полные  мысли...  Джипси  махнул  хвостом,
повернул свое  тело  и  ухватился  концами  пальцев  без  когтей  за  край
перегородки. Потом перевел глаза с меня на Фалеева. В глазах был вопрос.
   Фалеев вдруг смутился, словно имел дело не с собакой,  а  с  человеком,
который ему мало знаком. Эти человеческие глаза на  собачьем  "лице"  были
страшны. Я сам почувствовал смущение.
   - Вот  познакомься,  Джипси,  -  сказал  Фалеев,  смотря  куда-то  мимо
внимательных глаз собаки. - Наш новый товарищ - Артемьев.
   Я полагал, что Фалеев обращается к собаке с такой речью  в  шутку,  как
многие любители собак. И я уже  сделал  движение  рукою,  чтобы  погладить
Джипси по его лысой голове. Каково же было  мое  изумление,  когда  собака
кивнула мне  головой  и  протянула  лапу!  Я  был  так  поражен,  что  моя
протянутая рука застыла на  мгновенье  в  воздухе.  И  вместо  того  чтобы
погладить Джипси, как простую собаку, я, пересилив себя, вежливо пожал  ее
теплую безволосую лапу, хотя рукопожатия на Кэце и были отменены.
   - Щенята Дианы накормлены? - спросил Фалеев.
   Собака отрицательно покачала головой.
   - Почему? Соски с молоком не принесены?
   Джипси утвердительно кивнул.
   - Ну, тогда лети, Джипси, нажми седьмую кнопку. Вызови Олю  и  поторопи
ее.
   Собака, окинув меня испытующим взором,  полетела  в  обратный  путь.  Я
почувствовал, что мое сердце учащенно забилось.
   - Видели? - тихо спросил Фалеев. - Все  понимает.  Только  отвечать  не
может. Речевого аппарата не  приобрела,  Приходится  по  вопросно-ответной
системе изъясняться. Зато в развитии мозга произошел колоссальный  скачок.
Право, жутко с такой собакой! Я стараюсь с нею ладить. Меня она как  будто
любит, а Крамера  почему-то  невзлюбила.  Увидит  -  сердито  посмотрит  и
улетает от него. Она сама, видно, страдает от того, что говорить не может.
Тут уж мне приходится ее собачий язык изучать.
   В глубине лаборатории послышался отрывистый лай.
   - Вот видите, этак она призывает меня. Что-то там не ладится!  Летим  к
ней!
   К  лаю  Джипси  присоединился  визг  щенка.  Мы  быстро  понеслись   по
лаборатории.
   Щенок с перепончатыми лапами просунул один палец в сетку и не  мог  его
вытащить. Он отчаянно визжал,  смотря  на  нас  взглядом  ребенка.  Джипси
суетился  возле,  безуспешно  пытаясь  своими  длинными  пальцами   вынуть
застрявшую лапу щенка. Мы пришли на помощь и  общими  усилиями  освободили
палец.
   Я решил "поговорить" с Джипси.
   - Джипси! - Как трудно выдержать взгляд  этих  глаз!  -  Ты  не  умеешь
говорить? Хочешь, я буду учить тебя?
   Джипси быстро закивал головою, и  мне  показалось,  что  в  глазах  его
сверкнула радость. Собака подлетела ко мне и лизнула мою руку.
   - Это значит, что он очень доволен. Я вижу, вы будете с ним друзьями, -
сказал Фалеев. - Ну,  так  как  же,  товарищ  Артемьев,  где  вы  намерены
работать? В лаборатории физиологии растений или здесь?
   - Пусть решит Шлыков, - сказал я. - А пока мне  придется  поработать  в
оранжерее. До свиданья, товарищ Фалеев! До свиданья, Джипси!..
   Остаток дня я провел в оранжерее. Крамер находился в мрачном настроении
и со мною не разговаривал. Он молча возился возле кустов  клубники.  Когда
Зорина подлетала ко мне с каким-нибудь вопросом, Крамер угрюмо  следил  за
нею и за каждым моим движением. Тяжело  работать  в  такой  обстановке!  Я
решил просить Шлыкова перевести меня в лабораторию физиологии животных.
   Когда я сообщил свою просьбу Шлыкову, он очень обрадовался.
   - Я решил значительно увеличить штат зоолаборатории, - сказал он.  -  В
оранжерею я направлю новых работников, которые сегодня прибывают с  Земли.
А вы отправляйтесь к Фалееву. Не понимаю, что с ним стало? С  каждым  днем
он становится все более бестолковым и рассеянным. С ним происходит  что-то
неладное.
   - На мой взгляд, не только с ним одним, - заметил я.
   - А с кем еще? - спросил Шлыков, приподнимаясь на своей кушетке.
   - С Крамером. Это был первый человек, с которым я познакомился на Кэце.
Тогда он  был  совершенно  иным.  Теперь  же  я  не  узнаю  его.  Он  стал
раздражителен, подозрителен, неуравновешен. Мне кажется, его психика не  в
порядке, - сказал я.
   - Не знаю... Я редко вижу его. Но если  вы  это  находите,  надо  будет
показать его Меллер. К Фалееву я перевожу и новую сотрудницу - Зорину.
   - Зорину? - воскликнул я.
   - А почему бы и нет? Вы имеете что-нибудь против нее?
   - Против нее нет, ничего не имею, -  ответил  я.  -  Но,  мне  кажется,
Крамер почувствовал недоброжелательство ко мне именно из-за этой  девушки.
И если она будет работать в одной лаборатории со мной...
   - Ах, вот в чем дело! - рассмеялся Шлыков. -  На  Звезде  Кэц  родилась
ревность. Тогда понятно, почему Крамер вдруг стал неуравновешенным. Но  на
это не стоит обращать внимания.
   Что мне оставалось делать? И я рассказал Шлыкову,  что  дело  здесь  не
только в Зориной, что Крамер  подозревает  меня  в  намерении  похитить  и
присвоить открытия самого Шлыкова, и при этом он беспричинно хохочет... Но
Шлыков сказал, что все это проистекает из одного  -  ревности  Крамера.  Я
решил подождать и посмотреть, как будет вести себя Крамер дальше.



18. НОВЫЙ ДРУГ

   Началась трудовая жизнь.
   Я с увлечением работал в лаборатории.
   Вечерами и в выходные дни мы развлекались в клубе, в общественном саду,
в кинотеатре, в гимнастическом зале. Молодежь устраивала "шарады".  Делали
"верблюда" из трех  человек,  покрытых  скатертью.  Зорина  вскакивала  на
верблюда и, погоняя, неслась по коридору. Словом, забавлялись,  как  дети.
"Старики" не отставали от "молодежи".
   Один  Крамер  вел  себя  по-прежнему  странно.  Он   то   хохотал   как
сумасшедший, то вдруг погружался в  глубокую  задумчивость.  Нет,  это  не
только ревность. Меня он оставил в покое, но продолжал следить  за  каждым
моим шагом.
   Я познакомился со многими кэцовцами  и  даже  приобрел  друзей.  Я  все
больше входил во вкус "небесного" житья-бытья и тосковал только о Тоне.
   Изредка я говорил с нею по телефону. Она сообщала мне, что чернобородый
все еще витает где-то между Марсом и Юпитером,  в  кольце  астероидов,  но
скоро прилетит на Кэц и что она сделала какое-то очередное  "поразительное
открытие".
   Мои новые друзья познакомили меня с небесной колонией. Молодой  инженер
Карибаев приглашал посетить завод, на котором он работал.
   - Замечательное сооружение, - говорил он с небольшим акцентом. -  Целая
планетка. Шар. Большой шар! Только мы живем не на  поверхности,  а  внутри
шара. В диаметре он в два километра. Шар медленно вращается.  От  вращения
получается сила тяжести - одна сотая земной. Слабая  тяжесть  помогла  нам
поставить самые сложные производства. У нас законы рычага,  жидких  тел  и
газов  не   осложняются   весом.   Звуки   и   вообще   разные   колебания
распространяются, как на Земле. Барометр, правда, не работает, но он нам и
не нужен. Часы, весы - пружинные. Массу можно определить и на центробежной
машине. Магнитные, электрические и другие силы  действуют  яснее,  чем  на
Земле. Для процессов штамповочных машин сила тяжести  не  нужна.  Топок  с
жидким и твердым горючим мы избегаем. Для выработки электрической  энергии
мы используем Солнце при помощи самых разнообразных машин.
   Представьте себе два цилиндра. Один  цилиндр  в  тени,  другой  освещен
Солнцем. Солнечная теплота превращает заключенную в  цилиндре  жидкость  в
пар. Пар бежит по трубе и вращает турбину. Затем пар попадает  в  холодный
цилиндр, который стоит в  тени,  и  охлаждается.  Когда  вся  жидкость  из
горячего цилиндра переходит в виде пара в холодный, цилиндры автоматически
меняются местами. Тот, который служил  холодильником,  становится  паровым
котлом, и наоборот. Разница температур между освещенной Солнцем стороной и
теневой огромная. Машина работает автоматически и  безотказно.  Это  почти
"вечный двигатель", если не считать износа трущихся частей.
   Другая  солнечная  установка  имеет  вид  большого  шара  с   маленьким
отверстием. Шар внутри черный. Сквозь маленькое отверстие в  шар  попадает
собранный зеркалом луч Солнца и нагревает внутреннюю поверхность шара. Это
тепло мы можем применять и для  двигателя  и  для  своих  металлургических
работ. Мы легко получаем шесть тысяч градусов тепла, то есть  столько  же,
как на поверхности Солнца. Вы видели, когда летали на Луну, наш шар-завод?
   - Видел, - ответил я. - Он похож на маленькую планетку.
   - А позади шара заметили  огромный  квадрат,  который  закрывает  часть
звездного неба?
   - Не обратил внимания.
   - Возможно, что вы пролетели с другой стороны и "квадрат" стоял  ребром
к вам.  Когда  он  освещен  Солнцем,  то  далеко  виден,  как  необычайная
"квадратная луна". Это фотоэлемент. Тончайший медный лист в  десять  тысяч
квадратных метров, покрытый окисью меди. От  него  идут  невидимые  издали
тонкие провода. Над  ним  помещается  еще  более  грандиозное  сооружение,
похожее на  радиатор  парового  отопления.  Термоэлектрическая  установка.
Металлические  трубки  из  разного  металла,   спаянные   посредине.   При
нагревании Солнцем места спая получается электрический ток.
   Словом, мы  имеем  энергию  в  неограниченном  количестве.  Специальные
металлообрабатывающие машины нетрудно было  создать.  Ковка,  конечно,  не
может быть у нас применена. Молотки ничего не весят.  Но  ковку  прекрасно
можно заменить штамповкой, прессами. И поэтому на наших фабриках и заводах
полное отсутствие дыма, копоти, грязи. Чистота, тишина,  отличный  воздух.
Передвижение огромных тяжестей дается легко. Наши ловцы  метеоров  собрали
тысячи  тонн  железа,  меди,  свинца,  олова,  иридия,   платины,   хрома,
вольфрама, которые "висят" за  шаром  "на  дворе".  Нужную  нам  глыбу  мы
притягиваем на  завод  тончайшими  проволоками.  Так  просто  устроен  наш
"внутризаводской транспорт". Иногда мы пользуемся и  небольшими  ракетами,
"безвоздушными ракетокарами", заменяющими электрокары. Преимущественно  мы
применяем электросварку, но и иногда непосредственную "солнцесварку". Если
вы хоть немного интересуетесь  техникой,  непременно  побывайте  на  нашем
заводе... Кстати, где вы были сегодня в двенадцать часов  утра  по  нашему
счету времени?
   - Кажется, в оранжерее или в лаборатории.
   - Тревогу слышали?
   - Нет.
   - Ну, значит, в это время вы были в лаборатории,  отдаленной  от  Кэца.
Иначе не могли бы не слышать. Сирена гудела и завывала как  бешеная.  Я  в
это время был у Пархоменко. Посмотрели бы вы,  какая  суета  поднялась  на
Звезде!
   - Чем же была вызвана тревога?
   - Редчайшим случаем, первым в летописи Звезды. Маленький  метеор,  быть
может, величиною немного более песчинки, пронизал  насквозь  нашу  Звезду,
пробив по пути листья растений и плечо одной нашей сотрудницы. Метеор  был
ничтожно мал. Об этом можно судить по тому, что образованная им в оболочке
Кэц скважина сама собой запаялась,  вначале  расплавившись  от  удара.  Но
Горева, сквозь комбинезон и плечо которой прошел небесный гость, говорила,
что видела вспышку  и  слышала  треск,  как  от  молнии.  Сейчас  же  была
объявлена тревога. Ведь метеор мог пробить большое отверстие  в  оболочке.
Газ начал бы выходить, и мировой холод проник бы  в  ракету.  Вот  поэтому
наша ракета разделена на глухие  отсеки.  Двери  моментально  герметически
закрываются, и утечки атмосферы из других отделений ракеты не  происходит.
В отделение, где случается  авария,  направляются  рабочие  в  скафандрах.
Горева успела выскочить из своей комнаты прежде, чем  двери  автоматически
захлопнулись. На всякий случай у нас, впрочем,  имеются  ключи.  Они  дают
возможность  открыть  дверь  и  выбежать,  если  она   автоматически   уже
закрылась. Несмотря на переполох, все шло в общем очень  дисциплинированно
и четко.  Меллер  осмотрела  ранку  Горевой  и  заявила,  что  никогда  не
приходилось ей видеть столь "стерильной"  раны.  Впрочем,  едва  ли  можно
назвать раной отверстие немногим больше булавочного укола.  Эта  "сквозная
рана" не  потребовала  даже  перевязки.  Однако  я  заболтался,  -  сказал
инженер, взглянув на ручные часы. - Так я вас жду!
   Я обещал, что побываю  на  заводе  непременно.  Но  обещанию  этому  не
суждено было осуществиться. Иные события отвлекли меня.


   Я почти переселился в зоолабораторию, часто даже не являлся  обедать  в
Кэц переодевания в "водолазный"  костюм,  атмосферные  камеры  -  все  это
отнимало немало времени, а я дорожил каждой минутой. Ведь  одна  минута  в
этой лаборатории давала больше, чем  многие  часы  на  Земле;  так  быстро
протекали здесь  при  опытах  различные  биологические  процессы.  Мутация
мух-дрозофил  происходила  буквально   на   моих   глазах.   Я   поражался
разнообразию все  новых  и  новых  разновидностей.  Я  весь  был  поглощен
исследованием законов, которые управляют всеми этими  изменениями.  Понять
их - значит, найти новое могучее орудие произвольного управления развитием
и ростом животных. Я изучал ядра клеток и находящиеся в  них  хромосомы  -
носители  наследственных  признаков,  -  изучал  хромосомные  наборы   или
комплекты.  Я  уже  мог  безошибочно   получать   у   дрозофил   потомство
"заказанного" пола и роста.
   Какие перспективы развития  земного  животноводства!  Правда,  там  нет
космических лучей такой интенсивности, какая существует здесь. Но на Земле
уже открыли способы искусственного получения космических  лучей.  Там  это
еще слишком дорогое удовольствие, но  опыты  можно  производить  здесь,  а
результаты  сообщать  на  Землю.  И  на  Земле  в  особых  камерах  станут
подвергать искусственному космическому облучению животных, для того  чтобы
наверняка получать желаемый результат. В стаде мы сможем получать  столько
коров и столько быков, сколько нам нужно, а не сколько желает природа.  Мы
по заказу сможем получать животных-гигантов. Слоноподобная  корова  каждый
день дает десятки ведер молока. Разве это не заманчивая задача?
   За работой я не забывал Джипси. Он решительно привязался ко  мне  и  не
отлетал ни на шаг. С ним было не скучно. Правда, не легко было  привыкнуть
к его внешности и  небывалой  натуре.  Но  я  привык,  и  впечатление  его
уродства сгладилось. Даже глаза самого Джипси повеселели.
   Ведь люди не всегда вежливы со своими четвероногими друзьями.  Особенно
этот Крамер. "Ну  ты,  лысый  баран!  -  грубо  приветствовал  он  Джипси,
встречаясь с ним. - Не подходи!" - и грозил кулаком. Понятно,  что  Джипси
терпеть его не мог.
   Обучение Джипси "говорить" сводилось к созданию "условного языка".  Мне
приходилось запоминать те звуки, которые издавал Джипси по тому или  иному
поводу. Звуки эти мало походили на членораздельную речь,  но  все  же  они
отличались друг от друга. Джипси сам стал помогать мне,  обращая  внимание
на интонацию,  силу  тона,  паузы.  Так,  постепенно  мы  начали  довольно
свободно изъясняться друг с другом. Неудобство  было  только  в  том,  что
Джипси все же оставался "иностранцем", которого мог  понять  один  я.  Тем
больше он ценил и любил меня. Он  часто  лизал  мне  руки  -  это  собачье
выражение ласки у него осталось. Да и  как  иначе  он  мог  проявить  свои
нежные чувства?
   Забавно было смотреть на Джипси, когда он с величайшей заботливостью  и
терпением  обучал  молодых   щенят   двигаться,   "летать"   в   невесомом
пространстве. Жаль, что эти картины не были засняты на кинопленку!
   Глядя на него, я думал:  как  плохо  мы  еще  используем  животных  для
служения человеку! Джипси с его перепончатыми лапами мало приспособлен для
движения по Земле. Его мышцы и скелет, вероятно; ослаблены. Но ничего  нет
проще создать здесь тип высокоразвитой собаки, годной для земных  условий.
Нужно только выращивать этих собак при искусственной тяжести. Развитие  же
их мозга при влиянии интенсивнейших космических лучей идет  здесь  гораздо
быстрее, чем на Земле. Я заметил у Джипси необычайно тонкий нюх и слух. Он
мог бы быть не только прекрасным сторожем, который при случае может зажечь
сигнальные огни, позвонить в звонок, вызвать лаем по телефону, но и своего
рода живым реактивом на  производстве.  Он  чувствует  малейшие  изменения
запаха, температуры, звука, цвета  и  тотчас  может  подать  сигнал.  Это,
конечно, идеально делают и наши автоматы. Но Джипси не автомат, и он может
больше: не только "отмечать", но и изменять направление работы при  помощи
тех же автоматов.
   Он очень любил, когда я посылал его с разными поручениями,  и  исполнял
их почти всегда безошибочно. Если он не понимал меня,  то  мотал  головой.
"Да" и "нет" он уже передавал звуками "вва", "ввэ".
   Его преданность была безгранична. Однажды в нашу  лабораторию  прилетел
служащий, недавно прибывший с Земли, и неумело замахал предо мною веерами.
Джипси вообразил, что новый  человек  хотел  ударить  меня,  он  буквально
налетел на него и отбросил далеко в сторону. Несчастный едва  не  умер  от
страха, увидев такое кошмарное чудовище.
   Мне будет нелегко расстаться с Джипси, а взять его на Землю невозможно.
Там он чувствовал бы себя отвратительно.
   Словом, я был очень доволен Джипси. Зато Фалеев  приводил  меня  все  в
большее недоумение. Этот человек поразительно изменялся у меня на  глазах.
Он становился все бестолковее. Иногда, не понимая простых вещей, он  долго
"висел" передо мною. Работа у него совсем не  ладилась.  Он  все  забывал,
делал массу ошибок. Даже внешне он как-то опустился, оброс бородой,  редко
менял костюм, в ванну мне приходилось тащить его чуть не  насильно.  Самое
же удивительное, - он начал изменяться физически. Я долго не  верил  своим
глазам, но в конце концов убедился, что он становится все выше, длиннее...
Лицо его тоже удлинялось. Нижняя челюсть выдавалась все больше. Пальцы  на
ногах и руках вытягивались,  хрящи  и  кости  утолщались.  Словом,  с  ним
происходило то,  что  происходит  с  человеком,  заболевшим  акромегалией.
Однажды я подвел его к зеркалу, в которое он, вероятно, не заглядывал  уже
месяц, и сказал:
   - Посмотрите, на кого вы стали похожи!
   Он долго смотрел в зеркало, потом спросил:
   - Кто это?
   Совсем не в себе человек!
   - Разумеется, вы.
   - Не узнаю, - сказал Фалеев. - Неужели это я?  Страшнее  Джипси.  -  Он
сказал это совершенно равнодушным  тоном  и,  отойдя  от  зеркала,  тотчас
заговорил о другом.
   Нет, этого человека надо лечить, и лечить немедленно.
   Я решил в тот же день слетать на Кэц и обо всем сообщить Меллер.
   Но в этот день произошло  еще  одно  событие,  которое  заставило  меня
сделать доклад Меллер уже не об одном больном, а о двух.



19. СТРАННОЕ ЗАБОЛЕВАНИЕ

   Наши пружинные часы (часы с маятником не работают в  мире  невесомости)
показывали уже около шести вечера. Фалеев улетел на Звезду Кэц, Зорина еще
оставалась в зоолаборатории. Эта девушка увлекалась работой не меньше меня
и часто засиживалась  здесь  до  ужина.  Всегда  веселая,  жизнерадостная,
радушная,  она  была  не  только  прекрасным  работником,  но  и  отличным
товарищем.
   Она часто обращалась ко мне с различными научными вопросами, и я охотно
давал разъяснения.
   Так было и на этот раз.
   Вера Зорина изучала влияние холода на рост шерсти. Подопытное  животное
находилось в особой камере с довольно низкой температурой, и работать  там
приходилось  в  теплом  костюме.  Эта  камера  помещалась  в  конце  нашей
трубообразной лаборатории.
   Я сидел один у стеклянного  ящика,  рассматривая  чудовищную  дрозофилу
величиною с голубя. Несмотря на такой рост, крылья у мухи были  не  больше
пчелиных. Так как эти крылья почти не помогали ей во время полета, то  она
предпочитала быстро лазить по стенкам своего стеклянного  домика.  Но  эта
гигантская муха уже не была бесполым существом. Дрозофила была самка -  по
моему заказу. Размышляя о последствиях своего успеха, я не сразу  заметил,
как ко мне полетел Джипси и