холот показал меньшую
глубину  в  таком-то  месте.  Думаешь:  звук  отразился от  рыбного  косяка.
Спустишь трал - ни единой рыбки. Звук отразился либо от затонувшего корабля,
либо от подводной скалы. Иное дело, когда мы получим возможность видеть, что
делается в глубинах моря. Тогда мы удвоим, утроим улов.
     - И достигнуть этого поможет телевизор?
     - Мы надеемся.
     После чая капитан ушел в рубку.  Азорес остался в одиночестве.  Он стал
приводить в порядок свои заметки.
     Траулер стало болтать сильнее.
     "Выходим в открытое море",  - догадался Азорес, набросил пальто и вышел
на палубу.
     Сильный ветер, мокрый снег, брызги... Траулер сильно качало.
     "И так день и  ночь,  летом и зимой,  в штиль и в шторм длится борьба с
морем,  - подумал Азорес. - Казалось бы, невероятно тяжелый труд. Но какие у
них у всех веселые, жизнерадостные лица! Шутки, смех, песни..."


     Траулер  смело  резал  седые  волны,  держа  курс  на  Медвежий остров.
Помощники Гинзбурга в тяжелых морских сапогах,  в кожаных тужурках бегали от
шара к  капитанской рубке,  проверяя исправность проводов.  Экран телевизора
был установлен в капитанской рубке.
     Азорес подошел к шару.
     "Вроде гондолы стратостата", - подумал он.
     - В  этом  шаре находится радиостанция?  -  обратился он  с  вопросом к
Гинзбургу.
     - Нет,  -  ответил тот.  - Изображение передается по проводам. В шаре -
батареи сухих элементов, аккумуляторы, часовой механизм.
     - Аккумуляторы для прожекторных ламп?
     - Только для фотоэлемента. Дуговые фонари прожектора получат энергию от
электростанции траулера.
     - Значит,  это не совсем радиопередача?  -  с  некоторым разочарованием
спросил Азорес.
     - И даже совсем не радиопередача, - ответил, усмехаясь, Гинзбург.
     - Почему?
     - Потому,  что  вода  сильно поглощает радиолучи.  Радиоволна,  несущая
изображение,   угасает,  не  достигнув  поверхности  моря.  Мы  предполагаем
опускать  наш   телевизор  на   глубину  двухсот-трехсот  метров,   максимум
четырехсот.  На таком расстоянии нетрудно обойтись и проводами. Это надежнее
и проще.
     Наконец все приготовления были закончены. Тяжелый шар бережно прицепили
к крану паровой лебедки и начали опускать в воду.
     - Теперь лучше наблюдать не здесь,  а  на экране телевизора,  -  сказал
Гинзбург испанцу.
     Азорес поспешил в капитанскую рубку.
     Гинзбург поместил экран в глубокую коробку, которая так защищала его от
света,  что можно было следить за экраном, не выключая электрического света.
Благодаря этому капитан мог следить и за компасом, и за картой, и за экраном
телевизора.
     - Однако где же экран? - удивился Азорес.
     Его  постигло новое разочарование,  когда капитан показал ему  коробку,
немногим более спичечной.
     - Что поделаешь,  -  сказал капитан,  - Гинзбург изготовил свой аппарат
кустарным способом.  Это пробный телевизор. Если он оправдает надежды, тогда
наша центральная радиолаборатория изготовит прекрасные аппараты.  Лишь бы...
мы что-нибудь увидели.
     Азорес посмотрел в коробочку, но ничего не увидел.
     - Значит, рыбы нет, - утешил его капитан.
     - А возможно, ваше подводное око не видит рыбу? - спросил Азорес.
     - Возможно,  -  ответил капитан.  - Но Гинзбург уверяет, что он кое-что
уже видел на этом примитивном экране.
     Текли томительные,  долгие минуты.  Азорес не  спускал глаз  с  экрана.
Вдруг он воскликнул:
     - Смотрите! Экран оживает!
     Маковский  взглянул  и   увидел   на   красновато-желтом  фоне   экрана
невыразительные, расплывающиеся пятна. Они двигались в разных направлениях и
то исчезали из поля зрения,  то вновь появлялись.  Одни из них выделялись на
экране темным, другие более светлым обрамлением.
     - Это рыба, - спокойно сказал Маковский.
     Азорес впился глазами в волшебную коробку.
     - Ну что? - спросил вошедший Гинзбург.
     - Смотри сам, - ответил капитан.
     Тот только взглянул и весело сказал:
     - Есть.
     - Но почему так смутно? - спросил Азорес.
     - Потому,  что рыба далеко от телевизора.  Мы,  очевидно,  около границ
контура.
     Азорес  уже  слышал  термин  "оконтуривание  косяка".   Когда  Гинзбург
отвернулся,  чтобы дать  распоряжение по  телефону своим помощникам,  Азорес
вновь  взглянул  на  экран  и  вскрикнул,  радостно  удивленный.  Он  увидел
выразительные очертания рыбы,  блеснувшей боком и  исчезнувшей в  левом углу
экрана. Вслед за первым появилось второе, потом третье изображение рыбы, еще
и еще...
     - Спускать трал!
     С палубы раздались возбужденные голоса,  шум,  грохот лебедки.  Матросы
разворачивали огромнейший трал,  висевший на мачте,  и  спускали его в воду.
Это длилось несколько минут. Траловый лов с помощью телевизора начался.
     Через сорок пять  минут трал  подняли.  Он  был  полон рыбы  и  чуть не
оборвался от  тяжести.  Азорес и  Гинзбург сбежали вниз,  на палубу.  Моряки
кричали "ура" изобретателю.
     - Качать, качать! - кричали они. Потом схватили Мотю и подбросили.
     - Черти!  И без того качает.  Еще за борт уроните!  - кричал счастливый
изобретатель.
     Капитан остановил эту игру,  но  не  сделал предупреждения за нарушение
дисциплины. Он понимал настроение экипажа и сам был рад не меньше матросов.


        "ВЕСТНИК АВАРИИ"

     Лов  шел  прекрасно.  Подводное око  безупречно выполняло свою  работу.
Иногда экран  вдруг  мертвел,  игра  пятен  прекращалась -  значит,  траулер
выходил из  косяка.  Начинались новые  поиски,  потом  экран  снова  оживал.
Опытный капитан быстро определял "контур" косяка и  теперь мог  вести лов до
тех пор, пока трюмы наполнятся до отказа.
     Траулеры  уходили  на  промысел на  долгое  время  и  блуждали по  морю
месяцами.  Теперь  же  "зрячий" траулер мог  выполнить задание за  несколько
дней. Какая экономия!
     Люди, забыв об усталости, о резком северном ветре, ловили рыбу, набивая
трюмы.  Рыбу разделывали и солили здесь же,  на траулере, - он был настоящим
плавучим заводом.
     На обратном пути,  как ни торопились, Гинзбург упросил капитана сбавить
ход,  чтобы  опустить  еще  раз  телевизор на  мелководье и  посмотреть дно.
Капитан согласился,  и телевизор был спущен. Гинзбург, следивший за экраном,
вскрикнул и побледнел.
     - Что такое? - спросил капитан с тревогой.
     - Мы,  кажется,  нашли один из  наших погибших траулеров,  -  промолвил
Мотя.
     - Задний ход!
     Капитан взглянул на  экран.  Да,  там  четко  виднелась корма траулера,
лежавшего вверх дном.
     Железо  обросло  мелкими  водорослями,  словно  мхом.  Везде  виднелись
пятиконечные  морские  звезды,  крабы,  мелькали  рыбы,  привлеченные  огнем
прожектора... Мелькнула надпись: "Пик...".
     - Это "Пикша", - сказал капитан. - Дизельный траулер, он погиб вместе с
"Окунем" в  шторм под  тридцатое декабря 1931  года.  Так  вот  где  погибла
"Пикша"! А последние сигналы были приняты почти с широты Медведки.
     - "Пикшу" могло  отнести на  юг  уже  опрокинутую,  -  высказал догадку
Гинзбург.
     - Печальная находка,  -  вздохнул капитан.  -  Он  сам едва не погиб во
время той ужасной бури.  -  Но для тебя,  Гинзбург, конечно, и подходящая...
Ну,  ну,  не маши рукой. Ведь мы понимаем друг друга. Мы нашли траулер, и он
лежит неглубоко.  Эпроновцы поднимут его.  На  дне Баренцова моря похоронено
немало траулеров и наших,  и немецких, и норвежских, и английских. С помощью
твоего ока мы разыщем и поднимем их.
     Известие о найденной "Пикше" разлетелось по траулеру. Моряки вспоминали
погибших товарищей, штормы, бури. Но разве вся жизнь не борьба?
     Распогодилось.  Правда,  по  морю еще ходили огромные волны,  но  ветер
угомонился,  тучи исчезли,  на небе сияла луна. Серебристые отблески лунного
света плясали на волнах.
     Азорес подошел к  борту  и,  покачиваясь в  такт  пароходу,  пристально
смотрел в одну точку.
     - К чему ты присматриваешься? - спросил Гинзбург.
     - Видишь, блестит, как звездочка, - ответил Азорес, указывая вдаль.
     - Вижу: луна отражается в волнах.
     - Нет, не луна, - ответил Азорес. - То блестит бутылка.
     - Ну и что?
     - А то, что если она не утонула, значит ее закупорили. В таких бутылках
бывают письма потерпевших аварию, вот что. Надо поймать эту бутылку.
     Азорес  поспешил  к  капитану.   Маковский  выслушал  его  без  особого
удовольствия.  Ловить бутылку,  в которой,  возможно, ничего и нет, - терять
время.  С  другой стороны,  морские традиции обязывают:  бутылка должна быть
выловлена.  И  он  дал  команду.  Траулер сбавил ход  и  остановился.  Качка
усилилась. Азорес был сильно обрадован новым приключением.
     Матросы   прикидывали,    как    изловить   бутылку.    Спускать   трал
нецелесообразно:  ячейки  его  сети  были  широкими и  бутылка проскочила бы
сквозь них.  Отыскалась небольшая сеть  с  мелкими ячейками,  ею  и  поймали
бутылку.
     Азорес  не  ошибся:  бутылка  была  герметически  закупорена  резиновой
пробкой  и  в  ней  виднелась бумага.  Бутылку доставили в  каюту  капитана.
Маковский осторожно вынул пробку и  достал из  бутылки свернутый в  трубочку
листок. В записке размашисто было написано по-английски:

     "На  случай гибели парохода "Левиафан".  Прошу доставить эту  записку в
Аргентину, Буэнос-Айрес, Литл-стрит, 344. Жуану Хургесу.
     Бласко Хургес".

     Далее шел  шифрованный текст -  сплошные ряды  отпечатанных на  машинке
букв. В самом конце, после шифра, - приписка:

     "В  письме  чрезвычайно важные сведения.  Прошу  доставить с  нарочным.
Затраты на проезд будут оплачены на месте.
     Если отослать с нарочным невозможно, прошу передать по бильдаппарату".

     Маковский повертел лист в руках и рассмеялся.
     - Какой-то чудак,  -  сказал он.  -  Думает, что найдутся люди, которые
бросят свое  дело и  поедут на  свой счет в  Южную Америку,  чтобы разыскать
адресата и передать ему письмо в надежде на оплату расходов.
     - А адресат,  возможно, уже умер или выбыл в неизвестном направлении, -
добавил штурман.
     - Можно  сфотографировать  письмо  и  отослать  снимок,  -  посоветовал
Гинзбург.
     Азорес, до этого слушавший молча, неожиданно сказал:
     - Для  меня  совершенно ясно,  что  Бласко  Хургес,  погибший вместе со
знаменитым "Левиафаном",  желал, чтобы его письмо было передано без огласки.
Письмо зашифровано не  зря,  и  если  этот шифр передать через многие страны
телеграфом или бильдом,  то, естественно, им заинтересуются тайные полиции и
министерства иностранных дел ряда стран. Присяжные шифровальщики утратят сон
и аппетит,  пока не расшифруют это письмо.  Хургес,  очевидно,  был уверен в
сообразительности и  благородстве тех,  в  чьи  руки попадет его бутылка.  К
бильдаппарату он  просил прибегнуть лишь  в  крайнем случае.  Последняя воля
трагически погибшего человека должна быть выполнена.
     - А вдруг этот документ заключает в себе оружие против нас,  СССР? Что,
если Хургес -  агент империалистической державы,  замышляющей каверзы против
нас? - спросил капитан.
     Все умолкли.
     - Опасения трезвые. Все возможно, - ответил после размышления Азорес. -
Однако маловероятно, чтобы официальные дипкурьеры или шпионы бросали в океан
бутылки с  зашифрованными документами.  Как бы  ни был хитро составлен шифр,
всегда найдется дотошный расшифровщик. Расшифровали же египетские иероглифы.
Правительства всегда располагают возможностью направлять секретные документы
с  дипломатической  почтой.   Если  бы  на  пароходе  погиб  государственный
документ, его копии остались бы в министерстве. Вместо погибшего Хургеса был
бы  послан иной человек,  если бы  Хургес был дипкурьером;  на том бы дело и
кончилось.  Здесь же что-то иное.  Я полагаю,  Хургес, - кто бы он ни был, -
работал,  как  говорится,  за  свой  страх и  риск.  Возможно,  это  один из
авантюристов,  открывших золотые россыпи или что-нибудь в этом роде.  В свой
смертный час  он  решил  открыть тайну  своему родственнику -  Жуан  Хургес,
видимо,  его  брат,  отец или  сын.  -  Азорес окинул взглядом моряков.  Все
молчали,  и он продолжал:  -  Мой план таков:  редакция газеты,  в которой я
работаю,  предложила мне  ехать  в  Южную  Америку.  Там  сейчас  происходят
интересные события.  Я поеду туда и возьму письмо с собой.  На всякий случай
мы  снимем  копию.  А  я,  приехав в  Буэнос-Айрес,  прежде всего  осторожно
разузнаю,  кто такой Хургес.  Если он  не  из нашего лагеря,  я...  придержу
письмо,  пока мы не расшифруем его сами и не убедимся, что оно безопасно для
нас.
     - Последняя воля погибшего должна быть выполнена,  - с иронией повторил
Гинзбург слова Азореса.
     - Да,  если погибший не враг,  -  спокойно отпарировал Азорес.  -  Наша
этика состоит в  том,  чтобы стоять на  страже интересов своего класса.  Так
ведь?  Одним  словом,  я  еду  разыскивать Хургеса.  Вы  согласны  со  мной,
товарищи?
     - Такой вопрос мы не можем решить сами, - осторожно сказал капитан.
     - Разумеется, - подтвердил Азорес. - Я буду в Москве и условлюсь. Но не
слишком ли мы мелочны?..  Ведь Хургес,  бросая бутылку в море, знал, что она
может быть занесена течением Гольфстрима и  к северным берегам Франции,  и к
западным берегам Англии,  и  к берегам Норвегии,  даже к Новой Земле и Земле
Франца Иосифа,  где  Гольфстрим,  между прочим,  уходит на  большую глубину.
Хургес,  если он  не  дурак (а он,  кажется,  был не дурак),  знал,  что его
бутылка может оказаться и в капиталистической стране и в Советском Союзе. Он
знал,  конечно,  что его шифром будут интересоваться.  Однако он был уверен,
очевидно,  что без ключа его шифр не будет расшифрован.  Поэтому и  просил в
крайнем  случае  передать по  бильду.  Наконец,  бутылка могла  затеряться в
океане.  Чистая случайность,  что нашли ее мы,  а не норвежцы или немцы. Она
могла попасть в руки фашистов...
     - В  конце  концов,  не  слишком ли  большое значение придаем мы  всему
этому?  -  спросил  Гинзбург.  -  То,  что  составляет огромную важность для
Хургесов,  -  для нас,  да и для всех других,  возможно, не стоит выеденного
яйца...
     Корреспондент аккуратно свернул письмо и спрятал его в карман.
     - Во всяком случае,  возвратившись из Аргентины, а может быть и раньше,
я уведомлю вас о своих успехах. Сфотографировать письмо мы еще успеем.
     Траулер сильно качало, поднялся ветер. Капитан перешел в рубку и принял
команду.


        "СЛЕПАЯ СТАРУХА"

     Азорес  искал   улицу,   на   которой  проживал  Хургес.   Хмурые  люди
подозрительно  осматривали  хорошо  одетого  Азореса  и   молча   показывали
направление -  с  каждым разом  все  более  вглубь трущоб рабочего квартала.
Азорес был немного встревожен.  Что бы это значило? Тот, кто бросил бутылку,
путешествовал на "Левиафане" - на пароходе богачей. Какие же дела могли быть
у состоятельного бизнесмена,  трагически погибшего в океане,  с людьми этого
предместья?
     С большими трудностями Азоресу,  наконец,  удалось найти улицу, которую
он искал.  Невеселое место -  возле кладбища бедноты и нового здания тюрьмы.
"Что же,  власти были предусмотрительны,  устроив кладбище и тюрьму именно в
этой  части города.  Забота о  рабочем населении квартала:  приблизить места
"общего пользования",  с  которыми оно  чаще  всего имеет дело",  -  подумал
Азорес.
     Вот  и  дом  Э  344,  если только эти  развалины можно назвать домом...
Позвонить?  Нет звонка.  Дверь полуоткрыта.  Постучал...  Никто не отвечает.
Азорес  постучал сильнее и,  не  ожидая  ответа,  вошел  в  комнату.  Старый
косматый пес  хрипло залаял на  Азореса и  из  последних сил  приподнялся на
передние лапы. Задние были парализованы.
     - Кто здесь? - услышал Азорес грубый старческий голос и повернулся.
     В темном углу сидела старая женщина в лохмотьях. Она смотрела в пустоту
невидящими глазами.
     "Ну и обстановка!" - подумал Азорес.
     - Скажите,  будьте добры,  здесь ли живет дон Хургес? - спросил Азорес,
приближаясь к старухе.
     Усмешка  растянула  ее  беззубый  рот.  Длинный  крючковатый нос  почти
касался острого, поднятого кверху подбородка.
     - "Дон",  -  издеваясь,  передразнила она.  -  Разве доны живут в таких
халупах?
     - Вы все-таки не ответили на мой вопрос.
     - Нет здесь никакого Хургеса, - сердито прошамкала старуха.
     Азорес приуныл.
     - Но, возможно, он жил здесь? Вы сами давно живете в этом доме?
     - Семьдесят шесть лет, - ответила старуха.
     - И никогда не слышали о Хургесе?
     - Может,  и слышала. За семьдесят шесть лет о ком не услышишь. Да вы-то
кто  такой и  что  вам  нужно?  -  спросила она подозрительно,  и  ноздри ее
зашевелились, словно обоняние могло заменить ей зрение.
     - У меня письмо к Жуану Хургесу.  Очевидно, от его брата, который погиб
во время крушения "Левиафана".  Письмо было обнаружено в бутылке и благодаря
счастливому случаю оказалось в моих руках.
     Старуха с  интересом прислушивалась.  Азорес  следил  за  выражением ее
лица. Очевидно, она все-таки знает Хургеса.
     - Подойдите ко  мне,  я  вас  ощупаю,  -  неожиданно сказала она  после
минутного молчания.
     Азорес выполнил эту странную просьбу. Старуха старательно ощупала рукав
его пиджака,  заставила наклониться и быстро провела сухой морщинистой рукой
по лицу от лба к подбородку.
     Осмотр, очевидно, удовлетворил ее. Подумав, она промолвила:
     - Да, вы испанец. И вы недавно сюда приехали...
     Азорес не  мог уразуметь,  из  чего она сделала такой вывод,  однако не
отважился спросить об этом.
     - Уверяю вас,  что я  не обманываю и  пришел к вам как друг,  -  горячо
сказал Азорес.  Видя,  что  старуха начинает сдаваться,  он  рискнул открыть
карту,   которая  могла  решить  игру  в  его  пользу.   -  Я  корреспондент
коммунистической газеты "Барселонский пролетарий".
     Эффект превысил его ожидания. Старуха выпрямилась и сурово спросила:
     - Вы говорите правду?
     Коммунист Азорес горячо и искренне произнес старинную испанскую клятву,
и  это  произвело должное впечатление.  Старуха обратила лицо  на  звук  его
голоса и молвила:
     - Я вам верю.
     Азорес вздохнул с облегчением:
     - Дайте мне вашу руку.
     Азорес сильно пожал руку старухи.
     - Нам  надо  быть  осторожными,  очень осторожными,  -  продолжала она,
покачивая головой,  -  особенно такой слепой бабе,  как  я.  Вокруг шпионы и
изменники.  Если бы я вовремя отрезала себе язык,  Жуан Хургес, возможно, не
был бы там, где он теперь.
     Старуха   скорбно  наклонила  голову.   Очевидно,   она   уже   однажды
проговорилась и этим погубила Хургеса.
     - Где же он? - спросил Азорес.
     - Там,  куда вам не добраться, - ответила старуха. Она указала на окно,
через которое была видна крыша новой тюрьмы.  -  Ко  мне  однажды вот так же
пришли и  спросили:  "Товарищ Хургес у  вас проживает?"  И  я,  старая дура,
поймалась на слово "товарищ".
     Азорес смутился. Обстановка усложняется... Тот, кого он искал, сидит за
толстыми стенами тюрьмы...
     - Скажите, с ним действительно никак невозможно увидеться?
     - Если  бы  вы  были  прокурором или  начальником тюрьмы,  то  могли бы
видеться с ним ежедневно,  -  ответила старуха.  -  А так...  - она печально
покачала головой.
     - Но у него должны же быть друзья!  Они могут мне помочь. Вы не знакомы
с кем-нибудь из них?
     Старуха  вновь  насторожилась и  взглянула на  Азореса своими  белесыми
невидящими глазами,  словно надеялась прочесть замыслы Азореса сквозь пленку
катаракты.
     - Я понимаю вас,  -  сказал Азорес. - Вы боитесь открыть конспиративную
квартиру. Но встреча может произойти у вас. Здесь достаточно безлюдное место
и  товарищи могут убедиться,  что  хвост шпиков не  тянется за  мной.  Можно
назначить свидание и в другом месте - где хотите. Назначайте час и место.
     Старуха минут пять молчала. Азорес уже стал терять терпение.
     - В  воскресенье в  дес