дезинфекционных процедур взлохмачены. Я радостно улыбаюсь ей.
   - Пожалуйте, пожалуйте сюда, - зовет Меллер. - Ну, чем вас потчевать?
   Передо мной на полке герметически закрытые банки, баллоны, кубы, шары.
   - Мы вас будем кормить из соски жидкой пищей, манной кашей. С  твердыми
кусками вы не справитесь: вылетят из рук - не поймаете. У нас  все  больше
вегетарианская пища. Зато собственные плантации. Здесь  яблочный  мусс,  -
она указала на  закрытую  банку,  -  здесь  клубника  с  рисом,  абрикосы,
персики, маседуан из бананов, репа Кэц, - такой  вы  на  Земле  не  ели...
Хотите репы?
   И Меллер ловко сняла с полки цилиндр с  трубочкой  на  боку.  В  задней
стенке цилиндра имелась  трубка  пошире.  Эту  трубку  Меллер  вставила  в
небольшой насос и начала качать. На наконечнике боковой трубки  показалась
желтоватая пена. Меллер протянула цилиндр Тоне.
   - Берите и  сосите.  Если  сосать  будет  трудно,  подкачайте  воздуху.
Наконечники стерилизованы. Чего гримасничаете? Наша посуда не так красива,
как греческие чаши, но зато хороша для здешних условий.
   Тоня нерешительно взяла трубку в рот.
   - Ну как? - спросила Меллер.
   - Очень вкусно.
   Крамер подал мне другую "соску". Полужидкая желтая кашица из "кэцовской
репы" была действительно очень вкусна. Маседуан из бананов тоже  хорош.  Я
не  успевал  подкачивать  насос.  Затем  следовало  желе  из  абрикосов  и
клубничный мусс.
   Я ел с удовольствием. Но Тоня была задумчива и почти ничего не ела.
   В коридоре я нагнал ее, схватил за руку и спросил:
   - Чем вы озабочены, Тоня?
   - Я сейчас была у директора Звезды Кэц, справлялась  о  Евгеньеве.  Его
уже нет на Звезде. Он отправился в длительное межпланетное путешествие.
   - Значит, и мы последуем за ним? - с тревогой спросил я.
   - Увы! - ответила она. - Нам надо работать. Но  директор  сказал,  что,
может быть, вы совершите межпланетное путешествие.
   - Куда? - с испугом спросил я.
   - Еще не знаю. На Луну, на Марс, - может быть и дальше.
   - Нельзя ли с Евгеньевым поговорить по радио?
   - Можно. Радиосвязь Кэца не установлена только с  Землей:  мешает  слой
Хевисайда. Он отбрасывает радиолучи. Мне как раз придется работать на нем,
чтобы короткими лучами пробить этот слой и установить радиосвязь с Землей.
Пока связь поддерживается световым телеграфом. Прожектор в миллион  свечей
дает вспышки, которые прекрасно принимаются на Земле, если только небо  не
покрыто облаками. Впрочем, на Памире, в  городе  Кэц,  небо  почти  всегда
безоблачно. С летящими же в межпланетном пространстве ракетами Звезда  Кэц
говорит по радио... Сейчас я пойду на радиостанцию и  постараюсь  наладить
связь с ракетой, исследующей мировое  пространство  между  Звездой  Кэц  и
Луной... А вас директор просил зайти к нему. - Посмотрев на  часы-браслет.
Тоня добавила: - Хотя к директору сегодня уже поздно.  Полетим  вместе  на
радиостанцию. Комната номер девять.
   Огромный коридор, ярко освещенный электрическими лампами, уходил вдаль,
как туннель подземной дороги. Голоса здесь звучали тише  обычного,  потому
что воздух был разрежен, и я не сразу услышал, что меня окликают.
   Это был Крамер. Он летел к нам, махая небольшими крыльями. Сбоку и  над
спиной его торчали какие-то предметы, похожие на сложенные веера.
   - Вот вам крылья, - сказал  он,  -  чтобы  вы  совсем  были  похожи  на
небожителей. В раскрытом виде эти штуки немного напоминают крылья  летучей
мыши. Прикрепляются к кистям рук. Могут складываться и откидываться назад,
и тогда вы можете свободно брать все.
   Крамер ловко прикрепил нам  крылья  размеров  в  большой  лист  лопуха,
показал, как обращаться с механизмом, и улетел назад. Я и  Тоня  принялись
за полеты. Мы не раз сталкивались  головами,  ударялись  о  стены,  делали
неожиданные повороты. Но неловкие движения не причиняли нам боли.
   - В самом деле, мы похожи на летучих мышей, - со смехом сказала Тоня. -
Ну, кто первый долетит до радиостанции?
   Мы сорвались с места.
   - А почему так пустынно в коридоре? - спросил я.
   - Все на работе, - сказала Тоня. - Здесь, говорят, по  вечерам  публика
летает роем. Как майские жуки в погожий день!
   Мы подлетели к комнате  номер  девять.  Тоня  нажала  кнопку,  и  дверь
бесшумно  открылась.  Первое,  что  меня  удивило,  -  это  радист.  Он  с
наушниками   на   ушах    примостился    на    "потолке"    и    записывал
радиотелефонограмму.
   - Готово, - сказал он, пряча в сумку у пояса записную книжку: эта сумка
заменяла ему ящик письменного стола. - Вы хотите поговорить с  Евгеньевым?
Попытаемся.
   - А это трудно? - спросила Тона.
   -  Нет,  нетрудно,  но  у  меня  сегодня  не  работает   длинноволновый
передатчик, а на короткой волне найти ракету, спирально поднимающуюся  над
Землей, несколько сложнее.  Я  сейчас  вычислю  местонахождение  ракеты  и
попробую...
   Но в этот момент он  неожиданно  задел  ногою  за  стену  и  отлетел  в
сторону. Его удержали  шнуры  радионаушников,  и  через  мгновение  радист
принял прежнее положение. Вынув записную книжку, он посмотрел на хронометр
и углубился в расчеты. А потом принялся за настройку.
   - Алло... Алло!  Говорит  Звезда  Кэц!  Да.  Да.  Позовите  к  аппарату
Евгеньева. Нет? Скажите ему, чтобы он, когда вернется, вызвал Звезду  Кэц.
С ним должна говорить новая сотрудница Звезды Кэц. Фамилия...
   - Антонина Герасимова, - поспешила сказать Тоня.
   - Товарищ Герасимова. Слышишь? Так. Много? Хороший улов? Поздравляю.
   Он выключил аппарат и сказал:
   - Евгеньева нет в ракете. Он вылетел  в  межпланетное  пространство  на
промысел и вернется  часа  через  три.  Занят  ловлей  мелких  астероидов.
Прекрасный строительный материал. Железо, алюминий, граниты. Я вызову вас,
когда Евгеньев будет у радиотелефона.



9. В БИБЛИОТЕКЕ

   За вечерним чаем ко мне подлетел Крамер.
   - Вы свободны сегодня вечером? -  спросил  он  меня  и  пояснил:  -  Не
удивляйтесь, пожалуйста, на Звезде стоминутные сутки, но  по  привычке  мы
рабочий день исчисляем по земному времени. Закрывая ставни, делаем  "ночь"
и спим шесть-семь "звездных" суток. Теперь по московскому  времени  восемь
часов вечера. Не хотите ли познакомиться с нашей библиотекой?
   - Охотно, - ответил я.
   Как и все  помещения  на  Звезде  Кэц,  библиотека  представляла  собой
цилиндр. Окон не было.  Боковые  стены  были  сплошь  заняты  ящиками.  По
продольной оси цилиндра - от двери до  противоположной  стены  -  натянуты
четыре тонких троса. Придерживаясь за них, посетители передвигались в этом
своеобразном коридоре. Пространство между "коридором" и боковыми  стенками
заполнял ряд сетчатых коек. В помещении был чистый, озонированный воздух с
запахом хвои. Газонаполненные трубки, пролегающие между ящиками, светились
приятным матовым светом. Тишина. На некоторых койках лежат люди с надетыми
на голову черными коробками, изредка подкручивая  выступающие  из  коробок
круглые рукоятки.
   Странная библиотека! Можно подумать, что здесь не  читают,  а  проходят
какой-то курс лечения.
   Перебирая руками трос, я двигаюсь за Крамером к противоположному  концу
библиотеки. Там на фоне сложенных стеной черных ящиков порхает  девушка  в
ярко-красном шелковом платье.
   - Наш библиотекарь, Эльза Нильсон. Познакомьтесь, -  говорит  Крамер  и
шутя бросает меня к девушке. Она, смеясь, подхватывает меня на лету, и  мы
знакомимся.
   - Что будете читать? - спрашивает она. - У нас миллион экземпляров книг
почти на всех языках мира.
   Миллион экземпляров! Где же они могут разместиться здесь?  Но  потом  я
догадываюсь:
   - Фильмотека?
   - Да, книги на пленке,  -  говорит  Нильсон.  -  Читают  их  с  помощью
проекционного фонаря.
   - Легко и компактно, - добавляет  Крамер.  -  Целый  том,  страница  за
страницей отпечатанный на пленке, занимает места не  больше,  чем  катушка
ниток.
   - А газеты? - спрашиваю я.
   - Их заменяют радио и телевизор, - отвечает Нильсон.
   - Книги на пленках - это уже не новость, - говорит Крамер. - У нас есть
вещи поинтереснее. Какую же программу  вечера  мы  составим  для  товарища
Артемьева? Давайте так: сначала мировая хроника. Покажем,  что  на  Звезде
Кэц мы не отстали от мировых событий. Затем дайте "Солнечный столб"...
   - Это новый роман? - спросил я.
   - Да, в некотором роде, - ответил, улыбаясь, Крамер. - Ну,  и  хотя  бы
"Атмосферную электростанцию".
   Кивнув головой, Нильсон вынула из ящика круглые  плоские  металлические
коробки.
   Крамер предложил мне лечь на койку. Затем, вложив эти коробки в ящик  с
рукоятками, надел его мне на голову.
   - Лежите, слушайте, смотрите, - сказал он.
   - Лежу, но ничего не вижу и не слышу. Абсолютная тишина и мрак.
   - Поверните ручку справа, - сказал Крамер.
   Я повернул. Что-то щелкнуло, тихо зажужжало. Сильный свет ослепил меня.
На мгновение я закрыл глаза и в то же время услышал голос.
   "Тропические джунгли Африки расчищаются под культурное земледелие".
   Я открыл глаза и увидел сверкающую в ослепительных  лучах  африканского
солнца сине-зеленую поверхность океана, а на ней  -  растянутый  в  боевую
линию  огромный  флот:  дредноуты,  сверхдредноуты,  линкоры,  крейсеры  и
истребители всех видов и систем. Здесь  были  и  старые  военные  корабли,
изрыгающие  из  широкогорлых  труб  клубы  черного  дыма,  и  более  новые
теплоходы  с  двигателями  внутреннего  сгорания,   и   позднейшие   -   с
электрическими двигателями.
   Это зрелище было так неожиданно, что я невольно вздрогнул. Неужто опять
война? Но какая же может, быть война, когда с  капитализмом  покончено  во
всем мире? Не угощают ли меня старым фильмом из  времен  последней  войны,
которая привела к революции?
   "Военный флот - орудие истребления - мы превратили  в  мирный  грузовой
транспорт", - продолжал все тот же голос.
   Ах, вот в чем дело! Ослепленный ярким светом, я сразу не  заметил,  что
боевые башни с чудовищными морскими пушками сняты. Вместо них на  кораблях
установлены грузовые краны.  Сотни  хлопотливых  катеров,  буксиров,  барж
снуют между "боевой" цепью судов  и  новенькой  гаванью.  В  гавани  кипит
разгрузочная работа.
   Я снова повернул ручку. И... это тоже похоже на войну.
   Огромный лагерь, белые палатки и фанерные домики,  окрашенные  в  белый
цвет. У домов и палаток люди в белых костюмах - европейцы и чернокожие. За
лагерем дымовая завеса, поднимающаяся почти до зенита. Дым валит  клубами,
как при огромном пожаре...
   Новый "кадр" - сплошная стена непроходимого тропического леса пылает  в
огне. На пепелище стоят огромные фургоны - коробки из металлической  сетки
на стальных  каркасах.  В  них  копошатся  люди,  выкорчевывая  небольшими
машинами пни.
   "Тропики - самые богатые солнцем места на Земле. Но они были недоступны
для культурного  земледелия.  Непроходимые  леса,  болота,  хищные  звери,
ядовитые  гады,  насекомые,  губительные  лихорадки   наводняли   тропики.
Смотрите, чем они становятся теперь!.."
   Равнина. Тракторы возделывают землю.  Чернокожие  трактористы  сверкают
белыми зубами в веселой улыбке. На  горизонте  многоэтажные  дома,  густая
зелень садов.  "Тропики  прокормят  миллионы  людей...  Идея  Циолковского
претворяется в жизнь..."
   "Как, и здесь Циолковский? - удивляюсь я. - Сколько же  идей  успел  он
заготовить впрок будущему человечеству!"
   И, словно в ответ  на  эту  мысль,  я  увидел  другие  картины  великой
переделки Земли по идеям Циолковского.
   Превращение  в  оазисы  пустынь  путем  использования  энергии  солнца;
приспособление под жилье и оранжерейное "озеленение"  доселе  неприступных
гор; солнечные двигатели, машины, работающие  силой  приливов,  отливов  и
морских волн; новые виды  растений,  которые  используют  больший  процент
солнечной энергии...
   Но это уже по моей части. Об этих достижениях мне известно.
   Мировая  кинохроника  окончилась.  После  минутного  перерыва  я  вновь
услышал голос. И все, что он рассказывал, как наяву проходило перед  моими
глазами.


   "Я участвовал в испытательном пробеге аэросаней нового типа, -  говорил
голос.  -  Условия  были  поставлены  довольно  тяжелые:  проехать   сотни
километров тундры далеко за Полярным кругом.
   Я был начальником пробега и возглавлял колонну. Мы  продвигались  прямо
на север.
   Было темно. Северное сияние не полыхало на небе.
   Только фары освещали путь. Стояли  пятидесятиградусные  морозы.  Кругом
безлюдная снежная равнина.
   Мы ехали два дня, поглядывая на компас.
   И вдруг мне показалось, что небо на горизонте порозовело.
   - Начинается северное сияние. Будет веселее ехать,  -  сказал  товарищ,
который вел наши сани.
   Через полчаса северный небосклон разгорелся еще ярче.
   -  Странное  северное  сияние,  -  сказал  я  спутнику.  -   Совершенно
отсутствуют переливы света. И краски не те.  Обыкновенно  северное  сияние
вначале бывает зеленоватого цвета,  потом  расцвечивается  розовым  разных
оттенков. А этот свет как заря, и притом совершенно неподвижный. Он только
постепенно усиливается и медленно переходит от розового к белому, по  мере
того как мы продвигаемся вперед.
   - Быть может, это зодиакальный свет? - сказал мой товарищ.
   - Невозможно ни по месту,  ни  по  времени.  И  не  похоже:  глядите  -
световая  полоса  проходит  почти  от  зенита  до  горизонта,   постепенно
расширяясь, как конус.
   Мы так увлеклись созерцанием  загадочного  небесного  явления,  что  не
заметили глубокой лощины с довольно  крутым  склоном  и  едва  не  сломали
санных лыж.
   Через несколько минут, выбравшись из лощины, мы  заметили  значительное
потепление. Термометр показывал тридцать восемь ниже  нуля,  а  всего  час
назад было пятьдесят.
   - Может быть, этот свет излучает тепло? - сказал я.
   - Если так, то  это  совершенно  необъяснимо,  -  возразил  спутник.  -
Световой столб, отапливающий тундру!
   Он рассмеялся.
   Столб лежал на пути нашего маршрута, и нам ничего больше не оставалось,
как ехать к этому световому конусу и узнать, если удастся, в чем дело.
   Мы ехали, а вокруг становилось все теплее и светлее. Вскоре мой товарищ
погасил  фары;  в  них  больше  не  было  надобности.  Затем  мы  заметили
усиливающуюся тягу воздуха в направлении светового конуса, а в его вершине
разглядели  ослепительно  сверкающий  узкий  серп,  словно  серп   Венеры,
наблюдаемый в бинокль.
   Увы, по мере нашего продвижения загадка не только не разгадывалась,  но
становилась еще более запутанной.
   - Этот свет поразительно напоминает солнечный, - сказал мой  товарищ  в
недоумении.
   Скоро стало светло как  днем.  Но  справа,  слева  и  позади  нас  были
сумерки, переходившие на горизонте в полную  тьму.  Ветер,  стлавшийся  по
земле, все усиливался, поднимая снежную пыль. Мы продолжали путь в снежном
самуме.
   Между тем температура стремительно повышалась.
   - Минус тридцать... Двадцать пять... Семнадцать.  Девять...  -  сообщал
мой спутник. - Ноль... Два градуса выше ноля...  И  это  после  пятидесяти
холода! Теперь мне становится  понятным  ветер.  Видимо,  этот  "солнечный
столб" нагревает воздух и почву, - получается большая разница  температур.
Холодный воздух притекает снизу к теплой зоне, а  вверху,  наверное,  есть
обратные течения теплого воздуха.
   Но вот мы приблизились  к  черте,  на  которую  непосредственно  падали
световые лучи. Снежинки, увлекаемые ветром,  таяли;  буран  превратился  в
дождь, который падал не с неба, а налетал  сзади;  снег  на  земле  быстро
таял, становился рыхлым и  водянистым.  На  склонах  бугров  и  лощин  уже
журчали ручьи. Санный путь портился. Темная морозная полярная зима, как  в
сказке, превращалась в дружную весну.
   Ехать дальше становилось опасным: можно погубить сани.  Я  остановился.
Остановился и  весь  поезд.  Из  аэросаней  начали  выскакивать  водители,
инженеры, корреспонденты, кинооператоры - участники пробега. Они не  менее
меня были заинтересованы необычайным явлением.
   Я распорядился поставить несколько саней  боком,  чтобы  защититься  от
ветра, и открыл совещание. Оно продолжалось недолго.  Все  были  согласны,
что ехать дальше  рискованно,  и  решили,  что  несколько  человек  должны
сопровождать меня в пешеходной экспедиции, остальные останутся  с  санями.
Мы же, разведав,  в  чем  дело,  вернемся,  а  затем  все  вместе  объедем
"солнечный столб" стороной и продолжим наш путь.
   На месте нашей остановки термометр показывал восемь градусов  тепла  по
Цельсию. Поэтому, скинув меховые одежды,  мы  надели  охотничьи  сапоги  и
кожаные  костюмы,  взяли  с   собой   небольшие   запасы   продовольствия,
инструменты и отправились в путь.
   Этот путь был нелегким. Сначала наши ноги проваливались в рыхлый  снег,
потом  мы  увязали  в  грязи.  Нам  приходилось  обходить  речки,  болота,
небольшие озера. К счастью, кромка грязи была  не  очень  широка.  Мы  уже
видели сухой "берег", покрытый изумрудно-зеленой травой и цветами.
   - В конце декабря далеко за Полярным кругом -  свет,  тепло  и  зеленая
трава! Ущипните меня за ухо, чтобы я проснулся! - воскликнул мой приятель.
   - Но это не весна, а какой-то  чудесный  островок  весны  среди  океана
полярной зимы, -  заметил  другой  спутник.  -  Если  бы  это  была  самая
настоящая весна, то на всех здешних болотах и озерах мы встретили бы массу
птиц.
   Наш кинооператор установил аппарат, навел фокус и взялся за ручку. Но в
этот момент налетел шквал и повалил его в грязь вместе с  аппаратом.  Плед
кинооператора был поднят ветром на огромную  высоту  и  заброшен  неведомо
куда.
   Ураган не прекращался, и ветер буквально сбивал с  ног.  Здесь  уже  не
было постоянного направления ветра; он дул порывами то в спину, то в лицо,
то закручивался смерчем, почти приподнимая нас  на  воздух.  Очевидно,  мы
подошли к той границе, где приток холодного воздуха встречался с нагретым,
сталкивался и  создавал  вихревые  восходящие  потоки.  Это  была  граница
циклона, вызванного неведомым "солнечным столбом".
   Мы уже не шли, а карабкались на четвереньках, ползли по грязи, цепляясь
друг за друга из последних сил...
   Совершенно измученные, мы добрались до сухой  почвы  и  попали  в  зону
полного штиля. Здесь только  чувствовались  восходящие  токи  от  нагретой
земли, как над полем в жаркий летний  полдень.  Температура  поднялась  до
двадцати градусов тепла.
   Мы просохли в несколько минут и расстегнули куртки. Весна переходила  в
лето.
   Невдалеке  поднимался  небольшой  холм,  покрытый  травою,  цветами   и
стелющимися по земле полярными березками. Летали  комары,  мухи,  бабочки,
воскресшие под живительными лучами.
   Мы взошли на холм и остановились как вкопанные.  То,  что  мы  увидели,
было похоже на мираж.
   Перед   нами   колосилась   пшеница.   На   отдельных   полосах   росли
подсолнечники, зеленела кукуруза. За полем - огороды с капустой, огурцами,
свеклой, помидорами, грядки  клубники  и  земляники.  Еще  дальше  -  пояс
кустарников: смородины, крыжовника  и  даже  участков  виноградных  лоз  с
гроздьями зрелого винограда. За кустарниками -  плодовые  деревья:  груши,
яблони, вишня, сливы; за ними - мандарины, абрикосы и персики, и, наконец,
в  центральном  кольце  оазиса,  где  температура,  очевидно,  была  очень
высокой, росли апельсиновые, лимонные деревья, какао вперемежку с  чайными
и кофейными кустами.
   Словом, здесь  были  собраны  главнейшие  культурные  растения  средней
полосы, субтропиков и даже тропические.
   Меж полями, огородами, садами были проложены дороги -  концентрическими
кругами и по радиусу к центру. Там возвышался пятиэтажный дом с  балконами
и радиомачтой наверху, ярко освещенный отвесными лучами. На  балконах,  на
подоконниках открытых окон виднелись цветы,  зелень.  По  стенам  тянулись
вьющиеся растения.
   На полях, в огородах, в садах работали  люди  в  легких  костюмах  и  в
широкополых шляпах...
   Минуты две мы простояли в оцепене