она, раскачиваясь из стороны в сторону, почти что пела:
     - Ричард!  О, Ричард!
     Затем  она   остановилась.    Глаза  ее   округлились,  когда   она
почувствовала,  что  объятия   Бартона  стали  сильнее.    А  когда   он
наклонился  и  попытался  ее  поцеловать,  она  с  криком  "Нет!   Нет!"
отпрянула от него и скрылась во тьме среди деревьев.
     Какое-то  мгновение  он  неподвижно   стоял.   Для  него   казалось
непостижимым,  что  она,  которую  он  любит  так, как никогда никого не
любил, может не откликнуться на его призыв.
     Она, наверное, дразнит его.  Вот в чем дело.  Поэтому он ринулся  в
темноту ночи, не переставая выкрикивать ее имя.
     Прошло,  должно  быть,  несколько  часов,  когда  на  них обрушился
дождь.   То  ли  действие  наркотика  ослабело,  то  ли  холодная   вода
отрезвила их -  но оба словно  в одно и  то же мгновение  пробудились от
этого, больше похожего  на сон, наваждения.   Она взглянула ему  в лицо,
освещенное вспышкой молнии, закричала и яростно толкнула его.
     Падая  на  траву,  он  резко  выбросил  вперед  руку и поймал ее за
лодыжку.  Она упала на него и на четвереньках попыталась отползти.
     - Что с вами?  - закричал он.
     Алиса как  будто пришла  в себя.   Она села  на траву  и  уткнулась
лицом в  колени.   Тело ее  начало сотрясаться  от всхлипываний.  Бартон
встал, поднял  ее подбородок  и посмотрел  в глаза.   Где-то  поблизости
снова  сверкнула  молния,  и  Бартон  увидел,  что лицо женщины искажено
мукой.
     - Но вы же обещали защищать меня, сэр!  - вскричала она.
     -  Судя  по  вашему  поведению,  -  возразил  Бартон, - вы вовсе не
хотели,  чтобы  я  вас  защищал.    И  я  не  обещал  защищать  вас   от
естественных человеческих порывов.
     - Порывов?!  -  заплакала она.  -  Порывов!  Боже мой,  я никогда в
жизни   не   вела   себя   так!    Я   всегда,   слышите,   всегда  была
добропорядочной!  Я была девственницей, когда вышла замуж!  И всю  жизнь
я была верна своему мужу!   А теперь! С абсолютно незнакомым!..   Только
подумать!  Не знаю, что это в меня вселилось.
     - Значит,  я потерпел  полный провал,  - спокойно  сказал Бартон  и
рассмеялся.   И все  же в  нем зашевелилось  чувство раскаяния и горечи.
Если бы все это  произошло по ее собственному  желанию, тогда бы у  него
не возникло ни малейших угрызений  совести.  Но эта резинка  содержала в
себе какой-то сильнодействующий наркотик, и именно он заставил их  стать
любовниками, страсть которых не имела  границ.  Этот наркотик сделал  из
Алисы  очень   пылкую  и   страстную  женщину,   словно  это   была   не

                                - 35 -

добропорядочная английская леди, а опытная наложница в гареме  турецкого
султана.
     - Вы  не должны  ни в  чем раскаиваться  и упрекать  себя, -  нежно
сказал он.  - Считайте, что вы были одержимы.  Во всем виноват дурман.
     - Но ведь я допустила это!  - воскликнула она.  - Я! Я!!! Я  хотела
этого!  О, какая я низкая, порочная девка!
     - Что-то не припоминаю, чтобы я предлагал вам какие-нибудь деньги!
     Ему вовсе не  хотелось быть таким  бессердечным, просто он  пытался
ее разозлить, чтобы  она забыла свое  унижение.  И  он преуспел в  этом.
Она вскочила на ноги и вцепилась ногтями в его грудь и лицо.
     Она   называла   его   такими   именами,   какие   высокородной   и
благовоспитанной леди викторианской эпохи совсем не следовало бы знать.
     Бартон  схватил  ее  за  запястья,  чтобы  не  допустить  серьезных
повреждений, и  пока он  держал ее,  она поливала  его всякой  словесной
дрянью.  Наконец, она выдохлась и  снова начала плакать.  Он отвел  ее к
костру.  От костра, конечно,  остались только мокрые головешки.   Бартон
отгреб верхний слой и подбросил свежую охапку сухого сена, лежавшего  во
время дождя под деревьями.   При свете янтарных угольков он  увидел, что
девочка спит,  свернувшись калачиком  между Каззом  и Монатом, укрывшись
сверху копной  травы.   Он вернулся  к Алисе,  которая сидела под другим
деревом.
     - Держитесь от меня подальше, -  сказала Алиса.  - Я вас  больше не
хочу видеть.  Вы обесчестили меня!   Вы испачкали меня в этой грязи!   И
это после того, как дали слово защищать меня!!!
     -  Если  вы  хотите  замерзнуть,  то  пожалуйста.   -  Бартон пожал
плечами.  - Я подошел к вам просто предложить лечь вместе с  остальными,
чтобы хоть  как-то сохранить  тепло.   Но если  вам не  хочется спать  с
такими удобствами,  то пусть  будет по-вашему.   Но я  еще раз повторяю,
что  все   наше  поведение   было  обусловлено   воздействием  какого-то
наркотика.   Нет, нет,  не обусловлено.   Наркотики не  могут  порождать
желания или поступки.  Они просто позволяют им прорваться наружу  из-под
контроля нашего  сознания.   Обычные наши  внутренние запреты  падают, и
никто не может за это винить себя или кого-либо другого.
     И  тем  не  менее,  я  был  бы  лжецом,  если бы сказал, что это не
доставило мне наслаждения.  Да и вы солгали бы, сказав, что не  получили
удовольствия.    Поэтому  зачем   терзать  свою   душу  ржавыми   ножами
совести???
     -  Я  не  такое  животное,  как  вы!   Я  -  добрая  христианка   и
богобоязненная, добродетельная женщина.
     - В  этом нет  сомнений, -  согласился Бартон.   - Однако позвольте
заметить еще вот что.   Я сомневаюсь, что вы  сделали бы это, если  бы в
глубине  вашей  души  не  было  этого  сокровенного  желания.   Наркотик
подавил ограничения, которые  вы сами на  себя налагаете, но  безусловно
не вкладывал в ваш  разум саму идею.   Эта мысль была у  вас уже раньше.
Любой  поступок,  обусловленный  принятием  наркотика,  исходит  от вас,
поскольку в глубине своей души вы хотели его совершить.
     - Я понимаю  это!  -  закричала она.   - Неужели вы  думаете, что я
глупая служанка?  У меня есть разум!  Я отлично отдаю себе отчет в  том,
почему я это сделала!  Мне просто никогда и не снилось, что я могу  быть
такой! такой! особой!   Но, должно быть, я  такая и есть на  самом деле!
А почему бы и нет!
     Бартон пытался утешить ее, доказывая,  что у любого человека в  его
естестве могут быть противные  для его духа желания.   Он указал на  то,
что  понятие  первородного   греха  именно  и   проистекает  из   этого:
поскольку  она  -  человек,  следовательно,  и  у  нее могут быть темные
желания.  И так далее.

                                - 36 -

     Но  чем  больше  он  пытался  успокоить  ее,  тем  хуже  она   себя
чувствовала.   В конце  концов, дрожа  от холода  и устав от бесполезных
аргументов, он  сдался.   Растолкав Моната  и Казза,  Бартон залез между
ними, обнял девочку и постарался заснуть.
     Тепло трех тел  и одеяло из  травяной охапки успокоили  его.  Когда
он  засыпал,  всхлипывания  Алисы  все  еще  доходили  до  его сознания,
несмотря на то что он укрыл голову травой.

                                Глава 9

     Проснулся  он,  когда  небо  уже  было  покрыто серым светом ложной
зари, которую арабы  называли "волчьим хвостом".  Монат, Казз и  девочка
еще спали.  Некоторое время он  чесал тело, зудящее от жесткой травы,  а
затем  выполз  наружу.   Костер  прогорел.   Капли  росы  свешивались  с
листьев деревьев  и с  венчиков стеблей  высокой травы.   Он поежился от
холода.   В теле  не чувствовалось  ни усталости,  ни каких-либо  других
последствий действия наркотика, которых он опасался.  В траве под  одним
из деревьев  он обнаружил  охапку сравнительно  сухого бамбука.   Бартон
снова разжег костер,  и через некоторое  время ему стало  тепло и уютно.
Затем он увидел бамбуковые  сосуды и напился.   Алиса сидела в копне  из
травы и  угрюмо смотрела  в его  сторону.   По всему  ее телу  от холода
выступила гусиная кожа.
     - Подходите погреться, - предложил он.
     Она  выползла   из  своего   гнезда,  встала,   подошла  к   ведру,
наклонилась, зачерпнула воды и брызнула ею себе в лицо.  Затем она  села
на корточки у огня,  грея руки над слабым  пламенем.  "Когда все  вокруг
голые, даже самые скромные очень быстро перестают быть застенчивыми",  -
подумал Бартон.
     Чуть позже  он услышал  вблизи шелест  травы.   Повернув голову, он
обнаружил Питера Фригейта.  Тот  выбрался из травы, а за  ним показалась
лысая голова женщины.   Выйдя из травы, она  явила взору Бартона хоть  и
мокрое, но  красивое тело.   У нее  были большие  темнозеленые глаза, но
толстоватые  губы  не  позволяли   назвать  ее  красавицей.   Зато   все
остальное было прелестно.
     Фригейт  широко  улыбнулся,  обернулся  и,  взяв  женщину  за руку,
подтащил ее к теплу костра.
     - Вы сейчас похожи на кота, который только что закусил  канарейкой,
- засмеялся Бартон.  - Что это с вашей рукой?
     Питер Фригейт  взглянул на  костяшки пальцев  правой руки.   На них
запеклась кровь.  Тыльная сторона кисти была покрыта царапинами.
     - Я  ввязался в  драку, -  сказал он  и указал  пальцем на женщину,
которая присела возле костра рядом с Алисой, молча греясь.
     -  Прошлым  вечером  у  реки  был  сумасшедший дом.  Видимо, в этой
резинке содержится  какой-то наркотик.   Вы даже  не представляете,  что
вытворяли там люди.   Представляете?  Ах да,  ведь вы же Ричард  Френсис
Бартон.   Во всяком  случае, все  женщины, включая  самых уродливых, так
или иначе были разобраны.  Сначала меня испугало то, что происходит,  но
затем я обезумел и сам.  Я ударил двоих мужчин чашей, свалив их  наземь.
Представляете,  они  напали  на  десятилетнюю  девочку.  Возможно, что я
даже убил их.  Надеюсь, что это так.  Я предложил девчушке свою  защиту,
но она с плачем скрылась в темноте.
     Я решил вернуться, так как мне было не по себе от одной мысли,  что
я сделал с теми  двумя, даже если они  и заслуживали того.   Во всем был
виноват   этот   наркотик.     Он,   видимо,   освобождает   ярость    и

                                - 37 -

неудовлетворенные  желания,  накопившиеся  за  целую  жизнь.   Поэтому я
пустился  назад  к  реке  и  натолкнулся  еще на двух мужчин, только что
напавших  на  женщину.   Вот  на  эту.   Я  полагаю,  что  она  вовсе не
противилась идее вступить с ними в связь, поэтому они и пристали к  ней.
Но  двое  одновременно!  Вы  понимаете,  что  я  имею  в виду! Во всяком
случае,  она  стала  кричать  или  только  притворялась,  что  кричит  и
сопротивляется.  Вот тут-то  они и стали ее  бить.  Я бросился  на них с
кулаками, отшвырнул, а затем вышиб из них дух чашей.
     Потом я взял эту женщину с собой.  Ее имя - Логу, и это все, что  я
о ней знаю,  поскольку так и  не смог понять  ни единого словечка  из ее
языка.  Она пошла за  мной.  - Он снова  широко улыбнулся.  - Но  мы так
никуда и не попали.
     Он перестал улыбаться и вздрогнул.
     - Нас разбудили дождь, молнии и гром, которые обрушились, как  Гнев
Господний.  Я подумал, что  это, может быть, - не  смейтесь, пожалуйста,
-  наступил  Судный  День.   Что  Бог  отпустил вожжи, удерживающие нас,
отпустил на  один день,  чтобы позволить  нам самим  составить мнение  о
себе.  А теперь нас побросают  в преисподнюю.  - Он слегка  усмехнулся и
продолжил.   - Я  был атеистом  с четырнадцати  лет да  так им  и умер в
девяносто,  хотя  при  смерти  я  подумывал  позвать священника.  Но тот
ребенок, который боялся старого деда-Бога,  Адского Огня и Вечных Мук  в
Аду,  видимо,  все  еще  здесь,  даже  в  душе  старика.   Или в молодом
человеке, воскресшем из мертвых.
     -  Что  же  случилось  дальше?   -  спросил  Бартон.  - Мир ведь не
кончился  с  грохотом  и  ударом  молнии?   Вы  все  еще  здесь и, как я
понимаю, вовсе не отреклись от прелестей греха в лице этой женщины.
     - Мы нашли камень для чаш вблизи  гор.  Он в миле к западу  отсюда.
Мы заблудились и бродили по окрестностям, замерзшие, мокрые,  вздрагивая
при каждом ударе молний.  Тогда  мы и наткнулись на этот "гриб".  Вокруг
него уже сгрудилось  много людей, исключительно  дружелюбно настроенных.
Людей  было  так  много,  что  мы  почти  согрелись,  хотя  шел довольно
неприятный дождик.   В конце  концов, среди  этого скопища  мы и уснули.
Когда я  проснулся, то  бросился на  поиски Логу,  потерявшейся ночью  в
толпе.  И когда  я ее наконец нашел,  на ее лице мелькнула  улыбка - она
была  рада,  что  опять  увидела  меня.   Да  и  я  был очень рад видеть
прелестное  личико.   Вам  не  кажется,  что  между  нами  есть какое-то
родство душ, а? В чем оно  заключается, я, может быть, узнаю, когда  она
научится говорить по-английски.   Я пробовал и французский,  и немецкий,
русский,  литовский,  финский,  шотландский,  все  скандинавские  языки,
итальянский,  еврейский,  ирокезский,  арабский,  современный и античный
греческий, еще дюжину других.  И вы знаете, чего я добился?  Да  ничего!
Один недоуменный взгляд!
     - Вы, наверное, языковед?  - удивился Бартон.
     - Я  не слишком  бегло владею  каждым из  языков, - покачал головой
Фригейт.   - Я  могу читать  на большинстве,  но устно  - лишь составить
пару обыденных фраз.  В отличие от вас, сэр, я не знаю тридцати  языков,
включая сюда и порнографию.
     "Этот  парень,  кажется,  знает  обо  мне  слишком много, - подумал
Бартон.   - В  свое время  нужно будет  узнать, что  же ему  известно на
самом деле".
     - Я буду искренен с вами, Питер, - громко произнес Бартон.  -  Ваша
агрессивность удивила  меня.   У меня  и мысли  не было,  что вы  можете
напасть и избить так много людей.  Ваша привередливость!
     - Это  все жвачка!   Она открыла  дверь той  клетки, в  которой всю
земную жизнь жил каждый из нас.

                                - 38 -

     Фригейт  присел  на  корточки  рядом  с  Логу и стал тереться о нее
плечом.   Женщина   взглянула  на  него   слегка  раскосыми  глазами   и
рассмеялась.
     "Да, она определенно будет  красавицей, дай только времени  отрасти
волосам", - отметил Бартон.
     - Я  столь робкий  и щепетильный  потому, что  боюсь выйти из себя,
возжелать насилия - а это,  как показала сегодняшняя ночь, лежит  во мне
не так уж и глубоко.   Я боюсь насилия еще и  потому, что по натуре я  -
насильник.  Боюсь даже подумать о том, что произошло бы, не будь во  мне
этого страха.  Черт, я знал об этом сорок лет.  Много же добра  принесло
мне это знание!
     Он взглянул на Алису и сказал:
     - Доброе утро, мисс.
     Алиса достаточно бодро  ответила и даже  улыбнулась Логу, когда  их
познакомили.  Она не  прятала глаз от Бартона  и отвечала на его  прямые
вопросы, но  никогда не  заговаривала сама.   А при  разговоре с  ним ее
лицо выражало только подчеркнутую строгость.
     Зевая, к огню  подошли Монат, Казз  и девочка.   Бартон обошел весь
лагерь и обнаружил,  что жители Триеста  ушли.  Некоторые  оставили свои
чаши.   Он  обругал  их  за  небрежность  и  решил,  что было бы неплохо
проучить этих  недотеп и  оставить их  чаши в  траве.   Но передумав, он
поместил все чаши в углубления.
     Если владельцы не возвратятся, то они останутся голодными, вряд  ли
кто-нибудь поделится с ними своей пищей.   А в это время еда в их  чашах
останется нетронутой  - он  не может  открыть чужой  цилиндр.  Еще вчера
было  обнаружено,   что  только   владелец  чаши   может  открыть    ее.
Эксперименты  с  длинной  палкой  показали,  что для того, чтобы открыть
крышку, владелец  обязательно должен  прикоснуться к  чаше пальцами либо
другой частью  тела.   Согласно гипотезе  Фригейта, механизм  в чаше был
настроен на индивидуальное строение поверхностного слоя кожи  владельца.
Либо она содержала в себе датчик личных биоволн.
     Небо  стало  проясняться.   Солнце  еще  не  вышло из-за восточного
хребта.   Примерно через  полчаса камень  для чаш  извергнул под  раскат
грома голубое  пламя.   Гром от  камней, установленных  вдоль реки, эхом
отдавался в горах.
     На этот раз в чашах оказались:  бекон и яйца, ветчина,  поджаренный
хлеб,  масло,  джем,  молоко,   четвертушка  дыни,  сигареты  и   чашка,
наполненная  темно-коричневым   порошком.   Фригейт   сказал,  что   это
растворимый кофе.   Он вылил  молоко из  одной чашки,  прополоскал ее  в
бамбуковом ведре, наполнил  холодной водой и  поставил рядом с  костром.
Когда вода начала  кипеть, он бросил  горсть порошка в  воду и размешал.
Кофе получился восхитительным, и порошка хватило на шесть чашек.   Алиса
положила свою долю кофе в воду перед тем, как поставить чашку у огня,  и
внезапно обнаружила,  что в  огне не  было необходимости.   Вода в чашке
сама закипела приблизительно секунд  через пять после того,  как порошок
кофе был брошен в воду.
     Поев,  они  вымыли  посуду  и  вновь  разместили  ее в контейнерах.
Бартон привязал  чашу к  запястью.   Он собрался  идти на  разведку и не
хотел   оставлять   единственное   свое   богатство   в   камне.    Хотя
воспользоваться содержимым чаши не мог никто, кроме него самого,  однако
низкие люди могли  забрать ее только  ради удовольствия посмотреть,  как
он будет мучиться от голода.
     Бартон начал давать уроки языка девочке и Каззу, а Фригейт  добавил
к ним  и Логу.   Фригейт предложил  употреблять универсальный  язык, так
как  за  несколько  миллионов  лет  своего  существования   человечество

                                - 39 -

использовало великое  множество языков,  примерно 50-60  тысяч, и теперь
все они будут в ходу на берегах реки.
     Конечно, если воскрешено  все человечество.   Пока же все,  что ему
было известно,  касалось всего  лишь десятка  квадратных миль, доступных
обозрению.    Будет   очень   неплохо   начать   пропаганду   эсперанто,
искусственного  языка,  изобретенного  в  1887  году польским окулистом,
доктором Заменгофом.   Этот язык  отличала очень  легкая грамматика,  не
знающая  исключений.   Звукосочетания  хотя  и  не  для  всякого легки в
произношении,  но,  во  всяком  случае,  были  сравнительно легки.  Да и
базой для словаря  была латынь с  большим количеством слов  английского,
немецкого и других западноевропейских языков.
     - Я слышал об  этом перед смертью, -  заметил Бартон, - но  никогда
не сталкивался с  примерами этого языка.   Возможно, он пригодится.   Но
пока что этих двоих я буду учить английскому.
     -  Но  ведь  большинство  людей  здесь  говорит  на  итальянском  и
славянских языках!  - возразил Фригейт.
     -  Ну,  ну,  не  утверждайте  этого  слишком  категорично.  Вы что,
провели доскональные  исследования?   А кроме  того, я,  а значит, и моя
группа,  не  намерен  оставаться  здесь  продолжительное время, будьте в
этом уверены.
     -  Я  мог  бы  об  этом  догадаться,  - пробормотал Фригейт.  - Вам
всегда не сиделось на одном месте.  Вам необходимо движение.
     Бартон  бросил  свирепый  взгляд  на  американца,  а  затем   начал
занятия.  В  течение пятнадцати минут  он вдалбливал в  учеников смысл и
произношение  девятнадцати  существительных  и  нескольких  глаголов   -
огонь, бамбук, чаша, мужчина, женщина, девочка, рука, нога, глаз,  зубы,
есть,  ходить,  бежать,  говорить,  опасность,  я,  ты, они, мы.  Он еще
хотел и сам понять их языки, чтобы со временем говорить на них.
     Солнце озарило вершины восточного хребта.  Воздух потеплел,  костер
потух, оставленный без  присмотра.  Настал  второй день Воскрешения.   А
они  все  еще  почти  ничего  не  знали  об  этом мире, о том, какова их
дальнейшая судьба, о том, кто эту судьбу определяет.
     Из травы высунулся громадный нос Льва Руаха.
     - Можно к вам присоединиться?
     Бартон кивнул, а Фригейт сказал:
     - Конечно же, а почему нет?
     Руах  вышел  из  травы,  оставив  вопрос  без  ответа.   За ним шла
невысокая бледнокожая  женщина с  большими карими  глазами и прелестными
тонкими  чертами  лица.   Руах  представил  ее,  как  Таню  Каувиц.   Он
повстречался с  ней прошлым  вечером, и  они остались  вместе, поскольку
между ними, как  оказалась, было много  общего.  Девушка  происходила из
русскоеврейской  семьи,   родилась  в   Бро