де
сейчас Лучано.  Не знаю,  понимаете вы  это? И не знаю  - зачем! Не знаю, не
знаю, не знаю!
     У нее началась истерика. Пожалуй, только сейчас Татьяна  позволила себе
расслабиться, а может, не выдержали нервы. А может, это была искусная игра -
чтобы  не  дать  мне  ответа,  возможно, считала она,  хороши  все средства.
Женская истерика - лучшее из них.
     Татьяна колотила  кулачками  по столу,  выкрикивала  "не  знаю!", слезы
катились  из ее глаз, смывая  косметику  - лицо сделалось  некрасивым,  но я
вовсе не собирался приходить ей  на помощь, это стоило мне немалых усилий, я
даже вцепился обеими руками в подлокотники кресла, чтобы  инстинкт не поднял
меня в воздух, не  перебросил на  противоположный конец стола и не  заставил
утешать  эту женщину, обмакивать платком слезы и прижимать к крепкой мужской
груди. Я  знал  - если  я сделаю это,  будет только хуже.  Тем  более, что и
Ландовска  не  пыталась  помочь  Татьяне -  сидела  спокойно,  только  брови
нахмурены,  и  ждала  какого-то, известного  ей, момента или сигнала,  чтобы
тогда, и ни мгновением раньше, начать  действовать: подать  платок, принести
напиться или что там еще можно сделать, чтобы привести в чувство женщину.
     - Каммерер,- сказала  Ландовска, не оборачиваясь ко  мне,-  именно  так
добивались признания ваши предшественники по профессии?
     Я  молчал. Я налил себе из кофейника уже остывший кофе и начал пить его
мелкими глотками. Кофе был горьким.
     Минуты три спустя, когда  Татьяна продолжала всхлипывать, но уже сидела
спокойно, я сказал:
     - Знаете,  Таня, мне-то, в общем,  все равно, где  находится сейчас ваш
муж и  почему он так поспешно покинул планету. Возможно, это интересно знать
моему начальству. Но скажите вы мне, ради Бога, чисто по-человечески, почему
Лучано, зная, по всей видимости, что звездолет погибнет, бежал, не сказав ни
слова экипажу? Они могли спасти себя и корабль, и  сейчас  родственники этих
людей не сидели бы в зале ожидания космопорта - вы их видели,  и  неужели их
глаза оставили вас равнодушной?
     Эффекта я, пожалуй,  добился, но вовсе не такого, на какой рассчитывал.
Я думал, что нащупал в защите Татьяны  слабое место, струну, которая  просто
не могла  не  зазвенеть. Но вместо  чистого  звука струны послышался  иной -
искристый,  но,  по-моему, совершенно  нелепый при  данных  обстоятельствах,
смех.
     Смеялась  Ландовска,  но и Татьяна  уже не смотрела на  меня волком, ей
было, конечно, не до  смеха, но слезы на щеках  высохли мгновенно, и  взгляд
стал скорее даже участливым. Будто ребенок сморозил глупость, даже не поняв,
насколько это смешно.
     Я переводил взгляд с  одной женщины на другую и действительно ничего не
понимал. Оставалось ждать, пока кто-нибудь из них не успокоится и не изволит
объясниться.  Первой  пришла  в  себя  Татьяна.  Она  поднялась и подошла  к
зеркалу, висевшему у входа в холл. На ходу бросила:
     -  Вы  что,  Каммерер,  думаете,   что  Лучано   действительно  мог  их
предупредить?
     - Но если он знал...- озадаченно начал я.
     -  Видите  ли, Каммерер,- сказала  Ландовска,- ничего Лучано не знал  и
знать не мог. А тот, кто знал, не мог сказать.
     -  Ванда,- с досадой сказал  я,-  может быть, хватит ходить  вокруг  да
около? Можете вы сказать, в конце концов, что означают все эти недоговорки?
     -  Могу,-   кивнула   Ландовска.-  Но   сначала  вопрос:  вы  доверяете
пророчествам и астрологическим прогнозам?
     Я  очень надеялся,  что вопрос имел хоть какое-то  отношение к делу.  К
здравому смыслу он, во всяком случае, отношения не имел.
     - Извините, нет,- сказал я.- Да и что это за занятие в наш-то век?
     - Вот я о  том и говорю,- пробормотала Ландовска.- Я  не смогла сказать
Лучано  ничего  утешительного.  Ничего.  А  Фарамон уже  третий  раз  просит
Швейцера  принять  его  и   получает  отказ.  Швейцеру,  видите  ли,  не  до
шарлатанов.
     - Кто такой Фарамон? - спросил я.- И при чем здесь Швейцер?
     Татьяна,  успевшая  привести в порядок  свое  лицо  (даже  следа  былой
истерики,  тонко   подведенные  брови,  четко  обрисованные   губы,  русская
красавица на все времена),  вернулась на  свое место и  ответила  мне вместо
Ландовской:
     -  Фарамон - председатель Астрологической лиги Альцины. А Швейцер здесь
действительно ни  при чем, и  напрасно Фараман так стремится  встретиться  с
этим чиновником.
     - Нельзя ли получить горячего кофе, я  больше не могу пить эту  бурду,-
заявил  я,  и  Ландовска,  забрав  кофейник, отправилась  за  новой  порцией
напитка. Когда Ванда вышла, я сказал:
     - Таня, вы же видите, что я  ничего не понимаю. Вы же видите, что  я не
желаю зла ни вам, ни Лучано. Неужели нельзя говорить прямо?
     - Каммерер... Простите, как ваше имя?
     - Максим,- сказал я, ощутив желание вскочить на ноги и расшаркаться.
     -  Максим,  Ванда все  время  говорит прямо, и  я тоже.  А  если  вы не
понимаете,  то ведь вы и  не слушаете. Вы слышите не нас, а себя, вы слышите
свои вопросы, но не воспринимаете ответы.
     - Пока я не слышал ответов,- сухо сказал я.- Одни обвинения.
     - Но  это и  есть  ответы,- заявила  Ландовска, появляясь  с подносом.-
Простите, Каммерер... Максим?.. простите, Максим, но для того, чтобы во всем
разобраться,  вам  нужно  понять  одну  простую  вещь,  которая  вам кажется
нелепой: все, что произошло,  не имеет ни малейшего отношения к этому вашему
КОМКОНу или  как он там  называется.  Ни малейшего отношения к  безопасности
чего бы то ни было.
     - Вот  в этом я и  хотел  бы убедиться, с вашего разрешения... И я даже
задал немало конкретных вопросов.
     -  Я  помню  все  ваши вопросы,-  сказала  Ландовска.- Напоминаю  свой:
доверяете ли вы астрологическим прогнозам?
     Мы действительно говорили на разных  языках. Мы  - представители  одной
цивилизации,  но мне показалось  в тот момент,  что мои беседы со  Щекном, в
которых  недоговорок  было куда  больше, чем  осмысленного текста,  являлись
образцом диалога и ясности по сравнению с тем, что говорилось в этой комнате
на протяжении уже почти часа.
     - Я не верю астрологическим  прогнозам,- четко произнес я.-  Вот четкий
ответ на вопрос. Очередь за вами.
     -  Татьяна  не  знает,  где  сейчас  Лучано.  Лучано  не  имел  никакой
возможности  предупредить экипаж "Альгамбры" об опасности. Лучано понятия не
имел, почему он покинул Альцину.  Вот  четкие ответы на ваши вопросы. А если
хотите подробнее...
     - Вы спрашиваете!
     - Тогда я приглашу Фарамона, и он придет, хотя и без энтузиазма, потому
что сейчас считает самым важным объясниться со Швейцером.
     -  Приглашайте,- сказал  я, поглядев  на  часы. Через полтора часа меня
опять  вызовет Экселенц, за это  время  я  вполне успею выслушать еще одного
астролога  и еще одну порцию чепухи, произнесенной уверенным голосом. Лучано
Грапетти,  между  тем, находится сейчас  неизвестно где и делает  неизвестно
что. И хотел бы я знать, для чего эти две женщины стараются представить себя
более  безумными,  чем на самом деле.  Или  они  обе, действительно, подобно
экзальтированным  девицам девятнадцатого или какого-то иного века, не только
верят всей этой доморощенной чепухе,  но  и воображают,  что сумеют задурить
мне голову?
     Ландовска назвала тихим голосом  несколько цифр в  микрофон интерфейса,
вшитый в  воротник ее  платья. Подождав ответа, она сказала так, чтобы я мог
услышать:
     - Фарри, я жду вас у себя. Дело очень важное и срочное.
     Послушав, что сказал собеседник, она добавила:
     - Хорошо.
     - Давайте пить кофе,- сказала она, обращаясь ко мне,- и молчать, потому
что слова, сказанные без смысла, увеличивают пропасть.
     Хорошо сказано и, главное, к месту.

x x x
     Фарамон  оказался  уроженцем  Альцины -  карлик с руками,  достававшими
почти  до  пола,  и  носом, который был  такой же длины, как  нос Сирано  де
Бержерака, не реального Сирано, а такого, каким  его изображают в спектаклях
не очень опытные актеры. И еще  у  Фарамона была шевелюра, волнами спадавшая
до пояса, и цвет волос был почти  таким же  черным, как цвет лишенного звезд
пространства в  пылевом облаке Ориона. Как бы  я ни  стремился найти  точные
слова  для описания внешности этого существа, все равно  это было "почти", и
какой-то  малости недоставало. Возможно, потому, что и человеком Фарамон был
с  той  же приставкой "почти" -  на Альцине цивилизация  находилась  на  той
примерно стадии, на которой  были мои земные предки во времена фараонов  или
даже еще раньше - шумеров и ханаанцев.
     Обычно  цивилизации   подобного   уровня  (а   их  не  так  уж  мало  в
исследованном  космосе) не способны  воспринять здраво и, главное, правильно
явление с неба  богоподобных пришельцев. Поэтому исследователи  из Института
экспериментальной истории предпочитают в таких случях  пассивные наблюдения,
не  предпринимая никаких прогрессорских попыток.  Единственная такая попытка
на планете Галаха (система ЕН 2201) привела к гибели всей группы, состоявшей
из пяти человек, - высококлассных специалистов  по  истории  развития ранних
культур.  Тогда же  КОМКОН засекретил эту информацию, опасаясь нежелательной
для себя реакции  со стороны общества и разных институций, имевших в Мировом
Совете влияние и способных заблокировать принятие бюджета, необходимого  для
развернутых исследований  на планетах типа Саракша, Гиганды или Надежды. Нам
в КОМКОНе-2 эта информация была, естественно,  доступна в  полном  объеме, и
когда, вернувшись с Саракша и  начав работать с Экселенцем, я  ознакомился с
подробностями  той давней операции,  то,  помню, пришел в негодование.  Как?
Почему?  Нарушен  закон  об  информации, причем самым  варварским образом  -
КОМКОН решал свои  внутренние проблемы,  а историки оказались отрезанными от
источников важнейших сведений,  необходимых для структурного и перекрестного
анализа  гуманоидных  цивилизаций  раннего  периода.  Экселенц  остудил  мое
возмущение, задав единственный встречный вопрос: "Скажи-ка, мой мальчик, чем
бы сейчас  занимался ИЭИ и все твои друзья-прогрессоры, если бы информация о
провале на Галахе стала доступна каждому?" "Да их бы закрыли и потом сто лет
разбирались бы, нужно ли открывать опять!"- воскликнул я прежде, чем осознал
собственный  ответ.   "Ну   вот,-  удовлетворенно  сказал  тогда  Экселенц.-
Прогрессорство не могло зависеть  от мнения членов Совета. Да, согласен, это
был  поступок, наверняка не очень красивый с точки зрения морали. Да и закон
нельзя нарушать безнаказанно.  Но есть высшие  интересы человечества, иногда
они  приходят в противоречие с моралью и  законом,  и приходится выбирать. В
истории  не  раз  возникали  подобные  ситуации, и, как  бы  ни оценивали их
историки много лет спустя, разрешались эти ситуации всегда одинаково: мораль
и закон приносились в жертву. История - наука. А наука вне морали."
     Тезис сей  мне  показался  спорным,  но  мои соображения  Экселенца  не
волновали ни в малейшей степени. Я знал,  что мои соображения не волнуют его
и сейчас. Он прислушивается к моему мнению,  включает его  в свои  расчеты в
качестве одного из множества параметров, и не более того...
     Цивилизация на Альцине, обнаруженная  самим Сидоровым, который тридцать
два года  назад  вознамерился  поставить  в системе ЕН  200244  станцию  для
исследования   мировых  постоянных,   принадлежала  к   классическому   типу
Броксона-Эйве  и  находилась,  как я уже упоминал,  на  уровне близком, если
вообще  в данном случае можно  пользоваться аналогиями, ко времени  фараонов
или вавилонских  царей. Но  странным образом  ни  один из местных народов (а
всего их экспедиции КОМКОНа насчитали на сегодняшний  день около двухсот) не
прошел  в своем  развитии ни эпохи рабовладения, ни  даже эпохи абсолютизма.
Пожалуй,  ближе всего местное  самоуправление  приближалось  к  первобытному
коммунизму землян. Тому были свои причины, в частности, изначально здесь  не
существовало   проблемы   огня   -   трава,   покрывающая   долины  Альцины,
воспламенялась при  малейшем  трении  и  столь  же быстро  затухала,  но  на
возвышенностях росли деревья, которые  можно  было таким образом  поджечь, а
потом поддерживать огонь  неограниченно  долгое  время. Равно не  было здесь
проблемы  с   изобретением  колеса,   да   и  другие  технические  идеи,  на
осуществление которых у людей ушли тысячелетия, возникали здесь со скоростью
смены  листков календаря и быстро распространялись по планете -  похоже, что
аборигены обладали  достаточно  мощной третьей сигнальной системой,  которой
пользовались в случае необходимости.
     Общение с аборигенами Альцины вовсе не входило  в мои  планы, тем более
что сами планы возникли за полчаса до вылета. Поэтому и знания мои о местных
жителях  были  по  меньшей  мере  отрывочными.  Неудивительно,  что  Фарамон
произвел на меня не меньшее впечатление, чем в свое  время первый  увиденный
мною голован.
     - Фарамон к  вашим услугам. Дорогой мастер. И уважаемый гость,- сказало
это существо  странным голосом, в котором верхний регистр был подобен трелям
соловья, а нижний звучал, будто гул из глубокого колодца. Обоими  регистрами
Фарамон  пользовался мастерски,  и речь  его производила  впечатление  пения
дуэтом - бас соревновался с контратенором.
     Сев в кресло, Фарамон стал похож на яркую детскую куклу.
     - Сагаль Фарамон,- сообщила Ландовска,- является главой астрологической
лиги, объединяющей  все народы  Альцины. Лига насчитывает  одиннадцать тысяч
членов, это очень мощная организация.
     - У вас не получится. Ничего, ничего,- неожиданно заявил Фарамон, ткнув
тоненьким длинным пальчиком в мою сторону.-  Ничего, ничего.  Пока вы будете
врагом самому себе. Ничего.
     - Что вы имеете в виду? - спросил я, стараясь не улыбнуться.
     Фарамон  повернулся  к Ландовской  и  заговорил так быстро,  что  слова
начали сливаться для моего  слуха в  одну  беспрерывную и очень  прихотливую
мелодию. Татьяна, безучастно сидевшая до того  в углу дивана, вытянула  шею,
нахмурилась -  она старалась не пропустить ни слова, но,  судя по  всему, ей
это не очень  удавалось, в отличие от  Ландовской, которая кивала головой, а
когда Фарамон, наконец, закончил свою речь-песню, сказала коротко:
     - Так я это и имела в виду.
     Она повернулась ко мне:
     - Послушайте, Максим, Фарамон вовсе не расположен был с  вами общаться,
но я  уговорила. Поэтому  очень прошу, не делайте резких движений. Задавайте
вопросы, но прежде семь раз обдумайте, что вы хотите спросить. И учтите, что
Фарамон не просто астролог. Он - пророк.
     -  Если   вы   думаете,  что  у  меня  есть  что  спросить  у  местного
астролога-пророка, то  вы ошибаетесь,- произнес я по-польски, очень надеясь,
что Ландовска знает этот язык.-  А  если ему действительно что-то известно о
поступках Грапетти и о том, где  тот сейчас находится, то почему не спросить
прямо и не покончить с этой проблемой?
     - Спрашивайте,- пожала плечами Ландовска.
     - Вам  легче с  ним общаться,-  сказал я.- Спросите  сами.  Если  вы не
спрашивали раньше. А если спрашивали, то зачем нужна эта комедия?
     -  Я  спрашивала,  конечно,  но  это  было  вчера, а  положение  светил
меняется, как  вы понимаете, и  в оценки, к  тому  же, вторглись две кометы,
выпавшие из местного облака Оорта. Ну, хорошо...
     Она,   конечно,   говорила   на   языке   Фарамона   куда   хуже,   чем
астролог-пророк, речь Ландовской напоминала фальшивое пение  провинциального
сопрано, но карлик понял и пропел в ответ песню сирены.
     -  Когда вы родились, Каммерер?  - спросила Ландовска.-  Точное время и
место.
     - Двенадцатое сентября  тридцать седьмого года,-  чувствуя себя  полным
идиотом,  сообщил  я.-   В  городе  Симеизе,  Крым,  Российский  департамент
Восточно-Европейского округа. На Земле, как вы понимаете.
     Все эти сведения  были перепеты Фарамону, который, по-моему, понял меня
и без  посредничества  Ландовской. Астролог-пророк пожевал  губами, поглядел
мне  в глаза,  разве что  пассов не  произвел  и не  вызвал из воздуха  духа
какого-нибудь местного святого.
     - Грапетти,- сказал он.- Живой. Но вы не сможете. Найти. Пока сам.  Вам
рекомендую. На  Землю.  Вернуться. Там  будете  знать. Здесь нет. Безопасно.
Там.
     - А здесь, значит, опасно? - хмуро сказал я. Если эта троица собиралась
таким  образом  выжить   меня  из  города,  то  акция  их  была  задумана  и
осуществлена весьма неумело. На что они, собственно, рассчитывали?
     - Почему опасно? - удивился Фарамон. - Безопасно. Там.
     - Я спрашиваю - здесь? - пришлось и мне перейти на телеграфный стиль.
     - Здесь. Безопасно. Для вас. На Земле. Для Грапетти. И всех.
     Ему надоело  подыскивать  отдельные слова, и  он опять запел, а Татьяна
придвинулась ко мне и прошептала на ухо:
     - Пожалуйста,  Максим,  если вы действительно  хотите что-то узнать, не
смотрите   на  него,   как  на  привидение.  Фарамон  пророк,   может  быть,
единственный в этой  части  Вселенной,  вы  понимаете, а  пророкам нужно или
верить, или...
     - Или побивать камнями и распинать на кресте,- закончил я.
     - Вот поэтому я и не  могу  вам объяснить...- Татьяна отодвинулась.- Вы
не слышите, не понимаете, вы... чужой.
     Теряем время,- подумал я. Глупо теряем время. И почему это я решил, что
общение  с  Ландовской приблизит  меня  к  решению  проблемы?  Она  такой же
шарлатан, как все прочие представители ее древнейшей професии. На Земле этот
лежалый товар перестали  покупать еще в прошлом веке - после странного  бума
века двадцатого земная астрология умерла  постепенно и почила  незаметно. На
Альцине другой век, другие нравы, но при чем здесь я?
     - Спасибо за угощение,-  сказал я, вставая.- Было очень мило. Передайте
уважаемому Фарамону, что я весьма благодарен за сообщенные им сведения.
     Татьяна  смотрела на меня растерянным взглядом, Ландовска - удивленным,
а сам  гадатель оставался спокоен, и во взгляде его мне почудилась насмешка.
Естественно, это  была  игра воображения -  что  я  мог  понять  во  взгляде
существа, с которым встречался в первый и, надо полагать, в последний раз?
     Я обернулся на пороге.
     -  Таня,- сказал  я,- мне  непонятна роль  госпожи Ландовской, но вы-то
знаете о своем муже гораздо больше, чем сказали. Я буду признателен, если вы
захотите этими сведениями  поделиться.  В  конце  концов,  не  думаю,  чтобы
безопасность Лучано была вам менее дорога, чем мне.
     И вышел. Никто не бежал мне вслед. Никто даже не пошевелился.

x x x
     В гостинцу я отправился по нуль-т, обнаружив кабинку в десяти метрах от
дома  Ландовской.  Зачем  нужно  пользоваться  махолетом,   имея  под  боком
современное  транспортное  средство? -  с  недоумением  подумал  я, входя  в
кабину.
     Возможно, я  неправильно набрал код. Возможно, код отеля был изменен за
то время, что я отсутствовал. Может быть, нуль-т сеть оказалась неисправной.
Не исключено, что была иная причина. Как бы то ни было, я вышел не в коридор
гостиницы, а в огромных размеров ангар, абсолютно пустой и гулкий настолько,
что даже дыхание отзывалось под высоким потолком странным многократным эхом.
Свод был прозрачным, и  видно было небо  - сине-зеленое, с  серо-золотистыми
облаками.
     - Черт! - сказал я и шагнул назад. На этот раз, набирая номер, я сверил
его  с  записью в моем блокноте. Все было правильно, но, открыв дверцу после
зеленого  сигнала, я обнаружил, что все еще  нахожусь  в  том  же  ангаре, а
возможно,  в  каком-то  очень  похожем  - индексатор нуль-т  показывал,  что
переход произошел согласно набранным координатам.
     Значит,  номер, который  я записал и  запомнил,  был  неверен. Досадно,
конечно, но не смертельно. Я набрал номер операторской, и в воздухе возникло
стереоизображение молодой женщины. Легкое  подрагивание плеч показывало, что
женщина не настоящая - конструкт-информатор.