есколько  круглых камней.   Монат взял  лук Эстер,  так как  тоже
потерял свой.
     Капитан пироги закричал по-немецки:
     - Поднимайте руки!  Вам не причинят вреда!
     Но через  секунду он  валялся уже  на площадке  пироги со стрелой в
груди.  Алиса  выполнила свое обещание  и первая открыла  огонь.  Другая
стрела, очевидно  де Грейстона,  свалила в  воду человека,  стоявшего на
площадке пироги.  Камень из пращи  ударил одного из гребцов по плечу,  и
тот зашелся в крике.   Еще один камень угодил  в голову другому  гребцу,
заставив выронить весло.

                                - 78 -

     Но  пирога  продолжала  свой  путь.   Двое  на  кормовой  платформе
понукали команду приблизиться к "Хаджи".  Но и они через мгновение  тоже
пали под ударами стрел.
     Бартон посмотрел назад.  Две шхуны спустили паруса.  Очевидно,  они
додрейфуют  к  "Хаджи",  а  потом  матросы  забросят  крюки и полезут на
абордаж.   "Но, -  тут же  подумал Бартон,  - если  они подойдут близко,
пламя может перекинуться и на них!
     Когда  пирога  уткнулась  в  катамаран,  четырнадцать человек из ее
команды  были  уже  мертвы  или  тяжело  ранены.   Перед   столкновением
оставшиеся в  живых побросали  весла и  подняли небольшие  круглые щиты.
Но все равно  две стрелы минули  эту незатейливую защиту  и воткнулись в
руки врагов.  В живых осталось человек двадцать.  И это против  шестерых
мужчин, пяти женщин и одного ребенка!!!
     Но среди членов команды "Хаджи" был пятифутовый, заросший  волосами
человек чудовищной силы и с  большим каменным топором.  Казз  за секунду
до  столкновения  спрыгнул  в  пирогу.   Его  топор тут же размозжил два
черепа, а затем проломил днище  пироги.  Вода начала заполнять  судно, и
де Грейстон, что-то  крича на средневековом  английском, прыгнул вниз  и
очутился  рядом  с  неандертальцем.   В  одной  руке он держал кинжал, в
другой - огромную дубовую палицу с острыми кремневыми шипами.
     Остальные  члены  команды   катамарана  продолжали  осыпать   врага
стрелами.  Неожиданно Казз и де Грейстон снова перебрались на "Хаджи"  -
пирога вместе  с трупами,  умирающими и  перепуганными уцелевшими начала
тонуть.  И очень  многие утонули.  Другие  же или отплыли, или  пытались
взобраться на борт  "Хаджи". Последние попадали  за борт с  отрубленными
пальцами и раздробленными кистями.
     Что-то  неожиданно  ударилось  о  палубу  рядом с Бартоном, а затем
обвилось вокруг него.  Он  повернулся и разрубил кожаный аркан,  который
набросили ему на шею.  Бартон отпрыгнул в сторону, увернулся от  другого
аркана и отчаянно дернул за  третий, стащив за борт матроса,  державшего
второй конец лассо.  Тот,  крича, упал на палубу катамарана,  ударившись
о нее плечом.  Бартон развернулся и рубанул по его лицу топором.
     Но  теперь  атакующие  прыгали  с  палуб  обеих  шхун,  и  отовсюду
взвивались арканы.   "Похоже, что  они не  боятся поджариться  вместе  с
нами", - отметил Бартон.
     Дым и  пламя усугубляли  суматоху, но  она больше  помогала экипажу
"Хаджи", чем атакующим.
     Бартон  крикнул  Алисе,  чтобы  она  хватала Гвенафру и бросалась в
Реку.   Он  не  мог  найти  ее  глазами  и  поэтому  был вынужден просто
несколько раз прокричать в дым  и смрад.  Затем ему  пришлось парировать
удар копьем, нанесенный  громадным негром.   Казалось, что этот  великан
начисто забыл  все приказы  о взятии  пленных.   У него  был такой  вид,
будто он намеревается поубивать всех.   Бартон отвел в сторону удар и  с
размаху сделал выпад топором в шею негра.
     Битва продолжалась.   Несмотря на острую  боль в ребрах  и ключице,
ему удалось  сбить с  ног еще  двоих, а  затем столкнуть  их в воду.  Он
следом бросился в  воду между двумя  шхунами, нырнул и,  выбросив топор,
вынул из чехла нож.
     Когда  он  всплыл,  то  увидел,  что высокий костлявый пират высоко
поднял над собой кричащую Гвенафру и швырнул ее далеко в воду.
     Бартон  снова  нырнул  и,  поднимаясь  на  поверхность, увидел лицо
девочки всего лишь в ярде от себя.  Оно было серым, глаза  полуприкрыты.
Через мгновение он увидел,  что вода вокруг нее  темнеет от крови.   Она
исчезла прежде, чем он смог дотянуться  до нее.  Он нырнул, подхватил  и
вытащил ее наверх.  Из ее спины торчал кинжал из рыбьего рога.

                                - 79 -

     Бартон осторожно  разжал пальцы.   Он никак  не мог  понять,  зачем
этому человеку надо было убивать такую маленькую девчушку.  Ведь он  мог
запросто  взять  ее  в  плен.   Наверное,  это  Алиса воткнула кинжал, а
пират, увидев что удар смертелен, швырнул ее на корм рыбам.
     Из  дыма  вылетело  чье-то  тело,  затем  еще  одно.   Первое  было
мертвым, со свернутой шеей.  Второй был еще жив. Бартон обвил пирата  за
шею  и  нанес  удар  кинжалом  между  челюстью  и  ухом.   Тот сейчас же
прекратил сопротивление и ушел на глубину.
     Затем из дыма вылетел Фригейт  с окровавленным лицом.  Он  ударился
боком о воду и  глубоко вошел в нее.   Бартон поплыл, чтобы помочь  ему.
Пытаться взобраться на лодку уже  не имело никакого смысла.   Она кишела
борющимися телами, и к ней приближались другие пироги и челноки.
     Голова Фригейта  показалась над  водой.   Бартон подплыл  к нему  и
спросил:
     - Женщинам удалось покинуть лодку?
     Фригейт покачал головой и тут же прокричал:
     - Берегись!
     Бартон  инстинктивно  нырнул.   Что-то  ударило  его  по ногам.  Он
продолжал погружаться, но был не в состоянии выполнить свое намерение  -
наглотаться воды.   Он будет сражаться,  пока они не  окажутся вынуждены
сами прикончить его.
     Вынырнув, он увидел, что вода бурлит  от прыгавших в воду за ним  и
Фригейтом неприятелей.
     Американца в полубессознательном состоянии уже привязывали к  корме
пироги.   Его же  окружили трое  пловцов.   Он ранил  кинжалом двоих, но
потом кто-то с приблизившегося челнока  обрушил ему на голову дубинку  и
вышиб из него сознание.

                               Глава 15

     Их выволокли на  берег рядом с  большим зданием, окруженном  стеной
из сосновых  бревен.   Голова Бартона  гудела от  боли при  каждом шаге.
Раны на плече и груди тоже причиняли неимоверную боль, но уже  перестали
кровоточить.   Крепость была  сооружена из  сосновых колод.   Она  имела
выступающий вперед второй  этаж и множество  бойниц.  Пленников  провели
через вход,  который закрывался  огромными бревенчатыми  воротами, через
шестидесятифутовый мощеный двор и еще через одни ворота.  Они  оказались
в зале размером примерно 30 на  45 футов.  Все, кроме Фригейта,  который
был слишком слаб, стояли перед огромным круглым столом из дуба.  В  зале
было прохладно  и сумрачно.   Только через  некоторое время  они  смогли
разглядеть, что за столом сидят два человека.
     Часовые с  копьями, дубинами  и каменными  топорами стояли повсюду.
Деревянная  лестница  в  конце  зала  вела  к  галерее, с которой на них
смотрели женщины, опершись на высокие перила.
     Один из сидевших за  столом был невысок и  мускулист.  У него  было
волосатое тело, черные курчавые  волосы, ястребиный нос и  свирепые, как
у ястреба, карие глаза.  Второй - повыше - имел светлые волосы,  широкое
тевтонское лицо,  цвет глаз  впотьмах было  трудно разобрать,  но скорее
всего  -  голубые.   Пузо  и  массивные  челюсти красноречиво говорили о
чревоугодии их хозяина.   Не оставалось сомнений  и в том,  где он  брал
себе дополнительную пищу.  Рабов, похоже, здесь хватало.
     Фригейт опустился  на пол,  но по  сигналу блондина  его подняли на
ноги.  Фригейт посмотрел на толстяка и удивленно вымолвил:
     - Вы похожи на Германа Геринга в молодости!
     Затем он снова упал на колени и вскрикнул от удара древка копья  по
почкам.

                                - 80 -

     Блондин что-то  произнес, поворачиваясь  к своему  напарнику.   Тот
кивнул головой.
     После  этого  он  повернулся  и  произнес  по-английски  с  сильным
немецким акцентом:
     - Больше так не делать, пока я не прикажу!  Пусть говорят.
     Несколько секунд он  внимательно рассматривал каждого  пленного, но
поняв, что они ничего не скажут, кивнул головой и произнес:
     - Да, я Герман Геринг.
     - Кто это Геринг?  - удивился Бартон.
     -  Ваш  друг  сможет  рассказать  вам  об  этом позже, - рассмеялся
немец.  - Если это "позже" все же наступит для вас.  Я не сержусь за  то
великолепное сражение, которое  вы дали.   Я восхищаюсь людьми,  которые
умеют хорошо  драться.   Мне всегда  нужны лишние  копья, особенно  если
учесть, что вы  убили много наших  людей.  Поэтому  мужчинам я предлагаю
выбор.  Становитесь на мою сторону, и ваша жизнь будет заполнена  пищей,
спиртным,  табаком  и  женщинами,  которых  вам наверняка захочется, как
только  вы  очухаетесь.   Ха-ха-ха!   В  противном  же  случае  - будете
работать на меня в качестве рабов.
     - На нас!  - поправил его по-английски второй мужчина, сидевший  за
столом.  - Вы забыли, Герман, что я тоже мог бы повторить ваши слова.
     Геринг улыбнулся, хихикнул и сказал:
     - Ну конечно же! Просто под этим "я" надо подразумевать нас  обоих.
"Я" - это  как бы единое  целое двух наших  индивидуальностей.  Но  если
вам не нравится это "я", то  давайте говорить "мы". Так вот, ребятки,  -
снова обратился он к  пленникам, - если вы  поклянетесь служить нам -  а
для  вас  будет  гораздо  лучше,  если  вы  так поступите - вы принесете
присягу на верность мне, Герману Герингу, и бывшему Императору  Древнего
Рима - Туллу Гостилию.
     Бартон присмотрелся.   Мог ли  это быть  на самом  деле легендарный
Император Древнего Рима?  Рима, когда он был еще маленькой  деревенькой,
которой угрожали племена  италиков, сабин, аквы  и вольски?   Который по
очереди подвергался  нападению то  со стороны  умбрийцев, то  со стороны
более могущественных этрусков?  Был ли это на самом деле Тулл  Гостилий,
воинственный преемник миролюбивого  Нумы Помпилия?   В этом человеке  не
было  ничего,  чем  он  мог  бы  выделиться  среди тысяч мужчин, которых
Бартон видел  на улицах  Сиены.   И все  же, если  он тот,  за кого себя
выдает, то  он был  бы ценнейшей  находкой для  историков и  лингвистов.
Тулл  был,  скорее  всего,  этруском  и  знает  этот  язык  вдобавок   к
доклассической  латыни  и  языку  сабинов  и,  возможно, даже знает язык
греков Кампинии.  Он мог знать Ромула, предполагаемого основателя  Рима.
Какие истории мог бы поведать этот человек!
     - Ну?  - прервал молчание Геринг.
     -  Что  мы  должны  будем  делать,  если  присоединимся  к  вам?  -
поинтересовался Бартон.
     - Во-первых,  я! мы  должны быть  уверены, что  вы немедленно и без
колебаний  выполните  все,  что  мы  прикажем.   Поэтому  вам   придется
выдержать небольшой экзамен.
     Он  отдал  распоряжение,  и  через  минуту  вперед  вывели   группу
изможденных и покалеченных людей.
     - Они у  нас были на  тяжелой работе, ха-ха-ха.   И поэтому  слегка
надорвались.  Правда,  вот те двое  были пойманы при  попытке к бегству.
И поэтому должны  быть наказаны.   Эти двое -  за побег, остальные  - за
то, что стали плохо работать.   Мы постановили, что все они должны  быть
убиты.   Они  стали  для  нас  бесполезны.   Поэтому  вам  следует   без

                                - 81 -

колебаний убить  всех этих  людей и  тем самым  доказать свою  решимость
служить нам.
     Должен также вам заметить,  что этот сброд перед  вами - евреи.   А
раз так, пусть ваши души ничем не омрачатся!
     Рыжеголовый,  который  швырнул  Гвенафру  в  Реку, протянул Бартону
увесистую дубину с кремневыми лезвиями.   Два стражника схватили раба  и
поставили  его  на  колени.   Это  был  крупный  светловолосый человек с
голубыми глазами  и греческим  профилем.   Он бросил  на Геринга  полный
ненависти взгляд и плюнул в его сторону.
     Немец засмеялся.
     - Он полон высокомерия,  как и вся его  раса.  Я мог  бы превратить
его в  груду корчащегося  вопящего мяса,  умоляющего о  смерти, если  бы
только захотел.   Но я  равнодушен к  пыткам.   Какой-нибудь другой  мой
соотечественник с удовольствием дал бы  ему попробовать вкус огня, но  я
по натуре человеколюб.
     - Я могу убивать, только отстаивая свою жизнь или защищая тех,  кто
нуждается в этом, - сказал Бартон.  - Но я не убийца!
     - Убийством этого еврея вы как раз и спасете свою жизнь, -  ответил
Геринг.  - Если вы этого не сделаете, то умрете сами.  Только для  этого
придется немного подождать.
     - Я отказываюсь!
     Геринг тяжело вздохнул.
     - Вы - англичанин!  И этим  сказано все.  Что ж. Я бы  очень хотел,
чтобы вы были на моей стороне.   Но раз вы не хотите совершить  разумный
поступок, то пеняйте на себя.  Ну, а вы как?  - спросил он, обращаясь  к
Фригейту.
     Фригейт,  который  все  еще  испытывал  сильные  страдания  от ран,
покачал головой:
     - Ваши останки были сожжены в Дахау и развеяны по ветру.   Причиной
этому были вы и ваши преступления.   Неужели вы хотите все повторить  на
этой планете?  Неужели вы не пресытились преступлениями там, на Земле?
     Геринг засмеялся и сказал:
     - Мне известно, что случилось со  мной после моей смерти.  Об  этом
мне подробно, даже слишком подробно, рассказали мои "друзья" - евреи.
     Он указал на Моната.
     - А это что за урод?
     Бартон объяснил.  Геринг сделал важный вид, а затем сказал:
     - Я не могу ему доверять.   Пусть отправляется в лагерь для  рабов.
А ты, обезьяночеловек?  Что скажешь ты?
     Казз к удивлению Бартона вышел вперед.
     - Я убивать за нас!  Я не хочу быть рабом!
     Он  взял  дубину.   Стражники  подняли  на  перевес  копья,   чтобы
опередить  его,  если  только  у  него  появится желание воспользоваться
дубиной не по назначению.  Неандерталец взглянул на них из-под  нависших
бровей  и  поднял  оружие.   Раздался  хруст  костей,  и раб упал.  Казз
вернул  дубину  рыжему  и  отошел  в  сторону.   Он так и не взглянул на
Бартона.
     - Сегодня вечером все рабы будут собраны, и им покажут, что с  ними
произойдет, если хоть один из них попытается бежать.
     Беглецов сначала немного поджарят,  а затем убьют.   Мой выдающийся
брат-соправитель,  я  думаю,  сам  проведет  это собрание.  Ему нравятся
подобного рода увеселения.
     Он указал на Алису.
     - А вот эту я беру себе.
     Тулл вскочил.

                                - 82 -

     - Нет!  Нет!  Она  нравится мне.  Забирай остальных, Герман,  а эту
женщину оставь мне.  У нее вид, как это вы говорите! аристократки!  нет!
э! королевы!
     Бартон взревел, вырвал  дубинку из рук  рыжего убийцы и  прыгнул на
стол.   Геринг опрокинулся  на спину,  кончик дубины  едва не  задел его
нос.  Римлянин ткнул  копьем Бартона и ранил  его в плечо.   Не выпуская
дубины из рук, Бартон мгновенно повернулся и вышиб оружие из рук Тулла.
     Рабы  с  криками  набросились  на  стражников.   Фригейт  вырвал  у
кого-то  копье  и  древком  ударил  Казза  по голове.  Неандерталец осел
наземь.  Монат лягнул одного из стражников в пах и схватил его копье.
     Что произошло дальше, Бартон не помнил.
     Он  пришел  в  себя  за  несколько  часов  до  наступления темноты.
Голова  болела  еще  больше,  чем  раньше.   Ребра  и  оба плеча от боли
онемели.   Он  лежал  на  траве  в  загоне  из  сосновых бревен, который
огораживал примерно  50 на  50 футов  пустого пространства,  а на высоте
около 15  футов по  всему периметру  сосновой ограды  тянулся балкон, по
которому прохаживались вооруженные стражники.
     Бартон приподнялся, пытаясь сесть,  и застонал.  Фригейт,  сидевший
на корточках рядом с ним, повернул голову и произнес:
     - Я боялся, что вы так и не придете в себя.
     - Где женщины?
     Фригейт всхлипнул.  Бартон покачал головой и сказал:
     - Перестань реветь, как девчонка.  Где они?
     - Где же, черт возьми, они могут быть?  О, Боже, Боже!
     - Не думайте о женщинах.   Все равно вы им ничем не  можете помочь.
Во  всяком  случае  сейчас.   Почему  меня  не  убили  после того, как я
бросился на Геринга?
     Фригейт вытер слезы и сказал:
     - Убейте  меня, не  знаю.   Может быть,  они оставили  вас и меня в
живых для того, чтобы предать огню?   Для примера.  Жаль, что они  сразу
не убили нас.
     -  Вы  же  только-только  обрели  рай  и уже так быстро желаете его
потерять?  -  спросил Бартон.   Он начал смеяться,  но затем затих,  так
как боль пронзила его голову.
     Бартон разговорился с Робертом Спрюсом, англичанином, родившимся  в
1945 году в  Кенсингтоне.  Спрюс  сказал, что прошло  не более месяца  с
тех пор,  как Геринг  и Тулл  захватили власть.   Пока они  не  тревожат
своих соседей, но вскоре,  конечно же, попытаются завоевать  прилегающие
территории,  в  том  числе  и  земли  индейцев онондаго на другом берегу
Реки.  До сих пор ни  одному рабу не удалось убежать и  поведать соседям
о намерениях этих двух маньяков.
     - Но  люди, живущие  у границ,  сами в  состоянии увидеть, что рабы
возводят крепостные стены, - удивился Бартон.
     Спрюс посмотрел на него и криво улыбнулся.
     -  Геринг  распространил  слухи  о  том,  что это все из-за евреев.
Его, видите  ли, интересуют  только евреи,  и он  только из  них намерен
набирать  себе  контингент  рабов!  Поэтому,  дескать,  соседям   нечего
беспокоиться.   Но как  вы сами  могли убедиться,  это абсолютная  ложь.
Половина рабов не являются евреями.
     С  наступлением  сумерек  Бартона,  Руаха,  де  Грейстона  и Моната
вывели из загона и погнали к  чашному камню.  Здесь собралось уже  около
двухсот  рабов,  охраняемых  семьюдесятью  приверженцами  Геринга.  Чаши
Бартона и его друзей поставили в камень и стали ждать.  После того,  как
прогрохотало пламя, чаши  были убраны.   Каждый из рабов  открыл свою, и
стражники изъяли из них табак, спиртное и половину еды.

                                - 83 -

     - Значит, мы - настоящие рабы!   - чуть ли не с гордостью  произнес
Фригейт.   - Дик,  вы довольно  долго размышляли  об институте  рабства.
Что вы думаете о нем сейчас?
     - Все,  что мы  знали на  Земле можно  было бы  назвать "восточным"
рабством.  Здесь же у  раба нет ни малейшей возможности  стать свободным
человеком.    Здесь   нет   никаких   личных   чувств   между   рабом  и
рабовладельцем,  кроме  ненависти.    На  востоке  же  положение   резко
отличалось.  Разумеется, как у любого человеческого института, там  были
свои злоупотребления.
     - Вы упрямый человек,  - произнес Фригейт.   - Вы заметили, что  по
крайней мере половина рабов - евреи?  Причем большинство из  государства
Израиль двадцатого века.  Девушка  возле чашного камня сказала мне,  что
Герингу  удалось  ввести  чашное  рабство,  возбудив антисемитизм в этой
местности.   Разумеется, чтобы  его можно  было возбудить,  он и  раньше
должен  был  существовать.   Затем,  после  того  как он с помощью Тулла
добился власти, он  обратил в рабство  многих своих бывших  сторонников.
Самое дьявольское во всем этом, - продолжал он, - это то, что Геринг  на
самом деле  - не  антисемит.   Он неоднократно  лично вмешивался  в дела
Гиммлера и других,  чтобы спасти некоторых  евреев.  Но  Геринг в чем-то
даже хуже, чем  искренние антисемиты.   Он - оппортунист.   Антисемитизм
был приливной волной в Германии.   Для того, чтобы заполучить  приличное
место,  нужно  было  оседлать  именно  эту  волну.   Так  же  как Геринг
воспользовался ею там, он воспользовался ею и здесь.  Такие  антисемиты,
как Геббельс или Франко,  верили в принципы, которые  они проповедовали.
Пусть это были извращенные, основанные на ненависти, но все же это  были
принципы.   В  то  время  "счастливчик"  Геринг  был  по  сути абсолютно
равнодушен к евреям.  Он просто использовал их.
     - Все это хорошо, - согласился Бартон, - но какое это имеет ко  мне
отношение?  О, я понимаю!  Этот взгляд!  Вы, я вижу, готовитесь  поучать
меня!
     - Дик,  я восхищаюс