Александр Романович Беляев.
        Чудесное око

     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: А.Беляев. Сборник повестей и рассказов
     Горьковское книжное издательство, г.Горький, 1958
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 15 ноября 2002 года
     ---------------------------------------------------------------------


        "ПРОЛОГ"

     Океанский пароход назывался "Левиафаном" по  праву.  Это  был настоящий
плавучий город с "улицами",  садами,  площадями,  кинотеатрами,  концертными
залами,  фонтанами,  бассейнами,  спортивными площадками, садами-оранжереями
тропических растений.  По мягким коврам длинных коридоров неслышно скользили
вымуштрованные лакеи  в  униформе.  Двери  кают,  стены,  панели отсвечивали
красным  деревом,   сверкали  начищенной  медью.  В  помещениях,  занимаемых
пассажирами,  стоял своеобразный запах -  смесь дорогих духов,  мыла, сигар,
кожаных чемоданов и еще чего-то неуловимого,  приносимого,  наверное, свежим
дыханием океана.
     На   верхней  открытой  палубе,   под  широким  тентом,   укрывшись  от
раскаленных лучей солнца,  отдыхали пассажиры. Удобные плетеные белые кресла
были  расставлены между  пальмами,  кустами  цветущих  олеандров и  душистых
гиманантусов. Журчали фонтаны.
     Глубокая синева Гольфстрима казалась недвижной.  Там  и  сям  виднелись
красноватые островки  водорослей,  принесенных течением из  Саргассова моря.
Летучие  рыбки  выскакивали из  воды  и  летели  рядом  с  кораблем,  блестя
плавниками. Они то падали на воду, то вновь взлетали, словно хотели развлечь
пассажиров.
     - О,  как жарко!  Хотя бы ветерок подул, - сказал, отдуваясь, дородный,
краснощекий  пассажир  лет  пятидесяти.   Он  сидел  в   глубоком  кресле  и
обмахивался белым шелковым платком.  Отлично сшитый белый костюм,  массивный
золотой  перстень,  золотая  цепочка  от  часов  на  жилете  и  золотые очки
придавали ему вид преуспевающего коммерсанта.
     - А  все-таки  прекрасно!  -  глядя сквозь приспущенные веки в  сияющую
даль,   продолжал   он.   -   "Левиафан"  -   настоящий   плавучий   дворец.
Комфортабельно, удобно и, главное, совершенно безопасно. Ведь так? Что может
случиться с таким великаном?
     И пассажир поднял глаза на своего соседа,  человека неопределенных лет,
в  светло-сером костюме.  У  него было бледное лицо,  впалая грудь,  большие
задумчивые черные глаза,  густые брови,  нос с горбинкой.  Француз? Испанец?
Комиссионер? Землевладелец? Не разберешь. Во всяком случае, не миллионер...
     Следя глазами за кольцами сигарного дыма, сосед пожал плечами и ответил
глухим голосом:
     - Я  слышал,  "Левиафан" застрахован на  такую сумму,  что на одни лишь
годовые  страховые  взносы  можно  было  бы  построить  неплохой  каботажный
пароход.
     - Что вы хотите этим сказать? - насторожился толстяк и засопел.
     - Вы коммерсант,  и вам нетрудно сделать вывод:  если бы не было риска,
пароходная компания не выбрасывала бы груды денег на страхование.  Швейцарцы
не страхуют своих жилищ от наводнений,  а голландцы -  от землетрясений... -
Человек с бледным лицом замолчал, а коммерсант еще сильнее засопел.
     - Вспомните  трагическую судьбу  "Титаника",  -  продолжал после  паузы
худощавый.  -  "Титаник"  мало  чем  уступал  "Левиафану".  А  "Пасифик"?  А
"Лузитания"?  Да разве мало можно привести подобных примеров.  На море ни за
что нельзя поручиться.
     - "Лузитания" была  потоплена миной  во  время войны.  "Титаник" погиб,
наскочив на подводный айсберг,  -  возразил толстяк,  заметно волнуясь. - На
"Левиафане"  есть  специальный  прибор,  какой-то  радиоинструмент,  который
сигнализирует  о  приближении  подводной  лодки.   На  случай  пожара  также
установлена автоматическая сигнализация...
     - А  пароход  все-таки  застрахован,  -  не  успокаивался худощавый.  -
Столкновение в  тумане,  да  разве мало причин...  И  затем...  Эти  пальмы,
бассейны,  концертные  залы  -  все  это  хорошо,  а  обеспечен  ли  корабль
достаточным количеством шлюпок и спасательных поясов на случай аварии?
     - Я... не знаю, - ответил толстяк.
     - А я знаю, подсчитал.
     - Ну и что?
     - Две  трети  пассажиров  останется  без  шлюпок,  -  спокойно  ответил
худощавый.
     - Нет,  у вас сегодня просто дурное настроение, дон Хургес, и вы хотите
испортить его и мне! - воскликнул толстяк.
     - Ничуть,  -  ответил дон Хургес и  чуть заметно усмехнулся.  -  Я лишь
трезво смотрю на  вещи.  Надо быть всегда готовым ко всему...  Однако почему
мои  слова  взволновали  вас,   мистер  Вильямс?  Вы  так  боитесь  за  свою
драгоценную жизнь?
     - Не только за жизнь,  - загадочно ответил Вильямс, порывисто обмахивая
лицо платком.
     - Резонно.  Бывают ценности, которые дороже собственной жизни, - так же
загадочно промолвил Хургес.
     Со средней палубы долетали веселые звуки джаза. Музыка немного отвлекла
внимание толстяка от  грустных раздумий.  Вильямс даже  начал  притопывать в
такт, но лицо его оставалось хмурым.
     - Вы  сказали,  надо  быть готовым ко  всему,  -  снова обратился он  к
Хургесу. - Какую готовность имели вы в виду? Психологическую?
     - Конечно,  психологическую прежде всего,  - ответил Хургес. - Тот, кто
готов ко всему,  наверняка не растеряется в первый миг, не поддастся панике,
а  это главное.  Мы  должны иметь готовый план спасения и  самих себя и  тех
ценностей, которые мы везем.
     - У вас есть такой план? - спросил Вильямс.
     - Да,  я обдумал его до мельчайших подробностей еще дома.  Я,  кажется,
предусмотрел все: и пожар и аварию...
     - Интересно было бы познакомиться с вашим планом, дон Хургес.
     Хургес пожал плечами:
     - Вряд ли  он  пригодится вам.  Мой багаж невелик;  вашего я  не  знаю.
Каждый план должен быть индивидуальным.
     - Мой багаж! - тяжело вздохнул Вильямс.
     Джаз безумствовал. Молодые пары танцевали на середине палубы. Слышались
смех,  веселые восклицания.  Избранники судьбы  тешились опьяняющими звуками
джаза, радостным днем, лазурью и чистым воздухом океана.
     И  вдруг  короткий  толчок.  Упал  один  из  танцующих молодых  парней.
Послышался смех.
     - Землетрясение... Водотрясение...
     - Господи,  что такое?  -  скороговоркой вымолвил Вильямс. Он мгновенно
побледнел.  -  Не  вы  ли накаркали?  -  Вильямс злобно взглянул на Хургеса,
спокойно курившего сигару.
     Пароход по-прежнему рассекал воды океана.  Снова начались танцы, однако
кое-кто отправился узнать, что случилось.
     - "Внимание!  Внимание!  - неожиданно раздалось из громкоговорителей на
палубах,  этажах,  в коридорах,  каютах.  -  Случилась небольшая авария.  Ни
малейшей опасности для судна.  Просим не  волноваться.  Вторая смена экипажа
должна немедленно выйти на работу".
     - Что случилось? - послышалось отовсюду.
     Никто не мог ответить. Джаз гремел по-прежнему, но танцы расстроились.
     Кресло Вильямса дернуло с такой силой,  что он, боясь упасть, ухватился
за кресло Хургеса.  Многие пассажиры упали.  Закричала перепуганная женщина.
Ее истерический крик подхватили другие.
     - "Аврал!  -  снова разнесся голос из репродуктора. - Авария, но ничего
серьезного.   Пассажирам   рекомендуется   сохранять   полное   спокойствие.
Разойдитесь по каютам".
     Вильямс  почти  выпрыгнул из  кресла  и,  взволнованный,  забегал перед
Хургесом.
     - Дело принимает серьезный оборот,  черт побери!  Как вы предполагаете,
мы не утонем?
     Хургес снова пожал плечами.
     - "Левиафан" имеет  перегородки,  -  ответил  он.  -  Если  он  получил
пробоину,  то  вода не  пройдет дальше первой перегородки.  К  тому же мы на
одной из "людных" морских дорог:  Буэнос-Айрес -  Лондон. "Левиафан" вызовет
по радио помощь. И все же надо быть готовыми ко всему.
     Пароход резко убавил ход. Корма заметно опустилась. На судне начиналась
паника.
     - Дон Хургес,  мы тонем!  Тонем!  -  почти кричал Вильямс.  - Надо быть
готовыми ко всему...  Ваш план,  дон Хургес?!  Я не хочу умирать! И я... Мой
багаж...   моя  жизнь...   Эквадор.  Двадцать  два  года  лишений,  труда...
Бочонки... Шлюпки... Потонуть... и когда - не в бурю, при солнце... Штиль...
Мираж... Страшный сон... Кошмар!
     - Пассажирам  предлагается  надеть  спасательные  пояса,  -  прогремела
команда.
     - Боже мой! Боже мой, не оставь меня! - закричал Вильямс и, схватившись
за голову, побежал.
     Хургес  не  спеша  двинулся к  каюте,  вынул  из  чемодана пластинку из
темного металла с цепочкой и замком на ней,  бутылку с герметической крышкой
и пошел на нос корабля.
     - Дон Хургес,  вы здесь?  Я ищу вас по всему пароходу,  -  окликнул его
Вильямс.  На нем уже был спасательный пояс.  -  А почему вы без пояса? Разве
это не входит в ваш план?
     - Не входит,  -  ответил Хургес.  -  Мой друг, бывалый капитан, говорил
мне,  что  он  против  спасательных  поясов:  они  лишь  удлиняют  страдания
тонущих... Впрочем, это касалось холодных морей. Что же все-таки случилось с
"Левиафаном"?
     - Никто ничего не знает.  Даже сам капитан,  если только он не скрывает
причин...
     "Левиафан" был обречен,  в  этом не оставалось сомнений.  Корму накрыла
вода.  Прозвучал приказ: спускать шлюпки. Началась паническая беготня. Возле
шлюпок  завязалась звериная битва  за  существование.  Хургес оказался прав:
шлюпок не хватало.
     - Почему вы не спешите к шлюпкам? - спросил Хургес.
     - Потому,  что  я  успел наметить свой план и  даже осуществить его,  -
ответил Вильямс.  Усмешка мелькнула на  его  побледневшем лице.  -  Лишь  бы
только они не  опоздали...  О,  золото царит над человеком,  пока он жив.  Я
пообещал матросам бочонок...  А  может быть,  все обойдется.  Радист передал
сигнал бедствия,  и говорят,  что к нам уже спешат на помощь два парохода...
Вот они... Вот.
     - Пароходы?
     - Да нет.
     Хургес увидал матросов, которые тащили бочонки, продираясь сквозь толпу
к шлюпке, висевшей на носу.
     - Садитесь быстрее в шлюпку! - крикнул Вильямс.
     - Я еще не выполнил свой план,  -  ответил Хургес.  Он продел цепочку в
звено  якорной  цепи,  щелкнул  замком,  прикрепил металлическую пластинку к
цепи.  Потом быстро написал записку,  сунул ее  в  бутылку,  плотно приладил
герметическую крышку. На удивленные взгляды Вильямса он кратко ответил:
     - Это мой багаж. Итог моей жизни.
     Матросы отшвыривали пассажиров и грузили в шлюпку бочонки.
     - Перегрузка, - покачал головой Хургес, глядя на тяжелые бочонки.
     - Не могу же я их оставить, - сказал Вильямс.
     Шлюпку спустили на воду.  Десять матросов,  Хургес,  Вильямс, бочонки с
золотом,  сухари, бочка воды... Шлюпка была перегружена и осела до бортов. А
за борта цеплялись утопающие.  Матросы безжалостно били их по рукам веслами,
ножами и кулаками.
     - Успеть быстрее отъехать от  тонущего парохода!..  -  бормотал Вильямс
трясущимися бескровными губами.
     Шлюпка не  успела отплыть и  двадцати метров,  как пароход,  став носом
кверху,  пошел  ко  дну.  Над  местом гибели вздыбился огромный столб  воды,
тяжело осел и хлынул бешеным валом. Вал ринулся на шлюпку.
     - Конец! - взвизгнул Вильямс.
     - Всякий  конец  может  быть  и  началом,  -  спокойно ответил Хургес и
швырнул бутылку в воду. Это были его последние слова.
     Вода  накрыла шлюпку,  заглушила последние крики  утопающих.  Через два
часа на место катастрофы прибыл первый пароход, принявший сигналы бедствия.


        "ЗА МОРСКИМ ОКУНЕМ"

     На длинном столе -  черный шар диаметром в полтора метра.  Один бок его
срезан.  Широкое окно выходит на Кольский залив. Там виднеются мачты и трубы
траулеров рыбного треста.  Однако  в  окно  никто  не  смотрит.  Взоры  всех
устремлены на черный шар. Двенадцать комсомольцев, членов кружка по изучению
радиотехники, тесным кольцом обступили стол. Большинство - студенты морского
техникума, часть - радисты с траулеров.
     Мотя Гинзбург,  конструктор, изобретатель и руководитель кружка, радист
траулера "Серго  Орджоникидзе",  похлопывая ладонью по  черной металлической
поверхности шара, спросил с усмешкой на умном худощавом лице:
     - Вы видите глазное яблоко...
     Кружковцы засмеялись:
     - Хорошенькое яблоко!
     - Какой же должна быть орбита, чтобы вместить такое яблоко!
     - Орбитой будет море.  Довольно?  -  спросил Мотя.  -  Это радиоглаз, с
помощью которого мы увидим, что творится в глубинах моря.
     - Телевизор! - вскричал один из стоявших возле стола.
     В  сущности говоря,  Мотя  не  изобрел ничего  или  почти  ничего.  Ему
случалось   видеть   фотографии   американских   и   немецких   телевизоров,
приспособленных  для  наблюдений  на  морской  глубине.   Правда,  это  были
фотографии. Но принцип работы телевизора известен. Оставалось самостоятельно
продумать кое-какие конструктивные особенности подводного телевизора. И Мотя
как будто бы  удачно справился с  этим:  маленький опытный телевизор работал
исправно.  Почему бы не работать и этому, большому? Он почти готов. Вставить
в круглое отверстие объектив,  возле него -  лампы прожекторов, и все. Одним
словом, часа два монтажных работ, и телевизор можно опускать в воду.
     - Чтобы взглянуть,  что делается на  дне моря?  -  спросил первокурсник
морского техникума.
     - Именно.   Взглянуть,   как  поживают  морские  крабы,   -  подхватил,
снисходительно улыбаясь, его сосед, который считал себя человеком бывалым.
     - Что ж, и это интересно, - серьезно ответил Гинзбург.
     - Будем ловить морских окуней?
     - Да,  да.  Сегодня -  первая проба.  Траулер уходит в час ноль-ноль. К
этому времени мы успеем закончить,  -  ответил Гинзбург и приказал:  - А ну,
хлопцы, за работу!
     Слушатели ушли,  а  пять человек,  во  главе с  Гинзбургом,  остались и
приступили к делу.
     - А  знаете,  кто будет с  нами на пробном лове?  -  спросил Мотя своих
товарищей.  -  Бласко Азорес, испанский коммунист, корреспондент. Он недавно
приехал к нам, чтобы осмотреть новый Мурманск.


     Азорес вышел из  гостиницы треста в  полночь и  направился по  спуску к
траловой  базе.   Испанец  поеживался  в  своем  осеннем  пальто.   Льдистый
полуденный ветер бил в лицо. Падал мокрый снег.
     "Удивительный  край!   -   размышлял  Азорес.  -  Здесь  все  наоборот:
"солнечные ночи",  "ночные дни".  В этих краях люди выбирают квартиры окнами
не  на  юг,  а  на  север,  потому что  северный ветер,  пролетая над теплым
течением Гольфстрима,  нагревается, а южный - охлаждается над ледяным горным
плато тундры. Суровый край, тяжелый климат. Но всего этого не ощущаешь, даже
не замечаешь - так интересен здесь человек и его дело".
     Внизу   горели   огни   траловой   базы.   Высоко   вздымались  корпуса
рыбообрабатывающих  цехов.   Гремели  лебедочные  цепи.  У  пристани  стояли
траулеры.   Одни  разгружались,   другие  готовились  к  отплытию.   Сновали
транспортеры:  к  складам -  с рыбой,  от складов -  с солью.  Азорес быстро
прошел в  конец пристани к  большому траулеру.  Был отлив,  и  борт траулера
покачивался почти вровень с  пристанью.  Азорес взошел на борт и  поднялся в
капитанскую рубку.  Капитан Маковский приветствовал его и  попросил пройти в
свою каюту. Азорес вошел.
     Каюта капитана состояла из двух крохотных помещений: кабинета-спальни и
гостиной.  В  первом стоял небольшой письменный столик,  над  ним -  большая
керосиновая лампа (на  случай повреждения электрического освещения),  и  два
кресла,  прикрепленные к  полу цепочками (на  случай качки).  Сейчас цепочки
обвисали,  и кресла можно было передвигать.  В нише,  за занавеской - койка,
рядом -  вход в  ванную "комнату",  в которой,  видимо,  с трудом можно было
снять одежду. В "гостиной" - угловой диванчик и столик перед ним. На столике
- чайный сервиз, печенье...
     Красное  лакированное дерево,  сияющие  медные  части,  тисненая  кожа,
стекло,   свет,   тепло,   калориферы,  вентиляторы...  Здесь  было  тихо  и
комфортабельно, как в купе пульмановских вагонов.
     Капитан в рубке распоряжался. С берега отдали концы. Пароход медленно и
осторожно начал поворачиваться.  Азорес смотрел сквозь большое окно каюты на
берег.   Мелькали  траулеры,  освещенные  окна  засолочного  цеха,  высокий,
поросший  низкими   березками  противоположный  берег   Кольского  залива...
Скорость хода увеличивалась. Качки не было.
     Капитан передал управление помощнику и пришел в каюту.  Оба -  Азорес и
капитан Маковский - неплохо владели английским. Как радушный хозяин, капитан
налил чаю. Завязалась беседа. Азорес интересовался подводным телевизором.
     - Вы видели морских окуней? - спросил капитан гостя.
     - Конечно.  Большая рыба с  красными глазами,  вылезающими из орбит,  -
ответил Азорес.
     - А почему они красные и вылезают из орбит?
     Азорес пожал плечами. Капитан усмехнулся и продолжал:
     - Это  потому,  что  морской окунь  очень  пугливая рыба;  оказавшись в
трале,  он  умирает от  испуга,  и  от  испуга же  у  него глаза вылезают из
орбит...  Подобные  объяснения мне  приходилось слышать  не  раз  от  старых
рыбаков.  Разумеется,  это  басня.  Морской окунь  живет  на  глубине многих
десятков метров. И попадаться-то в наши тралы он стал лишь недавно, когда мы
научились спускать тралы на большую глубину. И вот, когда окунь попадается в
сеть и  его быстро вытаскивают на поверхность,  где давление в несколько раз
ниже  того,  к  которому приспособлен окунь,  глаза его  наливаются кровью и
выходят из орбит.
     - Это очень интересно, - заметил Азорес, - но при чем тут телевизор?
     - А вот при чем.  Окунь - вкусная, полезная, жирная рыба, а найти ее на
большой глубине очень трудно!  Мы  плывем по  морю,  где-то под нами плавают
громаднейшие косяки рыбы -  сотни,  тысячи тонн.  Но мы не видим этой рыбы и
после  многих  дней  тяжелого плавания часто  возвращаемся домой  с  пустыми
трюмами.  Народ ждет от нас рыбы,  а у нас неудача за неудачей.  Срыв плана,
начальство рвет и мечет, моряки нервничают...
     - Но вы ведь часто опускаете трал и находите рыбу, - возразил Азорес. -
Я сам видел, какой богатый улов тех же окуней попадает в ваши тралы.
     - А сколько их не попадает,  этого никто не видит, - перебил капитан. -
Одному траулеру посчастливится набрести на косяк,  другому нет. Игра слепого
случая.  Куда это годится?  Бывают дни, когда мы десятки раз опускаем трал и
вытаскиваем только водоросли,  крабов и  камни.  Трал  зачастую цепляется за
грунт,  рвется об  острые камни.  Ведь мы  не  видим поверхности дна.  Ловим
вслепую.  Правда,  наши научные изыскания помогают нам.  "Персей" обследовал
морское дно,  изучил ход рыбы, температуру воды на разных глубинах и кое-что
иное.  Это помогло,  но  все же  случай не положен на обе лопатки.  Мы живем
Гольфстримом,  а он капризен. Иногда он немного меняет течение: порой бывает
более  теплым,  порой -  более холодным.  И  рыба  то  наведывается к  нашим
берегам, то исчезает, откочевывая туда, где вода теплее. Там, где в минувшем
году рыба ловилась прекрасно, сегодня - никакого улова. И это только потому,
что за тысячи километров от нас,  в Мексиканском заливе,  лето было холоднее
обычного или  в  Исландии зима посуровела.  Мы  призвали на  помощь эхолот и
радиолот.  Вам знаком принцип работы эхолота? Мы шлем вниз под воду звуковую
волну, ну, скажем, взрыв патрона или удар колокола. Звуковая волна достигает
дна,  отражается и  возвращается назад.  Зная скорость звука в  воде,  можно
определить глубину.  Если  звук  возвращается быстро,  значит звуковая волна
отражена  не  дном,  а  большим  скоплением рыбы.  Этот  способ  чрезвычайно
продуктивен и полезен, но и у него есть недостатки.
     Радиолот,  показывающий глубину  по  скорости  отражения  радиолуча,  и
эхолот  каждый  по-своему  "слепы".  Им  ведь  все  равно,  от  чего  именно
отражаются радиолучи или  звуковая волна.  Например,  э