осы, которые  был  не  в  силах  толком
выразить словами, но Собчак тем не менее их понимал,  хотя  при  всем  своем
желании дать ответов не мог.
   - Я говорю вам, Галичев, мне не известно,  что  произошло  с  дозором,  -
повторял Собчак. - Вы были здесь, когда оленеводы принесли лейтенанта, и вам
известно столько же, сколько и мне, кто и когда забрал ее отсюда.
   - Нет, - сказал Галичев. - С  Москвой  разговаривали  по  радио  вы.  Они
потребовали именно вас.
   - Но мне ничего не сказали! Они лишь задавали вопросы!
   - Они вам ничего не сказали?
   - Только о том, что лейтенанта отправили прямо в Москву  для  допроса,  и
еще пообещали прислать вместе с ней побольше солдат. Это все, что я  от  них
услышал, клянусь!
   - Этого далеко недостаточно! - рассвирепел Галичев  и  ударил  кулаком  в
рукавице по бетонной стене. - Вы, Собчак, послали за лейтенантом  Лигачевой!
Вы сказали ей о чем-то таком, что заставило  ее  отправиться  с  дозором  на
расследование случившегося,  и  ни  один  не  вернулся  обратно.  Сейчас  же
отвечайте, что она искала! Что там во льдах, Собчак?
   - Я не знаю! Я говорил вам о  сейсмическом  и  радиационном  выбросах.  Я
послал ее выяснить причину! Больше мне ничего не известно!
   - Вы виновны в гибели не только армейского дозора,  Собчак,  -  настаивал
Галичев. - У них был транспорт с достаточным запасом топлива, этот транспорт
был оборудован радиопередатчиком, они были  хорошо  вооружены.  Что  с  ними
произошло!
   - Я не знаю! - Собчак почти рыдал. - Власти ничего мне  не  сказали!  Мне
лишь сообщили, что дозор исчез, а лейтенанта отправили в Москву!
   - Исчез? Как исчез? Где исчез? Все они мертвы или были похищены?
   Собчак всплеснул руками и отрицательно замотал головой.
   - Я не знаю, не знаю, - снова повторил он.
   Галичев не спускал с него глаз. Собчак потел, но  в  помещении  было  так
натоплено, что Галичев не был уверен, нервничал ученый от своего вранья  или
просто перегрелся.
   Если Собчака запугать всерьез, он начнет  нести  околесицу  или  замолчит
вовсе. Галичев прекрасно понимал, что не должен давать  выход  бушевавшей  в
нем злобе. Надо заставить себя успокоиться и вести разговор разумно.
   - Послушайте, Собчак, - сказал он, - люди напуганы, и я не могу  упрекать
их в трусости. Они поговаривают о забастовке, остановке насосов.  Подскажите
мне что-нибудь такое, что могло бы  их  успокоить.  Заставило  бы  перестать
бояться того, что находится за пределами станции.
   - За пределами? - переспросил Собчак.  Он  нервозно  рассмеялся,  немного
пришел в себя и вытер пот со лба. - Я бы  боялся  Москвы  и  того,  что  они
сделают с тем, кого выберут ответственным за события внутри станции, а вовсе
не за то, что Лигачева ходила в разведку. Да, за  пределами  станции  что-то
произошло - что-то, зарегистрированное приборами как сейсмическая  подвижка,
что-то,  вызвавшее  повышение   температуры,   что-то,   поднявшее   уровень
радиоактивности. Но это "что-то" находится за пределами  станции,  где-то  в
снегу, а не здесь. Стены  у  нас  бетонные,  двери  стальные  -  чего  людям
бояться, Галичев, привидений? Они у вас дети?
   Галичев крупный мужчина. Он появился  здесь,  когда  станция  еще  только
строилась, в составе бригады строителей, прокладывавших нефтепровод. Собчаку
ли учить его? Он схватил  ученого  за  отвороты  грязного  белого  халата  и
приподнял над креслом словно тряпичную куклу.
   - Шли бы вы к дьяволу, Собчак! - взревел Галичев. - Сидя  здесь  взаперти
со  своими  бумагами,  руководствами  и  аппаратурой,  вы  не  в   состоянии
почувствовать это, но все остальные чувствуют! - Он тряс ученого, как терьер
трясет крысу. - За пределами станции что-то есть, Собчак! Мы все это  знаем,
мы ощущаем это. Оно наблюдает за нами и  ждет.  Я  не  сомневаюсь,  что  оно
разделалось с дозором. Не могу сказать, погибли люди или  еще  живы,  однако
знаю, что они исчезли. И стальные у нас  двери  или  нет,  но  это  "что-то"
пытается до нас добраться!
   - Вы сумасшедший, - с трудом выдавил из себя Собчак.
   Галичев швырнул ученого обратно в кресло.
   - Сумасшедший? - повторил он. - Может быть. Но если я в здравом  уме,  то
там что-то есть, и оно не удовлетворится исчезнувшими  солдатами.  Рано  или
поздно это "что-то" явится за всеми нами!
   - Это же смешно!  -  воскликнул  Собчак.  -  Смешно!  Там,  за  пределами
станции, что-то действительно есть, Галичев, или было, но это  наверняка  не
полярное чудовище-привидение, которое явилось,  чтобы  всех  нас  сожрать  в
постелях. Самое большее, что я могу предположить, - американский самолет или
спутник.
   - Американский? - испуганно переспросил Галичев и напрягся. -  Что  здесь
могло понадобиться американцам?
   - Кто знает? - ответил вопросом Собчак. - Но  удар  рухнувшего  самолета,
если он достаточно большой, мог  бы  вызвать  сейсмический  всплеск.  Подъем
температуры могло вызвать сгоревшее топливо, и  кто  не  сможет  догадаться,
откуда взялась радиация? Не правдоподобнее ли такое предположение, чем  ваши
домыслы о привидениях, которые умеют проходить сквозь стены?
   Галичев задумался.
   - А исчезновение солдат? - спросил он.  Собчак  пожал  плечами:  -  Может
быть, попали в устроенную американцами засаду или были застигнуты взрывом...
Галичев нахмурился: - А взрыв был? -  Он  жестом  показал  на  сейсмограф  и
соседние приборы.
   - Ну... трудно сказать наверняка, - ответил Собчак, и Галичев понял,  что
никаких подтверждений взрыва не было. - Пурга уничтожила показания. Но взрыв
мог быть, хотя я не имею права утверждать это. Правда, наверняка небольшой.
   Галичев пристально посмотрел на Собчака.
   - Вы сами-то в это верите? - гневно спросил он.
   Собчак глубоко вздохнул: - Я говорил вам, Галичев, мне это не известно. Я
- ученый и верю только тому, что вижу, что могу продемонстрировать. Я ничего
не беру на веру. Мысль о приземлившихся неподалеку от нас американцах -  моя
лучшая гипотеза, но у меня нет никакого средства ее проверить,  никакого  до
тех пор, пока не прекратится пурга и не вернется лейтенант Лигачева с  более
многочисленным отрядом солдат.
   - Ладно, - сказал Галичев, поворачиваясь к  выходу.  -  Я  принимаю  ваши
заверения  в  неведении  и  предположение,  что  возле  станции  могут  быть
американские  шпионы.  Продолжайте  наблюдать  за  своими   циферблатами   и
датчиками,  Собчак,  и  немедленно  известите  меня,   как   только   что-то
обнаружите. Если вам снова придется говорить с властями  или  с  кем  угодно
другим, известите меня и об этом. А теперь я  попытаюсь  успокоить  людей  и
убедить вернуться к работе.
   - Очень хорошо, - важно изрек Собчак, обретая  утраченное  было  чопорное
спокойствие. - Благодарю вас, Галичев.
   Галичев быстро миновал пустовавший холл  научной  станции  и  зашагал  по
коридору, направляясь в  противоположный  конец  комплекса.  После  влажного
тепла убежища Собчака холодный воздух перехода был подобен бодрящему  ливню,
разгонявшему туман.
   Людям не понравится, что власти не соизволили хотя бы что-то сказать.  Их
порадует весть о прибытии новых  солдат,  хотя  возвращению  вместе  с  ними
самодовольной воительницы - лейтенанта Лигачевой  они  вряд  ли  обрадуются.
Рабочим она нравилась, вполне сносно относился  к  ней  и  сам  Галичев,  но
многие по-прежнему сомневались в ее способностях.  Слишком  она  молода  для
офицерского звания. Несмотря на все ее усилия доказать самой себе,  что  она
ровня мужчине, лейтенант оставалась женщиной, хотя большинство, вероятно,  и
признавало определенную исключительность этой женщины. Его люди предпочли бы
более опытного, более властного офицера во главе заставы, и осуждать  их  за
это у Галичева не было оснований.
   Что касается всего остального, они могут принимать или не  принимать  для
себя  догадку  Собчака  о  приземлении   в   районе   станции   американцев,
ответственных  за  исчезновение  дозора.   Пусть   это   наиболее   логичное
объяснение, он сам не чувствовал, что  предположение  ученого  верно,  и  не
сомневался, что другие подумают точно так же.
   Шагая по коридору, Галичев ощущал пронизывающий холод, которым  веяло  от
бетонных стен. Ему даже показалось, что он слышит вой ветра над головой.
   Зачем американцам эта авантюра в белой пустыне,  в  этом  самом  морозном
углу ада? Американцы - нежные создания. Они живут в теплых,  удобных  местах
вроде Флориды и Калифорнии. Кому охота покидать купающиеся в солнечном свете
просторы ради холодной, унылой земли, где по несколько месяцев не  кончается
ночь?
   Люди скорее поверят в существование полярных привидений, чем  в  подобную
американскую авантюру.

   Глава 12

   Слесарь Сергей Евгеньевич  Баянов  был  не  в  восторге  от  прогулки  по
глубокому снегу с двумя сторожевыми собаками станции.
   Это не входило в его  обычные  обязанности:  выводить  собак  было  делом
Сальникова. Но  Сальников  не  вернулся  с  задания  Собчака,  а  заниматься
собаками кто-то был должен, и их поручили Баянову. Он сделал большую ошибку,
признавшись, что знает в них толк.
   Собаки, казалось, тоже были не рады такому повороту событий, и Баянов  не
сомневался, что беспокоил их не только холод. Вместо того чтобы, как обычно,
трусить рядом, принюхиваясь  ко  всему  интересному,  они  жались  к  стенам
станции и скулили почти не переставая, не поднимая голов, либо  вглядывались
в ледяное уныние арктической ночи и недовольно ворчали.
   Сперва Баянов думал, что дело в нем, что собаки невзлюбили его, оставшись
без Сальникова. Но шло время, а их поведение не улучшалось:  обе  продолжали
вглядываться в темноту в одном и том же направлении. Значит, дело  в  чем-то
другом.
   Что-то за пределами станции собакам очень не нравилось.
   Но там ничего не могло быть, уговаривал себя  Баянов.  На  дворе  тихо  и
ясно. Пурга успокоилась, по крайней мере  на  какое-то  время.  Каждый,  кто
оставался здесь  дольше,  чем  на  одну  зиму,  согласился  бы,  что  просто
наступило временное  затишье,  но  воющего  ветра  и  снегопада,  за  стеной
которого ни зги не видно, можно ожидать в  любое  мгновение.  Однако  сейчас
воздух спокоен, он  такой  холодный  и  неподвижный,  словно  внезапно  стал
твердым, как если бы весь мир превратился в кристалл.
   Не ощущают ли собаки приближение новой бури?
   Вряд ли. Пурга не  стихает  здесь  никогда,  но  Баянову  не  приходилось
слышать, чтобы собаки так поджимали хвосты перед ее новым приступом.
   Ходит множество разговоров  о  потерявшемся  дозоре,  о  привидениях  или
чудовищах, о каких-то сумасшедших американских диверсантах, но Баянов ничему
этому не верит - и не  поверит,  пока  не  увидит  собственными  глазами.  В
который уже раз он стал вглядываться в  том  направлении,  которое  вызывало
беспокойство собак, но  не  мог  разглядеть  ничего,  кроме  снега,  льда  и
затянутого сплошной облачностью неба.
   - Что с вами, черт бы вас побрал? - рявкнул он, натягивая поводки,  чтобы
заставить подняться припавших к земле  собак,  которые  не  хотели  отрывать
взглядов от простиравшейся впереди снежной пустыни. - Ничего там нет!
   Как раз в это мгновение резкий порыв ветра сорвал  с  ближайшего  сугроба
снег, и он вихрем закружил вокруг ног  Баянова.  Этот  первый  порыв  словно
разбудил тишину - новые вихри снега стали появляться повсюду.
   Буря на подходе, решил  Баянов,  пурга  не  заставит  себя  ждать.  Лучше
возвратиться до того, как она разгуляется, туда, где тепло, где не  придется
беспокоиться об этих чокнутых шавках, где он не будет ловить  себя  на  том,
что уже почти верит этим детским россказням о снежных демонах и привидениях.
Следом за этим, говорил он себе, я начну верить в бабу-ягу, которая  вот-вот
заявится откуда-то из-за стен станции прямо в своей избушке на курьих ножках
и схватит меня, чтобы приготовить себе на обед.
   - Вперед! - сердито прикрикнул он, снова дернув оба поводка.
   Собаки не двинулись. Более крупная сучка глухо  зарычала.  Баянов  понял,
что это не  просто  беспокойство,  -  он  действительно  кое-что  понимал  в
собаках, иначе не стал бы говорить об этом и не взвалил  бы  на  себя  такую
ответственность. Рычание собаки означало серьезное предупреждение. В нем  не
было ничего игривого, не звучало оно и пустяковой угрозой;  на  человеческий
язык такое рычание переводится примерно так: "Отваливай немедленно, иначе  я
разорву тебе  глотку".  Какая  уж  тут  половинчатая  угроза  или  дружеское
предостережение. Если бы на самого Баянова подобным образом  зарычала  любая
собака, второго предупреждения он не стал бы дожидаться.
   Но сучка рычала не на него. Собака предупреждала кого-то, приближавшегося
извне.
   - Никого там нет, - повторил Баянов, хотя поведение собаки  сбило  его  с
толку и напугало, - это всего лишь ветер.
   Собака злобно гавкнула, всего один раз. Ее горячее дыхание  вырвалось  из
пасти клубом пара. Ветер подхватил это облачко, и  оно  смешалось  с  вихрем
снега со склона сугроба, засверкав ослепительной белизной в свете одного  из
окон станции, словно взметнувшаяся алмазная пыль.
   Пурга приближалась, в этом не  было  никакого  сомнения,  и  приближалась
быстро. Баянов внезапно сообразил, что недавняя сверхъестественная тишина  и
была тем самым спокойствием перед бурей, о котором так  много  говорят.  Рев
ветра доносился издалека, но он стремительно нарастал.
   - Вперед, - скомандовал он собаке и потянул поводок.
   Собака сильно дернулась назад, и петля кожаного  ремешка  соскользнула  с
рукавицы Баянова. Крупная сучка сразу же стремглав понеслась вверх по склону
снежного наноса, ее лапы взметнули сугроб, и она растворилась в  темноте  за
вихрями снега.
   - Нет! - закричал Баянов. - Назад, черт бы тебя побрал!
   Собака не вернулась, а когда стихло эхо его крика, он больше не слышал  и
лая в набравшем силу вое ветра.
   - Будь ты проклята, - сказал Баянов и потащил второго пса, который  рычал
и пронзительно гавкал, пока они не миновали  последний  поворот  к  желанной
двери. Пес едва не сбивал его с ног, но Баянов был  сильнее  и  без  особого
труда  дотащил  оставшееся  в  одиночестве  животное  до  входа  в  дежурное
помещение.
   Он толчком открыл тяжелую стальную дверь, и ему в  лицо  пахнуло  теплым,
влажным воздухом, который  обещал  небесную  благодать;  входной  тамбур  не
освещался, но пробивавшийся  из-под  внутренней  двери  свет  был  настоящим
искушением.
   Баянов не поддался ему. Надо искать другую  собаку,  пока  не  замело  ее
след.
   - Заходи, - сказал он и толкнул пса в тамбур. Затем бросил внутрь поводок
и захлопнул дверь. Собака в тепле и под замком, а ему придется  еще  немного
погулять на пронизывающем ветру.
   По возвращении надо поосторожнее открывать дверь, напомнил он себе, чтобы
эта дурная шавка, не дай бог, не выскочила наружу.
   Но прежде он намерен найти уже удравшую и притащить ее домой.
   - Следовало бы дать тебе замерзнуть, тупоголовая сучка, -  проворчал  он,
когда обнаружил собачий след и стал подниматься по нему  на  снежный  нанос.
Ветер уже неистовствовал, приближаясь по  силе  к  шквальному,  одной  рукой
Баянов заслонял от него глаза, пытаясь хотя бы что-то видеть сквозь  снег  и
ночь. Он должен идти быстрее, если  не  хочет  потерять  след,  -  можно  не
сомневаться, что снегом в считанные минуты занесет его.
   - Когда я найду тебя, ты у меня... - заворчал он, но  тут  же  умолк,  не
придумав  подходящей  мести,  которую  осмелился  бы   обрушить   на   собак
Сальникова. - Ладно, я все равно так это не оставлю, жалкое ты... - Он  стал
вглядываться в темноту: да, он уже на самом верху наноса...
   На него что-то шлепнулось - что-то большое,  мягкое,  но  тяжелое  сильно
ударило его в грудь. Он упал в снег на спину и ощутил холод кристаллов льда,
попавших в сапоги, рукавицы, за воротник. Неожиданно грохнувшись плашмя,  он
больно ударился о лед.
   Баянов  зажмурил  глаза,  затем,  стряхнув  снег  с  лица,  открыл  их  и
разглядел, что сбило его с ног.
   На  нем  лежала  убежавшая  сучка,  ее  морда  была  всего  в  нескольких
сантиметрах от его лица. Глаза собаки остекленели, из открытой  пасти  текла
кровь.
   - Что... - Он сел. В венах уже было достаточно адреналина, поэтому Баянов
почти не почувствовал тяжести  мертвой  собаки.  Она  скатилась  с  груди  и
безжизненным калачиком свернулась на его ногах.
   Все было в крови. Его пальто, брюки  и  сапоги  она  покрывала  не  менее
густым слоем, чем мех собаки.
   Животное было выпотрошено: брюхо вспорото  двумя  длинными  параллельными
резами.
   - Чем это могло быть сделано? - заговорил он вслух, не в  силах  оторвать
взгляд от трупа собаки.
   И тут он сообразил, что она не могла прыгнуть, - на  него  налетел  труп.
Кто мог швырнуть его с такой силой?
   Он поднял взгляд и увидел ответ на свой вопрос. Их было трое. Они  стояли
в снегу и наблюдали за ним.
   Существа были крупнее людей: самый низкорослый явно выше двух метров.  Их
внешний вид более или менее напоминал человеческий, но  лица  скрывались  за
металлическими масками, а  пальцы  рук  оканчивались  когтями.  Несмотря  на
холод, эти существа не имели  теплой  одежды,  их  вооружение  было  Баянову
совершенно незнакомо. У разглядывавших его тварей была  желтая  кожа,  а  их
волосы, если это были волосы, свисали напоминавшими змей косичками,  которые
дико плясали на ветру.
   - Мой Боже, - прошептал Баянов.
   Они продолжали неподвижно стоять, не спуская с него взглядов. Баянов тоже
не мог оторвать от них глаз. Мало-помалу ситуация становилась  понятной.  Он
сообразил, что перед ним снежные дьяволы во плоти, те  полярные  привидения,
которые взяли солдат. Он понял, что сейчас умрет.
   Но они не приближались, почему-то не  торопились  его  убивать.  Чудовища
просто стояли.
   Они вспороли брюхо собаке, но та, несомненно, бросилась  на  них.  Баянов
почти не сомневался, что они убили пропавших солдат или взяли их в плен,  но
те, вероятнее всего, оказались там, куда их не звали.
   Сам же Баянов не сделал ничего такого, что могло  бы  их  разозлить,  или
что-то сделал? Похоже, чудовища готовы позволить ему уйти, говорил он  себе,
вот почему они не убили его. Он не причинил им вреда, и они его отпускали.
   Он с трудом поднялся на  ноги,  столкнув  в  сторону  мертвую  собаку,  и
медленно попятился.
   Чудовища не шелохнулись.
   Баянов склонился в неловком поклоне.
   - Спасибо,  господа,  -  сказал  он,  заикнувшись  на  непривычном  слове
досоветских времен. Ему никогда в  жизни  не  приходилось  называть  кого-то
"господином", он и сам не слыхал этого слова, если не  считать  сатирических
миниатюр или исторических спектаклей, но как иначе можно было  обратиться  к
этим созданиям, этим ледяным дьяволам?
   Слесарь медленно повернулся к ним  спиной,  лихорадочно  соображая,  идти
шагом или помчаться  бегом.  Баянов  сделал  два  небольших  шага,  стараясь
сохранить хотя бы видимость достоинства, затем оглянулся.
   Ближайший к нему дьявол шагнул. Он двигался стремительно, и это  явно  не
стоило ему ни малейших усилий. Прочитать что-либо  на  скрытом  маской  лице
Баянов не мог, но  враждебность  позы  чудовища  и  характер  сделанного  им
движения говорили о многом. Баянов припустился бегом.
   Оказавшись неподалеку от станции, он начал  кричать:  -  Откройте  дверь!
Помогите! Помогите мне! -  с  разбегу  навалился  на  дверь,  но  начавшаяся
истерика лишила его сил, и распахнуть ее  сразу  ему  не  удалось.  Он  стал
барабанить по металлу кулаками.
   Мгновение спустя дверь  открылась.  Из  проема  на  него  таращились  две
взволнованные физиономии.
   - Сергей! - удивленно воскликнул один из напарников. - Что случилось?
   - Мы обнаружили болтающуюся по коридорам собаку с поводком, но тебя нигде
не было, - добавил второй.
   Баянов, совершенно измотанный паническим  бегством,  ввалился  внутрь,  и
напарник, повыше ростом, подхватил его,