шнит. И от нашего тоже. Плачет от облегче-
ния души.  Похоже,  так.  Сейчас Дэвисон придет - выясним. Она вернется,
совет держать будем.  Еще Дятел ходил и Регбист. Говорит, их там с деся-
ток толчется возле трансформаторной и человек пять у вертолетов.  Мы  их
мигом прихлопнем, не беспокойтесь.
   - Благодарю вас,  мистер Борроумли. Это замечательная новость, - ска-
зал Спринглторп.  - Но только я впредь попрошу вас:  в разговоре со мной
не упоминайте,  пожалуйста, подпольных кличек, а называйте людей по име-
нам.
   - Слушаюсь, капитан, - радостно отозвалось из селектора.
   - Ч-черт! - Куотерлайф ударил кулаком в ладонь. - Капитан, вам не мо-
жет так везти!  Не может!  Это какой-то цирк, фокусничество! Что же мне,
верить в вас, как в бога? Идиотизм!
   - Почему вы считаете меня удачливым?  - тихо спросил Спринглторп. - Я
одинокий  старый человек,  я ко всем этим вещам не стремился.  Если счи-
тать,  что существует судьба,  так это больше похоже на  ее  издевку.  К
счастью,  у  меня не было времени раздумывать на эту тему.  Когда у меня
выдается минута, я думаю о сыне и жене. Их пет, - значит, и меня нет. До
сих пор, Ангус, я не очень твердо знал, что я здесь делаю. Баунтон гово-
рил, но я как-то не очень усвоил. Спасибо вам, теперь я, кажется, понял.
Я живу, пожалуй, только для того, чтобы добры молодцы вроде вас не слиш-
ком увлекались экспериментами в новом доме.  Я-то знаю: людям там должно
быть  удобно.  Так  что я снова инспектор по гражданскому строительству.
Имейте это в виду на будущее.
   - Как хотите, - ответил Куотерлайф. - Строить, помоему, более достой-
ное занятие, чем инспектировать. Впрочем, кому как.
   Вдали над  океаном  грузно кренилась титаническая колонна желтоватого
пара,  подсвеченная снизу багровыми  сполохами.  Оттуда  несся  могучий,
расслабляющий  ноги  рев.  Вода  за бортом была недвижна - вся в белых и
черных разводах гуща из вулканического  пепла.  Светло-кремовая,  только
что  отмытая надстройка танкера с алой надписью "Эльпидифорос" - "Надеж-
доносец", одно название чего стоит! - на глазах покрывалась безобразными
черными потеками. Пепел был всюду: на зубах, на бровях, на одежде.
   - А!  Как работает! Как работает-то! - восхищенно приговаривал Левко-
вич.
   Он пританцовывал,  размахивал руками, он места себе не находил, любу-
ясь делом рук своих.  Рук, сбитых в кровь, почерневших от возни с метал-
лом.  Такие руки здесь у всех,  кроме господина Баркариса Хараламбоса  -
совладельца и капитана танкера. По мере того как белоснежная пластиковая
капитанская роба с золотыми галунами покрывалась теми же потеками,  гос-
подин  Хараламбос начинал беспокойно и брезгливо оглядывать себя и нако-
нец отлучался к помпе,  откуда являлся  сияющий  великолепной  белизной,
нервно  отряхиваясь,  как  холеный  домашний кот,  негаданно угодивший в
грязь.  Отлучки капитана повторялись каждые четверть часа, и Спринглторп
невольно  следил  за  их регулярностью,  ловя себя на мелком злорадстве,
вовсе неуместном и потому огорчительном. Кот не кот, а из кошачьих. Эта-
кий ягуарчик на зыбких водах с великосветскими замашками.
   Господина Хараламбоса указал старику Кэйрду тихий незаметный человек,
на миг вынырнувший из кишащих толп эвакуируемых. Человек был из тех, кто
считал, что всю эту катастрофу господь бог устроил только для того, что-
бы покарать именно его,  - ну,  в крайнем случае, еще десяток ему подоб-
ных.  У  него  погибли жена и калека дочь,  ради благополучия которой он
пускался в темные дела по всему свету.  Какие именно, он не стал расска-
зывать.  Он  вручил  Кэйрду чек на пять миллионов.  "Мне самому не нужны
деньги, мистер Кэйрд, - сказал он. - Слухом зем-
   ля полнится:  говорят,  вам нужен хороший корабль. Завтра моя очередь
эвакуироваться. Дайте мне ваш телефон. Я думаю, я смогу кое-что сделать.
Есть один человек,  он стоит больших денег,  но на него можно  рассчиты-
вать".
   Через десять суток "Эльпидифорос" сообщил,  что находится на траверзе
мыса Финистерре и готов принять людей и груз. Это обошлось в три с поло-
виной  миллиона.  Погрузкой  руководил Дэд Борроумли и Мартин Кэйрд-сын.
"Этот парень на свободе гораздо полезнее,  чем в тюрьме, которую нам за-
водить не ко времени",  - сказал Спринглторп. "Хорошо, - ответил Куотер-
лайф. - Он и Борроумли". Пара выглядела причудливо, но распоряжалась на-
пористо: в три дня на борту танкера был смонтирован перекупленный у нор-
вежцев комплект электроники для подводного бурения и установлены сбрасы-
ватель и стеллажи для термобомб.
   Хараламбос на  все  это согласился,  он поставил только одно условие:
все работы ведутся островитянами, из них же формируется команда танкера,
а прежняя команда,  за исключением старшего механика и штурмана-радиста,
тоже совладельца корабля;  снимается с борта. "У вас там уран. Нам троим
не понять, но ваши моряки - это семейные и не очень знающие люди, мистер
Кэйрд. Мы все земляки пли родственники, иначе нам нельзя работать. И ес-
ли кто-нибудь из них пострадает,  вина ляжет на меня, и все очень ослож-
нится.  Мы отлично понимаем:  когда мы кончим дело,  прежнему конец,  мы
станем слишком заметны.  Ну что ж.  Когда-то надо кончать.  И лучше так,
чем иначе.  Мы трое идем на это сознательно. Но наши люди - они здесь ни
при чем".
   Два десятка  вертолетов  кружились над Атлантикой,  как пчелы.  Чтобы
сократить маршруты,  Хараламбос прижался чуть ли не к самому трясущемуся
наползающему  берегу.  Еще сутки,  и двести тридцать тяжких вольфрамовых
шаров,  начиненных ураном в графитом,  угнездились в цистернах  танкера,
давным-давно забывших, что такое нефть.
   А что они помнят, эти цистерны? Спринглторп вздохнул. Отец Фергус пы-
тался деликатным образом дознаться. Следы круто повели во тьму, где люди
исчезают без следа.  А господин Баркарис, спустившись вместе с Борроумли
в недра корабля проверить крепление груза,  неожиданно спросил с белозу-
бой  улыбкой,  много ли еще у островитян любопытных не в меру мальчиков.
"Очень мало, - ответил Борроумли. - Практически больше нет". - "Это пра-
вильно, - кивнул Хараламбос и тут же переменил разговор. -
   Так вот это и есть атомные бомбы?  - спросил он.  Шестиметровые серые
шары мрачно казали сизые шрамы неумелой поспешной сварки.  - Ах,  это не
бомбы.  А переделать их в бомбы можно?" Узнав,  что проще начать заново,
капитан еще раз улыбнулся,  повернулся на каблуках  и  начал  педантично
проверять трос за тросом.  "Дело знает", - кратко отозвался о нем Борро-
умли, но каким это было сказано тоном!
   В тот же вечер в кабинете Памелы Дэвисон состоялось последнее совеща-
ние перед вылетом Левковича на танкер.
   - Мы  наметили  для перфорации пятнадцать точек.  Вот здесь,  здесь и
здесь,  - говорил Левкович, тыча в карту красным карандашом. - Слава ал-
лаху, здесь, судя по стратиграммам, довольно близко к поверхности магма-
тический очажок.  Вам везет.  Не бог весть что, но для нас хватит. И пи-
люль должно хватить. От точки до точки - двадцать миль, неполных полтора
часа ходу.  Начинаем здесь.  Тут хорошая впадина в дне. Пойдем вот сюда,
по дуге к южному краю скального плато. И назад по хорде на второй заход.
Один круг - около полутора суток.  Я думаю, после седьмого круга, где-то
на двенадцатый день, кое-что прорежется. Тогда и публикуйте сообщение.
   - А если ничего не выйдет? - мучительно выдавил Мартин Кэйрд.
   - На вашем месте я бы лучше думал,  как сделать, чтобы вышло, - отче-
канил Левкович.  - По расчету, я должен бросить следующий шарик в ту лее
точку дна через тридцать,  максимум через тридцать пять часов, иначе го-
рячий ствол может затромбировать.  Норвежская станция наводку обеспечит,
она  трехканальная;  большего  запаса  надежности могут требовать только
капризники,  я к ним не отношусь.  А вот эта ваша темная посудина... Ко-
рабль  дол"  жен  пройти без остановки до пятнадцати тысяч километров со
средней скоростью шестнадцать с половиной узлов.  Около  двадцать  суток
непрерывного хода.  Вы уверены,  что Хараламбосова бочка из-под керосина
на это способна?
   Хорошо, что господин Баркарис не  слышал  этих  оскорбительных  слов.
"Эльпидифорос" работал как часы,  на двадцати шести узлах.  Иначе и быть
не могло. Хараламбосу по его делам нужен был не корабль, а марафонец-ре-
кордсмен.  Как бы иначе он мог предложить его, скажем, в качестве верто-
летоносца во время гражданской войны  на  островах  Бакалажу  -  удачная
авантюра шестилетней давности, составлявшая предмет его профессиональной
гордости.
   - А дозаправка? - не унимался Левкович. - Если мы станем посреди оке-
ана без капли мазута, вот тогда действительно ничего не выйдет. Вы поза-
ботились о дозаправке танкера топливом?
   "Это моя забота",  - сказал Баркарис во время переговоров с  Кэйрдом.
Дважды  за  время рейса танкер отклонялся от курса и выходил по радиопе-
ленгу к огромным пластиковым поплавкам с  горючим,  одиноко  болтающимся
посреди моря.  Кто, на чем и когда доставлял эти пузыри с мазутом, - это
никого не касалось. "С вас достаточно знать, что это обходится мне в ко-
пеечку, мистер Борроумли, - заявил Баркарис. - Или вы решили, что я шку-
родер,  сграбастаю ваши миллионы сам и сам профинчу их по кабакам?  Если
решили,  то напрасно. Я больше романтик, чем шкуродер. Мне скучно было б
жить так,  как вы прожили свою жизнь, суперкарго. Чтобы не скучать, надо
рисковать и платить.  Солоно платить.  Зато мой сервис - это сервис.  Во
всяком случае от Фиджи до Гибралтара.  Честно говоря, это мой первый вы-
ход в ваши измордованные законоведами края.  Надеюсь,  успешный?" - "Это
правда,  что вы выиграли танкер в карты?" - ответил вопросом  на  вопрос
Дэд Борроумли. Они сидели в капитанском салоне, на столе красовалось не-
вероятно дорогое коньячество с столетними сертификатами.  Наслаждался им
один Хараламбос.  Борроумли не спал уже четвертые сутки и предполагал не
спать еще двое.  Рюмка вина могла свалить его с ног,  и Хараламбос дели-
катно не настаивал на обоюдности пиршества, удовлетворившись соблюдением
ритуала общего
 ужина капитана и "представителя владельца груза".  "Не - совсем так,  -
ответил Баркарис.  - Это легенда. Но лично мне она нравится больше прав-
ды".  - "И дорого она вам обошлась?" - угрюмо поинтересовался Дэд.  Хуже
не было для него пытки,  чем эти ежевечерние пиры в  "будуаре",  как  он
именовал капитанский салон. "Сразу видно, что вы неопытный в таких делах
человек,  суперкарго, - возрадовался Хараламбос. - Легенды не продаются.
Их нельзя купить. Их заслуживают. У слепцов, которые их слагают. Был та-
кой случай в нашей истории.  Вот послушайте".  И он включил  магнитофон.
Зазвучала протяжная,  тоскливая,  с придыханиями речь.  "Вой собачий", -
определил про себя Борроумли. "Одиссея", - гордо сказал Хараламбос. "Из-
вините,  капитан.  Как-нибудь в другой раз", - поднялся Дэд из-за стола.
Он не мог есть,  не мог видеть,  как едят другие, он ничего не мог - мог
только  таскать-таскать-таскать эти неподъемные глыбы и швырять их в зы-
бучую хлябь океана.
   На корме готовили к сбросу очередную пилюлю.  Крепили лопасти гидроп-
ланера,  проверяли запальное устройство, вязали тросы. Начинался седьмой
заход.  Дул пронизывающий ветер. Находиться здесь Борроумли было не обя-
зательно,  но он ушел с кормы только после того, как шар, тяжко плюхнув-
шись,  исчез в черной пучине,  волоча за собой кабель управления. Пройдя
по  грохочущему  коридору,  Борроумли открыл дверь каюты гидроакустиков.
Левкович и Кэйрд-младший стояли,  склонясь над столом и прижав к ушам по
одному наушнику общей пары.  Завидев Борроумли, Левкович поманил его ру-
кой, потянул наушники, и Кэйрд, словно приклеенный к ним, попятился сле-
дом,  не  отпуская  свой.  Дедад  прижал  наушник к уху и услышал долгий
скрип, потом скрежет и серию коротких хлопков. И снова скрежет.
   - Это уже извержение, - сказал Левкович. - Пошло! Бросим еще одну для
гарантии, и чем быстрее уберемся отсюда, тем лучше. В этой точке нам де-
лать больше нечего. Передайте президенту: пусть публикует сообщение...
   Ничто так трудно не далось Спринглторпу,  как дело о гласности  работ
"лаборатории".  "Распубликуем, нашумим, - а ничего не выйдет. И что тог-
да?" - настаивал Куотерлайф па молчании до поры до времени.  "Уран и так
почти  что воруем,  - ворчал Кэйрд-старший.  - Вольфрам - металл редкий,
запас на рынке ограничен. Чуть прослышат, что нам без него никак, - цены
вздуются  втрое.  А транспорт?" Ведомство отца Фергуса разродилось мемо-
рандумом, из которого следовало, что "операция, по своим масштабам срав-
нимая  с  величайшим природным катаклизмом,  может вызвать резко отрица-
тельные оценки,  к которым присоединится от тридцати до семидесяти  про-
центов  населения заинтересованных районов.  Что затруднило бы ее подго-
товку и проведение".  Фразы были длинные,  скатанные  и  живо  напомнили
Спринглторпу лучшие страницы "Преславного дела".
   Памела Дэвисон выразилась кратко: "Конечно, ото касается всех. Поэто-
му лучше сделать вид, что это никого не касается".
   "Немедля обо всем распубликовать!  - требовал Левкович.  - Хватит де-
лать из нас домовых!"
   Не зная,  на что решиться, Спринглторп тянул и тянул дело, никому ни-
чего не разрешая и не запрещая,  пока чуть ли не все было  подготовлено.
Тогда и было решено, что официальное сообщение следует опубликовать, как
только на океанском дне появятся признаки извержения.
   Конечно, слухи ползли и доходили до имеющих уши, но попасть на остров
извне было почти невозможно,  толком никто ничего не знал.  Каждое утро,
открывая сводку мировой печати,  Спринглторп ожидал появления сенсацион-
ных заголовков,  но все было тихо. Он догадывался, что дело тут не обхо-
дится без трудов отца Фергуса, оказавшегося недюжинным дипломатом.
   Самым тяжким испытанием для Спринглторпа оказалось прощание с полков-
ником Федоровым,  начальником русской технической миссии. Основная часть
работ по эвакуации завершилась,  всемирный сбор средств позволил  приоб-
рести технику, наскоро обучить свои кадры, и русские готовились к отъез-
ду.  В президентском бараке был устроен торжественный ужин для сотрудни-
ков миссии, а на следующее утро Спринглторп принял Федорова один на один
в своем кабинетике.
   - Господин президент,  - сказал полковник после того, как закончилась
официальная  часть визита.  - Мне поручено передать вам следующее устное
заявление.  Нашему правительству в общих чертах известно, что на острове
ведутся работы определенного плана. Масштаб их довольно велик, официаль-
ных указаний о закрытом характере работ не имеется,  так что в нашей ос-
ведомленности  нет  ничего предосудительного.  В то же время ваше прави-
тельство предпочитает,  по-видимому, уклониться от широкой огласки прог-
раммы  и  целей  работ.  Наше правительство и ваш народ на деле доказали
глубокое понимание трагической ситуации,  в которей оказалась ваша стра-
на. Безусловно, это не дает нам права вмешиваться в ваши внутренние дела
и требовать к себе особого доверия.  Нет и  международных  установлений,
которые, могли бы регламентировать подобные программы. Но как вы понима-
ете, такие операции способны глубоко затронуть жизненные интересы сопре-
дельных стран. В связи с этим наше правительство выражает беспокойство и
ожидает от вас действий,  способных его рассеять.  Ни в коем  случае  не
указывая формы и содержания этих действий.
   Полковник умолк.  Настал черед Спринглторпа. Что он мог противопоста-
вить словам этого человека, именно этого человека, которого глубоко ува-
жал? За бешеную работоспособность в организованность, за бесконечную го-
товность помочь,  пойти навстречу взвинченным островитянам, мечущимся на
грани истерии и изнурения.  Такому человеку нельзя было промямлить в от-
вет уклончивую любезность. И в то же время нельзя попросту отвезти его к
Левковичу и показать все от начала до конца. Это вынудило бы русских за-
нять четкую позицию. Какую? Ясно какую: массированное искусственное под-
водное  извержение - такого никогда не было.  И не должно быть.  Ни один
трезво мыслящий человек не способен одобрить такой проект.  Наоборот, он
обязан воспрепятствовать ему.  Ах, как хорошо трезво мыслить, когда твоя
земля не ходит ходуном, обрушиваясь в океанские хляби!
   - Полковник, - сказал Спринглторп. - Ведь вы не просто наблюдали, что
у нас творится.  Вы сами и ваши люди отдали нам часть своей жизни. Боль-
шего нельзя ни просить,  ни требовать.  Но подумайте:  это для вас  была
только часть.  Часть. Правда? А для нас - это вся жизнь. Не только наша.
Это жизнь будущих поколений нашего народа.  Мы отвечаем перед  ними.  Мы
обязаны,  свято  обязаны испытать все пути,  предпринять все попытки и в
любой из них дойти до конца.  До гибели,  до сумасшедшего дома, до того,
что всех нас перевяжет международная морская пехота. Вряд ли это случит-
ся,  полковник,  но, если случится, я обязан буду зубами грызть веревки,
пока меня не пристрелят.  Так думает каждый из нас,  и я тут не исключе-
ние. Вы скажете, что это слепой первобытный национальный эгоизм. Да, это
так с точки зрения любой другой нации. Но не с нашей.
   Полковник молчал,  и Спринглторп,  сделав круг по кабинетику, продол-
жал:
   - Я прекрасно понимаю,  мы все прекрасно понимаем,  что означают ваши
слова.  Это мягкое,  но настойчивое предупреждение.  Предложение утопить
начатое в дискуссиях ученых авторитетов.  Мы не пойдем на  это.  Пытаясь
сохранить хотя бы часть своего дома, быть может, мы повредим еще чей-то.
Я горячо надеюсь,  что этого не произойдет.  Но если произойдет,  мы сто
лет будем ходить голые и босые,  мы будем каяться и расплачиваться.  Бу-
дем.  Но на своей земле, полковник. Поймите: вы - часть милостыни, кото-
рую нам подали. Должны были подать. Но нам нужно большее. И у нас доста-
нет дерзости стребовать у человечества свою долю целиком! - Ошеломленный
пылом собственных слов,  Спринглторп помедлил и,  одолев сухость во рту,
закончил:  - Я прошу вас,  полковник, передать это вашему правительству.
Одновременно  с выражением глубокой благодарности за все,  что ваш народ
сделал для нас.  Был бы очень рад услышать ваше личное мнение  по  этому
поводу.  Ни  в малой мере не соединяя ваших слов с мнениями служебными и
государственными.
   - Господин президент,  я офицер, - негромко сказал полковник. - Рабо-
тая здесь,  я выполнял приказ.  Он был для меня большой честью. Рад, что
наша работа заслужила высокую оценку.  За нами,  за нашей  группой  были
соткни  тысяч  умов и рук,  без них мы ничего не смогли бы.  Я проникнут
этим ощущением и хотел бы, чтобы об этом помнили все, с кем нам пришлось
здесь работать. Чувства и мнения этих сотен тысяч наших земляков - это и
есть мои личные чувства и мнения, я от них неотделим. Я вам их высказал.
И надеюсь,  что вы отнесетесь к ним с должным вниманием.  Уверен,  что к
вашим словам наше правительство отнесется со всей серьезностью. Они того
заслуживают. Позвольте мне на этом попрощаться с вами и еще раз сказать,
что наш народ относится к вашей стране с  братским  сочувствием.  Именно
поэтому оп и послал нас сюда.  Не забывайте об этом, господин президент.
Прощайте.
   Существует, все же существует искусство,  неведомое Спринглторпу! Ис-
кусство слияния себя и общества.  Он всю жизнь нимало не нуждался в нем,
а теперь... Теперь-то как трудно! Ах как трудно. Тяжесть собственной не-
решительности, неспособность глядеть вдаль и вширь подавляла Спринглтор-
па.  И когда наконец оттуда, с неразличимого во тьме и туманах "Эльпиди-
фороса",  донеслись желанные слова,  он почувствовал себя легко.  Легко?
Нет.  Невесомо. Больше он ничего не мог сделать, ни на что не мог повли-
ять, все покатилось как лавина, а он, покачиваясь, повис над ней как не-
кий символ, мишень, в которую били молнии запоздалых страстей, били жес-
токо и болезненно для него самого,  но нечувствительно для дела.  Пусть!
Пусть бьют!
   Он с честью выдержал неведомую