Натан Арчер
   Холодная война

   Глава 1

   Co всех сторон до самого горизонта его окружала почти  желаемая  пустота.
Хотя стояла  ночь  и  небо  закрывала  сплошная  облачность,  мир  освещался
многократно отражавшимся сиянием, словно застрявшим между снегом и облаками.
Солнце не появится теперь до весны, но свет этого тусклого сияния, останется
на всю полярную зиму.
   Сильный северный ветер  завывал,  будто  живое  существо;  казалось,  сам
воздух страдал от  холода.  Тонкий  как  пудра,  твердый  и  острый,  словно
наждачная крошка, мерзлый снег со свистом хлестал мрачную  ледяную  пустыню,
закручивался вихрями, клубился поземкой.
   Наклонив голову, чтобы защитить лицо  от  ветра  и  холода,  Таро  упорно
продвигался вперед. Ему незачем смотреть вдаль: ни ветер, сбивавший  с  ног,
ни снежная пелена перед глазами, ни тусклое освещение не могли помешать  ему
видеть след беглеца.
   Ветер и мороз так утрамбовали снег, что он превратился в лед;  не  только
узкие копыта животного,  но  и  тяжелая  обувь  Таро  не  оставляла  на  нем
отпечатков. Однако то там, то здесь ледяная корка была  поцарапана  копытами
северного оленя. В процессе эволюции все животные приспосабливаются к  миру,
в котором им суждено жить. Не будь у северных оленей заостренных выступов на
копытах, разъезжались бы их ноги на твердом насте, как у коровы на льду,  не
смогли бы они пробивать корку слежавшегося снега, чтобы добывать из-под  нее
корм.
   В оставленных копытами оленя царапинах застревал снег, на  него  налипали
новые снежинки, образуя вместе с ледяной крошкой крохотные, всего  несколько
сантиметров длиной,  рубчики,  которые  росли  над  ледяным  настом  подобно
кристаллам в перенасыщенном соляном растворе. Они были хорошо видны, но Таро
легко находил эти ребрышки и на ощупь, потому что ноги на них не скользили.
   Таро знал,  что  след  приведет  его  к  пропавшему  оленю.  Он,  правда,
подозревал,  что  не  застанет  его  живым  -  здоровому  животному  незачем
отбиваться от стада и бесцельно болтаться по тундре. Скорее всего олень  уже
мертв или умирает.
   Тем не менее он обязан его найти, потому что добро не  должно  пропадать.
Если мясо не годится в пищу, то шкуре и костям всегда найдется применение.
   Потеряй он след, придется возвращаться, и тогда останется лишь  надеяться
наткнуться на тушу в другой раз, когда станет потеплее.
   Привыкшие к более теплому климату на месте Таро беспокоились бы, что мясо
испортится или что оставленную на пару недель без присмотра тушу растащат по
частям, но Таро вырос в Сибири, в этой  бесплодной  тундре  прошла  вся  его
жизнь. Он-то знает - здесь ничто не портится, ничто не гниет, здесь  нет  ни
вора, ни хищника, которые могут что-то похитить. Мертвые животные остаются в
этих краях нетронутыми тысячелетиями. Мясо мамонтов, которых находят  иногда
во льду, вполне годится в пищу.
   Какой-то блеск  заставил  его  поднять  взгляд:  вспышка  света  на  льду
отразила движущийся свет. Сощурив глаза, он стал  вглядываться  в  кромешную
мглу впереди.
   Что-то двигалось в небе выше облаков; оно было  достаточно  ярким,  чтобы
выглядеть светло-серым пятном за сплошной облачностью.
   Уж не проверяет ли какой-нибудь  новый  американский  самолет  надежность
российских границ? Уже много лет  ходили  слухи  об  их  самолете  "Аврора",
который способен оставаться невидимым для противовоздушной обороны, но  Таро
считал, что эту "Аврору" не видно с  земли,  потому  что  она  летает  очень
высоко и слишком быстро.
   Сияние становилось все более ярким, оно рвалось сквозь  облачность,  явно
снижаясь, но и перемещалось с фантастической скоростью.
   Конечно, это "Аврора", что еще могло бы двигаться так быстро? Таро  много
раз видел русские самолеты: в дозоре, на маневрах, во время доставки людей и
оборудования для нефтепровода, бурильных установок  и  насосов  для  станции
Ассима нефтяного месторождения на его родном полуострове Ямал. Любому из них
было далеко до такой скорости.
   Наконец из облаков вырвался шар сверкающего оранжевого пламени, ожививший
блеклый ландшафт яркими красками. Он с ревом промчался над головой, заставив
вздрогнуть даже воздух.
   Таро ничего не успел разглядеть, но то, что пролетело, было  громадным  и
ревело громче самой страшной грозы, какую он мог припомнить. Оранжевый  шар,
казалось, даже оставил после себя полосу теплого воздуха, - но что же это за
самолет,  который  способен  обогреть  сибирскую  полярную   зиму?   Видимо,
почудилось, решил Таро.
   И вдруг раздался взрыв, по сравнению с  его  грохотом  недавний  рев  над
головой показался Таро едва слышным шепотом.
   Он  повернул  в  сторону  вспышки  взрыва,  сделал  несколько   шагов   и
остановился.
   До самого горизонта тундра была залита оранжевым сиянием,  и  Таро  снова
подумал, что ощущает тепло далекого громадного костра.
   В том, что произошло крушение, а не просто приземление,  ошибки  быть  не
могло. Если это американский самолет-шпион "Аврора", то он разбился.  Власти
в Москве захотят взглянуть на него. Может  быть,  долгая  холодная  война  и
закончилась, но  это  вовсе  не  означает,  что  российские  власти  упустят
возможность  поближе  рассмотреть  самую  секретную  американскую   технику.
Российское правительство не упустит и шанс слегка утереть  нос  американцам:
если вежливо высказать недовольство  американским  шпионажем  на  территории
мирной  и  уже  совсем  не  коммунистической  России,  то   можно   добиться
каких-нибудь торговых уступок от тех, кто будет вынужден делать хорошее лицо
в этой плохой игре.
   А если там кто-то остался жив, то  героическое  спасение  членов  экипажа
пойдет на пользу не только России, но и самому  Таро.  Он  прославится,  его
повезут в Москву и дадут медаль или что-нибудь другое. Пусть он обыкновенный
оленевод, но и оленеводу хочется отведать городской жизни,  посмотреть,  как
выглядят хотя бы некоторые современные удобства.
   Можно сразу пойти в поселок; если радио работает, он свяжется с  воинской
заставой,  расквартированной  на  насосной  станции  Ассима.  Оттуда  пошлют
вездеход или даже вертолет. Но до поселка часа три пути, уйдет еще не меньше
часа, пока солдаты найдут место аварии.
   Если сразу пойти к рухнувшему самолету, то это займет  часа  полтора,  от
силы два. Раненым лишние два часа ожидания могут  стоить  жизни.  Будь  дело
только в проникновении в американские секреты, он и близко не подошел  бы  к
самолету без взвода солдат.
   Таро оставил след и двинулся к  оранжевому  сиянию.  Потерявшемуся  оленю
придется подождать.
   В Сибири все может подождать.
   Прошагав почти час, Таро стал замечать, что становится теплее. Сперва  он
продолжал уговаривать себя, что это ему кажется, что  он  просто  мечтает  о
тепле  очага,  тем  более  что  сияние  мало-помалу  угасло  и   теперь   он
ориентировался по местности. И откуда  взяться  теплу  возле  рухнувшего  на
землю самолета, да еще на расстоянии двух километров? А до места катастрофы,
по его мнению, было не меньше.
   Десять минут спустя Таро уже потел в своей меховой  одежде  и  больше  не
сомневался. Он откинул капюшон, и талая вода потекла с бровей на глаза.
   Оленевод остановился и прищурился.
   В километре впереди ледяную равнину пересекал длинный,  изогнутый  овраг.
Он хорошо  его  видел  и  не  удивлялся  -  овраг  здесь  был  всегда.  Таро
остановился, потому  что  лед  впереди  выглядел  не  так,  как  должен  был
выглядеть: он по-прежнему блестел, но это  был  блеск  талого  снега,  а  не
кристаллического льда.
   Он нахмурился и сделал несколько осторожных  шагов,  затем  опустился  на
колени. Потрогав рукавицей Лед, он поднес руку к глазам.
   Сомнения не было. Дубленая  кожа  меховой  рукавицы  потемнела.  Лед  был
мокрым.
   Оказывается, дело было не в мечте об очаге. Вокруг действительно тепло.
   Это ему совсем не понравилось. Оттепель в разгар сибирской  зимы?  Что-то
растопило вечную мерзлоту? Никакой самый современный  американский  самолет,
"Аврора" он или не "Аврора", не мог дать столько тепла!
   За плечами у Таро был дробовик, но пользовался он им редко. Обычно в этом
не было нужды, но обладание оружием придавало ему вес в глазах  людей  и  не
позволяло односельчанам забыть, что его  дедушка  сражался  с  фашистами  во
время  Великой  Отечественной  войны.  В  ледяной  пустыне  вряд  ли   могли
встретиться хищники, от которых  было  бы  необходимо  защищаться,  будь  то
человек или животное. Рассказы о волках, рыщущих по соседству, относились ко
временам дедушки и скорее всего были просто враками пожилых  людей,  которые
хотели как-то приукрасить рассказы о своей былой доблести, потому что  давно
перестали быть настоящими мужчинами.
   Таро стрелял из дробовика по  праздникам  и  несколько  раз  в  цель  для
практики; дважды убивал серьезно  раненных  оленей,  чтобы  избавить  их  от
страданий, но использовать ружье для самообороны ему не приходилось никогда.
Обычно он оборонялся словами, в очень редких случаях приходилось  пускать  в
ход кулаки.
   Он вытащил его из чехла с меховой подкладкой и внимательно осмотрел - как
всегда, ружье было в идеальном состоянии.
   Взяв оружие на изготовку, он стал  осторожно  приближаться  к  оврагу  по
гладкому подтаивавшему льду.
   Он понял, что свалившийся с неба огненный шар приземлился прямо в  овраг.
Это открытие заставило Таро нахмуриться  еще  больше.  Он  хорошо  знал  эту
расселину, потому что однажды потерял здесь годовалого олененка.  Овраг  был
длинным и узким, со скалистыми стенками, в летние оттепели по его дну  бежал
поток талой воды, устремлявшейся на север к морю. Зимой он был сух и  скован
морозом, как все вокруг, но из-за большой глубины за зиму снегом доверху  не
заполнялся.
   Зимой на краях оврага нарастал ледяной выступ, простиравшийся  за  кромку
скальной породы. Этот предательский нарост мог обломиться под  ступившим  на
него человеком или  северным  оленем,  а  выбраться  по  крутым,  оледенелым
откосам оврага было почти невозможно.
   Если упавший самолет действительно угодил в  овраг,  то  обследовать  его
будет трудно. Таро помрачнел еще больше и замедлил шаг.
   Краем глаза  он  заметил  отблеск  на  льду.  Вспышка  отраженного  света
напугала его, он быстро обернулся, вскинул ружье и попытался прицелиться...
   Но стрелять было некуда. Его по-прежнему окружала голая ледяная равнина.
   Таро прищурился, и ему  показалось,  что  немного  сбоку  от  него  снова
возникло мерцание. Он резко переместил ствол на несколько  сантиметров,  уже
не сомневаясь, что заметил отражение чего-то на льду, но чего?
   Затем вспыхнул свет, на льду  появились  три  красные  светящиеся  точки,
которые стремительно приближались. Достигнув Таро,  они  взметнулись  вверх,
остановились на его лице, мгновение поколебались  и  сложились  в  крохотный
треугольник. Он ощущал их тепло, видел три красных  луча,  которые  уперлись
ему в лоб, но не смог разглядеть источник, не находил никакого объяснения их
появлению. Казалось, что эти лучи протянулись к нему из  совершенно  пустого
пространства.
   Затем вспыхнуло голубовато-белое  пламя,  ярко  осветившее  снег,  и  все
вокруг Таро перестало существовать.

   Глава 2

   Лейтенант Лигачева шесть месяцев исполняла -  первые  в  своей  жизни!  -
командирские  обязанности  и  чувствовала,  что  уже  справляется   с   ними
прекрасно.
   Она была единственным офицером  небольшой  заставы,  охранявшей  насосную
станцию ј 12 и трубопровод на участке  Ассима  восточной  окраины  нефтяного
месторождения Ямала. На ней  лежала  ответственность  за  то,  чтобы  дюжина
рабочих насосной станции не бастовала, чтобы местные оленеводы не дрались ни
с кем из работников станции и чтобы американцы не  вторглись  на  территорию
вверенного ей участка охраны через полярные льды.  В  ее  обязанности  также
входило пресечение любых попыток диверсии на нефтепроводе.
   Однако желание бастовать у людей не возникало, террористы не  появлялись,
вторгавшихся американцев никто не видел, а жители поселков  оленеводов  были
более склонны выклянчивать у рабочих  спиртное,  чем  с  кем-нибудь  из  них
драться.
   По этим причинам выполнение возложенной  на  нее  ответственности  особых
усилий не требовало, но в лейтенанты она была произведена совсем  недавно  и
не могла ожидать назначения на какой-нибудь более важный пост.  У  Лигачевой
еще не было случая доказать даже себе самой, что она способна  справиться  с
возложенными  на  нее  обязанностями  на  этой   ничем   не   примечательной
пограничной заставе северных рубежей России.
   Работа была легкой, но это совсем не означало, что молодая девушка  вовсе
не сталкивалась с трудностями. Она оказалась единственной женщиной  на  всем
участке и, едва вступив в должность, испугалась,  что  из  такого  неравного
соотношения  полов  могут  возникнуть  проблемы,  -  бывший  Советский  Союз
признавал равенство полов на государственной службе только на словах, но и в
современной  России  превращать  эти  слова  в  дела  тоже  не   торопились.
Единственную женщину среди такого множества мужчин, даже облеченную властью,
могло поджидать множество неприятностей.
   На первых порах пол действительно доставил ей несколько  затруднений,  но
она преодолела их, оставив в прошлом  даже  память  об  этом.  Она  избежала
опасности  быть  изнасилованной,  потому  что  видела  в  этом   первооснову
самоутверждения женщины  в  мужском  коллективе,  ей  удалось  справиться  с
поставленной перед собой задачей, лишь ведя жестокие, непримиримые  сражения
на фронтах войны за бесполость любых служебных и внеслужебных отношений. Она
в корне подавляла любые  романтические  намеки  и  соблюдала,  конечно,  все
заповеди безбрачия, но уж такой оказалась плата  за  ее  стремление  сделать
офицерскую карьеру.
   Выбранная ею позиция сработала. Как  и  до  прибытия  Лигачевой,  мужчины
продолжали пользоваться любой  благоприятной  возможностью,  чтобы  наносить
визиты доброжелательно  принимавшим  их,  зачастую  далеко  не  бескорыстно,
вдовам в ближайшем  поселении  местных  оленеводов;  они  оставили  молодого
лейтенанта  в  покое,  во  всяком  случае  не  досаждали   ей   сексуальными
притязаниями. Слава Небесам, выбранная линия поведения  не  поставила  ее  в
условия полной изоляции. Ощущать себя одиноким изгоем было бы гораздо  хуже,
чем добровольный отказ от сексуальных развлечений.
   Она вела себя и с рабочими, и с солдатами так, будто была одним из них, и
точно в той манере, какая соответствовала ее должности. Несколько инцидентов
тем  не  менее  было,  но  своим  категорическим   отказом   замарать   себя
непристойностью поведения, спокойным неприятием даже самых безобидных попоек
и доблестью на футбольном поле, сооруженном на пустыре позади автопарка, она
в конце концов добилась всеобщего уважения.
   Она действительно смогла приспособиться, и осознание этого доставляло  ей
огромное удовольствие. Никто не пытался увиваться вокруг  нее  или  каким-то
образом подрывать ее авторитет; ей докладывали  обо  всем,  что  хотя  бы  в
малейшей степени относилось к ведению военных.  Поэтому,  когда  сейсмометры
насосной станции зафиксировали какое-то возмущение  неподалеку  от  главного
нефтепровода, Лигачевой доложили об этом немедленно.
   Сперва она не могла понять, почему это возмущение должно ее беспокоить, -
какое дело военным до  колебаний  земли?  Когда  посыльный  стал  настойчиво
требовать, чтобы она немедленно отправилась поговорить с доктором  Собчаком,
который  жил  и  работал  в  небольшой  научной  лаборатории,  ее  подмывало
категорически отказаться, но вместо этого она просто пожала плечами и пошла:
в конце концов, сейчас, когда зима полностью вошла в свои права и  на  дворе
стоял адский холод даже при безветренной  погоде,  желания  покидать  теплое
помещение не возникало, но делать, сидя взаперти, на станции ј 12 было почти
нечего.  От  футбольных  матчей  ушедшего  лета  остались  только   приятные
воспоминания, а со  всем,  что  было  интересного  в  крохотной  лаборатории
насосной станции, она познакомилась давным-давно. Доктор Собчак ей совсем не
нравился, однако разговор с ним хотя  бы  ненадолго  мог  отвлечь  от  скуки
повседневных обязанностей.
   Прежде чем  отправиться,  она  стала  облачаться  в  шинель,  не  обращая
внимания на кипевшего нетерпением посыльного  и  даже  получая  удовольствие
оттого, что заставляла парня  ждать,  тщательно  расправляя  все  складки  и
добиваясь, чтобы красные лычки на воротнике и петлицы  выглядели  совершенно
симметричными и без малейшего перекоса.
   Когда внешний вид ее  наконец  удовлетворил,  она  резко  отвернулась  от
зеркала и крупным шагом двинулась к  выходу,  едва  не  толкнув  посыльного,
который отчаялся дождаться конца сборов и опешил  от  внезапного  взрыва  ее
энергии.
   Лигачева надела  шинель  не  только  для  показухи.  Лабиринт  переходов,
соединявших сооружения станции - отдельные бараки рабочих и казармы  солдат,
собственно насосную станцию, котельную, обширные складские  помещения,  цехи
для ремонта оборудования, научную станцию, - был похоронен под  трехметровым
слоем мерзлого грунта и снега, но не обогревался; температура воздуха в этих
коридорах могла быть гораздо ниже точки замерзания воды.
   Лейтенант шла быстрым шагом, отчасти,  чтобы  посланный  за  ней  мужчина
лишний   раз   удостоверился   в   неизменности   созданного    ею    образа
командира-женщины, отчасти из желания не замерзнуть в этих коридорах.
   Научная станция размещалась в самой северной точке подземного  комплекса;
у Лигачевой было достаточно времени, чтобы  на  ходу  поразмыслить,  что  же
могло так сильно взволновать Собчака. Его посланец  говорил  о  сейсмическом
возмущении, но что это  могло  означать?  Почему  позвали  именно  eel  Если
произошло землетрясение или подвижка льда или если просел грунт - это  может
угрожать нефтепроводу, но в подобных случаях не обращаются к  армии.  Собчак
должен был вызвать старшего мастера Галичева, чтобы тот  организовал  осмотр
трассы или направил бригаду ремонтников.
   А если никакой угрозы нефтепроводу нет, то  кого  вообще  может  заботить
сейсмическое возмущение? Лигачева слышала от  самого  Собчака,  что  приборы
довольно часто регистрируют подвижки в вечной мерзлоте  -  обычно  во  время
весенней оттепели, конечно, но до начала потепления еще,  как  минимум,  два
месяца. Что может быть такого особенного в подвижке грунта среди зимы?
   Она  переступила  порог  небольшого  холла  научного  центра.   Помещение
представляло собой совершенно пустую коробку из голых  бетонных  панелей,  с
небольшими кучами мусора по углам. В холле было так же  холодно  и  неуютно,
как в подземных переходах. Четыре из шести металлических дверей были  всегда
заперты -  находившиеся  за  ними  лаборатории  опустели  еще  до  появления
Лигачевой на станции. Дни, когда  Советскому  государству  было  по  карману
содержать в этой сибирской глуши десятки ученых, давно миновали; мать Россия
не  могла  выделить  необходимые  ресурсы,  и  от   былого   многочисленного
коллектива ученых остался один Собчак. Других одного за  другим  отозвали  в
родные края,  ставшие  независимыми  национальными  государствами,  или  они
разъехались за пределы  бывшего  Советского  Союза,  польстившись  на  более
высокие заработки в странах недавнего просоветского блока,  либо  устроились
на более важных постах  в  разных  местах  России,  оставленных  украинцами,
учеными кавказских национальностей, выходцами  из  Прибалтийских  республик;
некоторые продали свои таланты  былым  потенциальным  врагам  развалившегося
государства.
   А Собчак остался.
   Официальная версия сохранения за доктором Собчаком должности гласила, что
Российской нефтяной компании потребовался один ученый, а именно геолог,  для
постоянного наблюдения за контрольно-измерительной аппаратурой