ши с  пуншем. Громадный синий  клоп, на
спину которого уселась верхом ведьма, бросился бежать наперегонки с огромным
желтым  скорпионом,  которого  оседлал  колдун. С потолка дождем  посыпались
розовые пиявки, и тут появилось гигантское, высотой  с человека черное яйцо,
оно треснуло, на пол  высыпало  множество  маленьких черных рук, --  пятерни
забегали  по  лаборатории,  как пауки. Показались песочные  часы, в  которых
песок  бежал  не вниз, а  вверх.  В черном мраке проплыла  огненная  рыбина.
Крохотный  робот на трехколесном велосипеде поразил копьем каменного голубя,
и тот  рассыпался  в прах. Бритоголовый  гигант с  торчащими голыми  ребрами
сжимался, как гармошка, и снова вытягивался во весь свой огромный рост...

     Этому не  было конца -- видения все быстрее сменяли  друг друга,  и все
они исчезали, нырнув  в чашу с волшебным  пуншем, и всякий раз ее содержимое
вскипало и шумно бурлило, словно в него погружали раскаленное железо.




     Но вот видения промчались  в последнем бешеном вихре, и прогремел взрыв
-- кунштюк-пунш в чаше из Холодного пламени вспыхнул желтым огнем.
     Бредовред включил  электрическое освещение. В  результате  столь тяжких
трудов они с Тиранией вконец вымотались. Нужно  было подкрепиться -- принять
особые  волшебные  таблетки,  чтобы  выдержать  последнюю  и  самую  трудную
процедуру. Но  они не могли  позволить себе роскошь -- сделать  перерыв  для
отдыха. Ведь время мчалось неумолимо.
     Четвертая,  последняя  фаза, была совершенно особенной. Ее нельзя  было
произвести в  нашем  мире,  то есть там,  где  существует  то,  что  зовется
временем  и  пространством.  Колдун  и  ведьма  должны  были  перенестись  в
четырехмерное пространство.  А  инструкция по  перемещению была  написана на
трансгалактическом языке, который абсолютно непереводим, потому что выражает
понятия  и процессы, существующие только в  четырехмерном пространстве, -- в
нашем мире их просто нет.
     Эта последняя, невероятно трудная работа была необходима, чтобы придать
пуншу   способность   делать   все    наоборот,   выполнять   все    желания
шиворот-навыворот, а не в прямом смысле.
     Инструкция гласила:


     Мордочарный трубогрох
     Квадромыро жвакни,
     Дурогадный умамрок
     Топозыро дрякни!
     Щипцарапни, звизварни
     Реживжиком пшишки,
     Уйло, юйло обдрыгни,
     Распохрясив хришки.
     Гнусозлыкцы-шпырьянцы
     Щурбят ва Пыхаре...
     Визоплеслые фрыксы
     Жвырят усь тутаре.
     Забуркочат грязьвейки
     Плюйко, флозетливо,
     Сжахнут чухло пустерки
     Ас фумос щихливых.
     Глобожор ды, гладнопрорв?
     Хра! -- забрызло хвакнет
     Мордочарный трубогрох
     Хи подзырбо дрякнет!


     Сначала  ни  Бредовред,  ни  Тирания  не знали,  как  расшифровать  эту
инструкцию. Но они знали, что  и  читать, и  говорить на  трансгалактическом
можно, лишь находясь в четырехмерном пространстве. Так что выхода не было --
колдун и ведьма отправились в четырехмерное пространство.
     А  оно существует не где-то далеко, а прямо тут, в  том месте,  где  мы
находимся.  Просто  мы его  не воспринимаем --  ведь наши глаза  устроены  с
расчетом на трехмерное пространство.
     Тирания,  будь она одна, ничего  не  придумала бы, но ее племяннику был
известен способ перемещения из трехмерного пространства в четырехмерное.
     Он  извлек  откуда-то  медицинский  шприц и маленький причудливой формы
пузырек, в  котором булькала  бесцветная жидкость.  "Люциферский Сатанинский
Допинг" было написано на этикетке.
     -- Вот это нужно ввести в кровь, -- сказал Бредовред.
     Тирания кивнула:
     -- Наконец-то  я вижу, мое золотко, что  не напрасно платила денежки за
твое обучение. А ты испытал на себе действие этого вещества?
     -- Да, тетя, было такое. Пару раз. Я, знаешь ли, совершал с его помощью
небольшие такие путешествия... Отчасти с исследовательской целью, ну и  ради
удовольствия.
     -- Тогда -- в путь!
     --  Погоди, тетя.  Я  должен  предупредить  тебя, что  это  путешествие
небезопасное. Очень важно правильно рассчитать дозу.
     -- Что ты хочешь сказать?
     Бредовред усмехнулся так, что ведьме сделалось очень, очень не по себе.
     -- Я  хочу сказать,  милая тетя Тираша,  что мы с тобой можем очутиться
неизвестно  где. Если  доза будет хоть чуточку меньше, чем  надо,  ты, тетя,
провалишься в  двухмерное пространство. А там ты станешь совершенно плоской,
как кинокадр. Задней стороны -- и той у тебя не будет, один перед останется,
вот какой  ты сделаешься плоской.  А  главное,  без посторонней помощи ты не
сможешь вернуться обратно. И придется тебе навсегда -- понимаешь? -- навечно
остаться двухмерной плоской картинкой, бедная  ты моя старушенция.  Если  же
доза  окажется  слишком  большой,  ты  улетишь в пятимерное или  шестимерное
пространство. А там, в пяти и шести  измерениях,  творятся  такие диковинные
вещи... Ты и  сама-то  забудешь,  из каких  частей когда-то  состояла. Вот и
вернешься обратно не  вся,  а  только частично.  Или обретешь новый облик --
твои части могут сложиться  по-новому, кто  его знает, как... Да и вернешься
ли вообще?
     В течение нескольких минут колдун и ведьма молча глядели друг на друга.
     Тирания знала, что до поры до времени  племянник нуждается в ее помощи.
Пока катастро-фанархисториязвандалкогорючий кунштюк-пунш не готов, Бредовред
у без помощи тетки было не обойтись. И Бредовред знал, что она это знает.
     Оба усмехнулись одинаковой зловещей усмешкой.
     --  Хорошо,  --  с  расстановкой заговорила  Тирания.  --  Уверена,  ты
сделаешь все стопроцентно правильно. Я целиком и полностью полагаюсь на твое
себялюбие, золотко.
     Бредовред  наполнил шприц бесцветной жидкостью. Они с  теткой отвернули
рукава  на левой  руке. Бредовред  тщательно отмерил количество  препарата и
сделал инъекции -- сперва тетке, затем себе.
     И вот их очертания задрожали, начали расплываться, вытягиваться в длину
и в ширину, еще миг -- и колдун с ведьмой исчезли. И в этот же миг в чаше из
Холодного пламени начали твориться поразительные вещи...




     --  Ты  говоришь,  я гений?  -- вдруг заговорил Якоб.  -- Охо-хо, хорош
гений,  ничего  не  скажешь! Так  бы  и  ощипал себя всего за  эту  дурацкую
гениальную идею. Никогда в  жизни не  буду  больше размышлять -- клянусь! Не
сдержу слова --  значит,  не  взлететь  мне  в небо до конца моих дней. Одни
неприятности от размышлений, честное слово.
     Но Мориц не слышал -- он залез еще выше и сидел теперь под самой крышей
колокольни. Крыша была крутая, почти отвесная.
     --  А ведь  и  вправду  заберется,  -- сказал Якоб.  --  Ох,  чтоб  мне
перелинять, ведь заберется, вот головорез!
     Якоб  собрал последние силенки  и полетел  вслед за котом, однако из-за
темноты нигде его  не увидел. Ворон сел на каменную голову трубящего в трубу
ангела-глашатая Страшного суда и огляделся по сторонам.
     -- Мориц! Мориц, где ты? -- закричал он. Ответа не последовало.
     И Якоб в отчаянии прокричал в темноту:
     -- Эй, ты, рыцарь! Даже если  ты в самом деле залезешь наверх! Эй! Даже
если мы оба туда заберемся и раскачаем колокол -- слышишь? Да  только ничего
не выйдет,  так и знай! Так вот, в  этом  нет смысла!  Потому  что  мы  ведь
поднимем трезвон теперь! И это будет не  новогодний трезвон!  А просто звон,
обычный  звон,  вот  и  все!  Ведь дело не в  колоколах! Ведь надо, чтоб они
зазвонили ровно в полночь!
     Ни  звука не  раздавалось в  ответ, лишь ветер  свистел  и завывал  над
каменными статуями. Якоб покрепче вцепился  когтями в голову ангела с трубой
и закричал что было мочи:
     -- Котик! Котик! Ты жив? Ты здесь или уже сверзился?
     На  долю секунды  ему померещилось, будто где-то  в вышине  послышалось
слабое  жалобное  мяуканье.  Якоб  полетел  наугад  в  темноте,  то  и  дело
кувыркаясь в воздухе под порывами ледяного ветра.
     Поразительно: Мориц  в  самом  деле,  сам  не  зная  как,  добрался  до
стрельчатого окна на самом верху и через него проник внутрь колокольни. Якоб
тоже  влетел  в  окно.  В  этот  момент  котишка  потерял сознание и кубарем
покатился вниз.  Но, к  счастью, вниз  лететь  было  недалеко.  Он  упал  на
деревянный пол  звонницы  и остался лежать  без движения,  словно  маленький
клочок пестрого меха.

     Якоб  подлетел  к  нему и  легонько  тюкнул клювом. Но котишка даже  не
шевельнулся.
     -- Мориц! Ты умер?
     Не получив ответа, Якоб печально понурился. И вдруг вздрогнул.
     -- Не  могу  не признать, котик, -- тихо и торжественно  сказал  он, --
хоть и не  отличался ты великим умом, но героем ты  был. Предки-артистократы
могли бы гордиться тобой. Если бы у тебя были такие предки.
     Но  тут  у Якоба потемнело  в глазах,  и он повалился  навзничь рядом с
котишкой. Ветер свистел  над колокольней, заметал в  окно снег, и снегом все
больше заносило кота и ворона.
     Под почерневшими от времени деревянными брусьями совсем близко -- рукой
подать -- висели огромные темные  колокола. Они молчали в ожидании полуночи,
когда им предстояло величественным звоном торжественно встретить Новый год.




     С  бешеной  скоростью, как в  центрифуге, вращался в  чаше из Холодного
пламени волшебный пунш -- там, словно сбесившаяся золотая рыбка в аквариуме,
металась, рассыпая яркие искры, сверкающая хвостатая комета.
     Бредовред  и Тирания  уже  вернулись  из четырехмерного  пространства и
теперь, вконец измочаленные, бессильно развалились  в креслах. Больше  всего
на свете  им  хотелось просто посидеть  хоть несколько  минут без дела, хоть
чуть-чуть  передохнуть, но  как раз этого они не могли себе позволить -- это
подвергло бы их жизнь величайшей опасности.
     Оба сидели, уставившись на чашу с пуншем.
     Напиток в  принципе  был готов. Никаких процедур теперь не требовалось,
все  было сделано точно по рецепту,  однако  в  те несколько  минут, которые
оставались до начала колдовского сатанинского  эксперимента, колдун и ведьма
должны были одолеть еще одно трудное препятствие. И оно, похоже,  было самым
коварным. Задача состояла в том,  чтобы не  делать, вот именно --  не делать
определенных вещей.
     Согласно  самой   последней  инструкции  пергаментного  свитка,  теперь
следовало  просто-напросто  дождаться, пока  волнение в чаше само  собой  не
успокоится и вся муть не растворится без осадка. А до этого момента колдун и
ведьма ни  в коем  случае не  должны  были  задавать  никаких вопросов, даже
мысленно. Ведь всякий вопрос  (скажем: "Получится или  нет?", или: "Почему я
так  поступил?", или: "Есть ли  в  этом  смысл?",  "Чем все это  кончится?")
содержит в себе крупицу сомнения.
     А в последние минуты  никаких сомнений быть не должно. Нельзя было даже
мысленно задать и вопрос о том, почему нельзя задавать вопросов.
     Дело  в  том,  что пока волнение в  чаше  не  улеглось  и пунш  не стал
прозрачным, он находился в крайне восприимчивом и нестабильном состоянии. Он
реагировал Даже  на  мысли  и чувства. Малейшее сомнение  в колдовской  силе
напитка -- и варево  взорвалось бы как атомная бомба, а  уж тогда  на воздух
взлетели бы не только колдун с  ведьмой, но  и вилла "Ночной  кошмар",  да и
весь город.
     Однако, как всем известно, нет ничего труднее, чем не думать о  чем-то,
о чем думать запрещено. Например, обычно ты не думаешь о кенгуру. А вот если
тебе скажут, что в течение пяти минут ты ни в коем случае не должен думать о
кенгуру -- ну,  как  тут сделать так, чтобы не лезли в голову мысли именно о
кенгуру?  Есть  только  один выход:  предельно  сосредоточиться и  думать  о
чем-нибудь другом, не важно о чем.
     И вот Бредовред и Тирания сидели в лаборатории и изо всех сил старались
думать о чем угодно, только не о пунше, и ни о чем даже мысленно не задавать
вопросов. От страха и усердия у них буквально глаза на лоб лезли.
     Колдун бормотал  себе под нос стишки, которые выучил когда-то в детском
адике.  (Детский  адик  у  злых  волшебников  -- то,  что  у  обычных  людей
называется детским садиком). Бормотал он стихи монотонно и уныло:


     Я грязнуля-поросенок
     Перепачкал сто пеленок,
     Я неряха, я -- хрю-хрю!
     Скоро вырасту в свинью.


     Или вот такие стихи:


     Маленький мальчик жабу поймал,
     Хрясь! -- и головку ей оторвал,
     Бросил в канавку и дальше пошел.
     Вот молодец -- поступил хорошо!


     Он и колыбельную вспомнил, которую когда-то в детстве пела ему матушка:


     Спи, моя радость, усни,
     Глазки скорее сомкни.
     Мышки летают в саду,
     Дремлют пиявки в пруду...
     Спи, моя радость, усни...
     Папа твой кровушку пьет.
     Он и сыночку нальет,
     Пей, мое солнышко, пей,
     Будешь, как папа, злодей.
     Пей, мое солнышко, пей...


     Прочел Бредовред и такой стишок:


     Жучкам и мухам лапки отрывает
     Десятилетний полуидиот.
     Он идиотом полным стать мечтает,
     Вот и ведет себя как идиот.


     Он  читал  и многие другие назидательные стишки и  пел  веселые детские
песенки.
     Тем  временем Тирания подсчитывала в уме,  какой доход принесет ей один
золотой  талер, если положить его в банк под 0,6 процентов годовых в нулевом
году. Конечно,  если принять, что  банк, основанный в году, порядковый номер
которого нуль, до сих пор не лопнул.
     Эту математическую задачку она решала по формуле, которая известна всем
бизнес-ведьмам и бизнес-колдунам:
     К = Ко (I + i)n,
     где К -- капитал,  n  -- порядковый номер года, i -- сумма процентов за
один год.
     Тирания дошла уже до такой  суммы,  которая равнялась стоимости сотен и
тысяч золотых шаров  размером с наш земной шар, однако до суммы процентов за
текущий год ей  было еще далеко. Тирания считала  и  считала в уме  не  хуже
калькулятора -- ведь на карту была поставлена ее жизнь.
     Прошло  довольно  много времени,  а кунштюк-пунш  все  еще бурлил и был
мутным.  С каждой минутой Бредовред  все  сильнее  чувствовал, что его  тело
вытягивается  в длину и изгибается в  виде вопросительного  знака. А Тирании
мерещилось, что бесчисленные колонки цифр,  которые она вообразила, состояли
из множества малюсеньких  вопросительных знаков -- они мельтешили, прыгали и
ни за что не хотели выстраиваться в ряды и столбики.
     -- Ох, ради  всех  канцерогенов (Канцерогены  --  химические  вещества,
воздействие которых на  организм  при определенных условиях  вызывает  рак и
другие опухоли.)! Это выше моих сил, я не помню больше ни одного стишка...
     А Тирания прошептала в ужасе:
     -- В моих подсчетах все смешалось! Сейчас... Сейчас я начну думать о...
     Бац! Племянник отвесил тетушке отменную оплеуху -- а что было делать?
     Уй-юй-юй! -- взвизгнула ведьма. -- Ну, погоди! -- И влепила  племяннику
такую затрещину, что у того очки слетели с носа да и улетели в дальний конец
лаборатории.

     И  тут  пошла  у  них  такая  драка,  которая сделала  бы  честь  самым
каратистовым каратистам.
     Наконец опомнившись, тетка и племянник увидели, что оба сидят на полу и
пыхтя глядят друг  на  друга. У  Бредовреда красовался  под глазом синяк,  у
Тирании из носа сочилась кровь.
     --  Я  не  хотел тебя обидеть, тетя Тираша, --  казал  Бредовред. -- Но
взгляни-ка! -- Он показал на чашу из Холодного пламени.
     Огневой  вихрь  полностью  утих,  вся  муть  куда-то  исчезла.  В  чаше
переливался     всеми    цветами    радуги    прозрачный     и     спокойный
катастрофанархисториязвандалкогорючий кунштюк-пунш.
     Колдун и ведьма глубоко вздохнули -- гора с плеч!
     --  Дать  пощечину -- это была гениальная  идея, -- сказала Тирания. --
Все-таки ты хороший мальчик, маленький мой.
     --  Ну вот, тетя, опасность миновала,  и мы можем думать о  чем угодно.
По-моему, теперь самое время всласть поразмыслить  о том, о чем хочется. Как
ты считаешь?
     - Идет!
     Предвкушая удовольствие, ведьма аж глаза закатила.
     А Бредовред  осклабился. Конечно же, предложив тетке вволю поразмышлять
о чем-то приятном, он втайне кое-что уже придумал --то-то тетушка подивится.




     Ворон  и  котишка постепенно пришли  в себя после обморока, и  в первую
минуту обоим показалось, что они спят и видят сон. Ледяной ветер  стих, было
очень тихо,  на небе высыпали  звезды,  мороз  ослаб. Звонница была  озарена
призрачным золотым светом.  И вдруг  одна из громадных каменных  статуй, что
уже  много  веков  подряд  взирали  на  город  с высокого стрельчатого  окна
колокольни, обернулась  и  шагнула с  окна  к ним  в звонницу.  Оказывается,
статуя была живая!
     Это был худощавый пожилой господин в длинном расшитом золотом плаще. На
плечах у  него,  точно  эполеты, лежал  снег. На  голове у  незнакомца  была
высокая  епископская тиара, в  левой руке он сжимал жезл с  загнутым концом.
Светло-голубые  глаза  под  кустистыми  белыми   бровями  смотрели  довольно
приветливо,  но и  немного  растерянно -- незнакомец удивился, увидев кота и
птицу.
     В первую  минуту  можно  было  бы подумать,  что этот старец --  святой
Николай, Сайта-Клаус. Но он был без бороды. А разве кто-нибудь видел бритого
Сайта-Клауса?
     Старец  поднял руку, и тут Якоб и Мориц почувствовали, что  не могут ни
пошевелиться, ни заговорить. Оба сильно испугались, но в то же время, у них,
как ни странно, появилось чувство, что теперь они под надежной защитой.
     -- Вы что это тут делаете, сорванцы,  а? Отвечайте! -- Он подошел ближе
и склонился,  чтобы  получше разглядеть ворона и кота. При этом он сощурился
-- наверное, он был близорук.
     Кот и ворон испуганно смотрели на него снизу.
     -- Мне известно, что вы задумали, -- продолжал старец. -- Вы  же во всю
глотку  кричали о своих планах, когда  забирались сюда наверх.  Вы  задумали
расстроить мой великолепный новогодний звон. Честно  говоря, по-моему это не
слишком красиво.  Я и  сам  очень  люблю  разные  озорные  проделки,  ведь я
как-никак святой Сильвестр. Но  то, что вы собрались устроить нынче вечером,
это скверная шутка, согласны? Стало быть, я вовремя подоспел.
     Кот  и  ворон  хотели возразить, но по-прежнему  не могли вымолвить  ни
словечка.
     -- Должно быть, вы не знаете, -- продолжал святой Сильвестр, -- что раз
в  год,  в день моих  именин, я  прихожу сюда и смотрю, все ли в порядке.  В
наказание за то, что вы задумали такую скверную шутку, мне наверное, следует
превратить вас в каменные  изваяния  и на часок-другой поставить в угол. Да,
так и сделаю. Посидите-ка тут до утра, подумайте
     о своем  поведении. Но прежде я желаю  услышать, что вы скажете  в свое
оправдание.
     Кот и ворон молчали.
     --  Вы что же, дара речи лишились? -- удивился святой Сильвестр.  -- Ах
да,  совсем  забыл...  --  Он снова взмахнул рукой.  -- Ну,  говорите, да не
разом, а по очереди. И не вилять! Говорите правду.
     Наконец-то  два  незаслуженно  обиженных  героя  смогли  промяукать   и
прокаркать, что привело их на колокольню  и кто  они такие, и какой страшный
план придуман ведьмой и колдуном. От усердия  Мориц и Якоб  не раз  начинали
говорить вместе, так что святому Сильвестру стоило труда понять что к  чему.
Но чем дальше он слушал, тем добрее светились его глаза.




     А Вельзевул Бредовред  и Тирания  Кровосос к  этому  времени сами  себя
загнали, прямо скажем, в тупик.
     Когда колдун  предложил  ради  отдыха дать свободу  мыслям,  он  втайне
устроил  тетке  коварную  ловушку.  Его  целью  было  одурачить   ничего  не
подозревавшую   бизнес-ведьму.   Кунштюк-пунш   был   готов,   в    теткиной
помощиБредовред  больше  не   нуждался.  Он  решил  от  нее   избавиться   и
использовать  всю небывалую  колдовскую  силу  пунша  для  себя одного.  Но,
разумеется,  Тирания  тоже  притворялась  --  она  согласилась  на  короткую
передышку, чтобы в свою очередь перехитрить племянника. Она тоже сообразила,
что теперь прекрасно может обойтись и без его