даже тогда, когда Людмила задыхающимся голосом объясняла О до  разнообразные
методы, освоенные ею на королевской службе. Детки сладко  дремали,  несмотря
на рычание стариков и их быстро возрастающие темпы. И что совсем удивительно
- " они смогли  спать  даже  под  радостные  рулады,  которые  в  завершение
вырвались из горла Людмилы. Затем рулады перешли в икоту,  бульканье  и  еле
слышный хрип.
   После нескольких мгновений изумленной тишины Одо пробормотал:
   - Ящур ее забодай, она мертва!
   Он долго лежал неподвижно,  поглощенный  волнением,  смущением  и  горем.
Однако наконец надел штаны и посмотрел на ситуацию логически.
   В Людмиле не осталось ни малейшей искорки  жизни.  Сторонний  наблюдатель
мог бы сказать, что она и раньше смахивала на мумию, но сейчас разница  была
очевидна. Одо часто видывал смерть прежде, чтобы усомниться в этом.  Правда,
он видел ее у овец, а не у женщин, но особой разницы нет.
   У него никогда прежде не умирали в объятиях женщины. Но и овцы тоже.
   - Должно, у нее сердце не выдержало,  -  пробормотал  он  себе  под  нос,
затягивая веревку на штанах. - А  мне  следует  увеличить  практику.  -  Одо
глянул на Людмилу и добавил:
   - Да и она уже, спорю,  не  так  молода,  как  ей  чудилось.  -  От  этих
соображений ему полегчало: он решил, что в будущем за молодых  женщин  можно
не волноваться.
   Правда, в последние времена у  пастуха  не  было  случая  проверить  свои
способности. Девицы из селения Вонючие Ягоды вовсе не рвались составить  ему
компанию.
   - Не понимают, дуры, что теряют, - буркнул он, глядя на улыбку, застывшую
на лице Людмилы.
   Старуха умерла, это точно. Сейчас стоял только один вопрос: что делать?
   Раз он не может вернуть ей жизнь, значит,  надо  заняться  ее  останками.
Смерть овцы означала обед на неделю и более. Разве  что  сдыхало  что-нибудь
слишком тошнотворное. Но Одо твердо  знал:  людей  не  едят.  Да  и  Людмила
оказалась слишком жилистой и худосочной, отметил он,  -  кстати,  когда  она
двигалась, это было незаметно.
   Так что придется ее хоронить.
   Он вздохнул. Все эти копания - тяжелая работа для мужчины его возраста.
   Одо поскреб голову, потревожив ее многоногих  обитателей  и  добавив  под
ногти грязи.
   В общем-то он ничего толком не знал о Людмиле. Она  появилась  в  Вонючих
Ягодах девушкой - по крайней мере довольно молодой женщиной.  Или  -  молодо
выглядящей. Он был тогда еще мальчишкой. И  однажды  ночью,  когда  они  оба
назюзюкались на Празднике Стрижки, она поднялась с ним  на  вершину  горы  и
осталась на ночь - на несколько месяцев.
   Потом Людмила исчезла, и он решил, что все закончилось. Но она  вернулась
в селение снова, когда они оба были еще молоды. (Ему в те времена могло быть
лет тридцать, а ей за пятьдесят или за  шестьдесят.)  Старая  подруга  опять
провела с ним в горах несколько месяцев, а затем исчезла с каким-то челноком
- вплоть до нынешней ночи.
   Одо попытался вспомнить, говорила ли она хоть, что-нибудь  о  родных  или
друзьях. Ничего не приходило в голову.
   Но ведь с кем-то она зналась, судя по последним речам. Женщина не  станет
наговаривать на себя саму - или?
   Одо не имел  представления,  о  чем  и  как  думают  женщины.  Иногда  он
сомневался, думает ли он сам. Но не могли же все-таки дети  Людмилы  взяться
из воздуха!..
   Дети.
   Он совсем забыл о них. Каким еще кандибобером  ему  теперь  заниматься  с
детьми?
   Да и чьи это дети?
   Пастух выпрямился, обнаружил, что спина болит сильнее,  чем  казалось,  и
пошел в угол, где спали дети.
   - Цыплятки, - сказал Одо сам себе.
   И решил поискать в корзинке какую-нибудь записочку. Но с этим можно  было
повременить. Даже если записка найдется, он все равно  не  умеет  читать,  а
бегать искать среди ночи грамотного он не собирался.  Оба  ребенка  казались
очень маленькими, с одинаковым бессмысленным выражением на схожих мордочках.
   Все новорожденные ужасно похожи, но Одо понял, что здесь нечто большее.
   - Двойняшки, вот что, - сказал он и закусил нижнюю губу. (При этом  прядь
бороды нечаянно попала в рот, и нескольким  невинным  юным  вошкам  пришлось
бежать в поисках  нового  пристанища.)  Не  то  чтобы  старик  знал  толк  в
младенцах, но он видел много ягнят и предположил, что  все  твари  схожи.  -
Небось не старше нескольких дней, - задумчиво  заключил  он  и  уставился  в
потолок. - Им еще молочко требуется.
   Людмила их кормить уже не сможет, кормилиц поблизости Одо не  знал.  Зато
младенцам понравилось овечье молоко -  молоко  его  бедняжки  Одри,  которая
потеряла собственного ягненочка.
   Что ж, почему бы Одри и не кормить их?
   Одо не был образованным человеком, но  слышал  от  своей  матери  историю
древних героев Старой Гидрангии Ремула и Рома, которых вскормила волчица. Он
хорошо помнил ее: в конце концов мать рассказывала одно и то же каждый  день
четырнадцать лет. (Бедняжка верила, что детям надо слушать на ночь  истории,
но знала только одну.) Если волчица вскормила одну пару, то почему  бы  овце
не вскормить другую?
   Сердце Одо раздулось от гордости. Может  быть,  он  сам  воспитает  новых
героев! Может быть,  столетия  спустя  люди  будут  рассказывать  истории  о
подкидышах, воспитанных Одо и его овцой.
   Он, конечно, к этому времени уже помрет, но приятно, наверное, когда тебя
вспоминают. Кроме того, когда дети подрастут, можно будет переложить на  них
часть работы. А уж чего-чего, а работы всегда хватает.
   А еще им нужны имена.
   Проще  всего  было  бы  назвать  их  Ремулом  и  Ромом  -  когда  Людмила
перепеленывала их, Одо заметил, что они оба мальчики. Но в стаде  уже  бегал
барашек по имени Ром, и старик опасался, что начнет путаться.  Он  задумчиво
пожевал бороду, но клок жестких волос проскользнул  ему  прямо  в  горло,  и
бедняга чуть не задохнулся в приступе жуткого кашля, разбудив  детей.  Когда
Одо выплюнул бороду и немного очухался, он попытался  успокоить  подкидышей,
сунув им свой мокрый палец вместо соски.
   Это не сработало.
   Затосковав, пастух взял фонарик и побрел искать Одри. В одном углу хижины
лежала мертвая Людмила, в другом безостановочно орали  дети.  Выйдя  наружу,
Одо даже задумался, стоит ли возвращаться.
   Нет, подумал он решительно, это нехорошо. Ведь от него зависят овцы.  Одо
расправил плечи, поднял фонарь и побрел во тьму.
   Когда он приволок блеющую и сопротивляющуюся Одри, то младенцы уже  мирно
спали. Одо посмотрел на них, привязал овцу к  ножке  единственного  стола  и
опустился на тюфяк.
   - Неприятности, - сказал он вздыхая. - От них  будут  одни  неприятности.
Точь-в-точь как от двух моих дядюшек, которых повесили в Личенбари. - Старик
посмотрел на крохотные красные личики и закрытые раскосые глаза. - Они  даже
похожи на моих дядей. - Он ткнул пальцем в мальчика  справа.  -  Положим,  я
назову тебя по дяде Данвину. А другого по дяде Вулфриту.
   Свежеименованный Вулфрит тихо гукнул.

Глава 4

   - Слушай сюда, тупая уховертка, -  процедила  королева  Артемизия  сквозь
крепко стиснутые  жемчужные  зубы.  -  Неужели  так  трудно  запомнить  одно
разнесчастное послание?
   - Ничего, - отвечал несчастный паж. Он смотрел в пол и старался говорить,
а не шептать. - Ничего, окромя слов, миледи.
   Артемизия  издала  звук,  невозможный   для   человеческих   уст   и   не
предназначенный ни для чьих ушей. За несколько недель, прошедших после ухода
Людмилы с мальчиками, она выучилась у своей дочери уже  многим  невозможным,
непредставимым и сокрушающим нервы звукам. Принцесса ("Нет,  нет,  принц!  Я
должна думать о ней как о принце. От этого зависят обе наши  жизни!")  имела
очень здоровые легкие и нездоровый кишечник. . -  Ладно,  гнида,  -  сказала
королева, - я попытаюсь еще раз. Но если ты опять  ничего  не  запомнишь,  я
пожалуюсь королю Гуджу,  что  ты  пытался  меня  изнасиловать.  О  том,  что
произойдет потом, можно только догадываться.
   - Да'м, - отвечал паж несчастным голосом.
   Его звали Спадж. Его старогидрангианское происхождение  было  безупречно.
Артемизия  не  сомневалась,  что  может  положиться  на  его  преданность  и
лояльность.
   Но, к сожалению,  хотя  многочисленные  пергаменты  и  подтверждали,  что
голубая кровь пажа столь же голуба и  благородна,  как  у  Артемизии,  среди
знатных особ часто попадались удивительные  оригиналы.  Королева,  например.
Она была прекрасно сложена, с  огненным  темпераментом  и  имела  врожденное
стремление украшаться избыточным количеством кружев и лент. В случае  Спаджа
оригинальность   проявилась   в    дырявом    разуме,    носе    лопаточкой,
ногах-сковородах. Остальные кости и вовсе торчали  под  самыми  невероятными
углами - вроде  серебряных  вилок,  завернутых  в  бумажный  пакетик  из-под
пирожных.
   Спадж не сумел бы изнасиловать и головастика, но  даже  он  понимал,  что
идеи короля Гуджа о справедливости  не  требуют  юридических  доказательств,
когда  лишний  раз  можно  спустить  на  кого-нибудь  голодных   росомах   и
полюбоваться кровавым зрелищем.
   - Я попробую еще раз. - Паж закрыл глаза и,  напрягая  свою  единственную
мозговую извилину, начал цитировать:
   - Приветствия Черной Ласке, храброму и героически стремительному вождю...
   - Храброму и стремительному героическому вождю, - поправила королева.
   - А? Верно. М-м... - Спадж попытался снова  ухватить  цветочную  гирлянду
своих мыслей, но их лепестки  уже  облетели.  -  М-м-м,  приветствия  Черной
Росомахе, - нет, обождите, не то...  Приветствия  Черной  Ласке,  храброй  и
стремительной героической росомахе - о-о-ох! - Спадж скорчился, как от боли,
и невнятно затараторил. Звуки его страданий разбудили дитя, которое  тут  же
заплакало.
   В налившихся кровью глазах королевы засветился нехороший огонек.
   - Ты этого добился, - произнесла она, подводя жуткий итог. - Я  потратила
четыре благословенных часа, чтобы  убаюкать  ребенка.  А  ты,  ты  пришел  и
разбудил его.  Я  иду  жаловаться  Гуджу.  Молись,  чтобы  это  были  только
росомахи!
   Бедняга  Спадж,  вереща  от  ужаса,  рванулся  в  ближайшее  окно  башни.
Возможно, он пытался бросить вызов судьбе и уйти от росомах, уйдя из  жизни.
А может, он действительно поверил в то, что ему твердили с детства:  "Спадж,
у тебя не голова, а надутый бычий пузырь.  Если  прыгнешь  с  башни,  будешь
летать!"
   Однако истинная причина этого порыва так и осталась тайной. Между пажем и
окном  стояла  королевская  колыбель,  и  одна  из  ног   Спаджа,   как   бы
самостоятельно и инстинктивно борясь  за  собственную  жизнь,  запуталась  в
свисающем через край покрывале. Спадж грохнулся на пол, а колыбель  полетела
следом, катапультировав дитя. Королеву Артемизию парализовало от ужаса,  что
сейчас  ее  драгоценный  ребенок  приземлится  на  голову.   (Король   Пирон
Гуселапчатый  был  единственным  правителем  Старой  Гидрангии,  о   падении
которого вниз головой сохранились неопровержимые доказательства и письменные
показания очевидцев. Ни одна нормальная королевская мать не хотела бы схожей
судьбы для своего королевского чада. О кратком правлении Пирона до  сих  пор
вспоминали с холодным ужасом как о Ста  Днях  Металлических  Инструментов  и
Скверного Пудинга.) Но Артемизия не  знала,  что  неуклюжий  Спадж  обладает
самыми развитыми рефлексами во всем королевстве. Еще мальчишкой у себя  дома
он  разбил  бесценные,  уникальные,  неповторимой  художественной   ценности
предметы - один за другим - на глазах у своей матери  Нейриссы  Белой  Руки.
Белая Рука была еще  и  Тяжелой  Рукой,  поэтому  у  Спаджа  и  выработалась
мгновенная автоматическая реакция - даже не мгновенная,  а  супермгновенная:
он успевал реагировать быстрее, чем  у  него  в  мозгах  проносилась  мысль:
"Аа-а-ах! Опять я натворил!"
   Мелькнуло пятно ливреи - моментальный прыжок-вспышка пажа,  -  и  ребенка
перехватили огромные,  очень  подошедшие  для  такого  случая  руки  Спаджа.
Бережно принятый  на  грудь  младенец  загугукал  от  восторга,  его  глазки
блеснули. Склонив колено, паж протянул младенца королеве и произнес:
   - Мм-м.., ваше, м'леди.
   Артемизия смягчилась.
   Свои чувства она облекла в слова:
   - Ласке, храброму и стремительному героическому вождю Отважных Обитателей
Кустов. Белая Олениха посылает узнать..,  узнать,  доставила  ли  Поденочная
Канюка.., нет,  пропади  все  пропадом,  не  так..,  доставила  ли  Канючная
Поденка.., м-м-м.., выводок Золотых Орлят на твое попечение.
   Она медленно приподнялась и повернулась на странный звук. Это Спадж,  все
еще держа ребенка на руках и баюкая его перед туалетным  зеркалом  королевы,
бубнил:
   - Кроме того, Белая Олениха хочет, чтобы ты знал, - один из Золотых Орлят
не (продолжай, продолжай, Спадж,  у  этих  росомах  столько  острых  зубов!)
Розовый Цвет, как представляется, но Серебряное Сердце.  -  Он  взглянул  на
ребенка. - Вам хоть  что-нибудь  понятно,  ваше  королевское  высочество?  -
Ребенок забулькал. - Не-а. Вот и мне нет. - Он  пожал  плечами  и  продолжал
трудиться:
   - Хорошо известно, что у Канючиной Поденки мозги расплющенной лягушки. Мы
возлагаем эту ошибку  на  ее  ответственность.  Если  Канючная  Поденка  еще
находится  у  вас,  мы  предоставляем  вам  свободу  проредить   ей   перья,
присмотрите за этим.
   Королева Артемизия кивала, удовлетворенная  явным  прогрессом  Спаджа.  В
конце концов что трудного в ее послании? Вечно эти пажи делают много шума из
ничего. Спадж продолжал перед зеркалом:
   - Поэтому, э, поэтому пошлите Серебряное Сердце  с  вашим  самым  быстрым
посланником, чтобы Белая Олениха могла поменять Розовый  Цвет  и  Серебряное
Сердце на зад и.., и.., и... Ох,  чума  их  возьми!  Как,  во  имя  холодной
жареной закуски, можно поменять сердце на зад, этого я не знаю! Да и не хочу
знать. - Спадж вздохнул. - Ведите росомах.
   - Нет, нет, милый Спадж, не отчаивайся! - вскричала  королева  Артемизия,
вскакивая с  кресла.  -  Ты  выучил  послание  превосходно.  Ну,  настолько,
насколько ты можешь. Наступило время свершений, тебе пора приступать к делу.
Сейчас же отправляйся и поспеши вернуться с ответом от Черной  Ласки!  О,  и
передай мне принца! - Она осторожно забрала спящее дитя из рук пажа и только
тут обнаружила, что ее обожаемая дочка нуждается в смене пеленок.
   Она   хотела   поручить   это   малоприятное   дело   Спаджу:   при   его
сообразительности можно и не заметить, как "принц" устроен. В крайнем случае
тупицу будет легко уверить, что  королевские  сыновья  получают  такие  вещи
позже, одновременно с вручением им первого боевого меча.
   Но сработал хитрый инстинкт мужчин: когда  понадобилось  менять  пеленки,
Спаджа как ветром сдуло.

***

   - Стой! Кто идет? - прокричал голос из густой кроны старого дуба.
   - Где?! - завопил Спадж, в  панике  заелозив  в  седле  и  вглядываясь  в
подлесок.
   - Нигде, остолоп. - Голос из глубины  листвы  зазвучал  язвительно.  -  Я
спрашиваю: кто ты?
   - Кто я? - В исполнении Спаджа это прозвучало как один  из  семи  Великих
Безответных  Вопросов  Старогидрангианской  Философии.  (Третий  вопрос  был
сформулирован так: "Почему то, что ты ничего  не  делаешь  для  того,  чтобы
завоевать бесчисленные королевства, всегда достаточно,  чтобы  удовлетворить
твою мать?") - А  ты  видишь  еще  кого-нибудь  поблизости?  -  осведомилось
дерево, и у его подножия жестко захихикали заросли  утесника.  -  Ну  давай!
Говори, кто ты и что здесь делаешь. Иначе.., иначе...
   - Иначе мы поджарим твои почки к  чаю!  -  с  энтузиазмом  закончил  куст
утесника.
   - Ну уж нет, - отозвался дуб. - Это так круто, что никто нам не  поверит.
А что хорошего в угрозе, ежели ее не принимают всерьез?
   Куст утесника ощетинился:
   - Все лучше, чем твои выдумки. Ха! Единственное, что у  тебя  получалось,
это сказать бродячему челноку, что, если он не присягнет  Черной  Ласке,  мы
его размажем.
   - Че... Черной Ласке?! - В крошечных глазках  Спаджа  промелькнул  огонек
надежды. -  Вы,  флора,  знаете  Черную  Ласку,  храброго  и  стремительного
героического вождя Отважных Живущих-в-кустах?
   - Флора? Эт что? - потребовал дуб.
   - М-м.., ну, знаете, растения.  Растущие  формы.  Я  хотел  сказать,  что
слышал, будто Черная Ласка, храбрый и  стремительный  и  так  далее,  хозяин
веселого зеленого  леса,  но  я  никогда  не  знал,  что  здесь  каждый  пук
растительности на его стороне.
   - Ты кого это обзываешь пуком?! - В кроне старого дуба  раздался  громкий
хруст, и целый ворох листьев спикировал с высоты.  Он  приземлился  на  куст
угесника, который тут же завопил: "Прочь с меня,  Крот,  дубина  несчастная!
Ой! Ой! Это  мой  глаз!"  Некоторое  время  в  колючей  листве  продолжалась
странная возня, но наконец  толстые  стебли  раздвинулись  и  куст  утесника
выкинул на дорогу пару самых грязных,  неопрятных  и  мрачных  ребят,  каких
только Спаджу приходилось видеть. Один оказался  темноволосым,  темноглазым,
жилистым  и  высоким,  другой  -  под  слоем  листьев  -   светловолосым   и
голубоглазым крепышом. Помимо этих небольших различий,  оба  были  одинаково
юны, замызганы и угрюмы.
   И  оба  были  вооружены  боевыми  луками,  которые  держали  с   пугающим
профессионализмом: тетивы натянуты, стрелы нацелены в сердце Спаджа.
   - Мы, может, и пуки, - сказал блондин со зловещим  оскалом,  -  но  ты  -
убоинка для отбивной.
   Вскоре после этого Спаджа, уже  освобожденного  от  лошади,  своим  ходом
доставили к Черной Ласке. Паж  слыхивал  много  легенд  и  песен  о  вольных
стрелках (даже слишком много, если вспомнить, что Черная Ласка  вел  вольную
лесную жизнь всего около трех лет).
   Посланник  королевы  огляделся,  изумляясь  чудесам   братства   Отважных
Обитателей Кустов. Легенды не солгали. Посредине  поляны  росло  Королевское
Дерево - бук запредельных лет - главное  место  сбора  лесного  воинства.  У
корявых  корней   стоял   золоченый   трон   (наверняка   конфискованный   у
какого-нибудь невезучего горгорианского  купца),  а  на  нем,  развалясь  на
шелковых подушках, возлежал сам Черная Ласка.
   Он был одет во все  черное.  (Факт,  не  удививший  бы  человека  средней
сообразительности, но изумивший Спаджа.)  В  руках,  затянутых  в  перчатки,
принц держал золотой кубок и отпивал из него, демонстрируя лучшие придворные
манеры. Рядом с троном стояло несколько юных молодцев: ни одного старше, чем
захватившие Спаджа.
   Их куртки, рубахи и штаны были цвета зеленых листьев и  коричневой  коры,
но пятна сыпи и  яркие  красные  прыщи  на  щеках  делали  их  сомнительными
кандидатами в мастера камуфляжа. Все они выглядели раздраженными.
   - Ну-ну, что там у нас? - спросил Черная Ласка,  потягиваясь,  расправляя
ноги и садясь прямо - Закуска, - доложил светловолосый страж и стал до кашля
смеяться своей шутке.
   - Прошу вас, Ваша Ласкавость, я.., ой! - закричал Спадж, упав  на  колени
перед троном и обнаружив, что лесная подстилка намного каменистее, чем пол в
старогидрангианском приемном покое. Сдерживая подступившие к  глазам  слезы,
он произнес:
   - Я принес послание для вас. От.., э... Белой Поденки. Нет, подождите, от
Белой Росома.., нет, нет, там еще есть заднее содержание.
   - Конечно, конечно. - Черная Ласка поднял одну угольную бровь  и  отослал
своих людей прочь взмахом руки. - Я приватно выслушаю этого болвана.  Идите,
мои славные, идите отсюда.
   Гвардия Черной Ласки даже не двинулась с места. А один  из  юнцов  дерзко
осведомился:
   - И куда же прикажете нам идти?
   - О, я не знаю, - безразлично  сказал  Черная  Ласка.  -  Куда-нибудь.  В
большой лес.
   - Да-а, а что там делать, в  лесу-то?  -  заметил  другой,  веретеноногий
Отважный Обитатель Кустов.
   - И скучно, - подтвердил третий. Черная Ласка задумался:
   - А почему бы вам не изловить парочку проезжающих купцов?
   - Уже сделано, - опять подал голос первый молодчик, - мы отняли все ихние
товары и оставили этих толст