облачко  не
могла, принести ей яблочко должен был кто-то другой, чтобы его  колдовство
разрушить... Вот Птицелов его и принес. "А за это, - сказала она,  -  буду
тебе я верной и ласковою женой"...
     Закончил Поэт сказку, но детвора недовольна осталась:
     - Все ты забыл, дяденька. И как хромоножка  дракона  победил,  и  как
перехитрил злого колдуна...
     - Ну, колдуна так просто не перехитришь, - рассеянно отвечал им Поэт.
- А дракон - зачем же? С больной ногою на гору  подняться  -  это  вам  не
дракона убить, это потруднее будет... - он взял свой  зонтик  и  пошел  по
улице, выводящей за город, в лес.
     Поэт шел и размышлял о том, что сам, как хромоножка, всю  жизнь  ищет
яблочко человеческой души, но его дорога куда длиннее  и  безнадежнее.  Он
стал вспоминать свою жизнь - и оказалось,  что  вспоминать  почти  нечего,
кроме того короткого времени, когда в мире была весна, и у весны было  имя
- Ладица. Вообще-то Поэт старался не вспоминать  дочь  торговца-суконщика,
но такой уж нынче печальный  выдался  день.  Она  казалась  Поэту  ожившим
солнечным зайчиком, воплотившимся щебетом певчих  птиц,  остановленным  на
разбеге ласковым ветерком. Только она умела так веселиться, дразнить его и
проказничать, бегая по весеннему лесу,  куда  он  теперь  направлялся.  Да
разве найдешь теперь тот весенний лес? Поэт шел, глядя на  голые  ветки  с
редкими желтыми и багровыми листьями, мокрыми и дрожащими, и понимал,  что
это все - навсегда, до конца жизни, и  ничего  другого  уже  не  будет.  А
началось-то все - с одного мгновенья,  когда  Ладица  вдруг  сказала,  что
скоро выходит замуж. Уж потом он узнал, что  отец  пристроил  ее  за  сына
богатого торговца из Захребетья,  пристроил  ради  выгоды,  дабы  укрепить
деловые связи. И с ее согласия, как позже выяснилось.  Но  в  тот  момент!
Поэт подумал тогда, что мир не стоит и малейшего усилия души,  потому  что
несправедлив...
     Он уходил, задумавшись,  дальше  и  дальше,  и  пришел  к  темной  от
старости и дождя деревянной избушке. Дождь между тем припустил  сильнее  и
Поэт решил постучаться, чтобы переждать  непогоду.  Ему  отворила  древняя
старуха, глядевшая подозрительно и темно  из-под  седых  бровей,  но  Поэт
вежливо ей сказал:
     - Долгих лет, бабушка! Пусти ненадолго дождь переждать.
     Старуха повернулась и ушла, оставив дверь открытой.  Поэт  понял  это
как приглашение. Он подсел к столу, а старуха принялась  греметь  посудой,
шарудить в печи кочергою, чего-то куда-то переливать.  В  результате  всех
этих действий перед Поэтом на столе  оказался  горячий  чай,  которому  он
весьма обрадовался. Старуха и сама присела, дуя  в  кружку,  а  отхлебнув,
завела разговор:
     - Чего ж ты, милок, по лесу ходишь в такую погоду?
     - Погулять пошел, бабушка, да задумался - на душе смутно.
     - То-то, смутно... Жена, небось, дома сидит?
     - Нет у меня жены, бабушка.
     - Что ж так?
     - Да вот так... Не вышло.
     - А бывает... -  старуха  согласно  кивнула.  -  Ну  ничего,  ты  еще
молодой, найдешь.
     - Ничего я не буду искать. Устал. Надоело.
     - Это ты зря, - бабка прищурилась на него темным взглядом. -  Радости
в жизни и так немного дается - чего ж самому лишаться?
     Поэт усмехнулся горько:
     - Была бы радость...
     - А как же не радость? Без любви человеку нельзя.  Я  вон,  куда  как
стара, все пережила, а и то иной раз тоска берет.
     - Так и завела бы себе старика, - Поэту стало забавно.
     Но старуха посмотрела строго и без улыбки:
     - А ты не шути. Жизнь одна всего, и кто шутит с ней - тот наплачется.
     - Да я и не шучу, - Поэт опустил глаза от неловкости.
     - То-то, не шутишь... И кто ищет сам не знает чего - тому тоже  жизнь
не простит. Ты из таких, я вижу.
     - Почему? - разговор становился интересным.
     - А потому. "Устал", "надоело" - передразнила его старуха. - Что ты в
жизни-то видел?
     - Ну... - Поэт пожал плечами.
     - Во-во, - подхватила старуха. - Годов,  вроде,  много,  а  вспомнить
нечего. - Поэт поразился: старуха  высказала  его  собственную  мысль.  Он
подумал, как бы ей возразить, но ничего не придумал, а старуха продолжала:
- Настоящая жизнь усталости не знает, а чтоб надоела - так это смешно...
     - Правильно говоришь, бабуся, - сдался Поэт,  -  но  бывают  в  жизни
такие занозы, что никак не вытащишь - и саднят, и ноют.
     - Это что ж за занозы такие? - бабка посмотрела на него зорко.  -  Не
иначе - вертихвостка какая-нибудь.
     - Да-а, - задумчиво  протянул  Поэт.  И  начал  неожиданно  для  себя
самого: - Вот здесь это было, в этом лесу, неподалеку...
     Он рассказал старухе, какая была весна, и что у весны было имя, и как
хорошо было им вдвоем в весеннем лесу. Рассказал и про то, чем закончилась
та весна - женитьбою сына богатого торговца из Захребетья. Вот и выпала на
жизнь Поэту заноза...
     Старуха выслушала внимательно, и сказала вдруг:
     - Потерял ты свою весну, милок.  Проморгал.  Прохлопал.  Кто  ж  тебе
виноват?
     - Да я никого и не виню, - махнул рукою Поэт.
     - А без весны человеку трудно  прожить...  -  старуха  задумалась.  -
Вернуть тебе ее надо.
     - Да как же ее вернешь?
     - Ту не вернешь, до другой дожить надо.
     - Да я уже и не помню почти, какая она - весна. Так, смутное  что-то.
И не верится, что со мной это было...
     - Вот я тебе и помогу  вспомнить.  -  Старуха  встала,  выглянула  за
дверь. - Дождь-то перестал. А ну, вставай, милок. Пойдем со мною.
     Поэт опасливо вышел, не представляя, как собирается  ему  помочь  эта
странная старуха. Но она поманила его рукой:
     - Пойдем, пойдем! Не бойся!
     Она повела его за избушку, к маленькому овражку, и указала рукой:
     - Во-он, видишь - тропинка начинается?
     Поэт  пригляделся.  Верно:  на  другой  стороне  овражка   начиналась
узенькая тропинка.
     - Иди этой тропкой, придешь к маленькому  родничку,  вокруг  которого
трава зеленая. Ты  ее  узнаешь,  невысокая  такая,  листочки  резные.  Это
обман-трава. Съешь два-три листочка  -  весну  свою  вспомнишь.  Но  потом
забудь к родничку дорогу. С одного раза ничего плохого не будет, а  больше
нельзя - пристрастишься. Запомнил? - Поэт кивнул. - Ну, иди тогда.


     Он перебрался через овражек  к  началу  тропинки,  и  довольно  скоро
пришел к тому родничку, о котором говорила старуха. Крохотный, чистый, как
слеза, он никуда не вытекал,  или  не  видно  было  под  листьями.  Вокруг
родничка они лежали мягким толстым ковром, а сквозь них пробивались сочные
зеленые стебельки с узорчатыми листочками, окрашенными по  краям  лиловым.
Это и есть, значит, обман-трава, - подумал Поэт. Никогда еще он  такой  не
видел.
     Поэт присел на бугорок, глядя в родник. Глупо все,  глупо.  Зачем  он
сюда  пришел?  Ничего  ему  не  хочется  вспоминать.  Послушался  какую-то
ненормальную старуху. Но, впрочем, раз уж пришел - отчего не  попробовать?
Он сорвал два листочка, подумал  и  добавил  к  ним  третий.  Сполоснул  в
родничке, положил в рот. Пожевал. Вкус был незнакомый,  острый  и  пряный.
Посидел немного, подождал. Ничего не происходило. Усмехнулся над  собой  и
хотел встать, но тут резко и сильно закружилась голова. Он прикрыл  глаза,
переждал, а когда открыл их вновь - не узнал леса.
     Не было ни дождя, ни унылого ветра. Не  было  на  деревьях  желтых  и
багровых листьев, и не было на душе прежней тоски. Небо  стало  высоким  и
чисто-голубым, плыли по нему веселые весенние облака. На деревьях смеялись
молоденькие светло-зеленые листья, а в  траве  тут  и  там  сияли  золотые
одуванчики. Поэт вдохнул полной грудью и улыбнулся.  Права  была  старуха,
приятно вспомнить весну. И вдруг  он  услышал,  что  кто-то  его  окликает
сзади. Он обернулся и увидел ее, Ладицу. Она стояла за  березовым  стволом
и, смеясь, показывала Поэту острый розовый язычок. Больно кольнуло у  него
в сердце, он отвернулся сердито. Но она подбежала, села  перед  ним,  взяв
его за обе руки, спросила тревожно:
     - Ты что, не рад мне? Случилось что-нибудь?
     Он отнял руки и проворчал:
     - Будто сама не знаешь...
     - Глупенький, - засмеялась она. - Неужели ты поверил? Поверил, что  я
пойду за какого-то там сынка? Когда тебя одного люблю больше  жизни?  Я  ж
тебя подразнить хотела...
     Посмотрел на нее Поэт с надеждой, и понял, что  такие  глаза,  как  у
нее, не могут обманывать. А поняв,  рассмеялся,  поднялся  на  ноги  и  ее
поднял. И пошли они, обнявшись, по весеннему лесу -  просто  так,  никуда,
лишь бы идти, слушая песни птиц и вдыхая  удивительный  воздух,  напоенный
тысячами запахов, тонких  и  сладких.  А  потом  она  от  него  убежала  и
спряталась, а он, смеясь, аукал ее и искал, и нашел на  поляне  лежащей  в
высокой траве. Закрыв глаза от хмельного счастья, она сказала ему:
     - Как хорошо...
     А потом они шли назад, и она немного отстала, он обернулся - и  вдруг
не увидел ее.
     - Ладица-а! - отчаянно закричал он, понимая, что это уже не прятки, а
по-настоящему. - Ла-адица-а! - и вернулся в себя.
     Опять накрапывал дождь, лес был пасмурным и угрюмым. Поэт  огляделся,
с трудом возвращаясь в нынешний мир, подошел к роднику,  протянул  руку  к
листику  обман-травы  -  и  отдернул,  как  от  ожога.  "Вот   ты   какая,
обман-трава", -  прошептал  он.  В  голове  стоял  еще  легкий  звон,  при
воспоминании о пережитом по спине пробегал сладкий озноб. Поэт  взялся  за
виски, помотал головой, отгоняя наваждение. Но  все  было  так  живо,  так
ощутимо, что рука поневоле опять потянулась к обман-траве.
     - Погоди, - сказал он сам себе вслух. -  Ты  же  понимаешь,  что  это
самообман. Не было ничего, и не будет. Это все из твоей головы. Это сон, и
не более... - он решительно  повернулся  и  зашагал  прочь,  твердо  решив
никогда больше не приходить сюда.
     И вернулся через неделю. Эта неделя прошла  как  кошмар.  Он  не  мог
работать, провалил все заказы, спал плохо, то и дело просыпаясь. Он  лежал
в темноте и вспоминал тот  весенний  лес.  И  через  неделю  не  выдержал.
Медленно и отрешенно сорвал он три листочка, окрашенных по краям  лиловым,
пополоскал в роднике...
     И в этот раз Ладица была веселой и ласковой. Они много разговаривали,
и он рассказал ей, какой страшный ему приснился сон - как будто она уехала
навсегда в Захребетье, а он остался один.
     - Что ты, - прошептала она, - никогда такого не будет.
     Он глядел ей в  глаза  и  опять  думал,  что  такие  глаза  не  могут
обманывать. Но потом, после всего, когда она тихо исчезла, он уже не  звал
ее, а просто мычал от злости, что не может ее вернуть.
     Поэт плюнул на все и стал приходить к роднику через день, через  два.
Попробовал однажды принести обман-траву домой, но  сразу  обнаружил,  что,
подвяв, листья теряют силу. Оставалось только одно: приходить сюда,  когда
становилось невмочь. Он теперь аккуратно выполнял заказы - денег на  жизнь
не хватало, а кроме стихов Поэт ничего не умел.  Он  срывал  свое  зло  на
заказчиках, издеваясь над ними, как мог. Когда, например,  ему  заказывали
поздравление к свадьбе, он писал:

               Почему сегодня дом так весел?
               Отчего в нем гости собрались?
               За столом сидят жених с невестой -
               Две души друг друга обрели.
               Розы на столах цветут повсюду,
               Алые и чистые, как кровь.
               Веселитесь, люди! Вот посуда -
               Лейте брагу, пейте за любовь!
               Если ж в жизни трудный миг настанет, -
               Настает тот миг в семье любой, -
               Истина опорой пусть им станет:
               Есть на свете вечная любовь!

               Оттого сегодня весел дом:
               Свадьба в нем - и люд со всех окраин,
               Лобызанья, песни - все вверх дном!
               А налей-ка нам еще, хозяин!

     Поэт  стал  озлобленным  и  угрюмым,  не  рассказывал  больше  сказок
детворе, а заказчиков ненавидел прямо люто, хотя приходилось сдерживаться.
Кроме заказов он теперь ничего не писал - не  получалось,  каждая  строчка
казалась враньем. У него стали припухать веки, но только не верхние, как у
лавочников,  а  нижние.  Висели  мешками,  так  что  люди  стали  обращать
внимание. Да и все было неладно.
     Однажды, после обман-травы, Ладица спросила у него:
     - Какой-то ты не такой стал. Случилось что-нибудь?
     Он отмахнулся, но сам  уже  чувствовал,  что  смертельно  устал,  что
обман-трава высасывает из него последние силы.
     А на обратном пути встретила его старуха и сказала:
     - Э-эх, не послушал меня...
     Он молча прошел мимо. Осень в тот год так и не  кончилась,  за  окном
его все время моросил мелкий дождь и дул тоскливый ветер.  Однажды  пришел
необычный заказчик - да и не заказчик даже, а так, чудик какой-то.  Тощий,
застенчивый. Спрашивает: "Что такое душа?"  Если  бы  самому  знать...  Но
интересно стало, посидел, подумал - впервые за много месяцев.  Получилась,
конечно, ерунда, стыдно было перед этим тощим. Ну и ладно, Смут  с  ним  -
ведь денег с него Поэт не взял.
     Тем более, Поэту как раз в то время было не до того: что-то  треснуло
у него с Ладицей, и никак не склеивалось - наоборот, становилось все хуже.
Она не была уже такой ласковой, ни с того ни с  сего  раздражалась,  часто
глядела на него с обидой. А один раз заплакала и сказала:
     - Зачем ты меня мучаешь?
     Поэт остолбенел:  это  кто  кого  мучает?  Кто  кого  за  нос  водит?
Говорила, что всю жизнь любить будет - а теперь  ей  не  нравится  что-то,
видите ли... Может, про  сынка  про  Захребетского  вспомнила?  Так  пусть
знает: он ее лучше убьет, чем отпустит. И такая злость  поднялась  в  нем,
что намотал он ее волосы на кулак и встряхивать стал,  повторяя:  "Поняла?
Так и знай - убью! Поняла?"
     Плача,  вырвалась  она  от  него  и  побежала  по   весеннему   лесу,
оборачиваясь и крича:
     - Никогда больше к тебе не приду! Никогда!
     Он, опомнившись, долго искал ее,  звал,  но  так  и  не  дозвался.  А
вернувшись в себя, понял, что больше ее не увидит.  И  это  было  с  одной
стороны плохо, а с другой  -  хорошо,  потому  что  теперь  стало  незачем
приходить на этот родник. Но через два-три дня  пришел  опять  в  безумной
надежде, что она простит его и вернется. Однако, пожевав  листья,  услышал
другой голос: его окликала Вертица, разбитная веселая  девица,  с  которой
Поэт пытался когда-то излечиться от любви. Она, не мудря, сказала:
     - Зачем тебе эта Ладица? Смотри, какая я сладкая... -  и  потянулась,
чтобы Поэт разглядел ее всю.
     - Да уж, - усмехнулся он.
     - Ну тогда пойдем...
     Вертица надоела быстро, он ее прогнал. Потом приходил кто-то  еще,  и
еще, и было это даже хуже, чем в жизни. Но в жизни теперь тоже  все  стало
гораздо хуже. Никак не мог он понять, почему не кончается осень. И спросил
однажды у ребятишек:
     - А ну, скажите, какое теперь время года?
     Они переглянулись между собой:
     - Конечно лето, дяденька! Думаешь, мы не знаем?
     Значит, прошли зима и весна, а он их и  не  заметил.  И  понял  тогда
Поэт, что осень - у него в глазах, и виновата в этом обман-трава.  Но  как
теперь жить без нее - Поэт представить не мог.
     Где-то в это время и  объявился  тощий  заказчик,  который  спрашивал
насчет души. Не то, чтобы он пришел к Поэту, но мелькнул  пару  раз  возле
дома. Поэту стало интересно, какой еще дурацкий вопрос он  припас,  но  не
настолько, чтобы спрашивать самому.
     Верену осточертело плести сети. Сметлив сначала пил горькую, узнав  о
гибели Цыганочки, потом что-то задумал, но его посвящать  не  стал,  купил
попугая - и пропал. В тот день Верен,  просидев  с  игличкой  целый  день,
пошел вечером погулять, а поскольку единственным его знакомым в городе был
Поэт, ноги понесли к его дому. Он увидел Поэта издалека, но  подходить  не
стал - очень уж плох у Поэта был вид. "Наверно, болеет, - подумал Верен. -
Незачем беспокоить".
     Он прошел мимо и набрел неподалеку  на  лавку,  в  которой  торговали
всякой всячиной - в том  числе  и  сетями.  Он  потолковал  с  хозяином  и
договорился, что будет приносить сети ему вместо того,  чтобы  торчать  на
ярмарке. На следующий день понес товар - и увидел Поэта у окна:  его  лицо
резко белело в полумраке комнаты, глаза посмотрели в упор на  Верена.  Тот
торопливо отвернулся, чтобы Поэт не подумал, будто он подглядывает.
     Но на третий день встретился с ним на той  же  улице  лоб  в  лоб,  и
некуда было деваться, пришлось поздороваться:
     - Долгих лет.
     - Долгих лет, - слегка поклонился Поэт, и вдруг спросил: -  Послушай,
э-э...
     - Верен.
     - Да-да... Все никак не идет у меня из ума твой вопрос - с  чего  это
ты им задался?
     - Ну... - Верен помялся. - Случай был странный.
     - Какой же?
     Плохой был рассказчик Верен, но слово по слову  выложил,  как  пришли
они втроем в Хлебы, как встретился им колдун по имени Крючок и обратился с
небольшою просьбой. ("Вот как? У нас до сих пор колдуны есть? Не знал",  -
удивился Поэт). Еще - как пытались они спасти неповинного  Свистка  и  как
он, Верен, перестарался, угощая брагой тюремного сторожа. ("Да,  Огарок  -
он такой...") К счастью, все обошлось благополучно, но именно тогда  Верен
и подумал: что же такое душа, если нет никакой возможности разглядеть ее в
потемках тела?
     К этому времени речь Верена лилась несколько  свободнее,  потому  что
сидели они уже в  бражной,  и  заказали  по  второй.  Но  не  успел  Верен
закончить рассказ, как Поэт поинтересовался,  а  кто  они  такие  и  зачем
пустились в путь? На торговцев, судя по всему, не похожи... Верен подумал,
что теперь, когда кольцо уже добыто, можно, наверное, рассказать. И  начал
с самого начала, с того момента, когда притащили  его  Смел  и  Сметлив  в
лавку Скупа, и увидел он кольцо Капельки. Поэт слушал жадно, повторяя лишь
"а потом?", "а дальше?" и Верен вспоминал весь путь, сам  тому  удивляясь,
как могло такое с ними приключиться.
     Заканчивал Верен свое повествование уже в доме Поэта, и  приканчивали
они второй жбан ячменной браги. "Вот так и вернулись", - заключил Верен, а
Поэт покрутил головой:  "Про  ваш  поход  поэму  написать  можно..."  -  и
погрустнел, задумался. Тогда Верен спросил его осторожно  -  а  что  такое
творится с ним, отчего вид нездоровый? Поэт раздраженно махнул рукой:  "А,
ничего интересного." - "А все-таки?"
     Поэт, сначала  нехотя,  но  потом  все  больше  увлекаясь,  рассказал
Верену, как встретил странную старуху,  как  показала  она  ему  маленький
родничок, вокруг которого  росла  коварная  травка.  Пришлось  помянуть  и
весенний лес, и Ладицу, и как выдали  ее  за  сына  богатого  торговца  из
Захребетья. И про то, как потерял он Ладицу второй раз.  Тут  Поэт  совсем
помрачнел и стал все чаще прикладываться к кружке с брагой.
     Дослушав, Верен положил руку на плечо Поэта и сказал:
     - Ты мой брат. У нас одна судьба.
     Поэт кивнул пьяною головой и добавил:
     - Я это сразу почувствовал... Только ты меня можешь понять.
     Верен почувствовал, что  глаза  неожиданно  затуманились  и  украдкой
вытер накатившие слезы. А проморгавшись, увидел, что по щекам  Поэта  тоже
ползут предательские капли. Обнявшись, они плакали в четыре ручья по своим
несбывшимся судьбам, а поплакав, решили, что нужно взять  еще  один  жбан.
Когда вернулись из бражной и освежили кружки, Верен вдруг вспомнил:
     - А что это за стих у тебя на столе лежал тогда? Там...
     - Тс-с, - Поэт приложил палец к губам. - Военная тайна.
     Верен засмеялся:
     - А не боишься? Ведь заметят когда-нибудь.
     - Пока не замечали. А заметят - скажу,  случайно  вышло.  А  что  мне
делать, сам посуди? Тошнит уже от  этих  дурацких  стишков.  Ну  вот  я  и
придумал...
     Поэт полез в свой рабочий  стол,  стал  вытаскивать  и  с  выражением
читать глупе