да... Войдите... - негромко сказал Гэзи повернулся к двери.
  Через порог мягко и осторожно перешагнул Мишутка.
  - Это я... Как приказали, Оскар Карлович.
  Часы над диваном тихо звякнули один раз.
  -Вы аккуратны, Михаил Лукич. Ровно полчаса первого. Я рад вашей
аккуратности. - Гэз положил докуренную трубку на край стола и добавил: -
Заприте дверь на ключ. Садитесь. Только сначала вытрите ноги о коврик. В
корпусе никого?
  Мишутка вытер ноги о коврик у двери, повесил свою теплую куртку и кепку на
вешалку, пригладил волосы и подошел к столу.
  - Я сделал все так, как вы приказали мне. Трофим ходит сейчас вокруг
корпуса с винтовкой, сторожит. Отец сторожит у складов. В мастерской
нашего отдела все в порядке. Я эаглянул во все уголки. Никого, кроме нас с
вами, в корпусе нет.
  - Вы еще не сели, Михаил Лукич? Садитесь и слушайте.
  Мишутка сел и посмотрел прямо в лицо Гэза.
  - Мне нужен человек. Такой, как вы, - начал Гэз. Мишутка насупился.
  - Я не понимаю вас, Оскар Карлович.
  Гэз перегнулся через стол к Мишутке.
  -Сейчас поймете. Вы знаете, что я - инженер Гэз, беспартийный, работаю в
качестве заведующего отделом точной механики этого завода?
  Мишутка кивнул головой. Гэз еще ближе перегнулся через стол.
  - Я работал, работаю и буду работать честно для Советской Республики,
которая стала мне второй родиной. А вы, молодой комсомолец, хороший
работник, я к вам пригляделся и могу вам доверить кое-что... - Гэз чуть
прищурил глаза, и это у него вышло похожим на улыбку. - Вы уже
насторожились, Михаил Лукич?
  Мишутка не мог сдержать свое волнение и пригладил волосы, которые будто
мешали ему. Гэз заметил это.
  - Вы волнуетесь? И вы правы. Впрочем, виноват я. Я не умею стройно и
красиво говорить. Я могу распутать труднейшую математическую задачу,
изложить ее в точнейших формулах... Но говорить... Я никогда не
подозревал, что это такая трудная штука...
  - А вы, Оскар Карлович, просто говорите, - сказал Мишутка. - Напрямик
говорите... По-товарищески... Я уж пойму...
  - Хорошо, постараюсь...
  Гэз взял трубку со стола и молча набил ее тугим заграничным табаком.
Старательно раскурил ее и пахнул душистым дымом.
  - Хорошо. Кратко и прямо к делу. Вы мне нужны как помощник и как
свидетель. Внимание. С половины лета этого года (а сейчас у нас декабрь),
работая над экранами для приема коротких радиоволн, заказ ј 957, вы его
знаете... я случайно наткнулся на одно явление. Почти каждую ночь вогнутый
экран, наша заводская модель Д7, в точно определенный по хронометру момент
начинает принимать сигналы на короткой волне, идущей в одном направлении с
юго-запада на северо-восток. Этим сигналам отвечает пункт в
противоположном направлении. Затем следует перерыв десять-пятнадцать
минут. Экраны не улавливают в этот промежуток времени ничего. А дальше
идет музыкальная тарабарщина...
  - Музыкальная? - переспросил Мишутка и обеими руками погладил себе голову.
  - Да,-выдохнул с дымом Гэз.-Поэтому Я и пригласил вас сегодня. Вы
понимаете в музыке больше, чем я, и вы-наш, заводской...
  - Я понимаю, Оскар Карлович.
  Глаза у Мишутки заблестели. Гэз сдвинул брови.
  - Я сам так думал сначала, но все это не так просто. Нам надо кое-что
припомнить. В конце октября у меня из лаборатории были похищены два
миллиамперметра, которые служили мне при работах над экранами. Без них у
меня вся работа стала. А в ту ночь, когда у нас на заводе было юбилейное
торжество, я нахожу их у себя вот на этом письменном столе... Меня это
поразило и... взбесило. Я как был, вот в этой куртке, пошел к директору,
нашел его в клубе и доложил об этом чудесном возвращении... Потом я узнал
от вас, что произошло в ту ночь в доме вашего отца, и не знаю, но кажется
мне, что связь тут во всем этом есть...
  Часы приглушенно пробили час. Гэз привстал с кресла.
  - У нас с вами мало времени. Подойдите сюда и посмотрите на карту.
  Мишутка обошел вокруг стола в встал рядом с Гэзом. Гэз отодвинулся немного
в сторону и качал говорить:
  - Возьмите линейку и транспортир. Смотрите на карту. Вы знаете, что всякие
электромагнитные волны, будь то электрические, тепловые, световые,
распространяются от источника своего возникновения во все стороны,
шарообразно... Волны, которые принял и уловил я, идут в одном направлении.
Я точно определил направление потока этих волн. Глядите на карту. Это
развернутая карта земли. Вот Европа. Вот европейская часть нашего
Советского Союза. Вот наш город. Если провести через наш город, эту
небольшую точку, как и вообще через всякую точку на земном шаре, линию,
соединяющую полюсы земли, северный и южный, то эта линия есть...
  - Меридиан данного пункта.-договорил Мишутка.
  - Вы не забыли географии, - отозвался Гэз и продолжал: - Поток
интересующих нас волн несется по направлению, пересекающему меридиан нашей
лаборатории, а на карте - нашего-города (это несущественно) по
определенным углам с северо-востока... Отсчитайте по транспортиру 74
градуса и ведите прямую линию на юго-запад... Куда она. идет?
  Мишутка отсчитал угол в 74 градуса и приложил к карте линейку, посмотрел,
сказал:
  - Линия проходит... через Витебск, Минск, немного севернее Варшавы, почти
мимо Лейпцига, через Париж...
  - Превосходно... - Гэз вынул трубку изо рта и ткнул ею в место карты, где
был обозначен Париж.-Вот... довольно. Далее линия пойд„т через французский
город Нант, пересечет Бискайский залив, коснется мыса Upeгаль на севере
Испании и так далее. Она может быть продолжена через Атлантический океан
вплоть до Северной Америки, которую перережет через Флоридский полуостров
и затеряется в пустынных плоскогориях Мексики... Но это неважно. Важен
Париж.
  - Почему Париж? - недоумевающе спросил .Мишутка.
  - У меня к этому есть крошечное основание, которое может показаться
смешным, но я думаю, что я прав, сосредоточивая внимание именно на Париже
или пункте вблизи его. Это вопрос только более точного вычисления, не
больше. Дело в том, что земля вращается вокруг своей оси с запада на
восток, как шашлык на вертеле, последовательно подставляя солнечным лучам
в течение суток все точки поверхности. Так. Для всех точек, расположенных
на одном меридиане, время будет точно одно и то же, один и тот же час
суток. Когда в Москве по солнцу полдень, то полдень и в Кимрах, и в
Кашине, и в Дмитрове, в Туле, в Ливнах в Старом Осколе и так далее. В
местах к востоку от этого меридиана время в этот момент уже перешло за
полдень и тем дальше перешло, чем само место расположено дальше к востоку.
На запад же - наоборот. Когда в Москве полдень, то, считая к западу, в
Ленинграде будет еще только 11 часов 30 минут 56 секунд утра, в Варшаве -
10 часов 53 минуты 48 секунд, в Берлине - 10 часов 22 минуты 56 секунд, а
в Париже - 9 часов 39 минут 4 секунды утра. Иными словами, парижское время
запаздывает по отношению к нашему на 2 часа 20 минут 54 секунды. Сигналы
начинаются, по моему хронометру, сверенному с полуночным сигналом времени,
который дается по радио с Эйфелевой башни, точно в 1 час 20 минут 54
секунды пополуночи. Спрашивается, какому парижскому времени соответствует
это наше время?
  - Одиннадцати часам вечера, -без запинки ответил Мишутка.
  - Совершенно верно. Одиннадцать часов вечера по парижскому времени-это
условленный момент для посылки коротких направленных волн, которые я
поймал и которые нас интересуют. Теперь идемте в лабораторию. Нам остается
ровно четыре минуты на настройку приемника.
  В лаборатории Гэз зажег свет. На столе посередине лаборатории стоял
блестящий металлический вогнутый экран; укрепленный на вращающемся плоском
диске, позволяющем отсчитывать углы поворота. Такой же экран стоял рядом,
но вогнутостью был повернут в противоположную сторону. Система проводов
шла от экранов, соединяясь с усилителями. Телефонные трубки лежали рядом.
Гэз указал Мишутке на диск внизу экоана.
  - 74 градуса на юго-запад по компасу. Направление Париж. На вогнутый экран
в таком положении-самая лучшая слышимость. Берите телефонную трубку, я
беру тоже...
  Гэз приложил телефон к уху и взглянул на хронометр.
  - Ровно час двадцать минут ночи... Четыре секунды... Раз...
  Мишутка приник к своей телефонной трубке.
  - Два... Три... Четыре...
  В телефонной трубке отдаленно зазвучало. Гэз мотнул Мишутке головой.
  - Слышите? На небывало короткой волне...
  Мишутка слушал сначала серьезно, потом улыбнулся.
  - Дайте мне карандашик, Оскар Карлович. Это же пустяки. Этв - ноты... Я
сейчас запишу мелодию. Она вертится на фа-ре-ля-си-ми...
  Гэз протянул Мишутке карандаш.
  - Пожалуйста.


                          XII. ПОД ЗИМНИМ СОЛНЦЕМ

  Бывают такие зимние дни в январе. С утра хмурится небо. Воздух кажется
серым и жестким. И не так уж холодно, какие-нибудь пять-шесть градусов, а
лицо стягивается неприятной стужей. От снега поднимается морозный туман,
сквозь который еле краснеет дрожащий блин солнца. А в полдень разрывается
мозглая тряпка облачного тумана и от солнца идут заметно теплые, прямые и
яркие лучи. Снег радостно блестит, и кусочек синеватого неба напоминает,
что зима повернула на весну.
  Илона стояла у дачной калитки и смотрела вдоль дороги, которая извилистой
темной полосой тянулась к березовой роще. Голые ветви черной щеткой
торчали кверху. Вороны стайкой кружились и горланили над рощей,
возбужденные солнцем.
  Илона прошлась по дороге и улыбнулась. Правое ухо ее нагревалось солнцем,
и она чувствовала приятное щекотание теплых лучей. Левое ухо было в тени,
и холодок чуточку пощипывал его. Этому и улыбнулась Илона. Повернула назад
идти к даче и медленно передвигала ноги, следя, как левое ухо ее
нагревалось солнцем.
  Отец разрешил выходить на возджс, и Илона чувствует, как скупое солнце
все-таки много дает ей своим теплом и светом.
  Да, так бы ехать сейчас на юг, к Лазурному ласковому морю, смотреть на
сииеватую линию далеких гор... Не сидеть здесь в маленькой, занесенной
снегом дачке, которая сейчас среди этой большой белой поляны выглядит
убогой хижиной... И только подумать, что она прожила здесь с самого
июля... Это же ужас!.. Пускай тетя Глафа ждет ее теперь с завтраком,
Илона не пойдет домой, пока еще светит солнце... Вот когда оно спрячется
туда, за те деревья, тогда и Илона вернется в эту надоевшую лачугу...
  - Виноват...
  Стройный человек, в подтянутой короткой куртке и высоких серых сапогах,
обходил ее сбоку, и Илона удивилась, как это так незаметно он нагнал ее по
дороге.
  Человек, обходя Илону, нечаянно коснулся рукавом куртки рукава Илониной
шубки и опять произнес:
  - Виноват.
  Илона посторонилась, пропуская человека вперед себя, а человек снял кепку
и как-то просто и хорошо произнес!
  - Добрый день...
  - Добрый день, - машинально ответила Илона и тут только подняла глаза на
человека. А взглянув на его лицо, тихо вздрогнула. Перед ней стоял тот
беловолосый юноша, которого она летом встретила в роще. Ей вспомнился
закатный теплый вечер, матовые стволы тонких березок и голубоглазый юноша,
игравший на самодельной свирелочке. Это вы?-спросила Илона и
почувствовала, как жаркое ощущение с левого ее уха поползло на щеку...
  "Я, наверное, покраснела, - подумала Илона. - Почему это? Он примет меня
за глупышку..."
А юноша стоял и, все еще не надевая кепки, смотрел на Илону. Солнце
просвечивало сквозь его белые вспушившиеся волосы, и казалось, что волосы
светятся.
  - Это я, - сказал юноша и -пригладил волосы ладонью. Ладонь чуть дрожала,
и Илона подумала, что он волнуется.
  Она стояла у края дороги, где наезженная вытопка сразу переходит в
наметанный снег, который рыхл и засасывает, как болото, если на него
ступить неосторожно в дороги.
  - Наденьте фуражку, - сказала Илона юноше, но тот засмеялся.
  - Это не фуражка, а моя любимая кепка. А надевать мне не хочется... Мне
тепло... Солнце-то, попробуйте, как жарит... Вот...
  Юноша вытянул руки вперед, словно пощупал пальцами солнечные лучи, которые
золотыми бечевочками спускались от солнца к заснеженной земле.
  - Я все время помнил вас,-сказал юноша Илоне и не опустил рук, а прямо
взглянул ей в порозовевшее лицо.-Я играл тогда, а вы прошли мимо, только и
всего... Но я это помню... В вас, мне кажется, есть что-то музыкальное.
  -Наденьте вашу любимую кепку,-прервала юношу Илона.-Вы очень хорошо умеете
знакомиться... с девушками. Это у вас тоже... что-то музыкальное...
  - Вы cмeетecь -o6идeлся юноша.
  Илона не ответила ничего. Она смотрела, мимо юноши, туда, к даче.
Закутанная фигура тети Глафы вышла на кухонное крылечко и помахала рукой-
Илона догадалась, что это готов завтрак.
  - Меня зовут... Прощайте... Я должна идти.
  Один маленький неверный шаг-и Илона вскрикнула. Перешагнула какую-то
ничтожную черту, и уже нога соскользнула с плотного настила дороги в
рыхлый проваливающийся снег.
  - Ага... утонули?
  Юноша ухватился за тонкие простертые к нему руки Илоны и сильным движением
вытянул ее на твердую дорогу. С размаху, а может быть, юноша нарочно так
сделал, но Илона налетела на фигуру юноши и на крошечную секунду как-то
прильнула к нему. Это был миг, но это было. Крепкой рукой придержал юноша
Илону, на мгновение они были близко-близко друг от друга, и пряди
коснулись щеки. Илона оторвалась от юноши.
  - Ой...
  - Полные ботинки... - засмеялся юноша.
  - Я всю зиму проболела. Только-чтo стала на воздух выходить.. И мне опять
простуживаться?
  Юноша указал на дачку.
  - Вы здесь живете?
  - Да... С отцом и тетей Глафой.
  - Разрешите, я провожу вас... - Юноша склонился к Илоне в почтительном
полупоклоне.-Вы, сейчас побледнели... Вы устали?
  Илона созналась тихо, как виноватая:
  - Да- Я устала... Небольшая слабость... И внезапная головная боль. Это
бывает еще со мной, но реже... А во время болезни было ужасно...
  Юноша осторожно взял Илону под руку.
  - Вы позволите?
  - Пожалуйста... Я обопрусь на вашу руку локтем... Ничего?
  Они подошли к дачной калитке и остановились проститься.
  - Вот я и дома... - Илона запнулась: она не знала, как назвать своего
нового знакомого. Юноша словно догадался.
  - Меня зовут Михаил.
  - Вы-музыкант?-быстро спросила Илона.
  Синие глаза юноши вспыхнули.
  - А я похож на музыканта? Нет. Я работаю на заводе. Помощником мастера...
Впрочем, да... Я играю... на домре... Вообще на струнных... Я теорию
музыки немного знаю... Учусь.
  - Это интересно. И музыке учитесь, и на заводе работаете... На каком
заводе?
  Юноша кивнул головой по направлению к тропе, за которой крошечной пуговкой
торчала верхушка заводской трубы.
  - Вот там наш "Красный химик"... Только теперь от химии там мало что
осталось... На физику налегаем и на точную механику...
  Илона посмотрела туда, куда показывал юноша.
  - Вы работаете на том заводе? Но вы совсем не похожи на рабочего...
  Беловолосые пряди будто сами собой закрутились у края кепки юноши, и синие
глаза его потемнели.
  - Я не понимаю вас... Когда я стою у станка, когда я полирую экраны,
когда я вожусь с паяльниками и у меня руки в копоти и ржавчине... ну, я
тогда рабочий... Но сегодня - день отдыха, я побрился, умылся, иду
побродить по свежему воздуху, с вами вот познакомился... Я и сейчас -
рабочий... Вот и над