ятом часу вечера на кладбище,  возле часовни,  -
неожиданно сказала она, не глядя на него.
     Азорес поблагодарил ее,  пожал руку и  вышел.  Потом вернулся и немного
растерянно обратился к старухе:
     - Простите меня за мое желание помочь вам и не поймите этого превратно,
- он сунул ей кредитки. - Здесь двадцать пять долларов.
     - Чтобы не  обижать вас,  я  возьму,  но  не  сейчас,  а  потом,  после
свидания.
     Он понял ее. Эти деньги могли стать ценой предательства, если бы Азорес
оказался шпионом. Старуха имела право быть недоверчивой к людям.
     Азорес вышел.


        "НА КЛАДБИЩЕ"

     Азорес был молод,  горяч и обладал живым воображением.  Он строил самые
смелые проекты свидания с  Хургесом и  даже  его  освобождения.  Может быть,
выдать  себя  за  священника  из  Испании  и  пройти  к  Хургесу  под  видом
исповедника?  Но в тюрьме свои исповедники...  Подкоп? Похищение с тюремного
двора  на  самолете?  Подкуп?  Азорес  вспомнил  несколько  историй  трудных
тюремных побегов.  Воображение разгулялось. С этими мыслями он уснул и видел
во сне какие-то мрачные подземные ходы, лестницы, решетки...
     Дни,  оставшиеся  до  встречи  на  кладбище,  он  использовал  на  сбор
материалов для  своих газет.  В  эти дни в  Буэнос-Айресе разразилась стачка
рабочих и служащих городского транспорта. Азорес успевал всюду, не забывая и
про Хургеса:  "Странная фамилия,  -  думал он, - звучит для иностранцев, как
испанская, однако не испанская. Хургес... Кем бы он мог быть?"
     Наконец настал  день  свидания.  Азорес  пришел  немного ранее  и  стал
бродить по кладбищу.
     "Классовые привилегии не кончаются и со смертью", - думал Азорес. Вчера
ему  случилось побывать на  кладбище аристократов и  богачей.  Там мраморный
город: мавзолеи, фамильные склепы, часовни, широкие, усыпанные желтым песком
дорожки,  цветы.  Настоящая выставка! Здесь же, на кладбище бедноты, простые
деревянные кресты,  так  тесно поставленные один  возле другого,  что  между
могилами трудно пройти.  Такое же перенаселение,  как и в рабочих кварталах.
Труп не успевал сгнить,  а в его могилу хоронили другой...  Вот могилы и без
крестов. На иных - только столбик с надписью, красная ленточка, свежий венок
из красных маков... На сером могильном камне вырезаны серп и молот.
     Азорес взглянул на  часы.  Без  пяти  десять.  Скорым шагом  двинулся к
часовне. Темнело. Из узкого окна падал густой красный свет лампады. В небе -
серп молодого месяца. Пахнет свежевынутой землей и дымом соседней фабрики.
     Азорес  вздрогнул:  слышны чьи-то  шаги.  Двое  мужчин быстро подошли к
часовне.
     - Товарищ Азорес? - спросил один.
     - Да, это я, - ответил Азорес.
     Судя по всему, это были рабочие. Они пожали ему руку.
     Азорес  повторил свой  рассказ  и  показал  им  удостоверение редакции.
Пришедшие внимательно прочитали документ.  При этом они переводили взгляды с
фотокарточки на его лицо,  убеждаясь в сходстве.  Покончив с удостоверением,
попросили показать письмо.
     Рабочие   долго   и   внимательно   рассматривали   документ,    потом,
переглянувшись, возвратили его Азоресу. Один сказал:
     - Товарищ Азорес,  мы  верим вам.  Постараемся сообщить об  этом письме
Хургесу. Приходите к старухе ровно через неделю. - И, попрощавшись, пошли.
     "А  я?.."  -  едва  не  вскрикнул Азорес.  Ему  самому хотелось принять
участие  во  всех  событиях.   Но,  видимо,  ему  придется  довольствоваться
пассивной ролью и ожидать известий.
     Азорес зашел к  старухе и,  поблагодарив ее,  вложил ей в  руку деньги.
Теперь она не  отказывалась.  На ее морщинистом лице появилось нечто похожее
на  улыбку.   Азорес  не  знал,   что  бедная  старуха  уже  несколько  дней
поддерживала  свое   существование  только  луком   -   луковица  на   обед,
пол-луковицы на ужин и  склянка воды,  -  вот и  все.  А ее бедная собака от
голода и слабости уже не могла поднять голову...
     Снова  беготня,  суматоха корреспондентской работы...  На  второй  день
Азорес оказался замешан в  неприятную историю,  когда фотографировал уличные
бои стачечников с  полицией и  штрейкбрехерами.  Азореса арестовали,  а  его
аппарат конфисковали - такие снимки были запрещены. Через несколько дней ему
удалось выйти на свободу, но аппарат остался в полиции.
     В  назначенный день  Азорес  пришел к  старухе,  однако,  кроме  нее  и
повеселевшей  собаки,   никого  тут  не  застал.   "Неужели  и   те  рабочие
арестованы"?  -  подумал  он.  Старуха  приветливо кивнула  и  передала  ему
записку.
     - Адрес,  -  сказала она. - Идите по этому адресу. Человек, названный в
адресе, даст вам объяснения. Возьмите с собой найденное вами письмо.
     Азорес поблагодарил старуху и попрощался.


        "ПРАВАЯ РУКА БЛАСКО ХУРГЕСА"

     С  окраины города Азоресу пришлось идти  пешком почти  до  центра -  на
Майскую улицу.  Служащие транспорта продолжали бастовать.  На  улицах стояла
необычная для огромного города тишина.  Не  гремели трамваи,  не слышно было
автомобильных  сирен.   Всюду   стояли   пикеты.   Тяжеловесно  погромыхивал
полицейский танк. Над городом барражировали самолеты - разыскивали скопления
рабочих и по радио оповещали командование полицейских отрядов.
     Азорес,  то и дело вытирая пот со лба и шеи, шел мимо пустых магазинов.
Кризис  и  стачка наложили свой  отпечаток на  город,  -  он  был  похож  на
тяжелобольного.  Как пятна проказы, белели на стенах ромбы и квадраты снятых
вывесок.   Витрины,   прикрытые  железными  шторами,   неубранный  мусор  на
тротуарах, клочья газет, перевернутый автобус...
     На  углу  улицы  возле  закрытого беломраморного ресторана стоял старый
индеец с  драным одеялом на  плечах.  В  руках он  держал большой стеклянный
кувшин с водой, в которой плавали желтые дольки лимонов. Азорес выпил стакан
воды,  -  она  оказалась  холодной,  -  и  спросил,  где  помещается  здание
электрической компании.  Индеец неопределенно пожал плечами. Он не имел дела
с такими важными предприятиями.
     Наконец Азорес нашел нужное семиэтажное здание с вывесками на фронтоне.
Вошел в застекленный вестибюль.  Его встретил заспанный швейцар.  На вешалке
всего три соломенные шляпы.
     - Скажите, здесь проживает мистер Кар? - спросил Азорес.
     Азорес направился к лифту.
     - Не  проживает,  а  только  работает.  Седьмой  этаж,  комната семьсот
тридцать два, - суховато ответил швейцар.
     - Не работает, - флегматично предупредил швейцар.
     Пришлось подниматься по лестнице.
     В  пролете между  четвертым и  пятым  этажами ему  повстречался бледный
молодой человек,  с виду клерк.  Взглянув на Азореса, он явно встревожился и
несколько раз обернулся.
     "Странные тут порядки!  -  подумал Азорес. - Не работают у них сегодня,
что  ли?  Впечатление такое,  что  здание оставлено.  Может  быть,  компания
переехала?"
     Но  вот  и  седьмой  этаж.  Шаги  Азореса  гулко  отдавались в  длинном
коридоре. Мимоходом он заглядывал в приоткрытые двери. Длинные столы, на них
- катушки,  лампы,  аккумуляторы,  стеклянные трубки,  аппараты,  приборы...
Очевидно,  лаборатории.  Все комнаты были пусты. Ни одного человека. На всех
предметах тонкий слой пыли. Коридор повернул направо, еще раз направо. Вот и
комната 732.  Азорес  постучал.  За  дверью послышались быстрые шаги,  стук,
шуршание, словно кто-то наскоро убирал комнату; потом дверь раскрылась, и на
пороге  выросла  испуганная  фигура  маленького человека  с  рыжей  козлиной
бородкой. На нем был заношенный синий халат.
     - Могу ли я видеть мистера Кара? - спросил Азорес.
     - Я  Кар.  К  вашим услугам,  -  отвечал человек с козлиной бородкой и,
раскрыв дверь шире, пропустил гостя. - Чем могу служить?
     - Я по делу дона Бласко Хургеса.
     - Бласко Хургеса? - подскочив, вскрикнул Кар. - Садитесь, пожалуйста. -
Он засуетился,  придвигая гостю стул.  - Бласко! Он погиб, погиб, бедняга...
Погиб в тот момент,  когда его жизнь была так необходима!..  Однако какое же
может быть дело? - И он подозрительно взглянул на Азореса.
     Азорес  рассказал Кару  все,  начиная с  выловленной в  море  бутылки и
кончая посещениями старухи.
     Кар слушал, кивал головой, тряс козлиной бородкой и все повторял:
     - Так,  так...  Бедняга Бласко Хургес!..  Жуан  сидит  в  тюрме.  Этого
следовало ожидать. Можно мне взглянуть на письмо?
     Азорес подал письмо.  Кар схватил его,  почти вырвал из рук,  и  впился
глазами в бумагу.
     - Так, так... Это его рука, его шифр...
     - А ключ от шифра? - спросил Азорес.
     Кар еще раз испытующе взглянул на Азореса: можно ли ему верить?
     - Я коммунист,  -  решительно сказал Азорес.  -  Понравится это вам или
нет, но это так. Видите, я откровенен, будьте же и вы откровенны со мной.
     - О,  конечно,  конечно!  - засуетился Кар. - Шифр у меня. Вот здесь, в
этом  шкафу,  где  хранятся провода,  изоляторы и  всякий хлам.  Надежнейшее
место!  Лучше,  чем на  квартире.  Ведь это здание,  как вы  уже,  наверное,
заметили,   по  существу  безлюдно.  Да,  да.  Кризис.  В  пору  процветания
электрическая  компания  организовала  здесь   широчайшие  исследовательские
работы:  радиолампы,  фотоэлементы, телевизоры... Сотни научных сотрудников,
известнейшие специалисты,  изобретатели...  А  теперь  вся  работа свернута,
научные сотрудники рассеялись в поисках работы.
     - А вы? - спросил Азорес.
     - В настоящее время -  полулаборант, полусторож, - с печальной усмешкой
ответил Кар.
     - Вы были хорошо знакомы с Бласко Хургесом?
     - Хорошо ли  я  был  знаком!  -  воскликнул Кар,  и  его  рыжие ресницы
заморгали.  -  Я  был  ближайшим  помощником Хургеса.  Хургес!  Это  великий
изобретатель.  Великий ум, великое сердце! Вот в этой комнате, у этого стола
мы проработали с ним двенадцать лет. Много дней и... много ночей.
     Азорес не был бы опытным корреспондентом, если бы не попытался выведать
у Кара все, что касалось Хургеса. Кар охотно отвечал, и Азорес узнал больше,
чем ожидал.
     Отец Хургеса,  Соломон Хургес,  был  польским евреем.  В  свое время он
эмигрировал в  Соединенные Штаты,  но там ему не повезло,  и он перебрался в
Южную Америку.  Именно здесь,  в  Буэнос-Айресе,  у  него была мастерская по
ремонту автомобилей,  велосипедов,  мотоциклов.  Жуан Хургес помогал отцу, а
когда отец умер,  устроился на большой завод и там включился в революционную
борьбу.   Старшему  его  брату,  Бласко  Хургесу,  удалось  получить  высшее
техническое  образование,  и  он  работал  в  исследовательской  лаборатории
электрической компании,  бывшей филиалом нью-йоркской.  Его очень ценили. Он
дал  фирме  много  замечательных изобретений,  внедрил экономичные лампы,  а
когда  было  налажено  производство  радиоприемников,  сконструировал  очень
удачный тип любительского гетеродинного радиоприемника.
     - Но душу свою он не продал фирме, - многозначительно промолвил Кар.
     - Что вы хотите этим сказать? Хургес был коммунист?
     - Он мыслил,  как коммунист,  -  ответил Кар.  -  Вот и все, что я могу
сказать.  Он жил очень дружно со своим братом. Однажды при мне Бласко сказал
Жуану:  "Мы идем к одной цели,  но разными путями, и, наверное, нам выгоднее
реже  видеться друг  с  другом,  чтобы твоя  "революционная популярность" не
накликала подозрений и  на  меня,  на "нашу революционную работу",  -  и  он
указал на меня.  Да, на меня, - с гордостью повторил Кар. - Ибо мы трудились
вместе, у нас не было секретов.
     - И что же это за "революционная работа"?
     - Революция в  области  науки  и  техники,  которая  призвана послужить
революции пролетарской,  -  ответил Кар.  -  Мы  изобретатели.  Само  собой,
изобретал Бласко,  а  я  помогал ему.  Ах,  у  него  была подлинно эдисонова
голова! Со времени Октябрьской революции Бласко жил мыслью о Стране Советов.
Он  трудился для  нее и  мечтал приехать туда не  с  пустыми руками.  О,  он
готовил  богатый подарок!  И  вот,  когда...  Ах,  Бласко,  Бласко!..  Такой
осторожный даже в мелочах и...  Почему ты не послушал меня?.. - Красные веки
с  рыжими  ресницами  снова  задрожали,   заморгали,  словно  Кар  собирался
заплакать.
     Азорес догадывался, что здесь кроется великая тайна.
     - А что это за изобретение, над которым вы трудились?
     - Это изобретение...  -  Глаза Кара вспыхнули огнем вдохновения, однако
он  погасил этот огонь,  быстро подошел к  двери,  приоткрыл ее,  выглянул в
пустой коридор и,  оставив дверь  полуоткрытой,  -  так  слышнее приближение
шагов,  -  возвратился на место,  сел возле Азореса и  прошептал:  -  Камень
мудрости. - Кар затаил дыхание и беззвучно рассмеялся.
     "Не сошел ли с ума этот чудак?" - подумал Азорес. Но тот продолжал:
     - Да,  философский камень.  Мечта алхимиков о превращении элементов.  А
по-современному -  снаряд для  расщепления атомного ядра.  Переворот?  Новая
эпоха в химии, в истории человечества!
     В увлечении он всплеснул сухими ручками и усмехнулся. Азорес отшатнулся
к спинке стула и несколько секунд молча смотрел на Кара.
     - Да,  да, да, - пламенно зашептал Кар, выдерживая взгляд Азореса. - Не
мечта, не проблема, не гипотеза, а факт. Вот здесь, вот на этом самом столе,
мы  завершили последние опыты.  Вот здесь,  на  этом месте,  стоял аппарат -
новейшая "пушка" для бомбардировки атомного ядра.  И что она творила!  Какие
чудеса превращения вещей делала она на наших глазах!
     - И где этот аппарат?  -  спросил Азорес, чувствуя, что у него холодеет
спина и бегут мурашки по телу.
     - Нигде. - Кар тяжело вздохнул. - Такие вещи нельзя было брать с собой.
Безопаснее возить их  в  голове.  Но разве голову нельзя погубить в  дороге?
Хургес располагал большими деньгами и почти все их истратил на исследования.
А  на  последние купил  билет  на  лучший,  казалось безопаснейший пароход -
пароход миллиардеров,  как его звали в обеих Америках,  - "Левиафан". Но нет
такого  корабля,  который не  мог  бы  затонуть...  Хургес  принял все  меры
предосторожности.  Свои  расчеты,  формулы,  выкладки -  одним словом,  весь
"экстракт"  своего   наизнаменитейшего  открытия   он   изготовил   в   двух
экземплярах: один - на бумаге, он хранился у него в широком поясе...
     - А второй? В металлическом ящичке? - с нетерпением спросил Азорес.
     - Хургес был предусмотрительнее. Что такое ящик? Пароход может затонуть
на огромной глубине, и тогда давление воды расплющит ящик и бумаги погибнут.
Нет,  Хургес поступил иначе.  Он  выгравировал все цифры,  формулы,  схемы и
краткие пояснения на  тонких  металлических пластинках,  сложил  пластинки и
края их запаял.  Прекрасно придумано! - Кар сухо рассмеялся. - Если бы такой
"портфель" затонул даже на  десяти тысячах метров глубины,  с  ним все равно
ничего бы не случилось.
     - Несчастный Бласко! Значит, ты погиб... До сегодняшнего дня у меня еще
были надежды,  -  уже другим тоном продолжал Кар после паузы.  - Теперь этой
надежды больше нет. Ошибка, горькая ошибка!
     - Но в чем же его ошибка? - спросил Азорес.
     - А в том, что он не оставил мне копии.
     - Разве вы без него не в состоянии соорудить "пушку"?
     Лицо Кара выразило страдание.
     - Что такое я?  - простонал Кар. - Я был только руками Бласко, и Бласко
очень  хвалил эти  руки.  -  Кар  посмотрел на  свои  руки,  поросшие рыжими
волосами.  -  Ну, допустим, я видел, как строился аппарат, своими руками его
делал.  Но...  Вы не знаете,  какая это сложная вещь! По формулам и схемам я
мог бы сделать,  а формулы лежат теперь на дне океана... Не захотел оставить
копию,  вот и ошибка.  Естественно, это было опасно. Жуан сидит вот... Шпики
могли заинтересоваться и  его братом,  хотя бы и  покойным,  могли заглянуть
сюда...
     - Однако что же написал Хургес в своем шифрованном письме?
     - Сейчас прочтем. Хотя я наперед, почти наверняка, могу сказать, что он
написал.
     Кар   приподнялся,    отворил   большой   шкаф   и   из   кучи   всяких
электротехнических материалов и  старых  деталей  вынул  тонкую  алюминиевую
пластинку такого же  формата,  как и  письмо.  На  пластинке были вырезаны в
разных местах четырехугольные отверстия величиной с литеру печатной машинки.
Кар наложил пластинку на письмо и прочел:
     - "В случае моей смерти известите S3R".
     - Что это обозначает? - спросил Азорес.
     - Дорогой Бласко!  Узнаю тебя. Даже в шифре ты прибегнул к формуле, - с
мягкой  грустью  промолвил  Кар,  словно  разговаривая  с  покойным  другом.
Обращаясь к Азоресу, он спросил: - Разве вы не догадываетесь? Эс-три-эр. Это
СССР. Сообщить правительству СССР о том, что в глубине Атлантического океана
хранится  сокровище,  предназначенное для  Советского Союза.  Но  выдаст  ли
теперь океан свою тайну?  -  спросил Кар,  обращаясь к Азоресу.  - Если я не
ошибаюсь,  "Левиафан" затонул  где-то  около  Азорских островов.  "Портфель"
Бласко  Хургеса  лежит  на  глубине  двух-трех  тысяч  метров.  Разве  можно
спуститься на  такую  глубину?  Правда,  чтобы  найти "портфель",  не  нужно
поднимать пароход.  Бласко был предусмотрителен, - я уже говорил об этом. Он
собирался прикрепить дощечку к  якорной цепи.  И все-таки это мало облегчает
задачу. Водолаз не может опуститься глубже, чем на триста метров, и я боюсь,
что тайна Хургеса погибла навсегда.
     - Ну, это еще рано предрешать, - ответил Азорес. - Я, во всяком случае,
исполню последнюю волю великого ученого и извещу Советское правительство обо
всем, что знаю. Пусть решают, что делать. Благодарю вас, мистер Кар...
     - Товарищ Кар, - с мягким упреком поправил Азореса Кар.
     - Товарищ Кар... Благодарю вас и разрешите проститься.
     - Нет,  обождите,  -  живо возразил Кар.  -  Вы догадываетесь,  как мне
дорого это дело.  И  потом...  Ведь я могу быть и полезен.  Мне хотелось бы,
чтобы вы,  товарищ Азорес,  ставили меня в  известность о  дальнейшей судьбе
этого дела.
     - Ставить в известность - это не легко, - смеясь, ответил Азорес. - Вы,
конечно, понимаете, что о таких вещах писать нельзя.
     - Зачем писать?!  Можно поступить иначе.  Мы будем говорить. И говорить
так,  что ни один человек нас не поймет.  - Кар снова засмеялся. - Это также
одно из последних открытий Хургеса.  Не такое важное, как "пушка", но все же
интересное.   Он   подарил,   его   мне   перед  отъездом.   Коротковолновая
радиостанция.  Для нее необходима энергия в десятые доли ватта - меньше, чем
для батареи карманного электрического фонарика.  Антенна - пять сантиметров,
дальность  действия  неограниченна.   Главное  же  -  острая  направленность
гарантирует тайну  передач.  Вот  этот  прибор следит за  направлением луча.
Мельчайшие отклонения регистрируются и тотчас автоматически устраняются. Как
вам  нравится?  -  Кар  снова засмеялся и  потер руки.  -  Я  дам  вам  одну
приемно-передаточную радиостанцию.  Или нет...  Я  дам вам схему и кое-какие
пояснения на  двух  страничках записной книжки.  В  СССР,  конечно,  имеются
опытные радисты?
     - Разумеется.
     - Так вот, мы будем разговаривать. Вручаю вам свой подарок. - Кар вынул
из письменного стола бумагу,  быстро набросал схему,  пояснения к  ней и все
это передал Азоресу.
     - Так вот, мы будем разговаривать и даже... видеться, если захотим. Да,
да,  по телевизору.  В  полдень по местному времени я буду ловить волну.  До
свидания.
     Они расстались друзьями.
     Азорес почти бежал по тротуару, не чувствуя под собой ног. Его охватила
бурная радость.  Он не видел ни пустых магазинов, ни опрокинутых автомобилей
и трамваев.  Что ему до этих картин умирающего Старого Света! Скорее в отель
и оттуда - в порт.


        "СУДЬБА ЭКСПЕДИЦИИ РЕШАЕТСЯ"

     В  Москве Азорес доложил все  специальной комиссии.  На  заседание были
приглашены специалисты.
     - Ваше мнение? - обратился председатель к академику Тоффелю.
     Седой, высокий, полный, румяный академик поднялся и негромко произнес:
     - Во  всем  м