а еще
можно принять решение и не погубить мир,- очень краткое.
     Я раздумывал, но это  не мешало мне набирать  на терминале коды срочной
связи.
     -  Спросите  у  Фарамона,- сказал я, не оборачиваясь.- Если  он включил
Рудольфа Сикорски в свою  знаковую систему... Сколько времени у нас в запасе
прежде, чем знаки опять переменят позицию?
     Несколько  быстрых слов, я  услышал за  спиной  чьи-то  шаги,  и  голос
пророка сказал над моим ухом:
     - Нет. Время. Нет. Вижу.
     - Что значит - нет? - спросил я сквозь зубы.- Минута? Две? Пять?
     - Минута, да. Но нет.
     Чтоб тебе...
     Экран осветился, но Экселенц  предпочел не показывать  посторонним свою
лысину,  не  на  всех она производила благоприятное впечатление. Он сидел за
столом и смотрел куда-то  в сторону, демонстрируя свой  профиль, и в профиле
шефа  я  углядел нежелание разговаривать. Естественно.  Он ждал  (если ждал)
моего доклада, а не общего собрания следователей с подозреваемыми. Выбирать,
впрочем, не приходилось. Ни мне, ни ему.
     -  Экселенц,-  сказал  я.-  Разрешите познакомить  вас с  женой  Лучано
Грапетти  Татьяной (я затылком ощутил, что Татьяна подошла  и встала за моей
спиной рядом с Ландовской), а также с Вандой Ландовской, астрологом.
     О  Фарамоне я не упомянул, полагая, что  в разговор  он  вмешиваться не
станет, да и сидел он сейчас вне поля зрения обзорной камеры.
     Экселенц медленно повернул голову и внимательно оглядел обеих женщин.
     -  Очень  приятно,-  сказал он  десять  секунд  спустя,  хотя лицо  его
говорило  скорее об обратном.- Максим,  ты не мог  бы выбрать иное время для
связи? Я сейчас занят...
     Он хотел сказать не "другое  время",  но "другое место". А занят он был
всегда.
     - Экселенц,- продолжал я,  поняв  уже,  что разговор, какого  я ожидал,
скорее   всего,  не   получится,-   у   меня   есть  соображения  по  поводу
происходящего.  Не буду терять время на  изложение,  я отослал  материал  по
нуль-И. Сейчас необходимо принять решение...
     -  Материал  я получил,- прервал меня Экселенц.-  Максим, я повторяю, у
меня  нет  сейчас  времени. Я свяжусь  с  тобой позже.  Извини.  Ты  слишком
внушаем, сынок.
     Щелчок, и мы остались  одни. Ощущение было именно таким:  мы с Вандой и
Татьяной остались  одни во всей Вселенной. Экселенц получил мой материал, но
даже не стал с ним знакомиться - у него на это не было времени. Возможно, он
видел проблему шире, чем я. Возможно, он обладал большей информацией, нежели
я. Но пророком он не  был.  Он не был пророком, когда убивал  Абалкина. И не
был  пророком,  когда  именно  меня посылал  на Альцину разбираться с  делом
Грапетти.  Возможно, я действительно слишком внушаем. Абалкин в  свое  время
внушил  мне,  что жизнь  человека дороже  благополучия  человечества. А  еще
раньше некий Странник на планете Саракш внушил мне, что блага  можно достичь
только  терпением. Ангельским  терпением. Вселенским  терпением.  Даже  если
стоишь  под  дулом скорчера.  Сейчас у  Экселенца  не было ни  терпения,  ни
желания вспоминать свои же уроки.
     И что же я мог сделать в этой ситуации?
     - Наверное, Максим,- сказала Ландовска,- мы вам помешали. Он не захотел
вас слушать в нашем присутствии.
     - Наверное,- неохотно признался я.
     - Вы пойдете к себе,- продолжала Ландовска,- или уйти нам?
     Похоже, она передавала инициативу  в  мои руки. Наверняка я мог  сейчас
воспользоваться кабинкой  нуль-т  без опасения  оказаться  внутри  замкнутой
клетки для  размышлений. Но  и я  должен был  продемонстрировать, что у меня
больше нет секретов.
     - Один звонок сначала, если позволите,- пробормотал я.
     Только  бы  застать на  месте...  В  Ясиновской сейчас, кажется, раннее
утро.  Может, даже еще  ночь.  Я  задал нулевой приоритет и  принялся ждать.
Недолго, впрочем. И  в Ясиновской действительно  было  раннее утро  - камера
стояла перед входом в дом, и я увидел замечательный пейзаж: восходящее из-за
холмов солнце, вымытые росой березки,  а на переднем плане гамак, в  котором
лежала женщина. Женщина только что проснулась, а может, ее разбудил  звонок,
я  заметил на ее  лице тоненькую сеть морщин, которых не было  прежде,  но я
ведь и не видел эту женщину  долгих два года.  Лицо Майи Глумовой окаменело,
едва она узнала Максима Каммерера.
     - Вы...- вздохнула она разочарованно.
     -  Майя  Тойвовна,-  сказал я с  нажимом.-  Майя Тойвовна, чрезвычайные
обстоятельства вынуждают меня... Вам известно имя Лучано Грапетти?
     Естественно, оно было ей известно. Не хуже, чем имя Льва Абалкина.
     -  Это его  жена,-  я ткнул пальцем  в пространство через правое плечо,
надеясь,   что  там  стоит  именно  Татьяна,  а  не  Ванда.-  Лучано  грозит
смертельная опасность.
     Майя Тойвовна слушала молча, я ничего не мог прочитать в ее глазах.
     - Вопрос, который я хочу вам задать, имеет прямое  отношение  к жизни и
смерти Лучано. Вам покажется, что это не так, но, поверьте мне, что...
     - Спрашивайте,- коротко сказала Майя Тойвовна.-  Я сама решу, захочу ли
отвечать вам.
     - Кто и когда предложил вам работу в Музее внеземных культур?
     Майя Тойвовна ждала продолжения, а я ждал ответа.
     - Это все?  - удивленно спросила она.- А что, в моем  досье этих данных
нет?
     -  Насколько я  помню,- сказал  я,-  вы  работали  в  Экзобиологической
экспедиции, а потом в Музее открылась вакансия старшего научного сотрудника,
и ее предложили вам. Почему - вам? И почему вы согласились?
     -  Каммерер,- вздохнула Майя  Тойвовна,-  у вас  всегда  была  привычка
задавать  не  те  вопросы.  Даже  когда  вы  перестали  изображать  мз  себя
дурачка-журналиста. Вы  же хотите  спросить,  не повлиял  ли на мое  решение
Лева...
     Я хотел спросить вовсе не  это, но и такая интерпретация  вопроса  меня
вполне устраивала.
     - Это была длинная цепочка... Я разобралась только  потом,  когда  Левы
уже...  Меня пригласил директор Музея, потому что открылась вакансия,  и ему
меня рекомендовал Николай Стечкин.
     Стечкин...  Этнолог,  специалист  по  негуманоидным   культурам,   член
Всемирного совета  с  сорокового по пятьдесят третий годы. Звено номер один.
Дальше...
     - Со  Стечкиным я  никогда не была  знакома, знала по  работам и  очень
удивилась, когда...  В свое время Николай Андреевич сказал  мне, что имя мое
услышал от Кима Бата...
     Ким  Бат, член  Совета  до  пятидесятого  года, ксенобиолог,  много лет
работал на Саракше. Уже теплее. Звено номер два.
     - И  только потом, когда... В общем, я встретилась с Кимом на конгрессе
в Руанде и узнала, что его  очень  просил Лева.  Даже  не  просил, а,  можно
сказать, требовал. Буквально, как  выразился Ким,  с ножом к горлу.  Или Ким
сделает все, чтобы некая Глумова начала работать в Музее  внеземных культур,
или  он, Лев Абалкин, потребует, чтобы его перевели с  Саракша. Куда угодно,
хоть на край Вселенной.
     - И Бат поддался такому откровенному давлению? - удивился я.
     -  Поддался...  Похоже,  Лева безумствовал.  Эту у  него получалось, вы
знаете...  Если  нужно было  кого-то убедить, а аргументов недоставало... Он
безумствовал. Он добивался своего не логикой, а энергией. Штурм унд дранг...
Знаете,   Каммерер,  мой   Тойво  объявил,   что,  когда  вырастет,   станет
прогрессором.
     Переход был совершенно неожиданным, и я не  сразу сообразил, какого еще
Тойво она имела в  виду. Ну, конечно, своего сына. Прогрессором? Я  произвел
быстрый расчет. Два года назад Тойво было лет шесть или семь. Значит, сейчас
около девяти. Самое время принимать решения.
     - Он еще передумает,- уверенно сказал я.- А хотите, я его отговорю?
     - Вы? Да  он  именно  из-за вас и решил... Каммерер  на Саракше. Вы для
него  -  герой  революции...  Нет, с  этим я  справлюсь сама. Как и со  всем
остальным. Я  сказала  вам, чтобы... Видите ли, я всю  жизнь была  для  Левы
вещью.  Он  распоряжался моей  судьбой,  как  хотел. Я  не понимала.  Мне не
хотелось этой работы. Я упиралась.  Но что-то внутри говорило мне, что нужно
соглашаться. Внутри, понимаете? Что-то, чему нет объяснения, никакой логики,
будто команда... Я  поняла,  в  конце концов, что  это  он... Что  это  Леве
нужно...  Впрочем,  это  я поняла уже  после...  Ему  нужно  было,  чтобы  я
находилась  при этих проклятых детонаторах. Присматривала. Я - за ними, а он
-  за  мной. Он  меня чувствовал всегда, понимаете?  За  световые годы... Вы
скажете, что это невозможно, а он  чувствовал. Мы не  виделись,  я не хотела
его видеть, а он чувствовал все равно. Я потом поняла... Это они.
     - Они - кто?
     - Детонаторы, кто еще? Вы что, не понимаете, Каммерер? И Тойво  тоже...
В  его возрасте дети  хотят  стать  дрессировщиками.  Или  космонавтами.  Вы
понимаете? Но его будто  гонит... Ему будто приказывает кто-то. Как когда-то
Лева приказывал мне.
     - Господи,  Майя,- воскликнул я,- но Тойво еще ребенок,  какое он имеет
отношение к детонаторам? Он даже...
     Я  вовремя  прикусил  язык.  Я хотел сказать:  "он  даже  не  сын  Левы
Абалкина". Конечно. Но он сын Майи Глумовой. А Майя была рабой Льва. Что это
такое? Какая-то генетическая связь, в которой детонаторы, конечно же, играли
свою зловещую роль?
     -  Никакого,-  сказала  Майя Тойвовна.-  Но  у  него тоже  есть хозяин.
Понимаете?  Некто, кому он подчиняется  беспрекословно.  Голос внутри.  Я не
знаю -  чей.  Я ничего  не знаю сейчас о  своем  сыне,  Каммерер. А вы  меня
спрашиваете о Леве.
     - Я не спрашивал вас о...
     -  Спросили.  Задавая  вопрос  о  Музее, вы прекрасно знали, что я  вам
отвечу, просто хотели убедиться.
     - Спасибо, Майя Тойвовна,- сказал я.- Спасибо и...
     Майя Глумова будто  очнулась от транса. Провела ладонями по лицу, и мне
показалось,  что  морщины разгладились.  Лицо стало другим,  и  взгляд  стал
другим.
     -  Таня,- сказала  Майя неожиданно звонким голосом.  Она смотреля не на
меня, а  на  Татьяну, а может,  на  Ландовскую, я ведь не сказал, кто из них
кто,- Таня, вам просто дико повезло, что ваш муж не клюнул на эту удочку.
     Я ждал, что  Татьяна  спросит "на какую?"  И  я  бы, возможно,  услышал
что-нибудь полезное. Но Татьяна произнесла только одно слово:
     - Да.
     -  Каммерер,- неприязненно  сказала Майя,  - вам  КОМКОН оплачивает эти
бесполезные разговоры по  нуль-И на  семь светолет? По моему  уровню допуска
мне  о таком  и мечтать  не приходится. Единственное, что в моих силах,  это
сказать вам "прощайте". Два года  мы с вами не общались, и я не испытываю по
этому поводу неудобств.
     Она протянула руку и отключила связь.

x x x
     За  ту  неуловимую долю секунды,  в течение которой мое физическое тело
перемещалось  поперек пространства-времени,  решение  созрело  и отлилось  в
слова. Во всяком случае, нажимая на клавишу старта, я еще не знал, что стану
делать, если Экселенц  запретит мне  вмешиваться в его действия, а обнаружив
себя  в   кабинке   нуль-т   гостиницы  "Аква",  я   уже   представлял   всю
последовательность собственных поступков - от альфы до омеги.
     Гудок  вызова я услышал, еще не переступив порога.  Аккуратно закрыл за
собой дверь, сел перед экраном и принял разговор.
     Экселенц, по-моему, не спал неделю. Вряд ли кто-то  другой, кроме меня,
сделал  бы такое  заключение,  посмотрев на  бодрого,  уверенного  в себе, с
горящим  взглядом  и сложенными на груди руками,  председателя КОМКОНа-2. Но
я-то хорошо знал своего начальника - если Экселенц действительно был уверен,
готов  к  неожиданностям  и  принятию  решений,  то  сидел, опустив голову и
предоставив собеседнику лицезреть  лысину. Чем более неуверенно ощущал  себя
Рудольф Сикорски  (такие  эпизоды можно было пересчитать на  пальцах, но они
все же  случались), тем  выше он поднимал голову  и тем яснее становился его
взгляд. Похоже, что сейчас шеф  вовсе не был уверен в своих решениях. Но все
же  готов был принять их и  поступать  в согласии с  теми решениями, которые
примет.
     - Экселенц,- начал я, не дожидаясь, пока шеф возьмет  инициативу в свои
руки.- Докладываю о результатах расследования.
     - Ты  не нашел Грапетти, - перебил меня Экселенц.- И все, что ты можешь
сказать по этому поводу, меня не  интересует. Он жив, и это делает  ситуацию
чрезвычайно опасной.
     - Вы  позволите,  Экселенц,  изложить свои  соображения без того, чтобы
меня прерывали на каждом слове?
     - Я  не могу  позволить, чтобы...-  он, наконец,  услышал мою последнюю
реплику  и  запнулся.-  Разве  я  тебя  прервал,  мой  мальчик?  -  удивился
Экселенц.-  Говори, если ты воображаешь, что есть время разговаривать. Но не
обессудь, если я буду одновременно принимать и передавать по другим каналам.
     Взгляд его скользнул вбок, вверх, он смотрел, что ему показывали другие
передатчики - откуда, со звездолетов, на которых находились сейчас остальные
близнецы?
     - Экселенц,- сказал  я,- детонаторы  не являются программными  модулями
Странников.  Это  всего  лишь ретрансляторы,  с  помощью  которых  подкидыши
осуществляют связь друг с другом. Сначала это происходило на подсознательном
уровне,  потом,  после  гибели  Абалкина,  перешло  на  уровень  вербального
общения. Ретрансляторы - и только.
     Экселенц кивнул. Он услышал пока только первую сказанную мной фразу, но
был  с ней совершенно согласен.  Он был согласен с любой  чушью,  которую  я
сейчас мог нести, - потому что он  принял решение. Он слушал меня, но слышал
ли?
     -  Подкидыши - не автоматы Странников,- продолжал  я с тихим отчаянием,
мне все яснее становилось, что ни убедить в чем-то, ни, тем более, заставить
Экселенца  изменить  свою  точку зрения  мне  не  удастся.-  Это  нормальные
пророки, которым просто нет места в нашем мире.
     Я сделал паузу, ожидая реакции Экселенца. Он не мог проигнорировать мое
заявление, но сделал именно это - смотрел мне в глаза и ждал продолжения.
     - Пророкам давно нет места в  нашем  мире.  Именно эту  мысль  и хотели
Странники  довести  до  нашего  сознания.  Если  вы посмотрели  мой  доклад,
посланный  около часа назад, то вам должна быть ясна последовательность. Мир
был полностью детерминирован  в момент  взрыва кокона.  Он  оставался  таким
вплоть  до  появления первичного разума.  Только разумное  существо способно
принимать  и выполнять  полностью немотивированные решения. Только  разумное
существо в ситуации выбора способно ответить "нет", если все причины ведут к
единственному  ответу  - "да". В тот момент,  когда это произошло впервые  -
миллиард лет  назад или раньше, - во Вселенной начался процесс,  который  не
остановлен  до сих пор и  который, возможно,  в принципе нельзя  остановить.
Вероятно, Странники  были первой в  истории  нашей  Вселенной  цивилизацией.
Самой  древней.  Они  первыми  поняли, к чему  ведет  свобода воли  разумных
существ.  Вселенная была познаваема  до  появления разума. Потом  равновесие
сместились. И по мере развития разума - любого разума! - состояние Вселенной
становилось все менее и менее стабильным. Я понятно излагаю?
     Подождав, я услышал ответ:
     - Нет. Но продолжай.
     Экселенц опустил голову, и я  перестал  видеть что бы то ни было, кроме
знаменитой лысины. Так. Пока я говорил,  он принял-таки какое-то решение. Он
был вне себя в начале нашего разговора, а потом я  сказал нечто, позволившее
ему  сделать  выводы.  Что  я  сказал? Что?  Не было  времени  анализировать
собственные слова.
     - Познание Вселенной  было возможным, когда некому было ее познавать. С
появлением разума,  свободного  в поступках, всякое познание стало процессом
относительным.
     Лысина Экселенца застыла  на  экране, будто  кто-то остановил картинку.
Трудно говорить, абсолютно не понимая, слышат ли тебя, но что оставалось?
     -  Вероятно,  это  общий  закон  природы.  Познающий  субъект влияет на
познаваемый  объект.  До  сих  пор мы  встречались  с этим  явлением лишь на
атомарном уровне. Как проявляется этот закон природы в  масштабах Вселенной?
Следствие определяется не  причиной, а свободным выбором разумного существа,
и это разрушает экологию Вселенной,  разрывает естественные связи прошлого и
будущего.  Выход?  Выхода  нет  -  природная система ищет  состояние  нового
равновесия, и развитие  разума неизбежно должно остановиться на том  уровне,
который это новое равновесие обеспечит.
     - Максим,-  прервал меня Экселенц. Там, на его  экране, я еще продолжал
говорить, но здесь мне пришлось замолчать, потому что Экселенц  не собирался
больше меня слушать, у него не было на это времени, а у меня не было никакой
возможности  посадить  шефа  в  пустой  ангар  или запустить в киберспейс  с
заранее отобранными программами.
     - Максим,-  сказал Экселенц, продолжая заниматься своим делом,- всю эту
философию  ты  мне  расскажешь  потом, когда  вернешься.  Сможем  поспорить.
Операцию ты провалил.  К сожалению. Грапетти - единственный из подкидышей, о
местонахождении   которого   мне   сейчас   ничего  не   известно.  Идея   о
ретрансляторах любопытна, но у нас нет времени ее обсуждать. Философствовать
можно в спокойной обстановке, а не в состоянии цугцванга.
     И  только тогда я понял, что должно произойти. Шеф  полагал, что в  его
распоряжении  остался  единственный  ход.  По  моей  вине.  Я  не  обнаружил
Грапетти. Грапетти  мог  находиться  где  угодно, в том  числе и  на  Земле.
Подкидыши направлялись на Альцину -  встреча, которую Экселенц  предотвращал
много лет, приближалась с  неумолимостью камнепада.  Выход?  Экселенц решил,
что выход только один.
     - Нет! - воскликнул я.- Экселенц, вы не должны этого делать!
     - У тебя полчаса, Максим,- сказал Экселенц, не слушая -  Три звездолета
уже  вышли  из нуль-т в  системе Альцины. Остальные в пути. Через  час будет
поздно изменять решения. Полчаса.
     Он отключился, не дожидаясь моих возражений.

x x x
     Полчаса, и  у меня тоже  оставался единственный выход. Кабинка нуль-т в
коридоре гостиницы была  занята, горел  красный  сигнал.  Я  не  стал ждать,
вернулся к себе и вызвал терминал Ландовской. Связи  не было. Я набрал номер
Татьяны. Не отвечали.
     И тогда  я  заметался.  Куда они могли  деться?  Неужели Фарамон,  этот
пророк, единственный,  может быть, во всей Вселенной, кто еще мог предвидеть
не на шаг, а хотя бы на два,  неужели он  не  сказал Ванде с Татьяной, чтобы
они не  отлучались, потому что  от их присутствия  сейчас зависела  и судьба
Лучано, и судьба остальных подкидышей?
     Решение,  о котором я подумал, едва  прервался  разговор  с Экселенцем,
вновь пришло мне в голову. Я не мог предвидеть последствий, но это и не было
сейчас нужно.
     Я  сел  перед  пультом  и  вызвал   планетный   киберспейс,  затребовав
селекторную   связь   по   номерам,   которые   я  назову  после   получения
дополнительной информации. Загнав  в программу собственный допуск, я налепил
на мочки ушей датчики киберспейса.

x x x
     Упал, как в ледяную воду. Заболело все - от кончиков волос до ногтей на
ногах. Вывернуло  наизнанку и  скрутило винтом.  Я  никогда не позволял себе
такого резкого погружения, я  не знал, чем  это может  закончиться, и сейчас
держался лишь на одной мысли - успеть.
     Мой личный код, будто таран перед атакующей когортой, расчищал дорогу -
нависавшие  надо  мной стены подпрограмм открывали  для меня узкий, в ширину
единственной  мысли,  проход,  а  небо   оставалось  темно-лиловым,  на  нем
вспыхивали багровые молнии, и  все  мое  тело  пронизывало рязрядами, молнии
проходили  сквозь меня,  пригвождая к  скалам-подпрограммам, но  я срывался,
падал  на  узкую  ленту, которая  тащила  меня  в глубину,  и каждое падение
отхватывало от моей физической структуры изрядный невосполнимый кусок.
     Кажется,  от моего "я"  не  осталось  почти ничего, кроме единственного
желания  -  выжить,  когда скалы  раздались,  открыв,  наконец,  долину,  на
которой,  будто  вбитые  в  поверхно