ский,  -  но  чтобы
вставить их и запаять, нужно немало времени. Словом, мы  скорее  доберемся
до нашей большой ракеты. Лунное путешествие придется закончить.
   - А зачем вы меня перенесли внутрь ракеты?
   - Затем, - отвечал  Соколовский,  -  что  мне  придется  развить  очень
большую космическую скорость, чтобы  за  два-три  часа  доставить  вас  на
место. Взрывы будут сильные, увеличение тяжести тела многократное.  Вы  же
слишком слабы и не удержитесь на верхней площадке. Да  и  профессор  Тюрин
тоже будет вместе с вами в кабине.
   - Как я рад, дорогой мой, что вы живы! - услышал я голос Тюрина.  -  Мы
уже потеряли надежду найти вас...
   В этом голосе была неожиданная теплота.
   - Теперь лягте лучше на пол. Я тоже лягу с вами, а товарищ  Соколовский
сядет у руля.
   Через минуту наша ракета с разбитыми стеклами уже взвилась над  горными
вершинами. Крутой поворот на запад. На мгновение ракетка  почти  легла  на
бок. Под собою я увидел бездну лунной трещины, которая  едва  не  погубила
нас, и посадочную площадку с каньоном. Ракетка дрожала  от  взрывов.  Тело
словно наливалось свинцом. Кровь приливала то к голове, то к ногам. У меня
опять начали мутиться мысли... Я впал в легкий обморок,  который  на  этот
раз  преодолел  сам.  Кислород  -   великолепное   живительное   средство.
Чувствовалось, что Соколовский позаботился о том,  чтобы  в  мой  скафандр
поступали усиленные дозы кислорода. Но давление не должно  было  превышать
одной атмосферы, иначе не выдержал бы  костюм.  Он  и  так  раздулся,  как
раздувается водолазный,  когда  "заедает"  золотник,  выпускающий  излишек
воздуха.
   К концу этого путешествия я оправился настолько, что мог самостоятельно
выйти из ракетки и перебраться в наш большой межпланетный корабль.
   С каким удовольствием я сбросил  костюм  "водолаза"!  А  пил  и  ел  за
пятерых!
   К нам быстро вернулось хорошее расположение духа. И  я  уже  со  смехом
рассказывал о своих злоключениях, о  научных  открытиях  и  никак  не  мог
простить себе того, что  упустил  "лунную  черепаху",  которую  принял  за
камень. Впрочем, я уже сомневался в ее существовании. Быть может, это была
только игра моего  расстроенного  воображения.  Но  мхи,  "ползучие  мхи",
лежали в моей сумке, как трофей, принесенный из "страны Снов".
   Наша экспедиция на Луну, при всей ее  кратковременности,  дала  богатые
научные результаты. У нас было много сенсаций для земных ученых.
   Обратный  путь  прошел  хорошо.  Не  было  той  подавленности,  которая
невольно овладевает человеком, перед неизвестным. На Звезду Кэц мы  летели
как "домой". Но где она? Я посмотрел на небо. Где-то вверху над нами висел
серп "новоземли". Внизу половину небосклона занимала Луна. Несмотря на то,
что я едва не погиб на ней, ее вид не возбуждал страха.
   Я ходил по этой Луне, следы  наших  ног  остались  на  ее  поверхности,
"кусочки Луны" мы везли с собой на Кэц, на Землю. Это по-новому  сближало,
почти роднило нас с Луной...



15. ЗВЕЗДНЫЕ БУДНИ

   - Ну-ка, покажитесь, покажитесь! - говорила Меллер, поворачивая  Тюрина
во все стороны. - Загорел, помолодел "паук". Прямо женихом стал! А  мышцы?
Да не прыгайте, не форсите. Дайте пощупать ваши мышцы. Бицепсы  слабоваты.
А ноги хорошо окрепли. На сколько лет опять в своей паутине завязнете?
   - Не-ет, уже теперь не завязну, Анна Игнатьевна!  -  отвечал  Тюрин.  -
Скоро снова на Луну полечу. Там много работы. На Марс, на Венеру полечу.
   - Ишь, расхрабрился! - шутила Меллер. - Дайте-ка  я  вам  анализ  крови
сделаю. Сколько кровяных шариков прибавило  вам  лунное  Солнце...  Лунные
жители - редкие пациенты.
   Покончив с врачебным осмотром, я поспешил к Тоне. Мне казалось, что она
уже вернулась на Звезду. Только теперь я почувствовал, как  соскучился  по
ней.
   Я мчался по широкому коридору. Тяжесть на  Кэце  была  меньше,  чем  на
Луне, и я, как балерина,  едва  касаясь  носками  пола,  порхал  наподобие
летучей рыбы. Кэцовцы поминутно останавливали меня и расспрашивали о Луне.
   - Потом, потом, товарищи, - отвечал я и летел дальше.
   Вот и ее дверь. Я постучал. Из-за двери выглянула  незнакомая  девушка.
Каштановые волосы обрамляли ее лицо с большими серыми глазами.
   - Здравствуйте, - растерявшись,  произнес  я.  -  Мне  хотелось  видеть
товарища Герасимову. Разве она переселилась из этой комнаты?
   - Товарищ Артемьев? - спросила меня девушка и улыбнулась,  как  старому
знакомому. - Герасимова еще не вернулась из  командировки  и  вернется  не
скоро. Я пока занимаю ее комнату. Сейчас она работает в физико-технической
лаборатории.
   Вероятно, заметив мое огорченное лицо, она прибавила:
   - Но вы можете поговорить с ней по телефону. Зайдите в радиорубку.
   Наскоро поблагодарив девушку, я помчался  на  радиотелефонную  станцию.
Пулей влетел в комнату радиста и крикнул:
   - Физико-техническую лабораторию!
   - Сейчас! - сказал он и завертел ручку аппарата. - Товарища Герасимову?
Сию минуту... Алло! Алло! Пожалуйста.
   - Я Герасимова. Кто со мной говорит? Артемьев?
   Если эфир не лжет, в ее голосе слышится радость.
   - Здравствуйте, я так рада вас слышать! Вы чуть не погибли? Я узнала об
этом еще до вашего прилета.  Нам  сообщили  из  лунной  ракеты...  Но  все
хорошо, что хорошо кончается. А я здесь веду  очень  интересные  работы  в
лаборатории абсолютного холода. Она устроена на  балконе  теневой  стороны
нашей ракеты. Приходится работать в межпланетных костюмах.  Это  несколько
неудобно. Но зато абсолютный холод,  что  называется,  под  рукой.  Я  уже
сделала   несколько   интересных   открытий   в   области    сопротивления
полупроводников при низких температурах...
   И она начала  говорить  о  своих  открытиях.  Когда  же  она  скажет  о
чернобородом и Палее? Самому как-то неудобно  спрашивать.  Она  собиралась
побывать на Кэце, но не ранее как через "земной" месяц.
   - А как ваши поиски? - не утерпел я.
   Но увы, в этот самый момент радист сказал.
   - Срочный вызов ракеты Кэц-восемь.  Простите,  я  должен  прервать  ваш
разговор.
   Я вышел  из  радиостанции  расстроенный.  Тоня  обрадовалась  мне,  это
очевидно. Значит, она все-таки неравнодушна ко мне. Но говорила она больше
о своих научных работах. И ни слова о Палее. И я не скоро увижу ее...
   В коридоре меня остановил молодой человек.
   - Товарищ Артемьев, я вас ищу. Директор вас просит к себе.
   Пришлось отправиться к Пархоменко. Он очень подробно расспрашивал  меня
о нашем путешествии на Луну. А я рассказывал довольно бестолково.
   - Вижу, вы утомлены сегодня, - сказал директор. - Отдыхайте,  а  завтра
принимайтесь за работу. Наш биолог товарищ Шлыков уже давно поджидает вас.
   Мне хотелось скорее остаться одному. Но я был голоден  и  отправился  в
столовую. Там мне пришлось рассказать кэцовцам о путешествии. Я прямо стал
знаменитостью - один из первых людей, побывавших на Луне! Меня  слушали  с
огромным вниманием, мне завидовали. В другое время все это заняло бы меня,
но сейчас я был огорчен тем,  что  не  повидался  с  Тоней.  Скомкав  свой
рассказ и отговорившись усталостью, я, наконец, добрался до своей комнаты.
В мое отсутствие к стене привесили откидную кровать из тончайшей сетки.  В
матрацах не было нужды. Я улегся на кровать и отдался своим думам... Так и
уснул, перелетая мыслью с Луны на Васильевский остров, в свою лабораторию,
от Тони к неведомому Палею...


   - Товарищ Артемьев! Товарищ Артемьев!..
   Я проснулся и вскочил. У дверей комнаты стоял молодой человек с  бритой
головой.
   - Простите, что я  разбудил  вас.  Но,  кажется,  вам  все  равно  пора
вставать.  Мы  с  вами  немного  знакомы.  Помните,  в  столовой?  Аэролог
Кистенко. Я вас расспрашивал о лунных мхах. Весть об  этом  уже  дошла  до
города Кэца. Земные кэцовцы просят прислать образец. А я как раз посылаю в
город Кэц аэрологическую ракету.
   - Пожалуйста, - ответил я, вынимая из сумки кусочек "войлока".
   - Отлично. Этот  мох,  кажется,  тяжелее  земного,  но  в  общем  весит
немного. Вы удивляетесь, что я говорю о весе? Но ведь моя  ракета  полетит
на Землю. Каждый день я отправляю в город Кэц по одной ракете. По пути  на
Землю она автоматически производит  все  аэрологические  записи  -  состав
атмосферы, интенсивность космических излучений, температуру,  влажность  и
прочее на разных расстояниях от Земли. Примерно три четверти  пути  ракета
управляется радиолучом Звезды  Кэц,  а  затем  ее  перехватывает  радиолуч
города Кэц. И она падает на автоматически раскрывающемся парашюте в строго
определенной точке, на площадке в один квадратный метр. Недурно? В этой же
ракете отправляется и почта... Вес ракеты рассчитан точно.  Поэтому  важен
вес мха. Еще раз благодарю вас.
   Он ушел. Я посмотрел на часы.  По  "земному",  ленинградскому,  времени
было уже утро. Я позавтракал и отправился на работу.
   Открыв дверь в кабинет биолога Андрея Павловича Шлыкова,  я  на  минуту
остановился. Уж очень  этот  кабинет  не  был  похож  на  земные  кабинеты
"завов". Если Тюрина можно было сравнить с пауком, притаившимся  со  своей
паутиной в темной узкой щели, то Шлыков  походил  на  гусеницу  в  зеленом
саду. Весь кабинет его был наполнен вьющимися растениями  с  очень  мелкой
листвой. Это была как бы зеленая пещера, освещенная яркими лучами  солнца.
В   глубине   ее   на   плетеной   кушетке   полулежал   Шлыков,   полный,
бронзово-загорелый мужчина средних лет. Он показался мне несколько вялым и
как будто полусонным. У него были тяжелые, словно набрякшие, веки. Когда я
появился, сонные веки поднялись, и  я  увидел  серые,  очень  живые  умные
глаза. Их живость не гармонировала с его медлительными движениями.
   Мы поздоровались. Шлыков стал расспрашивать меня о Луне.  Образчик  мха
уже лежал возле него на длинном алюминиевом столике.
   - Я не вижу ничего удивительного в том, что вы нашли на Луне этот  мох,
- сказал он раздельно и тихо. - Споры бактерий, споры  плесневых  грибков,
известных на Земле, могут переносить очень низкую температуру, до  двухсот
пятидесяти градусов ниже нуля,  сохраняя  жизнеспособность.  Дыхание?  Оно
может быть и интрамолекулярным, причем даже кислород не  обязателен,  хотя
бы и в связанном виде. Вспомните наших азотобактерий.  Питание?  Вспомните
наших амеб. Они не имеют даже рта. Если они находят  "съедобный"  кусочек,
то обволакивают его всем телом и ассимилируют.  Вот  с  вашей  "черепахой"
дело несколько сложнее. Но я не отрицаю возможности существования и  более
сложных   животных   на   Луне.   Приспособляемость    организмов    почти
беспредельна... Ну что же, начало положено.  И  скоро  мы  будем  знать  о
прошлом органической жизни Луны не меньше, чем о прошлом нашей Земли.
   Шлыков остановился, записал что-то в книжке и продолжал:
   - Теперь о нашей работе. Наша первейшая  задача  на  Звезде  Кэц,  -  я
говорю о нас, биологах, - состоит в том,  чтобы  максимально  использовать
растения для наших нужд. Что могут давать нам растения? Прежде всего пищу.
Затем очищение воздуха и воды, и наконец, материал  отбросов,  который  мы
должны утилизировать до последней молекулы.
   Мы должны переделывать, изменять, усовершенствовать растения  так,  как
нам нужно. Можем ли мы сделать это? Вполне. И гораздо легче, чем на Земле.
Здесь нет ни заморозков,  ни  засухи,  ни  ожогов  солнечными  лучами,  ни
суховеев. Мы  искусственно  создаем  любой  климат  для  любого  растения.
Температура, влажность, состав почвы и воздуха, сила солнечного  излучения
-  все  в  наших  руках.  На  Земле  в  оранжереях  можно   создать   лишь
относительное подобие того, что мы имеем на Звезде Кэц. У нас  здесь  есть
короткие ультрафиолетовые лучи, которые никогда не  достигают  поверхности
Земли, рассеиваясь в ее  атмосфере.  Я  говорю  о  космическом  излучении.
Наконец отсутствие тяжести. Вы,  конечно,  знаете,  как  действует  земное
притяжение  на  рост  и  развитие  растений,  как  они  реагируют  на  это
притяжение...
   - Геотропизм, - сказал я.
   - Да, геотропизм. Корни чувствуют направление силы  земного  притяжения
так же, как стрелка компаса север. И если корень отклоняется в сторону  от
этого направления, то лишь в  "поисках"  влаги,  пищи.  А  как  происходит
деление клеток, рост, формирование растений при отсутствии  силы  тяжести?
Здесь мы имеем лаборатории, в которых сила тяжести отсутствует совершенно.
Поэтому мы ставим опыты, которые на Земле невозможны. Разрешив неясные еще
вопросы жизни растений, мы переносим наш опыт в условия земной  весомости.
Я хотел бы, чтобы вы начали свою работу с изучения геотропизма. В  Большой
оранжерее работает ассистент Крамер,  в  лаборатории  вам  будет  помогать
новая сотрудница Зорина.
   Шлыков замолчал. Я было повернулся к двери, но он жестом руки остановил
меня.
   - Растения - это еще не все. У нас удивительно  интересные  работы  над
животными. Там работает Фалеев. Я им не очень доволен. Вначале он  работал
хорошо,  а  в  последнее  время  словно  его   подменили.   Если   бы   вы
заинтересовались этим делом, я перевел бы вас туда. Побывайте,  во  всяком
случае, в  этой  лаборатории,  посмотрите,  что  там  делается.  А  сейчас
отправляйтесь в Большую оранжерею. Крамер познакомит вас с нею.
   Тяжелые  веки  опустились.  Кивнув  мне  на  прощанье  головой,  Шлыков
углубился в свои записи.



16. У КРАМЕРА ПОРТИТСЯ ХАРАКТЕР

   Я вылетел в коридор.
   - Товарищ Артемьев! Вам письмо! - услышал я  за  собою  голос.  Молодая
девушка-"почтальон" протянула мне конверт. Я схватил его с жадностью.  Это
было первое  письмо,  полученное  мною  на  Звезде  Кэц.  Почтовая  марка.
Штемпель - Ленинград. У меня от волнения забилось сердце.
   - Письмо из Ленинграда, - сказала девушка. - Я никогда не была  в  этом
городе. Скажите, хороший город?
   - Замечательный город! - с горячностью ответил я. -  Это  самый  лучший
город после Москвы. Но мне он правится даже больше, чем Москва.
   И я с увлечением начал  рассказывать  ей  о  чудесных  новых  кварталах
Ленинграда,  подступивших  к  Стрельне  и  Пулковским   высотам,   о   его
изумительных парках, о живописных каналах, придающих ему  вид  Венеции,  о
метрополитене, о ленинградском воздухе,  совершенно  очищенном  от  копоти
фабричных труб и пыли, о стеклянных перекрытиях,  защищающих  пешехода  от
ветра на многочисленных мостах, о зимних садах для детей, о  первоклассных
музеях, о театрах, о библиотеках...
   - Даже климат его стал лучше, - говорил я. - Торфяные болота  на  сотни
километров  вокруг  осушены,  заболоченные  реки  и  озера   приведены   в
культурный вид, кое-какие каналы в черте города засыпаны  и  превращены  в
аллеи  или  покрыты  сплошными  мостами-автострадами.  Влажность   воздуха
значительно  уменьшилась,  а  чистота  его  дала  ленинградцам  добавочный
солнечный паек. Теперь у нас всякому автомобилю и грузовику, въезжающим  в
черту города, колеса окатывают водой, чтобы они не заносили в город  грязи
и пыли. Да что говорить! Ленинград - это Ленинград!
   - Непременно побываю в Ленинграде, - сказала девушка и, кивнув головой,
"упорхнула".
   Я распечатал письмо.  Мой  лаборант  сообщал  мне,  что  в  лаборатории
заканчивается  ремонт.  Устанавливается  новое  оборудование.  Покончив  с
установкой новейшей аппаратуры, лаборант отправляется в Армению  вместе  с
профессором Габелем, так  как  на  мое  скорое  возвращение  они  потеряли
надежду.
   Я был взволнован. Может быть, бросить все и полететь на Землю?
   Появление Крамера изменило направление моих мыслей. А  когда  я  увидел
оранжерею, то сразу забыл обо всем. Сильное впечатление произвела  она  на
меня.
   Но попал я туда не сразу.  Крамер  предложил  мне  надеть  "водолазный"
костюм, хотя и более облегченного типа, чем  для  вылазок  в  межпланетное
пространство. Костюм был снабжен радиотелефоном.
   - В оранжерее давление значительно ниже, чем здесь, - объяснил  Крамер.
- И в ее  атмосфере  гораздо  больше  углекислоты.  На  Земле  углекислота
составляет всего одну трехтысячную часть  атмосферы,  в  оранжерее  -  три
сотых, а в некоторых отделениях - еще выше. Это уже вредно для человека-Но
зато для растений!.. Растут, как в каменноугольном периоде!
   Крамер вдруг залился беспричинным продолжительным смехом, даже  слишком
продолжительным, как мне показалось.
   - В этих скафандрах, - сказал он, когда приступ смеха прошел, - имеется
радиотелефон, так что нам не надо будет прислонять головы  друг  к  другу,
чтобы  разговаривать.  Скоро  таким  радиотелефоном   будут   снабжены   и
межпланетные  скафандры.   Это   очень   удобно,   не   правда   ли?   Его
сконструировала, кажется, ваша знакомая, которую вы привезли с Земли.
   Крамер подмигнул мне и снова захохотал.
   "Неизвестно, кто кого привез, - подумал я. - И  почему  Крамер  сегодня
так дико хохочет?.."
   Мы пошли сквозь атмосферную камеру и не спеша направились  по  длинному
коридору, соединяющему ракету с оранжереей.
   - У нас несколько  оранжерей,  -  болтал  Крамер  без  умолку.  -  Одна
длинная, которую вы видели подлетая. Ха-ха-ха! Помните,  как  вы  едва  не
улетели и я привязал вас, как собачку. Сейчас мы идем к новой,  конической
оранжерее.  На  ней,  как  и  на  ракете,   существует   вес,   но   очень
незначительный. Всего тысячная доля земного. Лист, сорвавшийся с дерева на
высоте метра от пола, падает целых двадцать секунд. Но этой  силы  тяжести
вполне достаточно, чтобы все  отбросы  и  пыль  осаждались  вниз  и  чтобы
созревшие плоды падали на почву, а не витали в пространстве... Вы  еще  не
купались в "невесомой ванне"? Замечательно! "Пошел купаться Веверлей..." -
вдруг запел он и вновь разразился диким смехом. -  У  нас  ведь  есть  еще
несколько опытных лабораторий, где сила  тяжести  совершенно  отсутствует.
Там и ванна... Ну вот мы и пришли. "Завеса сброшена..." -  продекламировал
он, открывая дверь.
   Сначала меня ослепил свет. Потом, приглядевшись, я увидел  колоссальной
величины тоннель, расширяющийся воронкой. Входная дверь находилась в узком
основании воронки. На противоположном конце  воронка  замыкалась  огромной
стеклянной полусферой выпуклостью наружу.
   Сквозь стекла лились потоки света. Сила  его  была  необычайна.  Словно
тысячи прожекторов при киносъемках слепили глаза. Стены тоннеля утопали  в
зелени всевозможных оттенков от ярко-изумрудного до  почти  черного.  Этот
зеленый ковер пронизывали узкие мостки с  легкими  перилами  из  алюминия.
Зрелище  было  изумительное.  Но  еще  больше  удивился  я,  когда   ближе
познакомился с  отдельными  растениями.  Я,  биолог,  ботаник,  специально
изучающий  физиологию  растений,  оказывается,  не   имел   ни   малейшего
представления от том, до какой степени  растения  могут  быть  податливым,
"пластическим"  материалом,  как  может  измениться  их  внешний   вид   и
внутренняя структура.
   Мне хотелось  все  обстоятельно  и  спокойно  осмотреть.  Но  над  ухом
назойливо жужжал Крамер.
   - Это все Шлыков! Он гений. Скоро у него растения  будут  танцевать  на
задних ножках, как собачки, и петь по-соловьиному. Выдрессирует! "Зерновые
хлеба, -  говорит  он,  -  используют  одну  шестидесятую  долю  солнечной
энергии, а банан в сто раз больше. И  дело  не  только  в  климате.  Можно
заставить все растения повысить использование энергии в сотни раз".
   - Он уже мне говорил об этом, -  попробовала  прекратить  словоизлияния
Крамера, но тот не унимался.
   - И Шлыков достиг этого. А результаты? Не угодно ли посмотреть на  этот
экземпляр? Что вы о нем скажете? Ха-ха-ха!
   Я стоял в молчаливом удивлении. Передо мною был куст ростом с человека;
листья в  ладонь,  а  красные  сочные  плоды  величиною  с  большой  арбуз
напоминали землянику. Это и была чудовищная земляника. Кустик  не  стлался
по земле, а тянулся вверх. На тонком стебле  висели  эти  огромные  ягоды.
(Вот что значит отсутствие тяжести!) Одни из них были совершенно  к