околовский считал такой спуск трудным и даже рискованным. Притом на
медленный спуск уйдет слишком много горючего.
   - Лучше мы опустимся прямо на  дно.  На  обратном  пути  можно  сделать
две-три остановки, если найдем подходящие для ракеты площадки.
   Соколовский  был  нашим  капитаном,  и  Тюрину  на  этот  раз  пришлось
согласиться. Он только просил опускаться не очень быстро и держаться ближе
к краю трещины, чтобы осмотреть геологический состав склона, насколько это
возможно при полете.
   И вот мы начали спуск.
   Ракета поднялась над черной бездной расщелины и, описав полукруг, пошла
на снижение. Солнце, стоявшее уже довольно высоко, освещало  часть  склона
на значительную глубину. Но  противоположный  склон  трещины  еще  не  был
виден.  Ракета  все  наклонялась,  словно  сани,  летящие  с   горы.   Нам
приходилось  откидываться  назад,   упираться   ногами.   Тюрин   защелкал
фотоаппаратом.
   Мы видели черные, почти гладкие скалы.  Иногда  они  словно  наливались
синевой. Затем  появились  красноватые,  желтоватые,  зеленые  оттенки.  Я
объяснял это тем, что здесь дольше  сохранялась  атмосфера  и  металлы,  в
особенности железо, подверглись большому  действию  кислорода,  окисляясь,
как  на  Земле.  Впоследствии  Тюрин   и   Соколовский   подтвердили   мое
предложение.
   Внезапно мы погрузились в глубокую тьму. Ракета вошла  в  полосу  тени.
Переход был так резок, что в первое мгновение  мы  точно  ослепли.  Ракета
повернулась  вправо.  В  темноте  было  рискованно  лететь  вблизи   скал.
Вспыхнули лучи прожекторов. Два огненных щупальца шарили во мраке,  ничего
не встречая. Спуск замедлился.
   Проходила минута за минутой, а мы все еще летели в пустоте. Если бы  не
отсутствие звезд по сторонам,  можно  было  подумать,  что  мы  несемся  в
межпланетном пространстве. Но вот лучи света скользнули по острому  утесу.
Соколовский еще более замедлил полет. Прожекторы освещали угловатые пласты
отслоившихся горных пород. Справа показалась стена. Мы повернули влево. Но
и слева виднелась такая же стена. Теперь мы летели в узком каньоне.  Целые
горы остроконечных  обломков  громоздились  со  всех  сторон.  Сесть  было
невозможно. Мы пролетали километр за километром, но ущелье не расширялось.
   - Кажется, нам придется  ограничиться  этим  осмотром  и  подняться,  -
сказал Соколовский.
   На нем лежала ответственность за наши жизни и за целость ракеты,  -  он
не хотел рисковать. Но Тюрин положил свою руку на руку  Соколовского,  как
бы запрещая этим жестом поворачивать руль высоты.
   Полет продолжался час, два, три, - я уж не могу сказать точно.
   Наконец мы увидели площадку, лежащую довольно косо, но все  же  на  нее
можно было спуститься. Ракета остановилась  в  пространстве,  потом  очень
медленно снизилась. Стоп! Ракета стояла под углом в тридцать градусов.
   - Ну вот, - сказал Соколовский. - Доставить вас сюда я доставил, но как
мы поднимемся отсюда, не знаю.
   - Главное - мы достигли цели, - ответил Тюрин.
   Сейчас он ни  о  чем  больше  не  хотел  думать  и  занялся  измерением
температуры почвы. К его величайшему удовольствию, термометр показывал сто
пятьдесят градусов холода. Не слишком-то высокая температура,  но  все  же
гипотеза как будто оправдывалась.
   А геолог уже бил молотком. Из-под его молотка  сыпались  искры,  но  ни
один кусок породы не  отлетал  в  сторону.  Наконец,  утомленный  работой,
Соколовский выпрямился и, прислонившись ко мне скафандром, сказал:
   - Чистейший железняк. Чего и можно было ожидать. Придется  ограничиться
готовыми обломками. - И он зашагал по площадке в поисках образцов.
   Я посмотрел вверх  и  увидел  звезды,  полоски  Млечного  Пути  и  ярко
расцвеченные разноцветными искрами сияющие края  нашей  трещины.  Потом  я
взглянул в направлении луча прожектора. И вдруг мне показалось, что  возле
небольшой  боковой  расщелины  луч  как  будто  колеблется.  Я  подошел  к
расщелине. В самом деле: еле заметная струя пара или газа выходила  из  ее
глубин. Чтобы проверить себя, я взял горсть легкого пепла и  бросил  туда.
Пепел отлетел в сторону.  Это  становилось  интересным.  Я  нашел  обломок
скалы, нависший над краем, и сбросил его, чтобы сотрясением почвы привлечь
внимание моих спутников и позвать их к себе. Камень полетел  вниз.  Прошло
не менее десяти секунд, прежде чем я почувствовал легкое сотрясение почвы.
Затем последовало второе, третье, четвертое - все более сильные. Я не  мог
понять, в чем дело. Некоторые удары были  так  значительны,  что  вибрация
почвы передавалась всему телу.  И  вдруг  я  увидел,  как  огромная  глыба
пролетела мимо меня. Попав в полоску света, она сверкнула, как метеорит, и
исчезла в темной бездне. Скалы дрожали. Я  понял,  что  совершил  страшную
ошибку. Произошло то, что бывает в горах, когда падение небольшого камешка
вызывает грандиозные горные обвалы. И вот теперь отовсюду  неслись  камни,
обломки  скал,  мелкие  камешки.  Они  ударялись  о  скалы,   отскакивали,
сталкивались между собой, выбивая искры... Если бы мы находились на Земле,
мы слышали бы громовые  раскаты,  гул,  похожий  на  канонаду,  бесконечно
отраженную горным эхом,  но  здесь  не  было  воздуха,  и  поэтому  царила
абсолютная тишина. Звук, вернее - вибрация почвы, передавался только через
ноги. Невозможно было угадать,  куда  бежать,  откуда  ждать  опасности...
Застыв в смертельном испуге, я, вероятно, так и погиб бы в столбняке, если
бы не увидел Соколовского, который,  стоя  на  площадке  ракеты,  неистово
махал мне руками. Да, конечно, только ракета могла спасти нас!
   В несколько  прыжков  я  был  возле  ракеты,  вспрыгнул  с  разбегу  на
площадку, и в тот же момент Соколовский рванул рычаг. Мы резко  откинулись
назад  и  несколько  минут  летели  вверх  ногами  -  так  круто  поставил
Соколовский нашу ракету. Сильные взрывы ракетных  дюз  следовали  один  за
другим.
   Соколовский  направлял  ракету  вверх  и  вправо,  подальше  от  склона
расщелины. Удивляюсь, как он мог править в таком неудобном положении! Судя
по его выдержке, он был человеком бывалым, никогда не терявшим присутствия
духа. А ведь с виду совсем "домашний" балагур и весельчак.
   Только когда наша ракета вошла  в  освещенное  Солнцем  пространство  и
значительно удалилась  от  краев  ущелья,  Соколовский  замедлил  полет  и
выпрямил ракету.
   Тюрин вполз на сиденье и потер скафандр. По-видимому, профессор немного
ушиб затылок.
   Как  это  часто  бывает  с  людьми,  благополучно  избежавшими  большой
опасности, нас вдруг охватило нервное веселье. Мы заглядывали друг другу в
стекла скафандров и смеялись, смеялись...
   Тюрин указал на освещенный склон лунной трещины. Случай приготовил  нам
площадку для посадки. И какую площадку! Перед нами был огромный уступ,  на
нем без труда мог бы поместиться целый ракетодром  для  десятков  ракетных
кораблей. Соколовский повернул ракету, и вскоре мы  катились  на  колесах,
словно по асфальту. Подкатив почти к самой стене,  остановились.  Каменная
или железная стена имела продольные трещины. В каждую из этих трещин могли
бы въехать рядом несколько поездов.
   Мы сошли на площадку "ракетодрома". Наше возбуждение еще  не  улеглось.
Мы чувствовали потребность двигаться, работать, чтобы  скорее  привести  в
порядок свои нервы.
   Я рассказал  Тюрину  и  Соколовскому  о  находке  лунного  "гейзера"  и
признался, что вызвал горные обвалы, едва не  погубившие  нас.  Но  Тюрин,
заинтересованный гейзером, даже не упомянул о моем проступке.
   - Ведь это же величайшее открытие! - воскликнул он. - Я всегда говорил,
что Луна не такая уж мертвая планета. Хотя  бы  ничтожные  остатки  газов,
атмосферы - какого бы то ни было состава - на ней должны сохраниться. Это,
вероятно, выходы серных  паров.  Где-нибудь  в  толще  Луны  еще  осталась
горячая магма. Последние догорающие угли великого пожара. В  глубине  этой
трещины, которая, наверное, проникает внутрь  не  менее  чем  на  четверть
лунного радиуса, пары нашли себе  выход.  И  мы  не  взяли  их  на  пробу.
Необходимо сделать это во что бы то  ни  стало.  Ведь  это  же  произведет
мировую сенсацию среди ученых. Гейзер Артемьева! Не возражайте! Вы  имеете
на это все права. Летим сейчас же.
   И он уже прыгнул к ракете, но Соколовский отрицательно покачал головой.
   - На сегодня с нас довольно, - сказал он. - Надо отдохнуть.
   -  Что  значит  "на  сегодня"?  -  возразил  Тюрин.  -  День  на   Луне
продолжается тридцать земных дней. Так вы тридцать дней  не  сдвинетесь  с
места?
   - Сдвинусь, - примирительно ответил Соколовский. - Но только если бы вы
сидели у руля, когда мы вылетали из этой чертовой щели, то поняли бы  меня
и рассуждали бы иначе.
   Тюрин посмотрел на утомленное лицо Соколовского и замолчал.
   Мы решили обновить запас кислорода в скафандрах и разбрестись в  разные
стороны, не отходя слишком далеко друг от друга.
   Первым делом я отправился к ближайшему ущелью,  которое  заинтересовало
меня своей окраской. Скалы там были красноватых и розовых тонов.  На  этом
фоне ярко выделялись  густо-зеленые  пятна  неправильной  формы,  очевидно
прослойки другой породы. Получалось очень  красивое  сочетание  красок.  Я
постепенно углублялся в каньон. Одна стена его была ярко освещена Солнцем,
по другой косо скользили солнечные лучи, оставляя внизу острый угол тени.
   Я  был  в  прекрасном  настроении.  Кислород  вливался  в  легкие  чуть
пьянящими струями. Во всех  членах  я  ощущал  необычайную  легкость.  Мне
иногда казалось, что все это я вижу во сне. Увлекательный, чудесный сон!
   В  одном  из  боковых  каньонов  сверкал  "водопад"  навеки   застывших
самоцветов. Они привлекли мое внимание, и я свернул вправо. Потом  свернул
еще и еще раз. И, наконец, увидал целый  лабиринт  каньонов.  В  нем  было
легко заблудиться, но я старался запомнить  дорогу.  И  всюду  эти  пятна.
Ярко-зеленые на полном свету, они в полосе тени были темно-рыжего оттенка,
а в полутени - светло-бурого. Странное изменение окраски: ведь на Луне нет
атмосферы, которая может изменять оттенки цветов. Я подошел  к  одному  из
таких пятен и присмотрелся. Нет, это не выход горной  породы.  Пятно  было
выпуклым и казалось мягким, как войлок. Я  уселся  на  камень  и  принялся
разглядывать пятно.
   И вдруг мне показалось, что оно немного сдвинулось с места  от  теневой
полосы к свету. Обман зрения!  Я  слишком  напряженно  смотрел  на  пятно.
Сделав мысленную отметку на складке горной породы, я продолжал следить  за
ним. Через несколько минут я уже не мог сомневаться:  пятно  сдвинулось  с
места. Его край перешел за теневую черту и стал зеленеть на моих глазах.
   Я вскочил и подбежал к стене.  Ухватившись  за  острый  угол  скалы,  я
дотянулся до ближайшего пятна и оторвал мягкий войлокообразный  кусок.  Он
состоял из мелких нитей елкообразной формы.  Растения!  Ну,  конечно,  это
растения! Лунные мхи. Вот так открытие! Я оторвал второй клочок от  бурого
пятна. Этот клочок был совершенно сух. Повернув его обратной  стороной,  я
увидел беловатые "орешки", оканчивающиеся подушечками-присосами.
   Биологическая загадка. По виду это  растение  можно  скорее  отнести  к
мхам. Но эти присосы? "Корненожки"! Растение, которое может передвигаться,
чтобы следовать за двигающимися по скалам солнечными лучами.  Его  зеленый
цвет зависит, конечно, от хлорофилла. А  дыхание?  Влага?  Откуда  оно  ее
берет?.. Мне вспомнились разговоры о Кэце, о небесных камнях,  из  которых
можно извлекать и кислород и воду. Разумеется, и в лунных камнях находятся
в связанном виде кислород и водород - элементы, входящие в состав  воздуха
и воды. Почему бы и нет?.. Разве земные  растения  не  являются  чудесными
"фабриками" со сложнейшим химическим производством? И  разве  наши  земные
растения, вроде "Иерихонской розы", не обладают способностью  замирать  от
зноя и засухи, а потом вновь оживать, когда их поставишь в воду? В  лунную
холодную ночь здешние растения спят, при свете Солнца начинает действовать
"химическая фабрика", вырабатывая все, что нужно для жизни. Движение? Но и
земные растения не лишены его совершенно. А  приспособляемость  организмов
беспредельна.
   Я набил полную сумку мхами и в приподнятом настроении отправился назад,
чтобы скорее похвалиться своей находкой.
   Прошел до конца бокового каньона, свернул  направо,  еще  раз  направо.
Здесь я должен был увидеть сверкающие россыпи рубинов  и  алмазов,  но  не
увидел  их...  Пошел  назад,  повернул  в  другой   каньон...   Совершенно
незнакомое место!
   Я ускорил ход.  Уже  не  шагал,  а  прыгал.  И  вдруг  на  краю  обрыва
остановился в изумлении. Совершенно новый лунный ландшафт открылся  передо
мною. По ту сторону пропасти возвышались горные цепи. Среди них выделялись
три вершины одинаковой высоты. Они сверкали,  как  головы  сахара.  Я  еще
никогда не видал таких белых вершин. Ясно, что это не  снег.  На  Луне  не
может быть снега. Возможно, эти горы меловые или гипсовые. Но  дело  не  в
горах. Мне стало ясно, что я заблудился, и заблудился основательно.
   Тревога охватила меня. Словно весь этот необычайный  лунный  мир  вдруг
повернулся ко мне другой стороной. Как он был  враждебен  человеку!  Здесь
нет ни наших земных лесов, ни полей,  ни  лугов  с  их  цветами,  травами,
птицами и животными, где "под каждым листом" уготован "стол и дом".
   Здесь нет речек и озер, изобилующих рыбой. Луна - скупой Кашей, который
не накормит и не напоит человека.  Заблудившиеся  на  Земле  могут  целыми
днями поддерживать свое существование хотя бы корнями растений.  А  здесь?
Кроме голых скал - ничего. Разве только этот мох. Но он, вероятно, так  же
несъедобен, как песок. Но если бы даже кругом меня были  молочные  реки  с
кисельными берегами, я все равно погиб бы от  голода  и  жажды,  испытывая
муки Тантала: ведь я не могу снять своего скафандра.
   Скафандр! Я вспомнил о нем и вздрогнул,  будто  ледяной  холод  мировых
пространств  проник  в  мое  тело.  Вся  "атмосфера",  которая  дает   мне
возможность дышать и жить, заключена в небольшом баллоне за  моей  спиной.
Его хватит на шесть часов;  нет,  меньше:  уже  прошло  часа  два,  как  я
возобновил запас кислорода. А дальше? Смерть от удушья... Скорее выбраться
к большому каньону, пока не истощился запас кислорода и физических сил!
   Я вновь повернул назад и запрыгал, как кузнечик. Хорошо еще, что  здесь
прыжки не утомляют так, как на Земле...
   Вот и конец каньона. Передо мной новый каньон, ярко освещенный  солнцем
и покрытый сплошным зеленым ковром. Видимо,  все  мхи  приползли  сюда  из
теневых мест. Отвратительные мхи! Я больше не хотел смотреть  на  них,  но
всюду мои глаза встречали зеленый цвет, от которого рябило в глазах.
   А может быть, это и есть тот каньон, по которому я  шел  сюда,  но  его
сейчас трудно узнать, потому что он стал зеленым?
   Новый поворот - узкое  ущелье,  погруженное  в  глубокую  тьму.  Сквозь
прогретый солнцем костюм на меня пахнуло холодом. Или это нервы шалят?..
   Куда же теперь идти? Позади, за  двумя  поворотами,  обрыв.  Впереди  -
темный, узкий, неведомый каньон.
   Я почувствовал страшную слабость и в изнеможении опустился на бугристый
камень. Вдруг камень подо мной  зашевелился  и  пополз...  Я  вскочил  как
ужаленный. Мои нервы были слишком напряжены. Живой камень! Новое животное!
Новое сенсационное открытие! Но в эту минуту мне было не  до  открытий.  Я
позволил уползти неведомому животному, даже не взглянув на  него.  И,  как
автомат, побрел дальше.
   Я даже не размышлял о том, куда иду. Иногда мне казалось, что  кислород
в баллоне иссякает. Наступило удушье. Тогда я приостанавливался и хватался
за грудь. Потом  это  проходило.  Нервы,  нервы!  Если  бы  на  Луне  была
атмосфера, упругая среда, хотя бы и не годная для дыхания! Можно  было  бы
стучать камнем о камень, призывая на помощь. Атмосфера могла  бы  передать
отсветы - "зарево" прожекторов ракеты. Впрочем, сейчас это не помогло  бы:
с неба лился ослепительный солнечный  свет,  от  которого  можно  было  бы
ослепнуть, если бы не дымчатые стекла скафандра.
   В тот момент, когда я был полон отчаяния и готовился к близкому  концу,
я неожиданно увидел большой каньон; Я обрадовался  так,  словно  вышел  на
Большой проспект Васильевского острова.
   Вот удача! Не инстинкт ли  вывел  меня,  когда  я  перестал  мудрить  и
высчитывать?
   Однако моя радость скоро опять  сменилась  тревогой.  В  какую  сторону
идти?  Вправо  или  влево?  Совершенно  потерял  ориентировку!  Попробовал
испытать свой "инстинкт", но на этот раз он безмолвствовал... Шаг  направо
- инстинкт не возражает, шаг налево - то же самое.
   Пришлось вновь обратиться к помощи "верхней  коры  головного  мозга"  -
размышлять. Когда я вышел из ракеты, то повернул направо.  Значит,  теперь
надо свернуть налево. Пойдем налево.
   Так я шел, вероятно, не меньше часа. Голод давал  себя  чувствовать.  А
конца каньона все еще не было видно. Странно. Ведь первый  раз  я  шел  до
поворота менее получаса. Значит, иду не в  ту  сторону.  Повернуть  назад?
Сколько потерянного времени! Я продолжал упорно идти вперед. Вдруг  каньон
сузился. Ясное дело - иду не в ту сторону. Назад скорее!
   Солнце уже палило немилосердно. Пришлось накрыться белым плащом.  Голод
все больше мучил меня, начала сказываться  и  усталость,  но  я  прыгал  и
прыгал, словно за мной  гнались  неведомые  чудовища.  Внезапно  мне  путь
преградила трещина. Она невелика, через нее  можно  перескочить.  Но  этой
трещины я не встречал, когда шел сюда! Или,  замечтавшись,  я  перепрыгнул
ее, не заметив? Меня прошиб холодный  пот.  Сердце  лихорадочно  забилось.
Гибну! Я принужден был лечь, чтобы немного отдохнуть и прийти  в  себя.  С
черного неба на меня смотрело синее мертвое Солнце. Вот так же  безучастно
оно будет освещать мой труп... Нет, нет! Я еще не умер! У меня есть  запас
кислорода и энергии... Вскочив, одним махом я перелетел  через  трещину  и
побежал... Куда? Вперед, назад - все равно, только бы двигаться!
   Каньон расширился. Я прыгал безостановочно не менее часа, пока не упал,
вконец изнеможенный. И тут впервые по-настоящему  почувствовал  недостаток
воздуха. Это уже не было самообманом. В движении я  слишком  много  тратил
кислорода, и запас его истощился раньше времени.
   Конец, конец... Прощай, Тоня!.. Армения...
   В голове начало мутиться...
   И вдруг я увидел над собой ярко освещенный Солнцем бок нашей яйцевидной
ракетки. Меня ищут! Спасен! Собрав последние силы, вскакиваю, машу руками,
кричу, совершенно забывая о том, что мой крик не уйдет дальше скафандра...
Увы! Радость угасла так же быстро, как  и  вспыхнула:  меня  не  заметили.
Ракетка пролетела над каньоном и скрылась за вершиной горы...
   Это была последняя вспышка энергии. Затем  мною  овладело  безразличие.
Недостаток кислорода  сказывался.  Тысячи  синих  солнц  замелькали  перед
глазами. В ушах зашумело, и я потерял сознание.
   Не знаю, сколько времени пролежал я без чувств.
   Потом, еще не открывая глаз, я глубоко вздохнул.  Живительный  кислород
вливался в мои легкие. Я открыл глаза и увидел над собой  склоненное  лицо
Соколовского. Он озабоченно смотрел в стекло моего скафандра. Я  лежал  на
полу внутри нашей ракеты, куда, очевидно, меня принесли. Но почему же  они
не снимают с меня скафандра?
   -  Пить...  -  произнес  я,  не  соображая,  что  меня  не  слышат.  Но
Соколовский, вероятно, по движению губ понял мою просьбу. Он усадил меня в
кресло и, подвинув свой скафандр к моему, сказал:
   - Вы хотите пить и есть, конечно?
   - Да.
   - К сожалению, придется потерпеть. У нас авария. Горный обвал в  ущелье
причинил некоторые повреждения ракетке. Камнями разбиты оконные стекла.
   Я вспомнил "сторонние" удары, которые почувствовал, когда  мы  вылетали
из "ущелья Смерти". Тогда я не обратил на них внимания.
   - У нас есть запасные стекла,  -  продолжал  Соколов