как не  объясненный  приказ,  и
голова скрылась.
     Говер подчинился. В предбаннике было холодно, а пол под босыми ногами
казался склизким. Говер огладил руками худые плечи, пытаясь  унять  дрожь.
Он вдруг понял, что  тело  его  очень  слабое  и  может  не  выдержать.  С
сомнением потрогал пальцами бока, худые колени. Да, тело  слабое.  А  дух?
Внутри противно заныло. Дух тоже наверное не на высоте.
     - Ну, готовы?
     Открыватель вышел. Невысокий, коренастый, весь  кривоватый,  будто  с
одной стороны его стянули веревкой. Огромный грязный передник доходил  ему
до щикотолок. В руках открыватель держал темный бурдюк с наконечником.
     - А это еще зачем? - спросил Говер внезапно обсохшими губами.
     -  Клистир,  вот  что  это,  -  зло  объяснил  открыватель.  -  А  то
обделаешься там у меня на решетке. И помочиться не забудь.
     Говер весь залился краской, как девчонка  -  покраснели  даже  шея  и
худые плечи. Он готовился к мучениям  и  возвышенному.  Готовился  к  иной
жизни в Храме Мыслящих. А здесь что-то мелкое, дрянное, унизительное.
     - Не буду я, - пробормотал Говер, упираясь взглядом в липкий пол  под
ногами.
     - А не будешь, так катись, - легко  согласился  открыватель.  -  Я  с
тобой возиться не намерен, - и двинулся обратно, к внутренней двери.
     Говер растерялся. Что же делать? Уйти? А как же мозг? Так и останется
бесформенной кашей? Всю жизнь простоять перед глухой стеной,  когда  можно
было войти в Удивительные Ворота. Ведь можно было...
     - Ладно! - выкрикнул он и махнул рукой, сдаваясь.
     - То-то же. Недотрога. Думает, что мне в радость ему в задницу трубку
пихать, - бормотал открыватель.
     После "процедуры" Говер наконец вошел в главную комнату.  Помещеньице
в два окна, до  тесноты  заставленное.  В  центре  располагалась  огромная
частая решетка. На ней вполне могли улечься не один человек, а сразу трое.
Главный инструмент включения мозга. Примитивный и гениальный одновременно.
От решетки тянулись длинные толстые провода и  терялись  где-то  в  недрах
высокого железного шкапа с кривоватыми дверцами, одна  из  которых  сильно
прокоптилась. Был еще стол и стул у окна,  еще  один  шкапчик,  маленький,
деревянный, с одною дверцею, по верху которого  стояли  в  ряд  бутылки  с
желтой жидкостью, и возле которого в углу буднично прикорнули два или  три
колпака, утыканные шипами.  Колпаки  слегка  даже  припылились,  видно  за
ненадобностью ими пользовались редко.
     Открыватель  слегка  подтолкнул  Говера  к  решетке.   Тот   поспешно
вскарабкался и лег, послушно раскинув руки. Открыватель, пыхтя, накинул на
кисти рук и щиколотки ременные петли. Затем  отошел  к  шкапу  и  принялся
крутить какие-то ручки. Говер закрыл глаза.
     "Надо сосредоточиться, - приказал он сам  себе.  -  Чтобы  все  капли
страдания, все толчки боли не пропали даром, чтобы все ушло в мозг, и мозг
ожил. Чтобы..."
     Боль была пронзительной и острой. Тело  подбросило  вверх  и  выгнуло
дугой. Говер услышал дикий и как будто далекий крик - и  не  сразу  понял,
что кричит он.
     - Медленнее, ты что!
     Новый удар  боли.  Комната  медленно  повернулась  вокруг  оси,  окно
повисло под углом, и стало расплываться.
     - Мучитель, - прохрипел Говер.
     - Заткнись, - отозвался открыватель.  -  Будешь  верещать,  еще  хуже
сделаю.
     Он сел у окна, достал стакан и тарелку, прикрытую тряпицей.  Принялся
есть.
     - Мозг, включайся, мозг, включайся, - шептал Говер.
     Боль не утихала, она волнами пронизывала тело, не давая роздыха. Боль
проникала в мозг, и мозг уже ни о  чем  не  мог  думать,  только  о  боли.
Казалось, это длилось вечность.


     Говер сидел в приемной Мыслящих, огромной зале с окнами до пола.  Сам
пол,  блестящий,  как  зеркало,  отражал  плафон  потолка  с   причудливым
орнаментом. Говер был по-прежнему голым,  только  на  плечи  ему  накинули
какую-то задубевшую от крови и грязи тряпку, да разрешили  надеть  башмаки
на босу ногу. Говер сидел на скамье, поджав  под  себя  ноги,  и  старался
поправить тряпку так, чтобы она не касалась обожженной спины.
     Наконец, Мыслящий явился. Сел  за  стол  напротив.  Разобрал  бумаги,
почитал, улыбнулся, затем в задумчивости поглядел на Говера и протянул ему
темную пластинку, испещренную  узором.  "Таблица  мудрости",  -  догадался
Говер.
     Он смотрел на пластинку и ничего не видел,  кроме  точек,  кружочков,
каких-то протравленных в  металле  полосочек.  Как  и  прежде.  Как  и  до
включения.
     "Ну что же ты! - обратился он с упреком к мозгу.  -  Я  столько  ради
тебя перенес! Эх!"
     Но мозг не воспринимал упрека. В мозгу сейчас была только одна  мысль
- как сесть так, чтобы холщовая накидка не касалась израненной спины.
     - Это... напоминает мне... звезды, - запинаясь, пробормотал  Говер  и
извиняюще, просительно улыбнулся.
     Мыслящий снисходительно кивнул в ответ и протянул  вторую  пластинку.
Говер уставился на нее, и опять ничего не увидел. Только  точки,  дырочки,
колечки.
     - Тоже звезды? - участливо подсказал Мыслящий.
     Говер молча кивнул и вновь поправил накидку. Страшно  хотелось  пить,
глаза сами собой закрывались от слабости. Но главное - спина...
     - Придется  прийти  еще  раз,  -  донесся  откуда-то  издалека  голос
Мыслящего.
     - Еще раз опять... это?
     - Конечно. А чего бы ты хотел?
     - Я? Ничего. Абсолютно.


     Говер лежал на животе, а толстуха Хиг мазала ему спину  мазью.  Говер
подвывал по-собачьи, кусал губы, хватался руками за тюфяк и спинку  низкой
деревянной кровати.
     - Потерпи, миленький, ты только потерпи, -  уговаривала  его  Хиг.  -
Ишь, как тебя приложили. От души. Такую спину я видела лишь в год двойного
солнца у Таса Ли. Нет, у Таса, конечно же, спина была  гораздо  хуже.  Его
прожгли буквально до костей, и раны загноились.  Он  долго  умирал.  Очень
мучился. А в бреду все говорил, что летает среди звезд, на  кораблях,  как
по морю. И все кричал: "Капитан, я знаю, где ошибка!" Жена Таса Ли  ходила
к Мыслящим просить какое-нибудь лекарство, но ей ничего не дали. А у тебя,
миленький, все будет хорошо. У тебя совсем  не  такие  уж  глубокие  раны.
Совсем даже неглубокие. А на Мыслящих ты плюнь. Ничего там у них хорошего,
одни склоки и дележ всякого добра, которое-то и не  добро  вовсе,  а  так,
старый хлам.
     Хиг закончила мазанье и ушла. Говер  лежал  не  двигаясь,  уткнувшись
мокрым лицом в подушку. Несколько веток согди  проросло  сквозь  стену,  и
огромные восковые цветы распустились  над  кроватью.  В  комнате,  забивая
запах болезни и сальной мази, стоял головокружительный аромат цветов.
     "Если бы все было не напрасно",  -  в  отчаянии  прошептал  Говер,  и
расплакался, как ребенок.
     - Я же говорил, не надо туда ходить, - проговорил Руж,  появляясь  на
пороге. - Я-то знаю.
     Говер не ответил, отвернулся к стене. Конечно, Руж прав.  Тысячу  раз
прав. Но это не утешает.
     - Я, кстати, новую работу нашел, сейчас в учениках. А через две  луны
стану мастером, - Руж замолчал, ожидая расспросов.
     Но Говер молчал, втискивая лицо в подушку  и  кусая  губы,  чтобы  не
закричать. Руж еще немного потоптался на пороге и, видя, что разговора  не
выходит, ушел.


     Говер сидел  на  скамейке,  привалившись  боком  к  нагретой  солнцем
кирпичной  стене.  Казалось,  он  дремал.   Веки   были   прикрыты,   тело
расслаблено. На плечах толстая шерстяная накидка.  В  руках  металлическая
пластина, испещренная дырочками, кружочками, штрихами.
     Но Говер не спал. Солнце  било  ему  прямо  в  глаза,  и  под  веками
мелькали красные и зеленые круги в непрерывном движении. Лицу  было  очень
тепло.  Спина  уже  почти  не  болела.  Только  заживающие  раны  чесались
невыносимо.
     "Все можно  терпеть",  -  пришла  откуда-то  мысль,  будто  сказанная
другим.
     "Не все", - возразил Говер,  и  даже  мотнул  головой  из  стороны  в
сторону.
     "Ты все думаешь о таблицах мудрости? Хочешь знать, что это такое?"  -
опять ниоткуда прозвучал вопрос.
     "Да, хочу."
     "Это остатки печатных плат с корабля, который  разбился  здесь  много
лет назад. И теперь Мыслящие не могут вернуться..."
     "И они ищут тех, кто поможет им", - продолжил Говер и открыл глаза.


     - Мне надо видеть Мыслящих, - нетерпеливо  заявил  Говер  человеку  в
пропускной сторожке.
     Тот глянул непонимающе выпученными воловьими глазами, и вложил в руку
Говера серый жетон.
     - Я прошел включение в прошлый раз!
     Служитель не ответил, молча толкнул дверь во двор.
     Говер направился сразу по тропинке наверх,  туда,  где  среди  темной
зелени блестел стеклами витражей Храм Мыслящих.  Но  не  прошел  и  десяти
шагов, как двое стражников возникли на пути. В толстых кожаных  куртках  с
металлическими  бляхами,  с  короткими  пиками  в  руках,   они   казались
неповоротливыми.
     - Назад! - один из стражников слегка кольнул Говера пикою в грудь.  -
Здесь дороги нет. Иди туда, куда тебе назначено!
     - Мне надо видеть Мыслящих!
     - Иди, - повторил стражник и вновь кольнул Говера в грудь. Тот сделал
вид, что подчиняется. Затем резко повернулся, схватился за древко  пики  и
резко  рванул  ее  на  себя.   Стражник   потерял   равновесие   и   упал,
перекувырнувшись через голову. Второй попытался ударить,  но  Говер  отбил
его удар, и всадил острие противнику в ногу. Стражник скрючился и, заревев
по-звериному, повалился на песок.
     Говер бросился бежать наверх.  Больше  никто  ему  не  препятствовал.
Задыхаясь, влетел он в зал Храма и остановился. Мыслящий сидел за столом и
смотрел на Говера усталыми всепонимающими глазами.
     - Я понял, что это за таблицы! Я знаю! - торопливо  выкрикнул  Говер,
боясь, что его прервут.
     Мыслящий успокаивающе поднял руку.
     - Очень хорошо. Просто прекрасно. Но включение тебе  придется  пройти
вновь.
     - Мой мозг работает! - Говер даже топнул ногой  в  ярости  -  неужели
Мыслящий не верит ему.
     - Плохо работает, -  покачал  головой  Мыслящий.  -  Слишком  большое
запоздание. Так что придется еще раз тебя прогреть, - и он вздохнул, то ли
сочувственно, то ли тоскливо.


     Говер разделся и сел на скамейку в предбаннике, дожидаясь. Нестерпимо
пахло горелым мясом - как видно, сегодня  в  этом  домике  он  не  первый.
Наконец дверь отворилась и вошел открыватель. Говер поднял голову.
     - Руж!
     - Он самый! - осклабился тот. - Я уже мастер. Или ты не слыхал?


     - Может, тебе помочь дойти  до  Храма?  -  услужливо  предложил  Руж,
помогая Говеру сползти с решетки.
     Тот отрицательно покачал головой. Постоял. Сделал шаг. Ноги, кажется,
его держали. В мозгу была пронзительная ясность. Мысли накатывали одна  за
другой, как волны большого моря.
     - А ты мастер своего дела, Руж.
     - Стараюсь, - скромно потупился тот и протянул холщовую накидку.
     Но Говер отстранил его руку.
     - Не надо. Лучше подай мои вещи.
     Говер кое-как натянул рубаху, а куртку  не  стал  надевать,  сунул  в
мешок.
     - Ну ладно, Руж, до вечера.
     - А ты разве...
     - Нет, я назад.
     Говер  вышел  во  двор  и  направился  к  пропускной  сторожке.   Его
пошатывало. В голове было хорошо и ясно.
     "Зачем мне тащиться к Мыслящим? - усмехнулся он про себя. - Вот  еще!
Я со своим мозгом теперь и в городе могу натворить такого..."
     Додумать не успел. Кто-то больно ударил его по ногам, и Говер рухнул,
как подкошенный. В следующее мгновение двое стражников подхватили  его  за
локти и поволокли наверх, к Храму Мыслящих.
     - Это уже третий за  сегодня,  -  сказал  один,  пыхтя  от  натуги  и
опираясь на пику, как на посох.
     - Умники чертовы, - отозвался второй, - с ними тут возятся, мозги  им
прочищают, а они, только сами чуть-чуть  кумекать  начнут,  сразу  тикать!
Лучше б посчитали, сколько на них на каждого энергии расходуют!
     - Вот-вот, нет, чтобы отработать. Так их в  город,  назад,  в  болото
тянет. Небось из-за денег.
     - Из-за денег, конечно...









                            Марианна АЛФЕРОВА

                               ДАР - ЗЕМЛЕ




                                    1

     Олгерд безнадежно  опаздывал.  Срок  земной  карточки  истекал  через
несколько часов. С похмелья он пропустил два утренних рейса на МЕЖГАЛЛАКС,
а следующий ожидался только завтра. Оставалось  одно  -  плюнуть  на  все,
завалиться в кабак и там веселиться до той минуты,  когда  заберет  служба
контроля. И сгорят  синим  пламенем  все  нашивки  лимгардиста,  и  слабая
надежда  когда-нибудь  поселиться   здесь,   на   старушке-Земле.   Олгерд
повернулся и двинулся к выходу из космопорта. В похмельной и тяжелой,  как
заряженный лучемет, голове мысли передвигались с  трудом,  рывками.  "Черт
возьми, три года на Даре и месяц здесь - это просто свинство", -  бормотал
Олгерд, со злобой оглядываясь по сторонам, презирая  всех  этих  избранных
обитателей земного рая.  Припоминалось  смутно  и  кусками,  как  вчера  в
кабаке,  протиснувшись  на   середину   крошечного   зальца,   он   стоял,
покачиваясь, сжимая в руке пустой стакан и громко выкрикивал все, что знал
и помнило Даре - о ликвидации, о секторах, о запахе горелого мяса. Земляне
брезгливо морщились и отходили в сторону или отворачивались,  а  он  орал,
покрываясь испариной, будто  хотел  вылить  на  них,  таких  чистеньких  и
холеных, всю накопившуюся мерзость и грязь. Разве не ради того, чтоб Земля
была свеженькой и отмытой, он подался в лимгардисты?!  Он  ради  них!..  -
Олгерд только сейчас сообразил, что  стоит  посреди  холла  и  выкрикивает
что-то нечленораздельное и яростное, а люди обходят его, сторонясь.
     Олгерд конфузливо рассмеялся, потом дерзко  откинул  голову,  выпятив
губы, и огладил руками черную форму лимгардиста, с которой сросся, как  со
второй кожей.
     "Нет, конечно,  не  ради  высоких  идей",  -  подумал  он  с  тоской,
признаваясь, будто кто-то его уличил и деваться было некуда - "Мне  всегда
деваться некуда... Сначала из колонии - только  в  лимгардисты,  а  теперь
опять на этот чертов Дар..."
     "Внеочередной рейс на МЕЖГАЛЛАКС", -  сообщило  объемное  изображение
женщины  в  розовом,  возникнув  перед  ним  на  секунду  и  уже  издалека
промурлыкав: "тамбур 72, вход в 9:20".
     Олгерд взглянул на часы. У него оставалось  несколько  минут.  Только
добежать до этого самого тамбура 72. Сначала что-то в нем  взбрыкнулось  и
он хотел крикнуть, что плевал на всех и остается  здесь,  и  будет  делать
все, что захочет, и... Но тут же поймал себя на  том,  что  идет  к  этому
самому тамбуру, и даже спешит, и поглядывает на часы.
     "Я стал совершенной скотиной", - взыграла в нем неожиданно  гордость,
но это уже был последний всплеск. Он вошел в тамбур, покорно развел руки в
стороны  и  слегка  расставил   ноги,   давая   невидимым   автоматическим
соглядатаям его изучить, удостовериться, что  он,  лимгардист  Олгерд,  28
лет, не везет с собой ничего запретного. Когда-то в юности он находил  эту
процедуру унизительной и даже пытался увильнуть от  нее,  потом  привык  и
возмущался лишь для виду, а внутри него  уже  ничто  не  возмущалось,  все
давно сгорело. До конца.
     Он прошел светлым, чистым до блеска коридором, вступил в лифт,  потом
в легкую капсулу доставки и наконец воздушные автоматы мягко выплюнули его
в салон, переполненный бледно-голубым светом, легкой  музыкой  и  странным
терпким,  незнакомым  запахом.  Он  был  внутри   корабля   спецрейса   на
МЕЖГАЛЛАКС.  Олгерд  почти  с  растерянностью   оглядывал   салон   обитый
бледно-голубым  пластиком  с  золотыми  эмблемами,  похожими  на   древние
геральдические лилии. Но тут же опомнившись, приклеил  наглую  улыбочку  к
губам, сунул руки в карманы комбинезона и двинулся по салону,  насвистывая
мотивчик популярной лимгардистской песенки:

                Не волнуйся, дружище, ничто не пропадет,
                Все, что ты добудешь, - Земля сожрет...

     -  Спецрейс  на  МЕЖГАЛЛАКС,  -  пробормотал  он,  останавливаясь.  -
Интересно, а звездолет тоже будет "спец" или...
     - Нет, звездолет будет обычным, - ответили ему.
     Олгерд обернулся. Человек в синей форме -  ультрамарин,  разбавленный
молоком до мути, - сидел в кресле, слегка откинувшись, в той  позе,  какая
удается лишь людям, привыкшим к независимости с детства.
     - Вы наш пассажир, - незнакомец махнул рукой, приглашая Олгерда сесть
в соседнее кресло.
     - Да вроде этого, - Олгерд  невольно  оробел  и  сам  удивился  своей
робости, потому что в незнакомце не было ничего грозного, напротив, он был
невысок и субтилен, а руки, сцепленные на коленях, были тонкими и белыми -
руки аристократа и белоручки. - Это  что,  ваша  собственность?  -  Олгерд
повел глазами, давая понять, что говорит о планетолете.
     - Собственность фирмы "Маинд", - уточнил незнакомец.
     - А вы?
     - Техинспектор....
     Олгерд кивнул, невольно хмуря брови и раздражаясь, потому что  и  сам
должен был догадаться по нашивкам форменной рубашки, что  за  птица  перед
ним.
     - Роберт Валерг, - представился  тот  и  протянул  лимгардисту  узкую
ладонь, как верительную грамоту.
     Олгерд криво усмехнулся и пожал  руку,  которая  ответила  неожиданно
сильным для таких тонких пальцев пожатием.
     Олгерд опустился в кресло и вдруг  почувствовал,  как  раздражение  и
злость разламываются на куски  и  тают,  и  даже  боль  в  голове  уходит,
оставляя приятную пустоту и сонливую мягкость.
     - Вот так кресло, - пробормотал Олгерд и, обернувшись  к  Валергу,  -
спросил:
     - А с МЕЖГАЛЛАКСА куда ты?
     - На Дар, - ответил техинспектор  с  неохотой,  будто  признавался  в
чем-то постыдном.
     - Так и я на Дар! - радостно вскрикнул Олгерд. - Значит, до конца  по
пути...
     - До конца, - повторил в задумчивости Валерг, и слова  его  приобрели
какой-то нехороший, второй смысл...
     Но Олгерд этого не заметил. Мысль, что до  Дара  будет  ему  попутчик
обрадовала и оттеснила все прочие соображения.  Олгерд  подался  вперед  и
заговорил спешно, будто боялся опоздать:
     - Ты на Дар впервые? - "ты" теперь уже вполне  естественно,  необидно
всплыло в разговоре. - Впервые? Тогда много чего увидишь. Прежде  всего  -
ликвидацию... А ты часом не специально ради  этого?  А  то  к  нам  многие
шляются, якобы за делом каким, а на самом деле - поразвлечься. Мне, честно
говоря, все это обрыдло, - Олгерд резанул рукой по горлу. -  Но  с  другой
стороны - привык, поначалу только жареного мяса не мог  есть  -  рвало.  А
теперь, приезжаю с рейда, и хоть бы что...
     - И что же там в рейде? - с  робостью,  как  мальчишки  спрашивают  о
первом свидании, поинтересовался техинспектор и тут же в  порыве  какой-то
чрезмерной скромности прикрыл глаза.
     "Чистоплюй, - подумал Олгерд. - Такие  первые  жаждут  остренького  и
тянутся к лучемету..."
     Но техинспектор неожиданно вновь глянул на  Олгерда,  ничего  мягкого
или сентиментального не было в этом взгляде.
     - Я видел ликвидацию в стереозаписи,  -  сказал  Валерг  и  замолчал,
ожидая Олгердовых слов.
     - Они нам мешают! Начинаешь освоение, а они  возьмут  -  вырубят  все
машины или... - Олгерд запнулся, потому что показалось, что Валерг,  вновь
бросил на него мимолетный режущий взгляд.
     Осадил его...
     Олгерд не понял упрека, хотя  на  секунду  замолчал  и  потерял  нить
разговора.
     - Дар - это колония! - заявил он,  не  чувствуя  за  собой  вины,  но
сознавая необходимость оправдании. - Впрочем, сам увидишь и все поймешь...
     Валерг не ответил. На табло загорелось красным: "Взлет..." "10:00"  и
поползли неостановимые цифры вспять...



                                    2

     Из космоса Дар казался похожим на Землю. Те же  голубые  пространства
морей, та же зелень материков. Только Дар  выглядел  более  упорядоченным.
Здесь не было