в  Рыбаки
просто потому, что не знает, что еще ему делать. И ушел.
     Дорога радости стала дорогой скорби. Каждый  день  пути  убивал  его,
находя разнообразные способы, чтобы сообщить об этом. На третий день  пути
к вечеру мучительно заныли колени, а на следующее утро  он  никак  не  мог
разогнуть поясницу. Под тем самым дубом, где застал их ночной дождь, Верен
нехотя  грыз  зачерствевший  хлеб,  и  у  него  упал  первый  зуб:   Верен
неотвратимо становился тем же старым и не очень здоровым  пьяницей,  каким
уходил в Овчинку. Незадолго до входа в Белолес-на-Костях он  заметил,  что
некий багровый предмет назойливо лезет  ему  в  глаза,  и  не  сразу  смог
сообразить, что это его собственный нос.
     Под впечатлением этого нового открытия и вошел он  в  Белолес,  место
безопасное, но на редкость неприятное. Он уже добрался  до  середины  его,
уже слышались за деревьями предсмертные хрипы, яростные крики и сиплый рев
боевых труб, но Верен знал, что это безопасно и продолжал шагать, хотя вот
это как раз для него было не  просто  опасно,  а  смертельно.  Тут  дорога
разверзлась под ним, и почувствовал Верен, что летит в глубокий колодец, и
успел по пути попрощаться с жизнью, но очутился вдруг на дне, не ощутив ни
малейшего удара. Он поднял голову - светлое  пятнышко  было  далеко-далеко
вверху. "Не выбраться", - подумал Верен и стал нащупывать  стенки  руками.
Но стенок... не было. Тогда он шагнул вперед  и  опять  почувствовал,  что
летит вниз, и опять очутился на дне без всякого удара. "Э-э, тут что-то не
то", - подумал Верен. И вдруг  догадался:  да  это  же  Черный  норик!  Он
закричал тогда в темноту колодца, как  тогда,  в  Оголтелой  Пади,  а  эхо
гукало и гудело, забивая его слова:
     - Черный норик, иди ко мне! Я тебя узнал!
     Он прокричал так три или четыре раза, и темнота внезапно пропала, под
ногами снова была дорога, а на обочине ее, на старом пеньке стоял норик  с
чуть крысиной, но без всякого добродушия мордочкой - напротив, выглядел он
надменным и злобным. Черная шляпа была на нем, без всяких знаков  отличия,
поскольку Черный норик не признает власти Владыки Вода, и такого же  цвета
плащ. Он заговорил голосом одновременно писклявым и скрипучим, от которого
свербило в ушах:
     - Зачем  ты  зовешь  меня,  человек?  Разве  не  знаешь,  как  опасно
призывать Черного норика, если нет на  то  оснований?  Берегись!  Я  хотел
пошутить с тобою и отпустить, но теперь я сердит.
     Верен терпеливо дослушал Черного норика до конца, понимая, что  злить
его не следует, ибо пакостник он великий и может  выдумывать  пакости  без
конца. Потом ответил спокойно:
     - Тот, кто послал меня, просил передать  тебе  при  встрече  записку.
Потому и позвал я тебя.
     Черный  норик,  видимо,  недовольный  тем,  что  требуемое  основание
имеется, нехотя проворчал:
     - Ну тогда передавай скорее, некогда мне...
     Верен достал сложенный кусочек тонкой кожи, Черный норик взял  его  и
развернул. Прочитав, он как будто даже обрадовался:
     - Ага! Старый предатель задумал теперь помириться! Черный  норик  ему
понадобился! Ну, постой... - он достал из кармана крохотный черный грифель
и стал торопливо выводить на оборотной стороне кожи какие-то знаки.  Потом
отдал записку обратно Верену: -  На,  отнеси  тому,  кто  тебя  послал.  И
передай от меня наилучшие пожелания и горячий  привет!  -  Черному  норику
было весело. Он спрыгнул с пенька, метнулся к корням и пропал, как не было
его у дороги. Верен развернул  записку,  посмотрел:  нет,  в  этих  черных
закорючках никак не разобраться.
     Он миновал Белолес-на-Костях и к вечеру, уже в  потемках,  набрел  на
тот сарай, где провели они со Сметливом и Смелом первую ночь  дальнего  их
пути. Верен завалился спать на соломе не разводя огня, и под  утро  совсем
замерз, так что пустился в дорогу чуть свет. Примерно к обеду он вышел  из
леса, и вдохнул морской воздух, и увидел  скалу,  с  которой  началось  их
странствие.  Страшной  болью  защемило  сердце,  пусто  стало  под  ним  и
безнадежно. Так вернулся  Верен  в  Рыбаки,  и  оставалось  доделать  лишь
кое-какие мелочи - впрочем, он был почти уверен теперь, что бесполезные.


     Дома было пыльно, грязно, пахло запустением. Норики, обидевшись,  что
про них забыли, опрокинули молочное блюдце у своей норки. Верен  посмотрев
на все на это, скинул с плеч дорожный мешок и отправился к Дюжу. Невмоготу
было сидеть сейчас дома одному.
     У Дюжа было  немноголюдно,  но  хозяин  выглядел  озабоченным:  скоро
осенняя торговля, а значит самое  урожайное  время.  Только  налив  Верену
вторую кружку, он спохватился:
     - Эй, Верен, а что тебя не было так долго? В город ездил?
     Верен молча кивнул и отошел на свое любимое место у окна. Не хотелось
ему отвечать на расспросы. А Дюж, к счастью,  и  не  стал  приставать.  За
окном,  в  промежутке  между  домами,  Верен  видел  берег  Большой  Соли,
белопенную полоску прибоя, старый сарай для сетей. Все вернулось. А,  нет.
Смел и Сметлив не вернулись.
     Посетители, зная необщительный характер Верена, не подходили к нему -
только здоровались издали, на что он отвечал кивком и вновь глядел в окно,
прихлебывая из  кружки.  Лениво  думалось  ему,  что  надо  бы  сходить  к
Скуп-сыну, обменять кольцо Генерала Гора на Капелькино, но и это  казалось
не очень важным.  Никуда  он  в  тот  день  не  пошел,  просидел  у  Дюжа,
накачиваясь брагой - благо, денег хватало. К ночи уже не верилось  Верену,
что ходил он куда-то далеко, что случилось с ним то, что случилось. Только
кольцо с хрусталем, которое он время от времени вытаскивал  из  кармана  и
разглядывал, подтверждало: нет, не сон. Все было. Когда бражная закрылась,
Верен отправился домой, на жесткую свою лежанку.
     Утром сходил за молоком для нориков,  купил  кое-какой  еды  домой  и
хотел пойти к Скуп-сыну, но ноги опять занесли в бражную - решил чуть-чуть
промочить горло. А потом до лавки так и не дошел. В  тот  день  вечером  к
нему пришел Управитель. Увидев его у норки, Верен засмеялся:
     - А-а, явился? Во, погляди!  -  он  полез  в  карман,  достал  кольцо
Генерала Гора и повертел в руке: - Видал? Мы тоже не шиком лыты... Ой,  то
есть не лытом...
     Управитель укоризненно покачал головой, пропищал:
     - Зачем же так напиваться? - и хотел было перейти к  делу,  но  Верен
возмутился:
     - Как - зачем? А ч„ мне делать? Нашли дурака... Умные там остались, -
он потыкал пальцем туда, где остались умные, - а я дурак.  Дурак...  -  он
поставил локти на стол, обхватил ладонями голову: - Дурак...
     Управитель попытался осторожно его отвлечь:
     - Не встречался ли Черный норик?
     Верен вскинул мутный взгляд:
     - А, да. Как же. Встречался. В колодец меня, дурака -  за  дурость...
Так и надо.
     - Что с запиской? - по тону ясно было, что вопрос этот для Управителя
важен, но Верен не заметил:
     - А-а... записка... Вот она.
     - Неужели, забыл отдать? - норик посмотрел на Верена с досадой.
     - Н-нет. Не забыл. Тут ответ, - услышав  это,  Управитель  немедленно
схватил записку и развернул, а Верен продолжил: - Велено так  же  передать
горячий привет и наилучшие пож... желания. А я - дурак. Слышь, Управитель?
- Верен поднял глаза и увидел, что говорит уже  сам  с  собой.  Управитель
исчез, получив записку. Тогда Верен опустил голову  на  руки,  пробормотал
еще раз "дурак" и уснул тяжелым пьяным сном.
     Утром, проснувшись, он увидел себя на своей лежанке - видимо, перешел
ночью,  а  как  -  не  вспомнил.  Зато  вспомнил  вчерашний   разговор   с
Управителем, и устыдился. А  устыдившись,  решительно  превозмог  головную
боль и принялся убираться. Когда  дом  приобрел  относительно  жилой  вид,
Верен пошел в лавку к Скуп-сыну.
     Молодой лавочник сидел с каменным лицом. За минувшее время он вошел в
роль, заматерел, появилось в нем особая  стать  богатого  торговца.  Верен
даже слегка оробел. Он пробормотал "долгих  лет",  Скуп-сын  важно  кивнул
круглой рыжею головой. Тогда Верен разозлился, и сухо сказал:
     - Я принес.
     Скуп-сын посмотрел непонимающе.
     Желваки заиграли у Верена на щеках, но он сдержался:
     - Кольцо Генерала Гора, как договаривались.
     Испуг метнулся в глазах рыжего лавочника. Он оглянулся, прижал  палец
к губам:
     - Тс-с...
     Потом, подумав, встал, запер лавку и сказал:
     - Пойдем наверх.
     Они поднялись по скрипучим ступеням лестницы в ту самую комнату,  где
стоял стол с выдвижными ящиками и железный шкаф. Скуп-сын уселся в  кресло
и нетерпеливо потребовал:
     - Покажи.
     Верен достал кольцо Генерала Гора, показал лавочнику, не выпуская  из
пальцев.
     - А откуда я знаю, может, это не то?
     Тогда Верен взял кольцо за хрусталь и  показал  Скуп-сыну  печатку  в
виде снежинки на нижней внешней стороне ободка. Лавочник, поглядев,  пошел
к шкафу, звеня по пути ключами. Он  вынул  шкатулку  и  отдал  ее  Верену,
забрав у него кольцо с хрусталем. Верен откинул плотную крышку: Капелькино
кольцо с редким камнем цвета морской воды лежало на мягкой обивке, и опять
услышал он в голове шум - будто раковину к уху поднесли. Но не время и  не
место здесь было предаваться воспоминаниям. Он  закрыл  шкатулку  и  хотел
уйти, но лавочник, жадно разглядывавший кольцо Генерала Гора, спросил:
     - Как же ты его добыл? Ведь там, говорили, верная смерть.
     У  Верена  не  было  ни  малейшего  желания  заводить  с   лавочником
разговоры, поэтому он только бросил через плечо:
     - А я жив, как видишь.
     И тут раздался в комнате тоненький ехидный  смешок:  спрятавшись  под
занавеской, за ними подглядывал крохотный норик  в  малиновой  курточке  и
синих штанишках. Скуп-сын, рассвирепев, стал  стаскивать  с  ноги  башмак,
чтобы запустить в негодяя, а норик стрелой метнулся  к  своей  норке  -  и
пропал. Башмак Скуп-сына бесцельно шлепнулся в угол. Лавочник еще  ругался
и шипел, но Верен не стал дожидаться, пока он успокоится - ушел.
     А Скуп-сын вечером того дня, волнуясь, запалил свечу в своей  комнате
и надел кольцо Генерала Гора  на  палец.  И...  ничего  не  произошло.  Он
подумал тогда, что все толки - сплошное вранье. Взялся за  бумаги,  хорошо
поработал, а над одной  неожиданно  глубоко  задумался.  Когда  же  поднял
голову, глаза его блестели от удовольствия: он  обнаружил  в  договоре  со
своим поставщиком зияющую брешь, что сулило немалую прибыль...


     Первое время Верен еще ждал  чего-то.  Но  дни  проходили  за  днями,
Управитель диких нориков больше не появлялся,  а  кольцо  мирно  лежало  в
шкатулке, и Верен нечасто открывал ее,  чтобы  взглянуть.  Он  видел,  что
всеми забыт и никому не нужен. Зачем же он  вернулся?  Все  чаще  возникал
перед ним этот подлый вопрос, когда сидел он за очередной сетью, а  ответа
искать было негде, кроме как в бражной у Дюжа. Верен  опять  проводил  там
все вечера, но легче не становилось. Однажды он от  отчаянья  решил  снова
пуститься вверх по реке в безумной надежде, что все повторится.  Но  дошел
только до старого рыбацкого сарая - и понял, что надежда напрасна.  Ничего
не менялось в нем. Видимо, заклинание Управителя было рассчитано только на
один раз.
     Он вернулся в поселок еще более угрюмый чем обычно, днями плел  сети,
а вечерами сидел у Дюжа. Как-то он взял кольцо с собой в бражную, и  после
четвертой кружки ему в голову пришла странная мысль надеть его  на  палец.
Он так и сделал. Посмотрел, взялся за кружку  -  и  замер.  Откуда-то  ему
стало известно, что у Крива,  бельмастого  рыбака,  сидящего  за  соседним
столиком прямо за спиной, сильно шалит печень и брага Криву не в  радость.
Верен потряс головой и, подумав, толкнул односельчанина локтем под бок:
     - Эй, Крив!
     Тот поморщился от толчка и недовольно ответил:
     - Чего тебе?
     - У тебя что, печень болит?
     - Болит, болит. А ты пихаешься...
     Верен отвернулся, ошеломленный. Он повел глазами по бражной, полной в
это время посетителей, и услышал еще многое: все  боли,  тревоги,  заботы,
что терзали тела и души сидящих людей, стали ему доступны. Он поглядел  на
кольцо и сорвал его с пальца, бормоча:
     - Этого мне только не хватало... Своих бед мало, что ли...
     Без кольца все стало как обычно. Он поглядел еще на него, и спрятал в
карман. От нечего делать стал Верен вспоминать весь их путь - как  Сметлив
не хотел идти, как ликовали они, поняв, что начали молодеть. Припомнил  он
и последний куплет песни, что ревел тогда Сметлив:

               Пусть плещется под веслами вода,
               пусть счастлив будет дом, и те, кто возле.
               А догорит рыбацкая звезда -
               не позже и не раньше - вот тогда
               и я уйду, как все. Но это - после.

     А припомнив, подумал, что его звезда уже догорела, и заскрипел зубами
от запоздалой бессильной обиды. Зачем же он вернулся? Ах, как  подвел  его
Крючок! "Рука", "судьба", "храбрец"... Тоже мне, колдун  паршивый.  Молчал
бы лучше...
     Верен посмотрел в окно, где над крышей старого  сарая  горел  матовый
зеленый огонек и стал вспоминать дальше:  как  пришли  они  в  город,  как
встретилась им Цыганочка и как Сметлив рассказывал им про  рыбу-бормотуху.
Что она ему там говорила? "Ходи ловко верх". Да, вроде так. Потом: "С руки
камень вода брось". "С руки камень"? Это не про кольцо ли? Хм,  интересно.
Он вспомнил, как ходил за кольцом к Скуп-сыну, в его комнату  наверху.  Э,
э! Да это же разгадка. Ах ты, Сметлив, старый глухой пень! Не "ловко" рыба
тебе сказала, а "лавка".  Лавка!  Понял?  Погоди.  Но  если  так,  значит,
выходит, речь шла как раз об этом колечке. Странно...
     Верен вновь  достал  кольцо  и  стал  разглядывать.  Почти  сразу  он
обнаружил на ободке знак Владыки Вода - то  ли  трезубец,  то  ли  корона,
каким изображают его на морских картах. И тогда так подумал:  "Не  простое
колечко... Откуда оно взялось у Капелькиной матери?" Но  поскольку  ответа
на этот вопрос не предвиделось, стал  думать  о  Капельке  и  о  проклятой
обман-траве, подавшей ему дурацкую несбыточную надежду. Ну что ему  теперь
делать? Хоть топись...
     Чтобы отогнать шальную, нелепую мысль, он взял еще  браги,  но  мысль
никак не отлипала. И более того, чем упорнее заливал ее Верен, тем  крепче
она становилась, тем настойчивее возвращалась. А действительно,  чего  ему
ждать? Если сам оказался дураком, тут никто не виноват.  Но  терпеть  это,
сидеть и дожидаться смерти, когда другие живут заново - простите.  Это  уж
слишком. Как там рыба сказала? С руки камень вода брось? Ладно. Он бросит.
Но только и сам вместе с ним...
     Придумав рассчитаться с жизнью, Верен решил так надраться  напоследок
в долг, чтобы земля закачалась. Он пил до самого  закрытия,  а  когда  Дюж
подошел к нему, чтобы получить деньги, сказал, едва ворочая языком:
     - З-за... пши на мня, - и потыкал себя пальцем в грудь.
     Дюж согласно кивнул - Верен всегда аккуратно  отдавал  долги.  А  тот
вышел из бражной и сделал неприличный жест в сторону двери:
     - Вот ты у меня получишь!
     На улице ветер валил с ног, Большая Соль страшно  ревела  в  темноте.
Верен, пошатываясь, огляделся, послюнил палец и поднял  его  над  головой.
Определив таким образом направление, он пошел в сторону моря, бормоча:
     - Оч-чень... хорошо... Погодка - то, что надо. Не придется камень  за
пазуху брать. Прыгнул - чик! - и готово...
     По морю  ходили  смерчи.  Огромные,  светящиеся  слабым  светом,  они
медленно колыхались над гребнями остервенелых волн, упираясь  макушками  в
низкие тучи. Увидев Большую  Соль,  разъяренную  первым  осенним  штормом,
Верен испугался и чуточку протрезвел. Но мысль упрямо гнала вперед,  и  он
отыскал в потемках причальный мол, уходящий в море шагов на сто.  Эти  сто
шагов и станут последними в его никчемной жизни.
     Волны перехлестывали через мол, но только  верхушками.  Они  пытались
сбить Верена с ног, но он шел и шел  по  скользкому  дереву  -  осторожно,
будто тщательно оберегая здоровье, и скоро уже стоял на краю, а под ногами
его была бездна, воющая дикими голосами и разевающая на него всепожирающие
пасти. Там он постоял, уже почти трезвый, но  по-прежнему  не  видя  иного
выхода. И все же не хватало сил сделать  этот  последний  шаг,  чтобы  все
прекратить навсегда. Навсегда... Он вспомнил про  кольцо  и  решил  надеть
его, а уж потом... Потом...
     Может быть, кольцо Верен решил надеть, чтобы еще потянуть  время  под
благовидным  предлогом.  Но  тут  в  бездонной  утробе  моря   столкнулись
неизвестные силы и зародилась огромная волна, и покатилась, набирая  силу,
на берег. Она ударила в мол и пошла дальше, грохоча и неистовствуя, и даже
не заметила крохотной человеческой фигурки, стоявшей только  что  на  краю
пропасти.
     Волна слизнула Верена в единый миг, он не  успел  ни  опомниться,  ни
хотя бы вскрикнуть. Ужасная сила скрутила его,  сломала  и  завертела  как
щепку в потоке. Он подумал было, что вот и хорошо, не надо самому прыгать,
но как только хватка воды ослабла, сделал непроизвольное движение руками и
пробкой выскочил на поверхность, задыхаясь и отплевываясь. И вот тут будто
огнем его обожгло: кольцо было на пальце, и понял он,  что  где-то  совсем
рядом гибнет человек. Точнее, уже почти погиб - искорка жизни  теплится  в
нем едва-едва, и эта искорка криком кричит и молит о спасении.
     Тьфу ты, Смут! Хотел сам утопиться -  а  тут  кого-то  спасай.  Верен
хотел сдернуть кольцо с пальца,  чтобы  не  слышать,  но  такая  отчаянная
мольба звучала над морем, что  не  выдержал:  завертел  головой,  стараясь
разглядеть в кромешной пучине яростных волн тонущего человека. И увидел на
долю мгновения - невнятным светлым пятном, мелькнувшим невдалеке. Он  стал
подгребать руками в  ту  сторону,  а  море  злилось,  захлестывало  его  и
старалось утопить. Откуда взялась в нем сила - Верен сам не понял.  Скорее
всего это была злость на человека, надумавшего так невовремя тонуть.  "Вот
если спасу, - даже стукнуло ему в голову с  очередной  волною,  -  то  так
потом отмутузю..."
     Над морем полыхнула запоздалая молния, и в свете ее он  совсем  рядом
увидел своего утопленника - а точнее, утопленницу: волна как раз разметала
ее длинные волосы. За них он и ухватился, и стал выгребать одной  рукою  к
берегу.
     Силы уже кончались, когда ноги коснулись дна.  Измученный  Верен  еще
немного проплыл, попытался встать - волна сбила его. Он снова поднялся,  и
снова рухнул под могучим ударом. Но каждая новая волна  теперь  приближала
его к берегу. И, главное, не затихала крохотная искорка жизни, взывающая о
помощи - иначе бы он не выдержал. Но наконец Верен прочно встал  на  ноги,
последним усилием вытащил утопленницу на песок,  туда,  где  не  доставали
волны - и рухнул рядом с нею почти без чувств.
     Полежав немного, сел, перевернул утопленницу на живот и начал резкими
толчками в спину пробуждать дыхание. Через некоторое время девушка (да-да,
именно  девушка  -  это  он  заметил  еще  когда  вытаскивал)   мучительно
закашлялась, освобождая легкие от  воды.  Тогда  Верен  облегченно  уселся
рядом и стал ждать, закрыв глаза от  чрезмерного  утомления.  Наконец  она
зашевелилась, поднялась на руках, негромко застонала. Он посмотрел на нее,
усмехнулся. Как в романе. Только нужно, чтобы  спас  ее  не  такой  старый
хрен, как он, а молодой и красивый. И чтоб обязательно в конце - свадьба.
     Тем временем девушка, окончательно приходя в  себя,  села  и  сказала
вдруг слабым голосом, в котором как будто звучали тихие колокольчики:
     - Верен? Это ты меня спас?
     Опять полыхнула слабая молния, и  он  увидел  ее  лицо.  Увидел  -  и
зажмурился. Проклятая обман-трава! Что делает!
     - А где Скуп? - снова раздались тихие колокольчики.
     Он помотал головой и открыл глаза. Капелька  сидела  перед  ним  -  с
мокрыми волосами,  в  светлом  платье,  облепившем  тоненьку