о если она затеет войну,  некая
международная  полиция  приговорит  ее к рассеянию посредством,
скажем, массовых депортаций в другие страны.
    -- На то есть два возражения. Во-первых, это будут  попытки
лечить  болезнь,  а не предотвратить ее. Во-вторых, мы по опыту
знаем, что введение смертной казни убийств  на  самом  деле  не
прекращает.  Однако, и такая мера может оказаться благотворным,
пусть и временным шагом в нужном направлении.
    Старик засунул, словно китаец, кисти рук в рукава и, ожидая
дальнейших  вопросов,  угрюмо  уставился  в  стол,  за  которым
восседал  совет.  Глаза  его  начинали  утрачивать  присущую им
пронзительность.
    -- Он тут все писал книгу под названием "Libellus  Merlini,
или  Пророчества  Мерлина",  --  ядовито сообщил Архимед, когда
стало ясно, что обсуждение прежней  темы  закончено,  --  очень
хотел почитать ее Вашему Величеству, как только вы появитесь.
    -- Мы готовы выслушать чтение.
    Мерлин всплеснул руками.
    -- Сир, -- сказал он, -- это заурядное предсказание судьбы,
цыганские  штучки,  не  более того. Я вынужден был ее написать,
потому что она наделала  много  шума  в  двенадцатом  столетии,
после  чего  пропала  из  виду аж до двадцатого. Но уверяю вас,
сир, что это просто салонная игра, не заслуживающая в настоящую
минуту внимания Вашего Величества.
    -- Тем не менее, прочитайте мне какую-либо часть ее.
    Пришлось уничиженному ученому, из которого за последний час
повыбивали все его софизмы и увертки, снять с каминной  решетки
обгорелую  рукопись  и,  как  будто  он  и  впрямь  приступал к
салонной игре, раздать животным по кругу несколько листков,  на
которых  еще  можно  было  что-то  разобрать.  Один  за  другим
животные начали зачитывать их, словно изречения, извлеченные из
праздничных хлопушек, и вот что они прочитали:
    -- "Бог поможет, -- так скажет Додо."
    -- "Медведь  излечится  от  головной  боли,  отрубив   себе
голову, -- но на спине у него сохранится болячка."
    -- "Лев  возляжет  рядом  с  Орлом и скажет: Наконец-то все
твари едины! Но Дьявол поймет соль этой шутки."
    -- "Звездам, кои учат Солнце вставать,  довлеет  к  полудню
прийти с ним к согласию -- или исчезнуть."
    -- "Дитя,  остановясь на Бродвее, воскликнет: Мама, смотри,
вон человек!"
    -- "А много ли нужно времени, чтобы возвести Иерусалим?  --
спросит  паук,  остановившись  без сил посреди своей паутины на
первом этаже Эмпайр-Стэйт-Билдинг."
    -- "Жизненное  пространство  ведет   к   пространству   для
размещения гроба, -- заметил Жук."
    -- "Сила рождает силу."
    -- "Войны   сообществ,  сторон,  стран,  вер,  континентов,
цветов кожи. Затем десница Господня, -- если не раньше."
    -- "Имитация ( ) прежде действия спасет человечество."
    -- "Лось помер оттого, что отрастил слишком большие рога."
    -- "Для   уничтожения   Мамонтов   вовсе   не   обязательно
сталкиваться с Луной."
    -- "Участь  всех  видов -- их исчезновение как таковых, и в
этом их счастье."

    Это изречение заставило зверей призадуматься,  и  наступило
молчание.
    -- Каково   значение   пророчества,  содержащего  греческое
слово?
    -- Сир, часть его значения, но лишь  малая  часть,  такова:
единственная  надежда  людского  рода состоит в просвещении без
насилия. Конфуций так говорит об этом:

    Дабы распространять  добродетель  в  мире,  человек  должен
прежде править в своей стране.
    Дабы  править в своей стране, человек должен прежде править
в своей семье.
    Дабы  править  в  своей  семье,  человек   должен   прежде,
упражняясь  в  нравственности,  научиться  править  собственным
телом.
    Дабы  править  собственным  телом,  человек  должен  прежде
править собственным разумом.
    Дабы  править  собственным  разумом,  человек должен прежде
быть честным в своих помышлениях.
    Дабы быть  честным  в  своих  помышлениях,  человек  должен
прежде увеличить свои познания.

    -- Понятно.
    -- Есть  ли какой-либо смысл во всем остальном? -- прибавил
Король.
    -- Ни малейшего.
    -- Еще один вопрос перед тем, как мы оставим это кресло. Ты
сказал, что политические  воззрения  не  имеют  касательства  к
нашей  теме,  однако  они,  по-видимому,  столь тесно связаны с
вопросом  о  сущности  войны,  что  следует  в  какой-то   мере
разобраться   и   в   них.   В  начале  ночи  ты  объявил  себя
капиталистом. Ты продолжаешь не этом настаивать?
    -- Ваше Величество, если я и сказал нечто  подобное,  я  не
имел  этого  в  виду.  Просто барсук, споря со мной, выступал с
позиций коммуниста тысяча  девятьсот  тридцатых  годов,  и  это
заставило   меня  в  видах  самозащиты  принять  на  себя  роль
капиталиста. Подобно любому  думающему  человеку,  я  анархист.
Говоря  же  по существу, человеческому роду по прошествии веков
еще предстоит увидеть разительные видоизменения  капитализма  и
коммунизма,  благодаря  которым  они,  в  конце  концов, станут
неотличимыми один от другого, приняв обличие демократий, -- это
же самое, кстати сказать, произойдет и с фашизмом. Однако,  как
бы  не переиначивали себя эти три разновидности коллективизма и
сколько бы столетий не истребляли они  друг  друга  по  причине
присущей им ребяческой раздражительности, факт остается фактом:
любые формы коллективизма ошибочны, если исходить из устройства
человеческого  мозга. Путь человека -- это путь индивидуалиста,
и  в  этом  смысле   у   меня   имелись   основания   со   всей
ответственностью  одобрить  капитализм,  если это можно считать
одобрением.  Презренный  капиталист  викторианской   эпохи,   в
значительной  мере допускавший свободную игру индивидуальности,
в своей политике был, вероятно, в гораздо более  точном  смысле
этого  слова футуристичен, чем все Новые Порядки, о которых так
много крика стояло в двадцатом веке. Он  принадлежал  будущему,
поскольку  индивидуализм -- это будущее человеческого мозга. Он
не  был  столь  архаичен,  сколь  фашисты  и   коммунисты.   Но
разумеется,  и  он  при  всем  при том оставался в значительной
степени архаистичным,  и  именно  поэтому  я  предпочитаю  быть
анархистом, то есть существом несколько более современным. Если
вы помните, гуси тоже анархисты. Они понимают, что нравственные
принципы должны исходить изнутри, а не снаружи.
    -- Я  полагал, -- жалобно вмешался барсук, -- что коммунизм
представляет собой шаг в направлении анархии.  Я  полагал,  что
при   достижении   истинного   коммунизма   государство  должно
отмереть.
    -- Слышал я и об этом, да  мне  что-то  не  верится.  Я  не
понимаю,  как  можно  раскрепостить  личность,  создавая первым
делом всесильное государство.  В  природе  нет  государств,  --
разве  что  у  чудищ  вроде  муравьев.  Мне  кажется, что люди,
затевающие строительство государства, -- вот как Мордред с  его
хлыстунами, -- эти люди в итоге должны увязать в нем настолько,
что  избавление  от  него обратится для них в непосильное дело.
Впрочем, не исключено,  что  сказанное  тобою  все-таки  верно.
Хотелось  бы  надеяться.  Во всяком случае, давайте оставим эти
сомнительные политические  идеи  тусклым  тиранам,  которые  их
исповедуют.   Возможно,  через  десять  тысяч  лет,  считая  от
нынешней ночи,  для  просвещенного  человека  и  настанет  пора
заняться  подобного  рода  вопросами,  но  до  того  ему  лучше
обождать, пока род человеческий подрастет. Мы со своей  стороны
предложили  этой  ночью  решение  частной  проблемы -- проблемы
силы, как высшего судии: решение это состоит  в  той  очевидной
банальности,   что   причиной   войн   является   существование
национальной  собственности,  с  оговоркой,  согласно   которой
стимулируются  войны  определенными  железами.  На этом давайте
пока, во имя Божие, и остановимся.
    Дрожащей  рукой  старый  волшебник  смел  свои  заметки   в
сторону.   Осуждающие  слова,  произнесенные  ежиком  несколько
времени назад, больно ранили его, ибо в глубине души  он  нежно
любил  своего  ученика.  Теперь,  когда  его  царственный герой
возвратился с победой, сделав правильный выбор,  он  знал,  что
мудрость  его  растрачена  не  впустую.  Знал он и то, что роль
наставника сыграна им до конца. Давным-давно он сказал  Королю,
что  тот  никогда  уже  больше не будет Вартом, сказал лишь для
того, чтобы подбодрить его, ибо сам нисколько в это не верил. А
теперь вот поверил, поняв, что пришла пора и ему уступить  свое
место,  отказаться  от  власти,  позволявшей  ему  направлять и
указывать. Это отречение стоило ему его  всегдашней  веселости.
Больше он не сможет уже произносить напыщенных речей, приводить
людей  в  оторопь  и  ослеплять  их сверкающими складками своей
магической мантии. Высокомерие учености  выдохлось  в  нем.  Он
чувствовал себя дряхлым и пристыженным.
    Старый  Король,  в  котором  все  детское также сгинуло без
следа, сидел за столом, вертя в руках листок бумаги. Размышляя,
он  обыкновенно  наблюдал  за  своими  руками.   Он   аккуратно
складывал  листок  то  так,  то  этак, затем опять разглаживал.
Листок содержал одну из выписок  Мерлина,  предназначенную  для
картотеки  и  по рассеянности засунутую в "Пророчества": цитату
из летописца, которого звали брат Клинн и который умер  в  1348
году.  Этот  монах,  назначенный аббатством в хронисты, дабы он
вел записи для истории, видел, как приближается Черная  Смерть,
намереваясь  унести  его, а быть может и целый мир, ибо она уже
убила  в  Европе  третью  часть  населения.  Заботливо   вложив
несколько  чистых листов пергамента в книгу, которую ему больше
уже  не  суждено  было  заполнять,  он  завершил  ее  следующим
посланием,  некогда  вызвавшем в Мерлине странное благоговение:
"Видя столь много болящих, -- писал он на латыни, -- видя,  как
мор  овладевает  всем миром, ожидая среди мертвых, когда смерть
придет и за мной, я завершил описание того, что воистину слышал
и удостоверил. И если написанному не должно  гибнуть  вместе  с
писавшим,  а  труду  исчезать  вместе с трудившимся, я оставляю
немного листов для его продолжения, -- на  тот  случай,  что  в
будущем  обретется  среди живых некий муж либо кто иной из рода
Адамова,  избегнувший  нынешней  пагубы,  и  сможет  продолжить
труды, коим я положил когда-то начало."
    Король  тщательно сложил листок и поискал для него места на
столе. Члены комитета взирали на Короля, зная, что через минуту
он встанет, и готовясь последовать его примеру.
    -- Ну, что же, --  сказал  Король.  --  Мы  разрешили  нашу
задачу.
    Он постучал краем сложенного листка по столу и поднялся.
    -- Нам следует возвратиться до наступления утра.
    Поднялись   и   животные.   Они  проводили  его  до  двери,
стеснились вокруг, целуя Королевскую руку, прощаясь. Его теперь
уже отставной учитель, которому предстояло еще доставить Короля
назад, придерживал дверь. Был ли он сном или не был, но он  уже
начинал  легко  колыхаться  и  таять,  как и все остальные. Они
повторяли:
    -- Доброй удачи  Вашему  Величеству,  скорого  и  успешного
разрешения ваших дел.
    Король отвечал с печальной улыбкой:
    -- Мы надеемся, что разрешение будет скорым.
    Но  один  из  бывших там знал, что говорит он о собственной
смерти.
    -- Так ведь это всего лишь на время,  Ваше  Величество,  --
промолвил  T.  natrix.  -- Помните историю про Святого Георгия?
Homo sapiens  и  поныне  таков.  Вас  ждет  неудача,  поскольку
убивать  --  не  по  злобе,  так по неведенью -- в человеческой
природе. Но неудача  --  зодчий  удачи,  и  природа  потихоньку
меняется.  Пример  достойного человека всегда служит к наущенью
невежественных и смиряет присущее им неистовство, -- и так мало
по малу, век за веком, пока не утихомирятся духи вод. А  потому
-- стойкой отваги Вашему Величеству и спокойного сердца.
    Король поклонился знающему и повернулся, чтобы уйти.
    Но  в  последний  миг  чья-то  лапка потянула его за рукав,
напомнив про друга, о котором он позабыл. Ухватив ежа подмышки,
он поднял его и подержал перед собой на вытянутых руках.
    -- Ах, ежик, -- сказал он. -- Нам должно поблагодарить тебя
за великую услугу. Прощай, ежик, веселой жизни тебе  и  сладких
песен.
    Но ежик, будто велосипедист, заболтал ножками, желая, чтобы
его опустили.  Очутившись  на  полу, он опять потянул Короля за
рукав, и старик преклонил ухо, чтобы услышать ежиков шепот.
    -- Нет-нет, -- хрипло промолвил  ежик,  стискивая  лапки  и
серьезно глядя в глаза Королю. -- Не говори "прощай".
    Он еще раз дернул Короля за рукав, и голос его почти замер.
    -- Оривор, -- прошептал ежик. -- Оривор.

     20

    Ну  вот,  мы все же и добрались до конца нашего запутанного
рассказа.
    Артур Английский вернулся к  людям,  чтобы  выполнить,  как
удастся,  свой  долг.  Он заключил перемирие с Мордредом, решив
про  себя,  что  предложит  ему  половину  своего  королевства.
Сказать  по правде, он готов был отдать и все королевство, если
это окажется необходимым. Как владения оно давно  уже  утратило
для  него  всякую  ценность, к тому же теперь он знал наверное,
что мир важнее королевства.  Однако  он  почитал  своим  долгом
сохранить,  по  возможности,  одну  половину  и  вот  по  какой
причине: если он  сможет  потрудиться  хотя  бы  над  половиной
страны,  ему,  быть может, удастся привнести в нее зачатки того
доброго разумения, которому научили его  гуси  и  заседавшие  в
комитете животные.
    Итак,  они  установили  перемирие, и две армии лицом к лицу
застыли  в  боевых  порядках.   Над   каждой   реял   штандарт,
сооруженный  из  поставленной  на  колеса  корабельной мачты, к
верхушке которой был прикреплен коробок, содержащий  освященную
гостию,  а  на самих мачтах развевались знамена с изображениями
Дракона и  Чертополоха.  Рыцари,  принявшие  сторону  Мордреда,
облачились  в черные доспехи, плюмажи их также были черны, а на
предплечьях зловеще светилась кровавого тона  розга  --  значок
Мордреда.  Выглядели  они  куда  более грозно, чем, может быть,
сами себя ощущали. По  рядам  объявили,  что  никто  не  должен
выказывать  враждебных  намерений  и  что всякому мечу надлежит
оставаться в ножнах. Однако, сказано было далее,  дабы  уберечь
себя  от предательства, разрешается нападать на противника ради
собственного спасения, если во время переговоров будет  замечен
обнаженный меч.
    Артур  вышел  со  своим  штабом  в  прогал между армиями, и
Мордред со своими облаченными  в  черное  людьми  выступил  ему
навстречу.  Они  сошлись,  и  старый  Король  снова увидел лицо
своего сына, напряженное и осунувшееся. И он  тоже,  несчастный
человек,  забрел за край Одиночества и Печали, отыскивая страну
Kennaquhair, но вышел он без проводника и сбился с пути.
    Ко всеобщему удивлению, они договорились об  условиях  мира
куда  скорее, чем можно было надеяться. Король оставил за собою
половину своей державы. Одно мгновение мир и радость  провисели
на волоске.
    Но именно в это мгновение, словно застывшее на острие ножа,
ветхий  Адам вновь поднял голову, обернувшись к ним новой своей
стороной. Феодальные методы  ведения  войн,  бароны-угнетатели,
Сильная  Рука,  даже  мятеж  на  идеологических  основаниях, --
Королю так или иначе удавалось справиться с ними, но  лишь  для
того,   чтобы   на   последней  дистанции  потерпеть  поражение
вследствие пустякового факта, состоящего в том, что человек  --
инстинктивный убийца.
    Рядом  с ними, у ног офицера из штаба Мордреда, скользнул в
луговой  траве  уж.  Офицер  инстинктивно  отпрянул,  рука  его
метнулась  поперек  тела, сверкнув на миг розгою на предплечьи.
Блестящий  меч  полыхнул  в  воздухе,   норовя   зарубить   так
называемую  гадюку.  И  обе армии, решив, что случилась измена,
гневно взревели. С обеих сторон опустились и замерли  копья.  И
едва  Король  Артур  метнулся  к  своим  полкам  -- беловолосый
старик, выставивший вперед узловатые длани так, словно он хотел
оттолкнуть  ими  бойцов,  до  последней  минуты  противостоящий
разливу  Силы, которая во всю его жизнь, где бы он ей ни ставил
преграды, прорывалась в новом месте, -- едва успел он броситься
к  ним,  как  шум  и  вой  поднялись   до   небес,   послышался
воинственный клич, и две встречных волны сомкнулись над головой
Короля.

    Ланселот  прибыл  слишком  поздно.  Как  он  ни спешил, все
оказалось напрасно. Он только и смог, что умиротворить страну и
похоронить мертвецов. Затем, едва  лишь  установилось  какое-то
подобие  порядка,  Ланселот поспешил к Гвиневере. Предполагали,
что она все еще в Лондонском Тауэре,  ибо  осада,  предпринятая
Мордредом, не увенчалась успехом.
    Однако Гвиневера исчезла.
    В  ту  пору уставы монастырей были не так строги, как ныне.
Зачастую  монастыри  походили  более  на  гостиницы  для  своих
высокородных покровителей. Гвиневера приняла постриг в Эмсбери.
    Королева  чувствовала,  что оба они настрадалась довольно и
довольно  причинили  страданий  другим.  Она  не  пожелала   ни
увидеться со своим старинным любовником, ни обсудить с ним свой
шаг.  Она  сказала,  что желает примириться с Богом, и это было
неправдой только отчасти.
    Бог никогда особенно не  занимал  ее  мыслей.  Она  неплохо
разбиралась  в  догматах  веры,  но  и не более того. Правда же
состояла в том, что она постарела и обрела мудрость: она знала,
что Ланселот относился к Богу с куда  большей  страстностью,  и
что  для него подобное обращение все равно неизбежно. И потому,
ради Ланселота,  ради  того,  чтобы  облегчить  ему  этот  шаг,
великая Королева отрекалась теперь от того, за что боролась всю
свою жизнь, подавая Ланселоту пример и оставаясь в своем выборе
неколебимой. Гвиневера сошла со сцены.
    Большая  часть  ее  побуждений была Ланселоту ясна, и когда
Королева  отказалась  увидеться  с  ним,  он  со   стариковской
галльской   галантностью   забрался  в  Эмсбери  по  стене.  Он
подстерег  ее,   попытался   переубедить,   но   она   осталась
решительной  и  непреклонной.  Видимо,  что-то,  увиденное ею в
Мордреде,  разрушило  присущую  ей  прежде  жажду  жизни.   Они
расстались, чтобы никогда уже не встретиться на этой земле.
    Аббатиса  из  Гвиневеры  получилась прекрасная. Она правила
своей обителью  распорядительно,  царственно,  со  своего  рода
величественным   высокомерием.  Маленьких  учениц  монастырской
школы растили здесь в духе великой аристократической  традиции.
Им случалось видеть, как Гвиневера, прямая и величавая, сверкая
камениями  на пальцах, прогуливается по саду в светлом, тонкого
полотна облачении, надушенном вопреки уставу. Послушницы все до
единой обожали ее с присущей школьницам пылкостью и шептались о
ее прошлом. Она стала  Благородной  Старой  Дамой.  Когда  она,
наконец,   почила,  ее  Ланселот,  белоголовый,  с  изрезанными
морщинами щеками, приехал за телом, чтобы отвезти ее  к  могиле
мужа.  Там,  в  этой  достославной  могиле,  ее  и  похоронили:
спокойное царственное лицо ее закрыли крышкой, забили  гвоздями
и упрятали в землю.
    Что  же  до  Ланселота,  то он стал затворником ревностным.
Вместе с семеркой своих рыцарей он  принял  постриг  в  обители
близ   Гластонбери   и   посвятил  остаток  дней  монастырскому
служению. Артур, Гвиневера, Элейна -- всех их не  стало,  но  и
призраков,  он  любил  их  как прежде. Он молился за них по два
раза на дню со всей его так и не узнавшей поражения силой и жил
в  радостном  аскетизме  вдали  от  людей.  Он  научился   даже
различать  в  лесах  птичьи  песни,  ибо  теперь у него хватало
времени для всего того, чего лишил его дядюшка  Скок.  Он  стал
превосходным садовником и достославным святым.
    -- Ipse,  --  говорит  средневековая  поэма о другом старом
крестоносце, бывшем в свое время,  подобно  Ланселоту,  великим
властителем, и также, как он, удалившемся от мира:

    Ipse post militae cursum temporalis,
    Illustratus gratia doni spiritualis,
    Esse Christi cupiens miles specialis,
    In