"А-а... Ну  ладно,  спи.
Добрых снов".
     Какие там сны... Как только стихли материнские шаги,  Последыш  вновь
достал бумаги и принялся внимательно  их  рассматривать.  На  первой  была
карта реки выше  города,  как  понял  он,  повертев  ее  так  и  сяк.  Вот
обозначена двумя деревцами Оголтелая падь, это полтора дня пути  от  Белой
Стены. Вот повыше -  речной  перекат  Костолом.  Еще  дальше,  на  большой
излучине - крестик. Ага, это, видимо, та самая глина...  Здесь  ее  нашли.
Здесь, значит, и обвал был. Последыш сложил карту и взял следующую бумагу.
     Она была сплошь исписана с двух сторон мелким почерком  и  содержала,
видимо, какие-то рецепты. Взять того-то столько-то,  растолочь  с  тем-то,
промыть,  высушить,  добавить...  Последыш   не   стал   вникать,   только
внимательно просмотрел до конца. Ничего существенного.
     Третья бумага  -  чертеж.  Пушка  в  разрезе:  канал  ствола,  камера
сгорания, запальный  ход...  Интересно.  Но  ничего  из  того,  что  нужно
Последышу. Еще пара бумажек:  указания  по  приготовлению  глины,  способу
отливки и тому подобное. Нет, все не то.
     Остался последний документ. Два листка, исписанные крупным правильным
почерком, были сшиты вместе. Последыш развернул и стал читать.

                                           "ДОМИНАТУ - от начальника
                                           Департамента борьбы с шпионажем
                                           (ДЕБОШ) полковника Галинаста

                                ДОНЕСЕНИЕ

     Настоящим сообщаю о результатах расследования, проведенного  по  делу
подозреваемого Лабаста.
     Для изучения обстоятельств  гибели  мастера  Комка  Глины  вместе  со
старшим подмастерьем Черенком, а также оружейника Голобока-Забавника  были
предприняты следующие меры:
     - в обоз, снаряженный Лабастом за синей  глиной,  были  включены  как
чернорабочие двое сотрудников ДЕБОШа;
     - под видом начала нового строительства на  месте  жилища  оружейника
Голобока-Забавника  проведены  работы  по  расчистке  пожарища   с   целью
установления причины взрыва.
     Выяснено, что вблизи месторождения синей глины имеются следы  свежего
обвала. Чтобы найти его, следует... (дальше шли описания примет местности,
точные расстояния в шагах - все это Последыш пропустил)... На верхнем крае
обрыва удалось обнаружить несомненные признаки того, что нависающий  пласт
земли был сброшен при помощи рычага. Поблизости, в кустах, обнаружен и сам
рычаг - ствол молодой березки, заостренный внизу и очищенный от ветвей.
     Расчистка  пожарища  на  месте  дома   Голобока-Забавника   позволила
установить, что  под  комнату,  в  которой,  по  свидетельству  очевидцев,
оружейник  проводил  свои  опыты,  был  проделан  подкоп.  В   конце   его
злоумышленник заложил заряд  неизвестного  взрывчатого  вещества,  на  что
указывают   найденные   остатки   непрогоревшего   фитиля    и    воронка,
образовавшаяся  от  взрыва.  По  данным   агентуры   ДЕБОШа,   в   период,
предшествовавший   пожару,    других    учеников    или    помощников    у
Голобока-Забавника не было.
     Все вышеизложенное в сопоставлении с общеизвестными фактами позволяет
сделать заключение, что Лабаст виновен в  совершении  трех  преднамеренных
убийств, в чем ему могут быть предъявлены неопровержимые доказательства.

                            Год 26-й от н.д.Н., десятого месяца день 18-й.
                            Подпись: ГАЛИНАСТ".


     Дочитав, Последыш сложил все листки вместе, засунул их под  матрас  и
задул свечу. Теперь он был совершенно спокоен.


     Фельдмаршал Лабаст имел в жизни две тайны. Или три?  Тьфу  ты,  Смут,
как в голове путается... А ну-ка, по порядку. Значит, так: первая тайна  -
это... Назовем ее тайной Ночного Вызова. Это  когда  его  вызвал  доминат.
Великий доминат, Воитель! А Лабаст тогда был зеленым юнцом. Хотя, не таким
уж зеленым. Что ни говори, пушку сделал все-таки он. И вот, в  ночь  после
первого испытания Нагаст Второй Воитель вызвал Лабаста к себе.
     У-у, как боялся он тогда домината! Да и кто его не боялся? Это  потом
пошли Нагасты - парша слякотная. А тот был... Грива желтая, глаза ледяные.
Глянет - коленки мерзнут.
     Так о чем бишь речь? Ах, да. Вызвал, значит, и  спрашивает  -  какой,
мол награды за пушку желаешь? А юнец-то на радостях браги перебрал. Но тут
протрезвел и думает: как бы так запросить, чтобы и не прогадать,  и  через
край не хватить. Прогадать  -  жалко,  когда  еще  такой  случай  выпадет?
Перебрать - опасно, еще рассердится, на рудники упечет. Да-а, задачка. Тут
задумаешься.
     Видит доминат - затруднение. Говорит: "Может, я помогу?"  -  а  глаза
его ледяные ледяным смехом смеются. И протягивает два листка исписанных  -
донесение...
     Как  тогда  на  ногах  удалось  устоять  -  непонятно.  Отблагодарил,
называется! А доминат: "Это  и  есть  награда.  Забери  эту  бумагу  себе.
Заслужил. Хочешь - сохрани, хочешь -  сожги.  Но  лучше  сохранить,  а  то
норики пепел прочтут".
     Он так и сделал. Лежит себе бумажка в шкатулочке,  чуть  не  сто  лет
лежит... В  какой  год  это  все  было-то?  Не  вспомнить...  Ох,  голова,
голова!..
     Вторая тайна - тайна Оконной Замазки. Вот  беда  так  беда!  И  когда
нагрянула -  только  жизнь  налаживаться  стала,  дом  завел,  семью...  А
прибежал к нему солдат - рожа испуганная, дрожит, как собачий хвост. И все
клянется, что ни на шаг не отходил. Что случилось?  От  чего  не  отходил?
Насилу толку добился: оказывается, он на часах у пушки стоял. Стоял, стоял
- и углядел вдруг на  пушке,  примерно  посередине  ствола,  трещинку.  Да
сообразил на счастье - прямо ко мне  прибежал,  никому  ни  слова  больше.
Молодец, хороший был солдатик. Правда, все равно пришлось его... того... А
почему? А потому, что нельзя допускать сомнения в пушке. И дело тут  вовсе
не в нем, не  в  фельдмаршале,  а  в  безопасности  государства.  Понятно,
любезные?
     По этой же причине пошел он ночью на площадь, вроде посты  проверять.
Услал часового и трещинку ту, будь она неладна, -  оконной  замазкой...  А
утром сам, собственноручно, покрасил  пушку  зеленой  краской  -  доминату
сказал, что в целях незаметности и полной для врага  неожиданности...  Кто
тогда был-то?  Кормитель  или  этот...  как  его...  Тьфу,  как  в  голове
путается!
     Так, это, значит, две тайны. А сколько насчитал? Сначала-то? Две  или
три? Ах, Смут тебя забери...
     Стоп, любезные. Да это же и есть  третья  тайна  -  что  в  голове  у
фельдмаршала путается. А ну, как узнают люди - что скажут? Скажут:  "Хорош
фельдмаршал!" И выйдет опять ущерб  государству  и  угроза  от  враждебных
соседей.
     А что  путается  -  это  надо  честно  признать.  Лишь  бы  никто  не
заметил... Но путается. Вот и  сегодня  какую-то  важную  вещь  забыл.  На
завтрак что было?.. Да нет, не то. Невестка вон  зачем-то  мундир  чистит.
Невестка, тоже мне. Уж бабка, а все - невестка. Сынок-то умер,  бедный,  а
она все живет... Но зачем мундир? Может, ему сегодня  идти  куда?  Ба,  да
ведь  вчера  вестовой  приходил,  сказал...   Что  же  он  сказал?  Может,
заседание? Ну точно - Высокое заседание сегодня! Потому  и  мундир.  Слава
Владыке -  вспомнил. Главное  - чтобы никто ничего не заметил...


     А для троих ходоков дни текли как вода - веселые и прозрачные.  И  не
надо их было считать, и не надо их было жалеть.
     Утром Сметлив встал первым и, сладко потянувшись, пошел  вниз  узнать
насчет завтрака. Вернулся он с кувшином кислого молока, горячими  сладкими
пирожками и  видом,  озабоченным  до  крайности.  Он  обозвал  сотоварищей
бездельниками и приказал им живо подниматься,  а  не  то  он...  Тут  Смел
запустил в него башмаком, за что Сметлив пригрозил надеть  ему  на  голову
кувшин.
     Встали. Под кислое молоко и пирожки  Сметлив  рассказал,  что  Грымза
Молоток только что предъявил ему счет  почти  на  сто  пятьдесят  монет  и
потребовал  уплатить  немедленно  хотя  бы  половину,  или  он  пожалуется
городскому судье. Верен заметил, что и правильно, слишком они засиделись в
городе, надо двигаться дальше. На это  Сметлив,  которому  смерть  как  не
хотелось никуда двигаться, самым ехидным  голосом  спросил,  а  где  Верен
собирается доставать сто пятьдесят монет? Может, он знает, где клад зарыт?
Заработаем, - неуверенно отвечал  Верен.  За  один  день?  -  не  унимался
Сметлив.
     Да, что-то неладно у  них  выходило.  Чтобы  заработать,  нужно  было
время, а за каждый прожитый  день  опять  надо  платить.  Получалось,  что
застряли они надолго. А кроме  того,  и  в  дорогу  требовалось  прикупить
немало. Уразумев положение вещей, Верен уныло  покачал  головой:  придется
ему заняться сетями на продажу. Сметлив сказал, что попробует договориться
с хозяином, чтобы ловить ему рыбу в счет  уплаты  долга,  и  посокрушался,
мол, знать бы, что так получится - взял бы из дома побольше монет. А  Смел
без своего инструмента и вовсе не  знал,  что  придумать.  Не  станешь  же
каждый день об заклад с могулами биться...
     Сметлив ушел вести переговоры с хозяином,  добавив,  что  вернется  к
вечеру. Верен выскреб все, что было у самого,  забрал  последние  гроши  у
Смела и отправился покупать суровую нить для сетей. Смел остался один.
     Он послонялся по комнате, маясь, что бы такое придумать. В голову  не
лезло ничего путного - так, глупости какие-то, да вдобавок снова  и  снова
вспоминалась давешняя встреча с Последышем и загадочный рассказ Мусорщика.
Размышлять об этом было интересно, а о том,  где  достать  деньги  -  нет.
Поймав себя на такой мысли, Смел устыдился и  уселся  к  столу  с  твердым
намерением придумать способ заработка. По чести говоря, именно это занятие
было ему хорошо знакомо и люто ненавидимо еще по старой жизни. Пользы  оно
никогда не приносило, а настроение травило начисто. Поэтому Смел неизменно
приходил к философскому выводу, что деньги -  это  как  счастье:  или  они
есть, или их нет, и все тут.
     От грустных мыслей его отвлек  стук  в  дверь,  вслед  за  которым  в
комнату просунулся  Грымза  Молоток.  Он  мотнул  головой  через  плечо  и
сообщил, что  там,  внизу,  Смела  спрашивает  мальчишка,  этот,  Последыш
фельдмаршальский. Передать что, или как? Сейчас спущусь,  ответил  Смел  с
невольным вздохом облегчения: вопрос о деньгах откладывался.
     Последыш ждал его на крыльце, нахохленный, как совенок.  Едва  увидев
Смела, заторопился, полез в правый карман, отсчитал пять  монет:  "Вот.  В
прошлый раз забыл отдать". Смел стал отказываться, но Последыш настоял: "А
то вдруг..." - "Что - вдруг?"  -  "Да  нет,  ничего..."  -  "А  все-таки?"
Последыш взглянул на Смела хмуро, исподлобья, потом оглянулся по  сторонам
и прошептал:
     - Вчера заседание было... Решили войной идти на Всхолмье.  Сегодня  в
полдень на ярмарке указ читать будут.
     - А это что - секрет?
     - Не знаю... Отец говорить не велел.
     - Ай, ладно. Не велел, так не велел. Сам-то пойдешь на ярмарку?
     Последыш пожал  плечами  и,  буркнув  "свидимся",  торопливо  зашагал
куда-то в сторону дворцовой площади. Смел спохватился, что  не  спросил  у
него насчет прадеда, чем дело кончилось, но Последыш был уже далеко.
     До полудня Смел просидел, бессмысленно  глядя,  как  Верен  монотонно
помахивает игличкой, ловко вывязывая бесчисленные узлы, и тоскливо  думал,
что если и правда объявят войну, можно  будет  податься  к  оружейникам  -
может, у них дело найдется...  И  сам  себе  возражал:  найдется,  конечно
найдется! Вот заставят их по  случаю  войны  работать  даром,  они  любому
дураку - помощнику бесплатному рады будут. Эх!
     В конце концов Смел встал,  сказал  Верену,  что  пойдет  погулять  и
отправился на ярмарку. Там было многолюдно - не так, конечно,  как  в  дни
открытия, но все же. Так же вопили  на  разные  голоса  торговки  рыбой  и
ранними овощами, так же сидели  рядком  могулы  и  за  спинами  их  сопели
свирепые быки - точно так же... Даже упрямый мужик с  попугаем  снова  был
здесь.
     Смел обошел один  круг,  стараясь  держаться  поближе  к  площадке  с
деревянным помостом в середине ярмарки. Все ждал, когда же  начнут  читать
указ. И, как всегда бывает  в  таких  случаях,  упустил  момент  появления
вестника. Пронзительный голос возник над человеческой  сутолокой  и  сразу
приглушил все другие шумы:
     - Слу-ушайте, жители Белой стены и  всего  государства  Пореченского!
Слу-ушайте!
     Прокричав так раз пять и дождавшись, пока ярмарка притихла, а  вокруг
помоста образовалась плотная толпа, вестник развернул свиток бумаги:
     - Его основательность Нагаст Пятый! Справедливость  и  сила!  Доминат
пореченцев и могулов! От  Оскальных  гор  до  Большой  Соли!  Издал  указ!
Слу-ушайте, жители Белой стены и всего государства Пореченского! - завопил
он, надсаживаясь, и делая длинные  промежутки,  чтобы  значимость  каждого
слова дошла до слушателей. Смел не успел пробиться к  помосту,  застрял  в
задних рядах, но слышал все отлично.
     - Сообразуясь с высшими интересами государства  Пореченского  и  всех
его жителей от мала до велика; радея о чести и достоинстве правящего  дома
Нагастов; уважая и учитывая мнение Высокого заседания; опираясь на  любовь
и поддержку подданных, готовых не жалея себя постоять за  священную  землю
отцов - ПОВЕЛЕВАЮ:
     - считать невозможным терпеть далее без ответа притеснения  и  обиды,
чинимые нам архигеронтом Всхолмским;
     - объявить супостату войну и вызвать на честный бой в Переметном поле
у раздела Поречья и Всхолмья;
     - выступить в поход послезавтра, считая со  дня  зачтения  настоящего
указа и разгромить врага к посрамленью его и  славе  Поречья  великого!  -
выкрикивая всю эту пустозвонную чушь, суть которой сводилась к короткому и
ясному слову "война", вестник аж подпрыгивал от  усердия.  -  Кроме  того,
Высокое заседание сочло необходимым...
     - Расхрабрились... - услышал Смел у себя за спиной знакомый ворчливый
голос. - На пушку свою надеются...
     Смел оглянулся и увидел Мусорщика. Тот  стоял,  исподлобья  глядя  на
вестника выцветшими глазами, и продолжал ворчать тихонько себе под нос:
     - А может, зря надеетесь, любезные. Годов-то много утекло...
     - Ну и что? - не удержался от вопроса  Смел  и  вежливо  прибавил:  -
Долгих лет!
     Мусорщик повел на него глазами и, видимо, узнал, но никак не  показал
этого.
     - Как - что? С годами разное случается, - ответил он  неторопливо.  -
Скалы вон, и те крошатся...
     И тут Смел остро почувствовал, что старик знает что-то про пушку, что
неспроста говорит. Он подвинулся так, чтоб удобней было  разговаривать,  и
сказал укоризненно:
     - Так значит, ты, дед, не все нам рассказал?
     - Про что спросили - про то услышали, - отрезал  Мусорщик,  уловив  в
словах Смела покушение на честно заработанные пять монет. Потом, помолчав,
смягчился: - Вы же про пушку не спрашивали...
     Смел оглянулся вокруг и, убедившись, что никто их не слушает, все  же
понизил на всякий случай голос:
     - А что ты знаешь?
     Старик поглядел на Смела пристально,  словно  прикидывая,  сколько  с
него можно еще содрать, но решив, видимо, что пяти монет  хватит  на  все,
вздохнул:
     - Да так, ничего. Просто, примета есть...
     - Какая примета?
     Мусорщик досадливо поджал губы, - вот, дескать, привязался! - но  все
же проворчал нехотя:
     - Я говорил, если помнишь, что со  мной  на  рудниках  двое  мастеров
гнили из лабастовой команды. Вот... Один из них  медник  был,  на  отливке
стоял. Он мне и рассказал - по секрету... Ну да дело давнее,  и  помер  он
давно... Да. Когда отливку сделали - Лабаст прибежал. Не  понравилось  ему
что-то - кричал, ругался, ногами топал. Всех казнить обещал. Не понимал  в
литье ни хрена тараканьего. А отливка-то  удалась,  мастера  благодарности
ждали. И вот, как убежал Лабаст, медник мой плюнул с досады, да  прямо  на
отливку попал. Сам испугался, а не воротишь...
     - Чего это он испугался? - не понял Смел.
     - В том-то и дело... Примета у медников есть: плюнешь на работу  свою
- считай, пропала... Непременно трещину даст.
     - Хо! Так пушка-то на виду, на площади  стоит.  Нет  на  ней  никаких
трещин.
     - Э, не говори так. Трещинка - она и внутри быть  может.  У  человека
тоже не всякая хворь снаружи видна...
     - Но проверяли же пушку? По эльмаранам, вон, палили...
     - То давно было.
     Смел задумался. Интересная получается с этой пушкой история. И начало
у нее смутное, и конец случиться может удивительный. Вот посмотреть  бы...
Но тут толпа вдруг зашевелилась, задвигалась, причем, в одном направлении,
к одной неведомой Смелу точке. Он  огляделся  и  обнаружил,  что  Мусорщик
куда-то пропал, а  вокруг  творится  непонятное.  Смел  поймал  за  рубаху
проходящего мужика:
     - Эй, а куда это все?
     - Ч„, заснул? Записываться!
     - Куда?
     - Куда, куда... - мужик вырвался. - В полк доброхотный. Ухом  слушать
надо!
     Смел еще раз огляделся. Видимо,  желающих  в  доброхотный  полк  было
много: к столам, установленным близ помоста, уже выстраивались очереди.  С
чего бы это? Странно... Впрочем, все  объяснилось  просто:  как  раз  мимо
Смела один парень тащил к столам другого, убеждая по пути:
     - Да Смут с ней, с войной! Может, ее и не будет еще... А сто монет на
дороге не валяются!
     Сто монет? Хо, это неплохо. Тем более, что он так и не придумал,  где
взять деньги. Ай, была не была. В конце концов, сбежать  всегда  можно.  И
Смел, не раздумывая более, пристроился в одну из очередей.
     Прошло немало времени, пока он оказался перед столом, покрытым тонкой
серой мешковиной. Писарь с  длинным  тоскливым  носом  и  большими  ушами,
одетый в коричневую накидку, дописал предыдущего и поднял на Смела глаза:
     - Имя?
     - Смел.
     - По отцу имя носишь?
     - Нет.
     - А сам откуда?
     - Из Рыбаков.
     - Так и запишем: "Сме-ел из Ры-ы... ба-а... ко-ов". Где живешь?
     - В Рыбаках, - удивился его непонятливости Смел.
     - Здесь где живешь, где искать тебя?
     - А... У Грымзы Молотка.
     - Так... "Постоялый двор Гр. Молотка"... Каким оружием владеешь?
     - Да я...
     - Ясно.  Запишем:  "Латник".  Сбор  завтра  в  полдень  на  дворцовой
площади. Следующий!
     Смел отошел, чувствуя легкое обалдение. Сам не зная, как, в  латниках
оказался. Ну, дела!


     А вечером, когда он рассказал, что сделал, Верен и  Сметлив  закатили
ему жестокий скандал. Собственно, Верен как всегда  молчал,  только  сопел
над своей сетью и  без  конца  путал  нитку,  ругаясь  сквозь  зубы.  Зато
Сметлив,  припомнив  уроки   жены,   расхаживал   по   комнате   с   видом
государственного обвинителя, потрясал руками и нудно выражал возмущение по
поводу поступка Смела. Он говорил так, будто Смела в комнате не было:
     - Ему, видите ли, стало неудобно. Он, видите ли, не знал,  где  взять
деньги. А о друзьях он подумал? Нет, о друзьях он не  подумал.  А  если  в
этой дурацкой свалке ему прошибут, не угодно ли, его дурацкую голову?  Что
им потом - вдвоем тащиться? Да если даже не прошибут - ждать его, что  ли,
целый месяц? Он, видите ли, не подумал... Просто  удивительно,  как  легко
относятся некоторые к общим делам. Или  некоторым  уже  расхотелось  идти?
Тогда надо так прямо и сказать, а  не  морочить  голову  с  этой  дурацкой
войной!..
     И снова, и снова, и еще, и опять.
     Смел не отвечал, сидел, сокрушенно опустив  голову,  и  лишь  изредка
поглядывал виновато - но не на Сметлива, а почему-то  на  Верена,  который
молча сопел над своей сетью.
     Наконец Сметливу надоело  обращать  речи  в  пустоту.  Он  безнадежно
махнул рукой, взял веренову сеть из конского волоса и сказал, что поставит
на ночь - присмотрел местечко, чтобы завтра доставить рыбу на кухню.
     Когда дверь за ним захлопнулась, Смел сказал:
     - Верен, ты не думай, я не н