вке  и  курил  сигары.  На  душе  у  его
величества не стало спокойней, когда он выслушал своего посланца.
     - О, изверг рода королевского, злодей! -  вскричал  Перекориль.  Как  у
английского поэта говорится: "Разбойник тот - кто женщину обидит..." Не  так
ли, верный Атаккуй?
     - Ну в точности про него, государь, - заметил служака.
     - И видел ты, как бросили ее в котел с кипящим  маслом?  Но  масло  то,
мягчитель всех болей, наверное, кипеть не пожелало, чтоб девы сей не портить
красоту, не так ли, друг?
     - Ах, мой добрый государь, мочи моей не было глядеть,  как  они  станут
варить раскрасавицу-принцессу.  Я  доставил  Заграбасталу  ваше  августейшее
послание и вам  привез  от  него  ответ.  Я  сообщил  ему,  что  мы  за  все
расквитаемся с его сыном. Но он только ответил, что их у него целых двадцать
и каждый не хуже Обалду, и тут же кликнул заплечных дел мастеров.
     - Дракон, отец! Бедняга сын! - вскричал король. - Позвать ко мне скорее
Обалду!
     Привели Обалду; он  был  в  цепях  и  выглядел  очень  сконфуженным.  В
темнице, вообще-то говоря, ему было неплохо: борьба закончилась, тревожиться
было не о чем, и, когда его потребовал король, он спокойно играл в мраморные
шарики со стражей.
     - Несчастный Обалду, - сказал Перекориль, с бесконечной жалостью взирая
на пленника, - уж ты, наверно, слышал (король, как видите, повел речь весьма
осторожно), что зверь, родитель твой,  решил...  казнить  Розальбу,  так-то,
Обалду!..
     - Что?! Погубить Бетсинду!..  У-ху-ху-у!..  -  заплакал  Обалду.  -  О,
Бетсинда! Прекрасная, милая Бетсинда! Восхитительнейшая малютка! Я люблю  ее
в двадцать тысяч раз больше, чем самою  Анжелику.  -  И  он  предался  такой
безутешной скорби, что глубоко растрогал короля,  и  тот,  пожав  ему  руку,
высказал сожаление, что плохо знал его раньше.
     Тут Обалду, без всякой задней мысли и  движимый  лучшими  побужденьями,
предложил посидеть с его величеством, выкурить с ним  по  сигаре  и  утешить
его. Король милостиво угостил Обалду сигарой, принц, оказывается, не курил с
того самого дня, как попал в плен.
     А теперь подумайте о том, как, наверно, тяжело было этому  гуманнейшему
из монархов сообщить своему пленнику, что в отместку  за  подлую  жестокость
короля Заграбастала придется, не откладывая в долгий ящик, казнить его  сына
Обалду! Благородный Перекориль  не  мог  сдержать  слез,  и  гренадеры  тоже
плакали, и офицеры, и сам Обалду тоже, когда ему разъяснили, в чем  дело,  и
он уразумел наконец, что для  монарха  слово  -  закон  и  уж  придется  ему
подчиниться. И вот увели его, беднягу; Атаккуй попробовал утешить  его  тем,
что, мол, выиграй он битву при Бомбардоне, он  тоже  непременно  повесил  бы
Перекориля.
     - Разумеется? Только сейчас мне от этого не легче, - ответил бедняга  и
был, без сомнения, прав.

                                                  Обалду, крепись, мой друг!
                                                  Я б не вынес этих мук!

     Ему объявили, что казнь состоится на следующее утро, в восемь, и отвели
обратно  в  темницу,  где  ему  было  оказано  всевозможное  внимание.  Жена
тюремщика прислала ему чаю, а дочь надзирателя попросила  расписаться  в  ее
альбоме: там стояли автографы многих  господ,  находившихся  в  подобных  же
обстоятельствах.
     - Да отстаньте вы с вашим альбомом! - закричал Обалду.
     Пришел гробовщик и сиял мерку для самого  распрекрасного  гроба,  какой
только можно достать за деньги, - даже это не утешило Обалду.  Повар  принес
ему кушанья, до которых он был особый охотник, но он к ним  не  притронулся;
он уселся писать прощальное письмо Анжелике, а часы все тикали и  тикали,  и
стрелки двигались навстречу  утру.  Вечером  пришел  цирюльник  и  предложил
выбрить его перед казнью. Обалду пинком  вышвырнул  сто  за  дверь  и  опять
взялся за письмо Анжелике, а часы все тикали и  тикали,  и  стрелки  мчались
навстречу утру. Он взгромоздил на стол кровать, на кровать стул, на  стул  -
картонку из-под шляпы, на картонку влез сам и  выглянул  нарубку  в  надежде
выбраться из темницы; а часы тем временем все тикали  и  тикали,  и  стрелки
продвигались вперед и вперед.
     Но одно дело - выглянуть в окошко, а другое -  из  него  выпрыгнуть;  к
тому же городские часы уже пробили семь. И  вот  Обалду  улегся  в  постель,
чтобы немножко соснуть, но тут вошел тюремщик и разбудил его словами:
     - Вставайте, ваше благородие, оно уже, с вашего позволения, без  десяти
минут восемь.

                                                    Уж его казнят вот-вот,
                                                    Но Розальба всех спасет.

     И вот бедный Обалду поднялся с постели - он улегся в одежде  (вот  ведь
лентяй!), -  стряхнул  с  себя  сон  и  сказал,  что  он  ни  одеваться,  ни
завтракать, спасибо, не будет; и тут он заметил пришедших за ним  солдат.  -
Ведите! - скомандовал он, и они повели его, растроганные до глубины души.  И
они вышли во двор, а оттуда на площадь,  куда  пожаловал  проститься  с  ним
король Перекориль; его величество сердечно пожал бедняге руку,  и  печальное
шествие двинулось дальше, как вдруг - что это?
     "Р-Р-РРРР!.."
     То рычали какие-то дикие  звери.  А  следом,  к  великому  страху  всех
мальчишек и даже полисмена и церковного сторожа, в город на львах въехала  -
кто бы вы думали? - Р_о_з_а_л_ь_б_а.
     Дело в том, что когда капитан Атаккуй прибыл  в  замок  Львиный  Зев  и
вступил в беседу с  королем  Заграбасталом,  львы  выскочили  в  распахнутые
ворота, съели в один присест шесть гвардейцев и умчали Розальбу,  -  она  по
очереди ехала то на одном, то на другом,  -  и  так  они  скакали,  пока  не
достигли города, где стояла лагерем армия Перекориля.

                                              Смех, веселье, клятвы, ласки -
                                              Все счастливые, как в сказке!

     Когда король услышал о прибытии королевы, он, разумеется, оставил  свой
завтрак и выбежал из столовой, чтобы помочь ее величеству  спешиться.  Львы,
сожрав Окаяна и всех этих гвардейцев, стали круглыми, как боровы,  и  такими
ручными, что всякий мог их погладить.
     Едва Перекориль - с величайшей грацией - преклонил  колена  и  протянул
принцессе руку, как подбежал Обалду и осыпал поцелуями льва, на котором  она
ехала. Он обвил руками шею царя зверей, обнимал его,  смеялся  и  плакал  от
радости, приговаривая:
     - Ах ты, мой милый зверь, как же я рад тебя  видеть  и  нашу  дражайшую
Бет... то есть Розальбу.
     - О, это вы, бедный Обалду? - промолвила королева. - Я рада вас видеть.
- И она протянула ему руку для поцелуя.
     Король Перекориль дружески похлопал его по спине и сказал:
     -  Я  очень  доволен,  Обалду,   голубчик,   что   королева   вернулась
жива-здорова.
     - И я тоже, - откликнулся Обалду, - сами знаете почему.
     Тут приблизился капитан  Атаккуй.  -  Половина  девятого,  государь,  -
сказал он. - Не пора ли приступить к казни?
     - Вы что, рехнулись?! - возмутился Обалду.
     - Солдат знает одно: приказ, - отвечал Атаккуй и протянул  ему  бумагу,
на что его величество Перекориль с улыбкой заметил:
     - На сей  раз  принц  Обалду  прощен,  -  и  с  превеликой  любезностью
пригласил пленника завтракать.



Глава XVII,
     в которой описывается жестокая битва и сообщается, кто  одержал  в  ней
победу

     Когда его величество Заграбастал узнал о событии, нам уже известном,  а
именно о том, что его жертва, прекрасная Розальба, ускользнула из  его  рук,
он пришел в такое неистовство,  что  пошвырял  в  котел  с  кипящим  маслом,
приготовленный для принцессы, лорд-камергера, лорд-канцлера  и  всех  прочих
попавшихся ему на глаза сановников. Потом он двинул  на  врага  свою  армию,
пешую и  конную,  с  пушками  и  бомбардами,  а  впереди  несметного  войска
поставил,  ну,  но  меньше  чем  двадцать  тысяч  трубачей,  барабанщиков  и
флейтистов.
     Разумеется,  передовые  части  Перекориля  донесли  своему  государю  о
действиях врага, но он ничуточки не встревожился. Он был настоящий рыцарь  и
не желал  волновать  свою  прекрасную  гостью  болтовней  о  грозящих  боях.
Напротив, он делал все, чтобы развлечь ее и потешить: дал пышный  завтрак  и
торжественный обед, а вечером устроил для нее бал, на котором танцевал с нею
все тапще подряд.
     Бедный Обалду опять попал в милость и теперь разгуливал на свободе. Ему
заказали новый гардероб, король величал его "любезным братом", и все  вокруг
воздавали ему почет. Однако нетрудно было  заметить,  что  на  душе  у  него
скребут кошки... А причина была в том, что бедняга вновь до смерти  влюбился
в Бетсинду,  которая  казалась  еще  прекрасней  в  своем  новом  изысканном
туалете. Он и думать забыл про Анжелику, свою законную  супругу,  оставшуюся
дома и тоже, как вы знаете, не питавшую к нему большой нежности.

                                                  Праздник тот недолог был -
                                                  Враг их скоро осадил!

     Когда король танцевал с Розальбой двадцать пятую по  счету  польку,  он
вдруг с удивлением заметил на ее пальце свое кольцо; и  тут  она  рассказала
ему, что получила его от Спускунет:  наверно,  фрейлина  подобрала  колечко,
когда Анжелика вышвырнула его в окошко.
     - Да, - промолвила тут Черная Палочка (она  явилась  взглянуть  на  эту
пару, относительно которой у нее, как видно, были свои планы), - я  подарила
это колечко матери Перекорпля; она (не при вас  будь  сказано)  не  блистала
умом. Колечко - волшебное:  кто  его  носит,  тот  кажется  всему  свету  на
редкость красивым. А бедному принцу Обалду я подарила на крестинах  чудесную
розу: пока она при нем - он мил и пригож. Только он отдал ее Анжелике, и  та
опять мигом стала красавицей, а Обалду-чучелом, каким был от роду.
     - Право, Розальбе нет в  нем  нужды,  -  сказал  Перекориль,  отвешивая
низкий поклон. - Для меня она всегда красавица, к чему ей волшебные чары!  -
О сударь!.. - прошептала Розальба. - Сними же колечко, не бойся, -  приказал
король и решительным движением сдернул кольцо с ее пальца; и она после этого
ничуть не показалась ему хуже.
     Король уже решил было закинуть его куда-нибудь, - ведь оттого, что  все
сходили по Розальбе с ума, на нее только сыпались несчастья,  -  но,  будучи
монархом веселым и добродушным, он,  заметна  бедного  Обалду,  ходившего  с
убитым видом, промолвил:
     - Любезный кузен, подойдите-ка сюда и примерьте это  колечко.  Королева
Розальба дарит его вам.
     Колечко было до того чудодейственное, что стоило Обалду надеть его, как
он тут же всем показался вполне представительным и пригожим молодым принцем,
- щеки румяные, волосы белокурые, правда, чуточку толстоват и еще  кривоног,
но такие на нем красивые сапоги желтого сафьяна, что про ноги никто и думать
не думал. Обалду посмотрел в зеркало, и на душе  у  него  сразу  стало  куда
веселей; он теперь мило  шутил  с  королем  и  королевой,  напротив  которых
танцевал с одной из самых хорошеньких фрейлин, а когда  пристально  взглянул
на ее величество, у него вырвалось:
     - Вот странно! Она, конечно, хорошенькая, но ничего особенного.
     - Совсем ничего! - подхватила его партнерша. Королева  услышала  это  и
сказала жениху: - Не беда, лишь бы я нравилась вам, мой друг. Его величество
ответил на это нежное признание таким взглядом, какой не передать ни  одному
художнику.
     А Черная Палочка сказала:
     - Да благословит вас бог, дети мои! Вы нашли друг  друга  и  счастливы.
Теперь вам понятно, отчего я когда-то сказала, что обоим  вам  будет  только
полезно узнать, почем фунт лиха. Ты бы, Перекориль,  если  бы  рос  в  холе,
верно, и читал бы лишь по складам - все блажил бы да ленился и никогда бы не
стал таким хорошим королем, каким будешь теперь.  А  тебе,  Розальба,  лесть
вскружила бы голову, как Анжелике, которая возомнила,  будто  Перекориль  ее
недостоин.
     - Разве  кто-нибудь  может  быть  достойным  Перекориля?!  -  вскричала
Розальба.
     - Ты - моя радость! - ответил Перекориль.
     Так оно и было; и только он протянул руки, чтобы  обнять  ее  при  всей
честной компании, как вдруг в залу вбежал гонец с криком:
     - Государь, враги!
     - К оружию! - восклицает король.
     - Господи помилуй!.. - лепечет Розальба и, конечно, падает в обморок.
     Принц поцеловал ее в уста и поспешил на поле брани.

                                               Топот, гомон, скрежет, крики;
                                               Кони ржут, сверкают пики...

     Фея снабдила царственного Перекориля такими доспехами, которые были  не
только снизу доверху разубраны драгоценными каменьями, - прямо глазам больно
смотреть! - но еще вдобавок непромокаемы и не пробиваемы ни мечом, ни пулей;
так что в самом жарком бою молодой король разъезжал себе преспокойно, словно
он был какойнибудь британский  гренадер  на  Альме.  Если  бы  мне  пришлось
защищать родину, я бы хотел иметь такую броню, как у Перекориля; впрочем, он
ведь сказочный принц, а у них чего только не бывает!
     Кроме волшебных доспехов, у принца  был  еще  волшебный  конь,  который
бегал любым аллюром, и еще меч, что рос на  глазах  и  мог  проткнуть  одним
махом все вражеское войско. Пожалуй, с таким оружием Перекорилю  не  к  чему
было выводить на, поле боя своих солдат; тем не менее они выступили  все  до
единого в великолепных новых мундирах; Атаккуй и оба королевских друга  вели
каждый по дивизиону, а впереди всех скакал молодой король.
     Если бы я умел описывать баталии, подобно сэру Арчибальду Элисову, я бы
потешил вас, друзья мои, рассказом о  небывалой  битве.  Ведь  там  сыпались
удары, зияли раны; небо почернело от стрел; ядра косили целые полки; конница
летела на пехоту, пехота теснила конницу; трубили трубы,  гремели  барабаны,
ржали лошади, пели флейты; солдаты орали, ругались,  вопили  "ура",  офицеры
выкрикивали: "Вперед, ребята!", "За мной, молодцы!", "А ну,  наподдай  им!",
"За правое дело и нашего Перекориля!",  "Заграбастал  навеки!".  Как  бы  я,
повторяю, желал нарисовать все это яркими красками! Но мне не хватает уменья
описывать ратные подвиги. Одним словом, войска  Заграбастала,  были  разбиты
столь решительным образом, что, даже будь на их месте русские, вы и тогда не
могли бы пожелать им большего поражения.
     Что же касается короля-узурпатора, то он выказан куда больше  доблести,
чем можно было ожидать от коронованного захватчика  и  бандита,  который  не
ведал справедливости и не щадил женщин, -  словом,  повторяю,  что  касается
короля Заграбастала, то, когда его войско бежало, он  тоже  кинулся  наутек,
сбросил с коня своего главнокомандующего, принца Помордаси, и умчался на его
лошади (под ним самим пало в тот день двадцать пять, а то и  двадцать  шесть
скакунов). Тут подлетел Атаккуй и, увидав Помордаси на  земле,  взял  и  без
лишних слов разделался с ним, о чем вам самим нетрудно догадаться.
     Между тем этот беглец Заграбастал гнал свою лошадь во весь опор. Но как
он ни спешил, знайте - кто-то другой несся: еще быстрее; и этот кто-то,  как
вы, конечно, уже догадались, был августейший Перекориль, кричавший на скаку:
     - Останолвись, предатель! Вернись же, супостат, и защищайся! Ну  погоди
же, деспот, трус, разбойник и венценосный гад, твою снесу я мерзкую башку  с
поганых: этих плеч! - И своим волшебным мечом, который вытягивался на  целую
милю, король стал тыкать и, колоть Заграбастала в спину, покуда этот  злодей
не завопил от боли.
     Когда Заграбастал увидел, что ему не уйти, он  обернулся  и  с  размаху
обругал на голову противника свой боевой топор - страшное оружие, которым  в
нынешнем бою он изрубил несметное множество врагов. Удар пришелся  прямо  по
шлему его величества, но, слава богу, причинил ему не больше вреда, чем если
бы его шлепнули кружком масла; топор согнулся в  руке  Заграбастала,  и  при
виде   жалких   потуг   коронованного   разбойника   Перекориль   разразился
презрительным смехом.
     Эта неудача сокрушила боевой дух повелителя Понтии.
     - Если у вас и конь и доспехи заколдованные, - говорит он Перекорилю. -
чего ради я буду с вами драться?! Лучше я сразу сдамся. Лежачего не бьют,  -
надеюсь, ваше величество не преступит этого честного правила.
     Справедливые слова Заграбастала охладили гнев его великодушного врага.
     - Сдаешься, Заграбастал? - спрашивает он.
     - А что мне еще остается? - отвечает Заграбастал.
     - Ты признаешь Розальбу своей государыней? Обещаешь  вернуть  корону  и
все сокровища казны законной госпоже?
     - Проиграл -  плати.  -  -  произносит  мрачно  Заграбастал,  которому,
разумеется, не с чего было веселиться.

                                                    Сдался враг, и мой герой
                                                    Возвращается домой.

     Как раз в эту минуту к его величеству Перекорилю подскакал адъютант,  и
его величество приказал  связать  пленника.  Заграбасталу  связали  руки  за
спиной, посадили на лошадь задом наперед и скрутили ему ноги  под  лошадиным
брюхом; так его доставили на главную квартиру его врага и бросили в ту самую
темницу, где перед тем сидел молодой Обалду.
     Заграбастал  (который  в  несчастье  ничуть  не  походил  на   прежнего
надменного властителя  Понтии)  с  сердечным  волнением  просил,  чтобы  ему
позволили свидеться с сыном - его милым первенцем, дорогим  Обалду;  и  сей,
добродушный юноша ни  словом  не  попрекнул  своего  спесивого  родителя  за
недавнюю жестокость, когда тот без сожаления отдал его на смерть,  а  пришел
повидаться с отцом, побеседовал с ним через решетку в двери (в камеру его не
пустили) и принес ему несколько бутербродов с  королевского  ужина,  который
давали наверху в честь только что одержанной блестящей победы.
     - Я должен вас покинуть, сударь, - объявил разодетый  для  бала  принц,
вручив отцу  гостинец.  -  Я  танцую  следующую  кадриль  с  ее  величеством
Розальбой, а наверху, кажется, уже настраивают скрипки.
     И  Обалду  вернулся  в  залу,  а  несчастный  Заграбастал  принялся   в
одиночестве за ужин, орошая его безмолвными слезами...
     В лагере Перекориля  теперь  день  и  ночь  шло  веселье.  Игры,  балы,
пиршества, фейерверки и разные другие потехи  сменяли  друг  друга.  Жителям
деревень, через которые проезжал королевский кортеж, было  ведено  по  ночам
освещать дома плошками, а в дневное  время  -  усыпать  дорогу  цветами.  Им
предложили снабжать армию вином и провизией, и, конечно, никто не отказался.
К тому же казна Перекориля пополнилась за счет богатой добычи,  найденной  в
лагере Заграбастала и отнятой у его солдат; последним (когда они все отдали)
было позволено побрататься с победителями; и вот объединенные силы не  спеша
двинулись обратно в престольный град нового монарха,  а  впереди  несли  два
государственных флага:  один  -  Перекориля,  другой  -  Розальбы.  Капитана
Атаккуя произвели в герцоги и фельдмаршалы. Смиту и Джонсу даровали графский
титул; их величества не скупясь раздавали своим защитникам высшие  ордена  -
Понтийскую Тыкву и Пафлагонский  Огурец.  Королева  Розальба  носила  поверх
амазонки орденскую ленту Огурца, а  король  Перекориль  не  снимал  парадную
ленту Тыквы. А как их приветствовал парод, когда они рядышком ехали  верхом!
Все говорили, что краше их никого нет на свете, и это, конечно,  была  сущая
правда; но даже не будь  они  столь  пригожи,  они  все  равно  казались  бы
прекрасными: ведь они были так счастливы!
     Королевские особы не разлучались весь день  -  они  вместе  завтракали,
обедали,  ужинали,  ездили  рядышком  на  верховую  прогулку,   без   устали
наслаждались приятной  беседой  и  говорили  друг  другу  разные  изысканные
любезности. Вечером приходили статс-дамы королевы (едва пал Заграбастал) как
у Розальбы появилась ц