пластины покосившегося доспеха.
     Под елкой, незаметная, с  тихой  улыбкой  на  бледных  устах,  сидела
Желтая Дама и таращила на капитана Бьярни  большие  тусклые  глаза.  Такие
большие, что они казались полными слез.
     - Во нарезался, - восхищенно сказал Бьярни сам себе.
     И тут он увидел, как чья-то дерзкая рука уверенным движением берет  у
него из-под носа огромный кусок пирога, который Бьярни приберегал на финал
пирушки. Капитан пытался протестовать, но похититель уже скрылся.
     Покачивающийся, но отнюдь не утративший способности  соображать  Норг
сказал, когда увидел Хильзена с куском пирога:
     - Это правильно. Ни одна баба перед таким мужчиной не устоит...
     Хильзен даже не посмотрел в его сторону. Он осторожно приоткрыл дверь
кладовки и скользнул в темноту.
     Амда была там. Он стоял неподвижно у  двери,  захлопнувшейся  за  его
спиной, и слушал ее дыхание. Амда молча ждала. И он ждал. Пока он не вошел
сюда, ему почему-то казалось, что все очень  просто:  он  угостит  девушку
пирогом, поговорит с ней, возьмет за руку. Но наткнувшись  на  ее  ледяное
молчание, невозмутимый Хильзен вдруг растерялся.
     Пауза между тем затягивалась, и Хильзену уже чудилось, что племянница
Бракеля насмешливо улыбается в темноте.  Он  скрипнул  зубами,  сообразив,
что, пожалуй, выглядит довольно глупо с этим дурацким блюдом в руках.
     Он решительно уселся на пол и, громко чавкая, принялся есть во  мраке
пирог.



                                    4

     На  пороге  ларсовой  хибары  появился   демон   Тагет,   убийственно
величавый, одетый в какой-то мерцающий серебряный халат с алыми кисточками
по подолу. Великан, сидевший на корточках  в  ожидании,  поднялся,  втянул
голову в плечи и заморгал.
     - Перед тобою хранитель традиций Ордена, о странник,  -  провозгласил
Тагет. - Позволь же мне  узнать  твое  имя,  о  вступивший  на  территорию
Великого Тайного Братства Закуски.
     - Так... ты что, не узнаешь меня, Тагет? Пузан я...
     Тагет высокомерно ответил:
     - Болван, по ритуалу положено. - И вновь возвысил голос:  -  Судя  по
запыленной и ветхой одежде твоей, о путник, прибыл ты к нам издалека.
     - Торфинн, чтоб ему  сгореть,  окаянному,  -  с  чувством  подтвердил
великан, - за все двести лет, что я у него проторчал, ни  разу  мне  новой
одежды не давал. Скупердяй... Рубаха истлела, штаны еще держатся...  Прямо
от людей стыдно.
     - Судя по жалобам твоим,  о  рыцарь,  немало  невзгод  пришлось  тебе
претерпеть. Возрадуйся же в сердце твоем, ибо пришел конец печалям твоим и
горестям. Ступивший на землю Ордена в числе гостей его пребывает.
     - А уж я-то как рад!  -  простодушно  отозвался  великан.  -  Спасибо
господину Синяке, что освободили. Гнить бы мне  в  проклятом  подвале  еще
двести лет...
     Тагет многозначительно задвигал бровями.
     - Скажи мне, о странник, есть ли в душе твоей заветное  желание?  Ибо
обычай в этой земле такой, чтобы исполнять желания путников. И если  будет
на то воля богов, то получишь ты все, о чем мечтал. Расскажи мне  все  без
утайки, и клянусь, тебе не придется сожалеть об этом.
     Великан засопел. Он мучительно  вспоминал  цветистую  фразу,  которую
несколько дней подряд разучивал с ним Тагет.
     "Я спрошу, есть ли у тебя заветная  мечта,  -  внушал  ему  маленький
демон. - Ты ответишь: Много лет назад прослышал я о славном Великом Тайном
Ордене Закуски и с той поры не мог ни пить, ни есть спокойно,  всякий  час
помышляя о целях и задачах Ордена.  О,  неужто  воистину  такое  возможно,
чтобы мечта моя сбылась и стал я паладином Ордена сего?"
     Великан потел, страдал, зубрил. Тагет был неумолим. Он утверждал, что
разложение начинается с пренебрежения ритуалами. Сперва  начнут  сокращать
тексты традиционных разговоров, потом перестанут чтить параграф  7  пункта
"б" Устава: "Посуду моет тот, кто ниже рангом", а там,  глядишь,  и  корку
хлеба заныкают? Нет-с, как хотите, господа паладины  и  унтер-паладины,  а
нарушать вам никто не позволит. Пока жив Тагет, во всяком случае.
     И вот теперь,  когда  настал  решающий  миг  и  нужно  было  отвечать
сверкающему парчой Тагету "много лет назад прослышал я... и т.д.", великан
с ужасом понял, что все забыл. Помнил только голую суть.
     Воровато оглянувшись, Пузан брякнул:
     - Вступить хочу... в Орден. И пожрать бы.
     Тагет побагровел от гнева. Парча на  нем  раскалилась,  такая  ярость
запылала в маленьких бесцветных глазках демона. Цепенея от  страха,  Пузан
простер к нему руки.
     - Тагетушка, - взмолился он, - да где  мне  упомнить  такое...  Я  уж
старый...
     Пожевав губами, демон сказал сухо:
     - Ладно. Входи.
     И исчез в дверях хибары.
     Пригибаясь, великан робко последовал за ним.  И  тут  грянуло  пение.
Согласно традиции, неофита встречали исполнением гимна, и сейчас оба  бога
старательно фальшивили, закатывая от усердия глаза и широко раскрывая рты.
     От неожиданности великан споткнулся и с размаху сел на сундук.
     Ларс  Разенна  возлежал  на  лавке  и  смотрел  на  него  с   веселым
любопытством. Великолепный и коварный, как великий визирь, Тагет,  путаясь
в парчовом халате, подобрался к магистерским коленям. Ларс  наклонился,  и
Тагет, время от  времени  бросая  быстрые,  цепкие  взгляды  на  великана,
принялся что-то шептать на ухо Магистру. Великану казалось, что от  страха
он  валится  в  какую-то  пропасть.  Наконец,  Тагетка  замолчал.  Разенна
выпрямился и посмотрел прямо на великана.
     - Как твое имя, чужестранец?
     - Местные  мы...  -  пробормотал  Пузан.  -  Меня  Пузаном  кличут...
сызмальства...
     Ларс покосился на маленького демона, который кивнул с важным видом.
     - Глуп, как пуп, - сказал он, вздыхая. - Не знаю, как и быть, Великий
Магистр. Слишком многое ему уже открыто о жизни нашего  тайного  братства.
Разгласит. Может быть, отрубить ему голову?
     Разенна  заметил  с  удивлением,  что   при   этих   словах   великан
по-настоящему испугался. Он переводил жалобный взгляд с маленького  демона
на этруска и готов был уже  с  воем  упасть  на  колени.  Великий  Магистр
поморщился.
     -  Нет,  Тагет.  Устав  запрещает  убивать,  не  имея  в  виду   цели
пропитания. Ты же не станешь отрицать, хранитель традиций, что сказав "а",
неизбежно придется говорить "б"? Если мы убьем великана, значит,  дабы  не
нарушать Устава, мы вынуждены будем его съесть...
     Вряд ли последнее замечание успокоило Пузана. Он отчаянно завопил:
     - За что?!
     Он вскочил и тут же врезался головой в потолок.  Послышался  страшный
треск, после чего великан, тихо охнув, опустился обратно на  сундук.  Ларс
изучающе посмотрел на потолок, потом перевел взгляд на великана.
     - Не бойся, - сказал он совсем другим голосом.  -  Бакалавр  Тагет  в
своей преданности орденским традициям немного сгустил краски.
     - А нечего дураков в Орден принимать, - пробубнил Тагет.
     Разенна резко повернулся к нему.
     - В Уставе такого пункта нет, так что придержите  язык,  Бакалавр.  -
Великану же он сказал: - Брат Пузан, отныне  все  присутствующие  здесь  -
твои братья.  Кавалер  Второй  Степени  Сефлунс,  Кавалер  Первой  Степени
Фуфлунс, Бакалавр Тагет и Великий Магистр Ордена Закуски Ларс Разенна  (он
приложил ладонь к сердцу) рады видеть тебя,  брат.  Земля  Ордена  -  твоя
земля. Хлеб Ордена - твой хлеб.
     Великан заморгал.
     - Спасибо вам, добрые люди, - сказал он со слезой.
     - У Великого Магистра сердце из чистого золота,  -  громко  прошептал
Тагет, как бы потрясенный. - Я поздравляю тебя, Пузан.
     Пузан обиженно отстранился.
     - Подхалим ты, - сказал он.
     В этот момент в сундуке под Пузаном  что-то  загремело,  затрещало  и
взорвалось. Великан подскочил, едва не своротив при этом потолочную балку.
Стеная, он выбрался из хибары.
     Разенна  откинул  крышку  сундука  и  извлек   магический   кристалл.
Кристаллом не пользовались много лет, он был  в  обиде  на  людей  и  лишь
недавно, после долгих уговоров и угроз положить  его  в  концентрированную
серную кислоту ("Кипящую", - ядовитым голосом добавлял Тагет,  высовываясь
из-под локтя Разенны) снова начал работать.  Сейчас  он  был  настроен  на
Ахен. В глубине небольшого шарика что-то стреляло.  Поскольку  была  ночь,
разглядеть, кто стреляет и зачем, не представлялось возможным.
     - Угомониться не могут, - осудил людей маленький Тагет.
     Ларс тревожно посмотрел на камень.
     - Не нравится мне это.
     - Да уж, - поддакнул Тагет. - Что уж  тут  может  нравиться?  Но  ты,
Ларс, не вмешивайся. Один  раз  уже  нарушил  Устав,  хватит.  Пусть  сами
разбираются.
     - Надо будет посмотреть, что там случилось, - сказал Великий Магистр,
убирая кристалл обратно в сундук.
     Он огляделся по сторонам и  вздохнул.  В  хибаре  было,  как  всегда,
неприбрано, повсюду стояли миски с немытой посудой, грязные  металлические
кружки. На душе у Великого Магистра стало муторно. Как все этруски, он был
чудовищно ленив, что входило в явное противоречие с другой  его  этрусской
страстью: он любил, чтобы все вокруг сверкало чистотой.
     - Пузан! - громко позвал он. И когда  великан  явился,  с  испуганным
видом озираясь по сторонам, приказал: - Помоешь посуду.
     - Так я...
     - Пузанчик, - вмешался Тагет, - Уставы надо чтить. Ты теперь  Кавалер
Третьей Степени. А по Уставу, посуду моет тот, кто ниже рангом, понял? Кто
у нас в Ордене теперь ниже всех рангом?
     - Кто? - заморгал Пузан.
     - О Менерфа! Вот болван! Я тебе, Ларс, говорил:  нельзя  принимать  в
Орден кого попало! Пузанка, тебе Устав читали?
     - Не помню я, - в тоске проговорил Пузан. - Ты меня, Тагет, не мучай.
Что я должен делать? Посуду мыть?
     Сразу став милостивым, Тагет кивнул.
     - Так бы и сказал, - пробубнил Пузан.  -  К  такому  привыкши.  А  то
заладил: Устав, Устав...
     Он взял ведро и залил воды в бак, стоящий на печке.


     Среди ночи раздались выстрелы. Косматый Бьярни  и  Тоддин  Деревянный
проснулись почти одновременно. В темноте кто-то, ругаясь, яростно застучал
кремнем. Тоддин бросил горящий факел командиру, который ловко  поймал  его
на лету, и, кое-как обуваясь, заорал на всю башню: "Тревога!"
     Стреляли недалеко от Ратушной  площади.  Размахивая  факелом,  Бьярни
раздавал указания своим людям. Его длинные растрепанные волосы развевались
на ветру.  У  дверей  Бьярни  оставил  двух  часовых,  которые  немедленно
зарядили мортиру и  начали  ждать,  вглядываясь  в  темноту.  Остальные  с
криками бросились вверх по улице.
     Во время всей этой беготни Хильзен даже не поднялся  с  матраса.  Его
рана опять начала болеть, и он знал, что она не даст ему  покоя  до  утра.
Синяка тоже не спал. Стоял у окна, тревожно глядя в ночь. Потом позвал:
     - Хильзен.
     Не шевелясь, Хильзен отозвался:
     - Что тебе?
     - Как ты думаешь, что там случилось?
     Хильзен приподнялся на локте:
     - Днем и ночью от тебя покоя нет. Я спать хочу.
     Синяка вздохнул. Хильзен поворочался  с  боку  на  бок  и  неожиданно
громко сказал:
     - Перебьют придурков за полчаса и вернутся.
     Хильзен оказался прав. Прошло совсем немного  времени,  и  часовые  у
входа в башню грозно закричали "Стой, кто  идет?"  После  чего  празднично
зазвучала сочная многоголосая ругань.
     - Явились, герои, - скучным голосом произнес Хильзен.
     Подвальный  этаж   башни   был   ярко   освещен   факелами.   Бьярни,
разгоряченный и потный,  обтирал  ладонью  лицо  и  торопливо  рассказывал
Хильзену:
     - Напали на здание магистратуры. Самоубийцы какие-то...
     -  Ты  не  думаешь,  что  это  может  быть  посерьезнее,  чем  просто
самоубийство? - предположил Хильзен, морщась.
     Бьярни поднял голову и с секунду пристально смотрел  в  бледное  лицо
молодого человека.
     - Ты, конечно, умнее всех, Одо фон Хильзен, - сказал он язвительно. -
Кроме тебя, конечно, думать никто не умеет...
     Он обернулся и зло закричал на солдат, тащивших  захваченных  в  плен
неприятелей. Пленных было  двое.  Оба  в  неописуемых  лохмотьях,  залитых
кровью и забрызганных грязью и снегом. Голова одного бессильно моталась, и
Синяка видел два белых закатившихся глаз а  на  почерневшем  лице.  Солдат
бросил свою ношу на пол.
     - Осторожно, идиот! - взревел Бьярни.
     Солдат посмотрел на командира ясными глазами (и Синяка узнал Хилле).
     - Так он по дороге вроде как помер, - спокойно  сказал  Хилле  и,  не
дожидаясь приказания, ухватил тело за ноги и поволок его прочь.
     - Ну и дьявол с ним, - произнес Бьярни  устало.  -  Ни  черта  вы  не
умеете. - Он возвысил голос: - И закопай его где-нибудь подальше!
     - Ага, - сказал Хилле, и дверь за ним захлопнулась.
     Второй пленник был еще жив. Норг и  Тоддин  привалили  его  к  стене,
чтобы Бьярни мог получше разглядеть  его.  Командир  сунул  факел  в  руки
подвернувшемуся Синяке.
     - Эй, кто там, посвети.
     Пленник тяжело дышал. Его лицо было залито кровью и покрыто  копотью.
Но светлые глаза блестели лютой ненавистью. Бьярни поискал толмача  и,  не
обнаружив, заорал, срывая голос:
     - Синяка, черт бы тебя взял!
     - Я здесь, - негромко сказал стоявший рядом Синяка.
     Бьярни подскочил от неожиданности, однако довольно быстро взял себя в
руки.
     - Вечно шляешься неизвестно где, когда  нужен,  -  сказал  сердито  и
вдруг зевнул. - Устал я с вами, идиотами... Спроси этого ублюдка,  сколько
их и где они хранят оружие.
     - Он не станет вам отвечать, - сказал Синяка.  -  Зачем  зря  тратить
время? Шли бы лучше спать.
     Бьярни поглядел на своего переводчика, и странная смесь раздражения и
удивления мелькнула на грубом лице капитана.
     - Ты себе не много стал позволять, а? - спросил он.
     - Я сказал то, что думаю, - ответил юноша. - По-вашему, это много?
     Бьярни вытащил пистолет и показал Синяке, что он заряжен.
     - Я не собираюсь с тобой препираться. Если ты  не  будешь  переводить
ему мои вопросы, я пристрелю его на месте.
     Синяка пожал плечами и обратился к пленнику.
     - Это капитан Бьярни. Он спрашивает, сколько вас  и  где  вы  храните
оружие.
     - Будьте прокляты... - хрипло сказал окровавленный человек.
     Бьярни, похоже, понял все без перевода.
     - Там, в подвале, есть цепи, - сказал он, обращаясь  к  Норгу.  -  Не
знаю уж, кого в них держали, но цепи хорошие, добротные, старые.  Прикуешь
его к стене. Веревки сними. А ты, - он повернулся к  Синяке,  -  дашь  ему
воды. Не ровен час и этот сдохнет. Завтра поговорим. Остальным спать.
     И затопал вверх, тяжело впечатывая каждый шаг в ступеньки.
     Через полчаса Синяка спустился в  подвал  с  кружкой  воды  и  куском
хлеба. В подвале было темно. Синяка вытащил из кармана огарок свечи, дунул
на него, и  во  мраке  затрепетал  маленький  огонек.  Теперь  Синяка  мог
разглядеть израненного человека,  полулежавшего  на  каменном  полу  возле
замшелой стены. Тяжелые  цепи  приковывали  его  к  стене  намертво.  Одна
свисала с обруча, охватывающего пояс, вторая держала руки.
     Синяка поставил свечку на пол и присел рядом на корточки.
     - Я принес вам воды, - сказал он. - А вот хлеб.
     Цепи были такие тяжелые, что пленник с  трудом  мог  двигать  руками.
Однако в хлеб впился с жадностью, а  пил  долго  и  шумно.  Потом  перевел
дыхание и только тогда заглянул в освещенное слабым огоньком лицо  Синяки.
Смуглое, с ярко-синими глазами, оно  было  таким  необычным,  что  пленник
спросил:
     - Ты кто такой?
     Синяка не ответил. Врать ему  не  хотелось,  говорить  правду  -  тем
более. Человек сказал:
     - Ведь ты здешний, ахенский. Я угадал?
     На этот раз Синяка отозвался:
     - Верно.
     - Мое имя Демер, - неожиданно сказал пленник. -  Когда  твои  хозяева
меня убьют, запиши его где-нибудь...
     - Они мне не хозяева, - тихонько сказал Синяка.
     Демер пристальнее вгляделся в  поношенную  одежду  Синяки,  скользнул
взглядом по худым рукам и собрался было пожать плечами, но цепь  помешала.
Он устало привалился к стене головой. Синяка вдруг увидел, что он  уже  не
молод.
     - А кем вы были до осады, господин Демер? - спросил Синяка. Он думал,
что Демер не станет ему отвечать, но тот отозвался сразу же:
     - Купцом третьей гильдии.
     - Значит, вы были богатым человеком?
     - Можно считать, что так.
     - Я всегда завидовал богатым, - признался Синяка.
     - Почему? - равнодушно спросил Демер.
     - Можно спать, сколько угодно, не  нужно  все  время  думать  о  еде,
отдыхай, сколько влезет...  -  начал  перечислять  Синяка.  -  Есть  время
научиться читать, можно покупать красивые вещи...
     Выслушав это простодушное признание, Демер усмехнулся.
     - Быть богатым - тяжелая работа.  Не  такое  это  счастье,  как  тебе
кажется. А купец - это почти разбойник...
     Синяка помолчал немного, разглядывая своего собеседника. Несмотря  на
раны и тяжелые цепи, невзирая на свое  безнадежное  положение,  Демер  был
полон сил и жизни. Синяка медленно произнес:
     - Что бы вы сделали, если бы оказались сейчас на свободе?
     - Глупости,  -  сердито  ответил  Демер.  -  Во-первых,  завтра  меня
пристрелят. Во-вторых... Ахена больше нет. И никогда не будет. Твои дружки
Завоеватели превратили его в плохо обустроенную казарму. Наши тоже  хороши
- оставили город без боя. Была только  горстка  героев,  которые  защищали
форт, но они погибли все до одного.
     - Не все, - помолчав, сказал Синяка.
     Демер вздрогнул, звякнув цепью.
     - Откуда ты знаешь?
     - Неважно. Насколько мне известно, господин Демер,  их  командир  еще
жив.
     - Что? Ингольв Вальхейм жив?
     Синяка глубоко вздохнул и кивнул.
     - Я не хочу, чтобы вас убили, господин Демер, - сказал он.  -  Теперь
помолчите. Мне нужно подумать.
     Синяка сосредоточился, вспоминая, что и как  он  делал  в  подвале  у
Торфинна. Он позвал Марс и снова ему  показалось,  что  железо  заполонило
весь мир. Но сквозь черноту, плавающую перед глазами, он все же видел, как
цепь, лежащая  на  каменном  полу  толстым  удавом,  медленно  покрывается
пятнами ржавчины, потом буреет и через несколько минут рассыпается в прах.
     - Вот и все, - сказал Синяка, обтирая о штаны потные ладони.
     Сидя на полу, Демер быстро ощупал себя. Оковы исчезли  бесследно.  Он
стряхнул с одежды пыль и поднял голову, дикими глазами разглядывая смуглое
лицо, терявшееся в черноте подвала. В полной тишине  было  слышно,  как  у
Демера стучат зубы.
     Синяка сел на корточки и заглянул Демеру в лицо.
     - Вам плохо? - спросил он. - Я старался делать все осторожно.
     Демер закрыл лицо руками.  Левую  ладонь  Демера  наискось  рассекала
глубокая темная рана. Через несколько секунд он отнял ладони  от  лица,  и
глаза у него были уже другими. Синяке даже показалось  вдруг,  что  сейчас
Демер бросится целовать ему колени, и он поспешно отошел в сторону.
     - Что это было? - глухо спросил Демер.
     Из темноты донесся спокойный голос:
     - Забудьте об этом, господин Демер. Лучше идите сюда.
     Купец третьей гильдии осторожно встал и приблизился так, будто ступал
по битому стеклу. Синяка,  не  замечая  его,  смотрел  на  каменную  стену
подвала. Демер дышал ему в затылок. Синяка поежился - ему было  неприятно.
И он сказал, незаметно для себя подражая властному голосу Торфинна:
     - Идите.
     Демер дико покосился на него:
     - Куда идти? В стену?
     - Да. Идите, не думайте! Вперед!
     Демер шагнул. Резкая боль вспыхнула у Синяки в груди, в ушах отчаянно
зазвенело. Он опустил голову на грудь  и  сжал  зубы.  Стена  размазалась,
ушла, растеклась, стала вязкой, и Демер исчез за ней.


     Утро было снежным, белесым. Люди  с  "Медведя"  проснулись  поздно  и
принялись за свои дела. Под окнами  башни,  прямо  на  площади,  разложили
костер, и повар принялся варить завтрак на свежем возд