нефтепровода,
однако  лейтенант  подозревала,  что  на  самом  деле  Собчака  не  пожелали
приветить ни  в  одном  другом  месте.  Этот  низкого  роста  мужчина  носил
безобразные усы и очки с очень  толстыми  стеклами,  вел  себя  напыщенно  и
самодовольно,  всегда  был  очень  небрежно  одет  и  отличался  невероятной
назойливостью. Ни его внешний вид, ни  манера  поведения  не  могли  убедить
Лигачеву, что Собчак обладает какими-то великими способностями, в том  числе
и в науке.
   Она открыла дверь в помещение лаборатории геологического контроля,  и  ее
окатила волна теплого воздуха: Собчак всеми силами  сражался  за  сохранение
тепла в своем крохотном королевстве, и оно ему давалось, потому  что  старые
порядки,   в   соответствии   с   которыми   ученые   пользовались    правом
первоочередного получения пара из котельной, никто не отменял.
   Рабочее  помещение  геолога  имело  солидные   размеры,   но   было   так
загромождено механическими приборами и аппаратурой, что передвигаться в  нем
можно было с большим трудом. В самом центре во вращающемся  кресле  восседал
крохотный Собчак, со всех сторон окруженный  разнообразным  оборудованием  -
измерительными приборами, дисплеями и пультами с множеством переключателей и
головок настройки. Он поднял взгляд на появившуюся на пороге  Лигачеву.  Его
лицо было искажено таким беспредельным страхом, что она едва не рассмеялась.
Крохотные  глаза-бусинки  ученого,  и  без  того   расширенные   от   ужаса,
увеличивались толстыми стеклами очков: жидкие усики лишь подчеркивали  дрожь
его верхней губы, а  узкая  челюсть  и  слабо  выраженный  подбородок  этого
человека никогда прежде не выглядели такими безвольными.
   - Лейтенант Лигачева! - обратился он к  ней.  -  Я  рад,  что  вы  здесь.
Подойдите взглянуть на это!
   Лигачева прошла по узкому проходу между  канцелярским  шкафом  и  стойкой
какой-то аппаратуры, чтобы поближе разглядеть прибор, на  который  показывал
Собчак. Это был самописец, с одного  его  валика  на  другой  перематывалась
лента диаграммной бумаги. Перо  самописца  вычерчивало  на  бумаге  довольно
ровную линию, на которой совсем недавно появился  внезапный  всплеск,  после
него график снова стал ровным, но линия шла заметно  выше  того  уровня,  на
котором была до этого всплеска.
   - Это и есть регистрация сейсмической  активности?  -  спросила  Лигачева
совершенно бесстрастным тоном.
   Собчак испуганно посмотрел на нее.
   - Сейсмической активности? Ох, нет, нет, - сказал он. - Сейсмометр там. -
Он ткнул пальцем  в  сторону  большой  группы  механизмов  в  дальнем  конце
помещения, затем снова повернулся к самописцу и легонько постучал пальцем по
бумажной ленте. - Эта диаграмма показывает уровень радиации.
   Лигачева уставилась на него, прищурив глаза: - Уровень чего?
   - Радиации, - повторил Собчак. - Радиоактивности.
   Лигачева буквально впилась в него взглядом.
   - О чем вы говорите? - строго переспросила она.
   - Об этом, - сказал Собчак, снова тыча пальцем в  бумажную  ленту,  -  об
этом, лейтенант. Я не знаю, что это.  Мне  лишь  известно,  что  примерно  в
двадцати километрах к северу отсюда произошло что-то  встряхнувшее  землю  и
что одновременно произошел  этот  всплеск  радиоактивности.  Даже  и  сейчас
фоновая радиация в четыре раза превышает  уровень,  на  котором  она  должна
быть.
   - Вы  сказали  "в  четыре  раза"?  -  переспросила  Лигачева,  прикасаясь
кончиком пальца к медленно движущейся бумажной ленте.  -  Да,  -  подтвердил
Собчак, - в четыре раза.
   - И вы хотите,  чтобы  я  со  своими  людьми  отправилась  выяснить,  что
внезапно вызвало такую радиоактивность.
   - Да, - повторил тем же тоном Собчак.
   Лигачева уставилась на диаграмму.
   То, что произошло, вероятнее всего, опасно. Она  не  знала,  что  это.  В
голове путались дикие догадки: нападение американцев? рухнувший спутник?
   Чем бы это ни было, в обычные рамки происшествие не укладывалось.
   Может быть, она обязана отрапортовать о случившемся в Москву и  подождать
приказа, но сообщение о  внезапном  изменении  показаний  аппаратуры  скорее
всего раздражит начальство, которое заявит,  что  устаревшей  аппаратуре  не
следует верить, и никак не отреагирует на ее рапорт. Собчаку все еще  платят
зарплату, однако Лигачева знала, что власти  мало  заботит,  чем  занимается
малорослый геолог. Известно ей и отношение Москвы к ее собственной  персоне:
если московский генерал отослал молодую женщину-лейтенанта  в  самое  сердце
полуострова Ямал, то уж никак не для того, чтобы иметь  возможность  уделять
ей  побольше  внимания  и  помочь  сделать  блистательную  карьеру.  Генерал
Пономаренко, который дал ей это назначение, никогда не делал ничего  такого,
что позволило бы Лигачевой поверить в его желание с уважением  относиться  к
ее мнению.
   Если же она отправится со своими  людьми  на  место,  чтобы  собственными
глазами взглянуть на случившееся, то Москве будет труднее проигнорировать ее
рапорт. Никто не сможет сказать, что  зарегистрированное  приборами  явление
всего лишь плод  воображения  Собчака  или  результат  плохого  технического
состояния контрольно-измерительной  аппаратуры,  если  полдюжины  свидетелей
смогут подтвердить... что бы они там не увидели.
   Она знала, что ни в одной армии никто не стремится,  действовать  быстро,
предпочитая робко отсиживаться в казармах в ожидании приказа сверху. Что  уж
говорить о новой, постсоветской армии России.
   - Ладно, - сказала она, - где именно произошел этот  таинственный  выброс
радиоактивности?

   Глава 3

   - Тридцать четыре градуса мороза, и снова валит снег, - сказал Сальников,
поправив ремень автомата, и потянулся за шапкой. - Самая подходящая  погодка
для приятной двадцатикилометровой прогулки, что скажешь, Димуля?
   Должиков хмыкнул.
   - Ну что ты, Петенька, погода что надо, лучшей и пожелать  невозможно,  -
ответил он в тон приятелю, надевая второй сапог. - Я так рад, что  всех  нас
отправляют на выполнение этого маленького задания! - Он притопнул  обутой  в
сапог ногой. - Знаешь, Петро, меня  мучит  вопрос:  будь  аппаратура  нашего
бесконечно  любимого  Собчака  хотя  бы  чуточку  более  чувствительной,  не
отправляли бы нас обследовать каждый бугорок и впадинку на его самописцах?
   - Ты несправедлив, Дима,  -  мягко  заметил  Уткин,  который  только  что
закончил  проверку  своего  АК-74.  -  Часто  ли  Собчак  посылал   нас   на
нефтепровод? За весь пошлый год раза два, может быть, три.
   - А сколько раз мы  хотя  бы  что-то  обнаружили?  -  возразил  Должиков,
поднявшись с койки, на которой сидел, и направился к вешалке за  шинелью.  -
Последний раз, насколько я помню, об один из сейсмических  датчиков  Собчака
просто  споткнулся  олень.  Было,  наверное,  исключительно   важно   срочно
расследовать это происшествие и немедленно доложить обо всех подробностях  в
Москву!
   - На этот раз, Дима, - вступил в разговор Сальников и широко ухмыльнулся,
- возможно, заявился американский северный олень-шпион!  -  Он  уже  натянул
рукавицы и хлопнул ладонями. - Кроме того, разве нас посылает Собчак,  а  не
отважный лейтенант Лигачева?
   - По крайней мере, лейтенант отправляется вместе с  нами,  -  пробормотал
Должиков, возясь с пуговицами, - а Собчак остается в тепленькой лаборатории,
чтобы не спускать глаз с показаний своих драгоценных механизмов.
   - Наблюдение  за  показаниями  -  это  работа  Собчака,  -  обрезала  его
лейтенант Лигачева, появившаяся в дверном проеме. - Ваше дело -  установить,
что именно означают показания приборов. Прекратить перебранку и  шагом  марш
на выход! Бегом в машину!
   Уткин и  Сальников  бросились  за  дверь  к  поджидавшему  их  снегоходу,
остальные  стали  торопливо  подтягивать  ремни  и   застегивать   последние
пуговицы. Лигачева  наблюдала  за  погрузкой  из  дверного  проема,  опустив
снегозащитные очки, чтобы подчиненные не могли видеть ее глаза.
   Люди не имели представления, зачем их выгнали из тепла на лед, не  знали,
почему расследование последней встряски  важнее  всех  предыдущих.  Едва  ли
можно было ожидать, что они не станут ворчать в сложившихся обстоятельствах.
   Лигачева прекрасно все  понимала,  но  не  считала  необходимым  что-либо
менять. С их ворчанием можно мириться. Она ничего не сказала своим  людям  о
радиоактивности, потому что не хотела их пугать. Среди них не  было  опытных
воинов, которые умеют превозмочь страх или настолько закалены,  что  им  все
нипочем;   большинство   ее   подчиненных   -   просто    дети,    мальчишки
восемнадцати-двадцати лет, за плечами у которых всего несколько недель опыта
жизни в суровых арктических условиях и нет никаких научных знаний. Лучше  уж
пусть ребята поворчат, думала она, чем ударятся в панику.
   Просто дети во главе  с  отважным  лейтенантом  Лигачевой  среди  ледяной
пустыни, с горечью посочувствовала она мысленно им и себе. Она  не  ребенок,
но пока она здесь, ее карьера будет пребывать в такой же мерзлоте, как и все
вокруг.
   Она еще слово в слово помнила то, что сказал  ей  генерал  Пономаренко  в
день ее назначения  командиром  заставы  Ассима  на  нефтяном  месторождении
Ямала: - Это  важный  пост,  Лигачева,  постарайтесь  справиться  со  своими
обязанностями, и для вас, возможно, найдется место у меня в штабе.
   Она все еще помнила глуповатую,  снисходительную  ухмылку  на  его  лице,
когда он говорил ей это. Место в его штабе,  как  же.  Скорее  она  научится
выращивать здесь апельсины в свободное от служебных обязанностей время.
   Пономаренко знал, куда отправляет ее, - подальше с глаз, туда, где промах
можно утаить  или  просто  проигнорировать.  Какое  доверие  оказал  он  ей,
отправляя в такое место, где она могла замараться как угодно,  а  с  него  в
любом случае будут взятки гладки! И ведь он наверняка все это время сам себя
дружески похлопывает по спине  за  дальновидную  политику,  за  то,  что  не
попытался разделаться с ней открыто просто потому,  что  она  женщина  и  не
скрывает своих демократических убеждений.
   - Пошевеливайтесь, - крикнула она одевавшимся  солдатам,  -  снегопад  не
прекратится еще много часов, а температура  продолжает  падать.  Чем  дольше
будете копаться, тем будет хуже, а чем скорее мы отправимся, тем  раньше  вы
вернетесь к своим картам и спиртному.
   Люди вышли и забрались в "транспортное средство" - громадный  трактор  на
снегоходных  гусеницах  с  прицепленным  к  нему  вагончиком  на   полозьях.
Сальников сидел на водительском месте,  двигатель  работал;  едва  последний
сапог оттолкнулся ото льда, он включил передачу, и они отправились в путь.
   Дозор покидал комплекс  насосной  станции,  направляясь  к  магистральной
ветке  нефтепровода.  Лигачева  молча  сидела  возле  водителя.  Когда   они
приблизились к громадной трубе,  Сальников  бросил  на  нее  взгляд,  ожидая
команды направления. Она показала его жестом. Он кивнул и повернул машину на
север. Трактор, пыхтя, покатил вдоль трубопровода. Это был не самый короткий
маршрут  к  месту  их  назначения,  но  тропа,  проторенная   обслуживающими
нефтепровод рабочими, по крайней мере не позволит им заблудиться в  полярной
ночи.
   В кабине трактора их было только двое, все  остальные  ехали  в  прицепе,
несомненно обмениваясь шутками и непристойными анекдотами. Если никто из них
не ухитрился тайком прихватить с собой хотя бы литр водки, это по-настоящему
удивило бы Лигачеву; она не  сомневалась,  что  бутылка  ходит  в  прицепном
вагончике по кругу, но они даже не  подумают  угостить  своего  командира  и
водителя.
   Лигачева вглядывалась в холодную пустоту за  окном,  клубившуюся  вихрями
снега, видела нечеткие очертания  железобетонного  ограждения  трубопровода,
скрывавшие от нее половину мира; все было только белым  и  серым,  свет  фар
трактора не вырывал из этого  однообразия  ни  одного  цветного  пятна.  Она
чувствовала,  что  жестокий  холод  ледяной  пустыни  медленно,  но   упорно
проникает в кабину, несмотря на работавший на полную мощность обогреватель.
   Воображение рисовало ей окружавшие это ледяное поле зрительские  трибуны,
на которых обосновались генералы, государственные чиновники и политики;  эти
трибуны простирались до самой Москвы, но занимавшихся своей  мышиной  возней
зрителей нисколько не интересовала ее глупая и бессмысленная  игра  на  этой
далекой для них заснеженной игровой площадке. Доброе имя ничего  не  значит.
Власть не  имеет  значения.  Сиди  в  тепле,  старайся  выжить,  только  это
принимается в расчет.
   -  Стоп,  -  сказала  она,  когда  фары   трактора   осветили   указатель
восемнадцатого    километра,    намалеванный    ярко-красным    цветом    на
серовато-белесом ограждении нефтепровода, - поворачивайте  на  восток.  Наша
Цель в четырех километрах отсюда. - Она постучала пальцем по разложенной  на
коленях карте, затем проверила направление по компасу и повторила: -  Четыре
километра.
   Сальников бросил взгляд на карту, затем на датчик  наружного  термометра.
Он помедлил, вглядываясь в темноту.
   - Становится... холоднее, лейтенант, - заговорил он неуверенным тоном,  -
сорок ниже  нуля,  а  снегопад  усиливается.  Не  повернуть  ли  нам  назад,
попробуем добраться туда в другой раз, когда потеплеет...
   - Всего четыре  километра,  Сальников,  -  возразила  Лигачева,  стараясь
говорить без раздражения,  -  это  пустяк.  Радуйтесь  возможности  подышать
свежим воздухом.
   Сальников  прикусил  язык,  повернул  трактор  и  повел  его   прочь   от
успокаивающей надежности опорных конструкций  и  ограждения  нефтепровода  в
пасть кромешной тьмы дикой сибирской тундры.  Лигачева  покопалась  в  своем
вещевом мешке и вытащила то, надобности в чем ей иметь не хотелось бы.
   - Что это? - спросил Сальников, искоса бросив взгляд на приборчик.
   - Ведите машину, - сказала Лигачева. Ему незачем знать, что в руках у нее
счетчик Гейгера.
   Прибор отрывисто зажужжал, когда она  направила  датчик  вперед  по  ходу
трактора, но уровень радиации был пока  неопасным.  Насколько  могла  судить
Лигачева, фоновая радиация определялась совсем немного выше нормы. Вероятно,
источник, вызвавший всплеск на диаграмме Собчака, уже иссяк.
   Она посмотрела на наружный термометр. Сорок два градуса мороза.
   Ей известно, что на слишком сильном морозе  сталь  становится  хрупкой  и
может растрескиваться, словно березовые дрова. В двух десятках километров от
станции, в снегопаде, темноте и неимоверном холоде большинство  из  них,  но
скорее все до одного, наверняка погибнут, не  добравшись  до  укрытия,  если
останутся без трактора.
   От одной этой мысли у  нее  испортилось  настроение,  но  она  ничего  не
сказала.  Датчик  температуры  двигателя  по-прежнему  показывал  нормальный
рабочий режим, несмотря на продолжавший крепчать мороз.
   Несколько минут спустя она снова бросила взгляд  на  показания  наружного
термометра.  Лигачева  не  поверила  собственным  глазам  и  уставилась   на
термометр, пытаясь сообразить, в чем же дело.
   Двадцать  восемь  градусов  ниже  нуля?  Пару  километров  назад   прибор
показывал минус сорок два.
   Откуда взялось такое быстрое потепление?
   Она подняла счетчик Гейгера и нацелила датчик. Прибор начал потрескивать,
стрелка  слегка  прыгнула  вверх,  затем  немного  опустилась   и   замерла.
Радиоактивность выше нормы, но до опасного уровня еще далеко.  Даже  курение
ворованных сигарет еще девчонкой было более рискованным делом для  здоровья,
чем такой уровень радиации.
   И все же почему он здесь выше обычной нормы?
   - Лейтенант! - крикнул Сальников с неестественным напряжением  в  голосе.
Лигачева подняла  взгляд  и  посмотрела  вперед  сквозь  лобовое  стекло,  с
которого "дворник" с трудом сгребал ставший липким снег, и увидела  то,  что
заставило Сальникова испуганно вскрикнуть.
   - Боже правый, - прошептала она.
   Они почти взобрались на низкую гряду. Впереди, в свете фар  трактора,  на
самом верху блестело пятно, окрашенное живым, кроваво-красным цветом; хлопья
снега слегка припудрили его, но красный цвет оставался потрясающе ярким. Над
этим красным пятном висела раскачивавшаяся  на  ветру  припорошенная  сверху
снегом темная фигура.
   -  Остановите  машину!  -  приказала  Лигачева,  но  в   этом   не   было
необходимости,  потому  что  Сальников  уже  перевел   коробку   передач   в
нейтральное положение. - Не  выключайте  двигатель,  -  добавила  она.  Если
заглушить двигатель, завести его здесь снова будет невозможно.
   Едва она открыла  дверцу  высокой  кабины  и  спрыгнула  на  снег,  холод
навалился гигантской волной, словно торопился  высосать  из  нее  не  только
тепло, но и саму жизнь. По всему телу прокатилась дрожь, но Лигачева  с  ней
справилась. Ветер выл так же громко, как рокотал мотор трактора, нет, решила
она, даже громче.
   Позади  нее  из  прицепа  стали  выпрыгивать  солдаты  с  автоматами   на
изготовку.
   - Ждать, - скомандовала Лигачева и подняла вверх  руку.  Она  достала  из
кобуры свой пистолет, с благодарностью ощутив в руке его тяжесть.
   Сальников выбрался из кабины с противоположной стороны трактора и едва ли
не на цыпочках медленно двинулся в луче света одной из фар к красному пятну,
держа наготове свой АК-74. Лигачева не остановила его; когда  он  оглянулся,
она жестом послала его вперед.
   Изо льда под каким-то жутким углом торчал расщепленный столб  высотой  не
менее трех метров. Темная раскачивавшаяся фигура была привязана к нему почти
у самого верха, она болталась, словно кукла на лобовом стекле автомобиля.
   Фигура оказалась телом мужчины, подвешенным на веревке, завязанной вокруг
обеих лодыжек; руки свисали до  самой  земли,  кончики  пальцев  скребли  по
снегу.
   Головы не было. Вместо нее висела тонкая темная  кровавая  сосулька.  Под
сосулькой темнела большая лужа замерзшей крови.
   Сальников на мгновение замер как вкопанный, вытаращившись на труп,  затем
опустил взгляд на лужу и снег вокруг нее.
   - Следы, - сказал он. - Всюду следы, лейтенант. Очень большие, видите?  -
Затем снова поднял взгляд на труп. -  Что  здесь  произошло,  -  спросил  он
плаксивым голосом.
   Лигачева не ответила - что ей было сказать? Сознаться подчиненным в  том,
что она не знает сама, было бы неправильно,  во  всяком  случае  пока  этого
делать не следовало.
   - Кто он? - спросила она. - Знал его кто-нибудь из вас?
   - Кто-нибудь из оленеводов, - ответил Уткин, - поглядите на его одежду.
   Лигачева попыталась разглядеть,  во  что  одет  мертвый  мужчина.  Только
теперь она сообразила, что ее взгляд был прикован вовсе не  к  жертве,  а  к
замерзшей луже крови,  пылавшей  в  свете  фар  трактора  на  снегу,  словно
раскаленный каменный уголь. На мужчине была одежда из шкуры северного оленя,
какую носили местные оленеводы.
   - Из какого  поселка?  Кто  он?  -  снова  спросила  она,  соображая,  не
столкнулись ли они с жертвой какого-нибудь шаманского ритуала, о котором  ей
до сих пор не приходилось  слышать,  со  свидетельством  немыслимой  злобной
вражды или первобытного обычая; может быть, здесь свершилась  кровная  месть
или это жертвоприношение  каким-нибудь  кровожадным  арктическим  божествам,
оставленное на месте поклонения.
   - Таро, - сказал Сальников.
   - Откуда ты можешь знать?  -  засомневался  Должиков  и  добавил  хриплым
голосом: - Головы-то нет!
   - Зато здесь его дробовик, -  возразил  Сальников  и  жестом  показал  на
валявшееся оружие. - Это ружье Таро.  Он  очень  гордился  своим  оружием  и
никому не позволял даже прикасаться к нему.
   - Вполне убедительно.
   В снегу валялась наполовину сгоревшая охотничья "берданка".  Лигачева  не
замечала ее, пока Сальников не  показал.  Нет  никакого  сомнения,  подумала
Лигачева, что  ни  один  здравомыслящий  человек  не  мог  совершить  ничего
подобного. Только сумасшедший  мог  оставить  на  снегу  такое  вещественное
доказател