ысяч четыреста тридцать девять фунтов тринадцать
шиллингов  и шесть с половиной пенсов, и все это - твое, он украл эти деньги
у твоего венценосного родителя в час его смерти. И тогда мы сбежим.
     - Кто это "мы"? - переспрашивает Перекориль.
     -  Ты и твоя нареченная - твоя возлюбленная Спусси! - сообщает графиня,
бросая на него томный взгляд.
     - Как, ты - моя невеста?! - изумляется  Перекориль.  -  Да  ведь  ты  -
старая карга!
     -  Ах,  негодяй!  -  визжит  графиня.  -  Ведь  ты  же  дал  письменное
обязательство жениться на мне!
     - Прочь от меня, старая гусыня! Я люблю Бетсинду и никого больше!  -  И
он кинулся от нее со всех ног - такой страх его обуял.
     - Ха-ха-ха! - знай заливается графиня. - Обещанного не воротишь,  -  на
то в Пафлагонии и законы! А что до этой супостатки, бесовки, гарпии, ведьмы,
гордячки, ехидны, змеи подколодной Бетсинды, так принц-милатешка не скоро ее
сыщет. Он все глаза проглядит, прежде чем найдет ее, будь я не я.  Ведь  ему
невдомек, что его Бетсинда...

     Так что же Бетсинда?.. А вот послушайте. Бедняжка встала  в  то  зимнее
утро в пять часов, чтобы подать чай своей привередливой госпоже,  однако  та
на сей раз встретила ее не улыбкой, а бранью. С  полдюжины  оплеух  отвесила
Спускунет служанке,  пока  одевалась;  но  бедная  малютка  так  привыкла  к
подобному обращению, что ничего худого не заподозрила.
     - А теперь, когда государыня  дважды  позвонит  в  колокольчик,  ступай
побыстрее к ней! - говорит графиня.

                                                     Коли женщина озлится,
                                                     То лютует, как тигрица.

     И вот, когда в покоях королевы дважды прозвонил  колокольчик,  Бетсинда
явилась к ее величеству и присела перед ней в милом реверансе.  Все  три  ее
госпожи были уже здесь: королева, принцесса и графиня Спускунет. Едва они ее
увидели, как начали:
     - Мерзавка! - кричит королева.
     - Змея! - подхватывает принцесса.
     - Тварь! - выкрикивает Спускунет.
     - С глаз моих долой! - вопит королева.
     - Убирайся прочь! - кричит принцесса.
     - Вон отсюда! - заключает Спускунет.
     Ах,  сколько  бед  обрушилось в то утро на голову Бетсинды, и все из-за
прошлой   ночи,   когда  она  пришла  с  этой  злосчастной  грелкой!  Король
предложил  ей руку и сердце, и, конечно, его августейшая супруга воспылала к
пей  ревностью; в нее влюбился Обалду, и, конечно, Анжелика пришла в ярость;
ее полюбил Перекориль, и Спускунет готова была ее растерзать!

     - Отдай          | что          | кричали
     чепец,           | я            | все три
     платье,          | тебе         | в один
     нижнюю юбку,     | подарила!    | голос.

     И они стали рвать с бедняжки одежду.

     - Как ты посмела     | короля!             | кричали
     заманивать           | принца Обалду!      | королева,
     в свои сети          | принца Перекориля!  | принцесса,
                          |                     | графиня.

     - Отдайте ей рубище, в котором  она  пришла  к  нам,  и  вытолкайте  ее
взашей! - кричит королева.
     - Нет, не уйдет она в туфлях, которые я великодушно дала ей поносить! -
вторит принцесса.
     Что правда, то  правда:  туфли  ее  высочества  были  непомерно  велики
Бетсинде.
     - Иди,  чего  стоишь,  мерзкая  девчонка!  -  И  разъяренная  Спускунет
схватила кочергу своей государыни и погнала Бетсинду к себе в спальню.
     Графиня подошла к стеклянному ларцу, в котором  все  эти  годы  хранила
ветхую накидку и башмачок Бетсинды и сказала:
     - Забирай свое тряпье,  прощелыжка!  Сними  все,  что  ты  получила  от
честных людей, и вон со двора! - И она  сорвала  с  бедняжки  почти  всю  ее
одежду и велела ей  убираться.  Бетсинда  набросила  на  плечи  накидку,  на
которой еще виднелась полустертая вышивка ПРИН...  РОЗАЛ...  а  дальше  была
огромная дыра.
     Вся ее обувь теперь состояла из одного  крохотного  детского  башмачка;
она только и могла, что повесить его на шею; благо уцелел один шнурок.
     - Дайте мне, пожалуйста, хоть какие-нибудь  туфли,  сударыня,  ведь  на
дворе снег! - взмолилась девушка.
     - Ничего ты не получишь, негодная! - ответила Спускунет  и  погнала  ее
кочергой вон из комнаты прямо на холодную лестницу, оттуда -  в  нетопленную
прихожую и вытолкала за дверь на мороз. Даже дверной молоток и тот запла.кал
от жалости к бедняжке!
     Но  добрая  фея  устроила  так,  что  мягкий  снег грел ножки маленькой
Бетсинды, и она поплотнее закуталась в обрывки своей мантии и ушла.

                                                    Гость взошел на эшафот,
                                                    А король все ест и пьет.

     - А теперь можно подумать  о  завтраке,  -  говорит  королева,  большая
любительница поесть,
     - Какое платье мне надеть, маменька, розовое или салатное? - спрашивает
Анжелика. - Какое, по-вашему, больше понравится нашему милому гостю?
     - Сударыня королева! - кричит из своей гардеробной король. -  Прикажите
подать на завтрак сосиски! Не забудьте, что у нас гостит принц Обалду! И все
стали готовиться к завтраку.
     Пробило девять, и семья собралась в столовой, только принц Обалду  пока
что отсутствовал. Чайник напевал свою песенку; булочки дымились (целая  гора
булочек!); яйца были сварены; еще на столе стояла банка с малиновым вареньем
и кофе, а на маленьком столике - язык и аппетитнейшего вида цыпленок.  Повар
Акулинер внес в столовую сосиски. Как они благоухали!
     - А где же Обалду? - осведомился король. - Джон, где его высочество?
     Джон отвечал, что он носил их великородию воду  для  бритья,  платье  и
всякое там прочее, только в комнате их не было: видно, вышли пройтись.
     - Это натощак-то да по снегу?!  Вздор!  -  возмущается  король;  втыкая
вилку в сосиску.  -  Скушайте  одну,  дорогая.  А  ты  не  хочешь  колбаски,
Анжелика?
     Принцесса взяла одну колбаску - она была до них большая охотница,  и  в
эту минуту в комнату вошел Развороль, а с ним капитан Атаккуй; у  обоих  был
ужасно встревоженный вид.
     - Ваше величество!.. - возглашает Развороль, - Боюсь, что...
     - Доложишь после завтрака, Бори, - прерывает его  король.  -  На  тощий
живот дела не идут. Еще сахарку, сударыня королева!
     - Боюсь, что после завтрака будет поздно, ваше величество, - настаивает
Развороль. - Его... его... в половине десятого казнят.
     - Да перестаньте вы говорить про казнь, бездушное животное, вы  портите
мне аппетит! - восклицает принцесса. - Подай мне горчицы, Джон. А  кого  это
казнят?
     - Казнят принца, ваше величество, - шепчет королю Развороль.
     - Сказано тебе: о делах  после  завтрака!  -  произносит  Храбус,  став
мрачнее тучи.
     - Но ведь нам тогда уж никак не  избежать  войны,  ваше  величество,  -
настаивает министр. - Его отец, венценосный Заграбастал...
     - Какой еще Заграбастал?!  -  удивляется  король.  -  Когда  это  отцом
Перекориля был Заграбастал? Его отцом был мой брат, царственный Сейвио.
     -  Но  ведь  казнят  принца  Обалду,  ваше  величество,  а  совсем   не
Перекориля, - продолжает первый министр,
     - Вы велели казнить принца, я и взял этого... балду, - доложил Атаккуй.
- Мог ли  я  подумать,  что  ваше  величество  хочет  погубить  собственного
племянника.
     Вместо ответа король запустил в голову Атаккуя тарелкой с сосисками.
     - Ай-ай-ай! - завизжала принцесса и без чувств рухнула на пол.
     -  Полейте  на  ее  высочество  из  чайника,  -  приказал   король;   и
действительно, кипяток скоро привел  Анжелику  в  сознание.  Его  величество
посмотрел на часы, сверил их с теми,  что  стояли  в  гостиной,  а  также  с
церковными, что на площади, перед окнами; затем подкрутил завод  и  вторично
на них взглянул.
     - Весь вопрос в том, - сказал он, - спешат мои часы или  отстают.  Если
отстают, мы меняем продолжать завтракать. А  если  спешат,  тогда  есть  еще
надежда спасти принца Обалду. Вот ведь история! Право, Атаккуй, меня  так  и
подмывает казнить и тебя заодно.
     - Я только выполнял свой долг,  ваше  величество.  Солдат  знает  одно:
приказ. Не ждал я, что в награду за сорок семь лет  верной  службы  государь
вздумает казнить меня, как какого-нибудь разбойника!
     - Да пропади вы все пропадом!.. Вам что, невдомек,  что,  пока  вы  тут
препираетесь, палач казнит моего Обалду! - завопила принцесса.
     - А девочка, ей-богу, права, как всегда. И до чего же я  забывчив!..  -
говорит король, опять взглядывая на часы. - Ага! Слышите, бьют  в  барабаны!
Вот ведь история!
     - Вы осел, папенька! Пишите скорее приказ о помиловании, и я  побегу  с
ним туда! - кричит принцесса,  и  она  достала  бумагу,  перо  и  чернила  и
положила все это перед королем.
     - Очков нет! Что за оказия! - воскликнул монарх. - Поднимись ко  мне  в
спальню, Анжелика, и поищи под подушкой, только под моей - не  под  маминой.
Там лежат ключи. Ты принеси их...  Да  погоди!..  Ну  что  за  торопыги  эти
девчонки!
     Анжелики уже не было в комнате, и пока его величество  доедал  булочку,
она единым духом взлетела по лестнице, схватила ключи и вернулась назад.
     - А теперь, душенька, - говорит ее родитель, - ступай-ка опять наверх и
достань очки из моей конторки. Если бы ты меня дослушала... Тьфу, ты!  Опять
убежала. Анжелика! ВЕРНИСЬ!
     Когда король  повысил  голос,  она  поняла,  что  надо  послушаться,  и
вернулась.
     - Сколько раз я тебе говорил, милочка, чтобы  ты,  выходя  из  комнаты,
затворяла за собой дверь. Вот так, молодец! Теперь иди.
     Наконец конторка была отперта,  очки  принесены,  король  очинил  перо,
подписал приказ о помиловании, и Анжелика схватила его и метнулась к двери.
     - Лучше бы ты осталась и докушала булочки, детка. Что толку бежать? Все
равно  не  поспеешь.  Передайте-ка  мне,  пожалуйста,  малиновое  варенье, -
говорил монарх. - Вот: бом, бом! Бьет половину. Так я и знал.

                                                     Спасся принц от палача,
                                                     От секиры, от меча.

     Тем временем Анжелика бежала, бежала, бежала и бежала. Она бежала вверх
по Фор-стрит и вниз по Хайстрит, через рыночную площадь, вниз налево и через
мост, попала в тупик и кинулась обратно,  в  обход  замка,  оставила  справа
мелочную лавку, что напротив фонарного столба, обогнула  площадь  и  наконец
очутилась у Лобного места, где, к великому  ее  ужасу,  Обалду  уже  положил
голову на плаху! Палач занес топор, но в этот миг появилась задыхающаяся  от
бега принцесса и возвестила о помиловании.
     - Жизнь! - закричала принцесса.
     - Жизнь! - завопили все кругом.
     С легкостью фонарщика она взлетела по лесенке на эшафот, бросилась  без
стеснения на шею Обалду и воскликнула:
     - О мой принц! Мой суженый!  Моя  любовь!  Мой  Обалду!  Твоя  Анжелика
поспела вовремя и спасла твою бесценную жизнь, мой цветочек, - не дала  тебе
истечь кровью! Если бы с тобой случилась беда,  Анжелика  тоже  ушла  бы  из
этого мира и приняла смерть, как избавление от разлуки.
     - Ну,  кому  что  нравится,  -  промолвил  Обалду;  у  него  был  такой
несчастный и растерянный вид, что принцесса с нежной заботливостью  спросила
о причине его беспокойства.
     - Видишь ли, Анжелика, - отвечал он, - я здесь сутки, и такая тут у вас
кутерьма  да  свистопляска  -   все   бранятся,   дерутся,   рубят   головы,
светопреставление, да и только, - вот и потянуло меня домой, в Понтию.
     - Сперва женись на мне, мой дружочек. Впрочем, когда ты со  мной,  я  и
здесь точно в Понтии, мой отважный прекрасный Обалду!
     - Что ж, пожалуй, нам надо пожениться, - говорит Обалду. -  Послушайте,
святой отец, раз уж вы все равно  пришли,  так,  может,  вместо  того  чтобы
читать отходную, вы  нас  обвенчаете?  Чему  быть,  того  не  миновать.  Это
доставит  удовольствие  Анжелике,  а  чтоб  дальше  была  тишь   да   гладь,
вернемся-ка и докончим наш завтрак.
     Дожидаясь смерти, Обалду не выпускал изо рта розы.  То  была  волшебная
роза, и матушка велела ему никогда с нею не расставаться. Вот он и держал ее
в зубах, даже положивши голову на плаху, и все не переставал надеяться,  что
вдруг откуда-нибудь придет счастливое избавление. Но когда  он  заговорил  с
Анжеликой, то забыл про  цветок  и,  конечно,  обронил  его.  Чувствительная
принцесса мгновенно нагнулась и схватила его.

                                                      Обалду теперь женат,
                                                      Так вернемся же назад.

     - Что за душистая роза! - вскричала она. - Эта роза  расцвела  в  устах
моего Обалду, и теперь я с ней не расстанусь! - И она спрятала ее на груди.
     Не мог же принц забрать у  нее  назад  свою  розу.  И  они  отправились
завтракать; а пока они шли, Анжелика казалась ему все краше и краше.
     Он горел желанием назвать ее своей женой, но теперь,  как  ни  странно.
-Анжелика была совершенно равнодушна к нему. Он стоял на коленях, целовал ее
руку, просил и умолял, плакал от любви, а она все твердила, что со свадьбой,
право же, некуда спешить. Он больше не казался ей красивым, ну ни  капельки,
даже наоборот; и умным тоже - дурак, да и только; и воспитан не так  хорошо,
как ее кузен, да чего там - просто мужлан!..
     Но уж лучше я прикушу язык, ибо  тут  король  Храбус  завопил  страшным
голосом:
     - Вздор!.. Хватит с нас этой канители! Зовите архиепископа, и пусть  он
их тут же обвенчает! Они поженились и, надо надеяться, будут счастливы.



Глава XII,
     о том, что было дальше с Бетсиндой

     А Бетсинда все шла и шла; миновала  городские  ворота  и  двинулась  по
столбовой дороге, что вела в Понтию, в  ту  же  сторону,  куда  держал  путь
Перекориль.
     - Ах!.. - вырвалось у нее, когда мимо проехал дилижанс и  она  услышала
милые звуки рожка. - Если  б  мне  ехать  в  этой  карете!  -  Но  звеневшие
бубенцами лошади тут же умчали дилижанс. Девушка и  ведать  не  ведала,  кто
сидел в этой карете, а между тем как раз о нем, без  сомнения,  она  думала,
днем и ночью.
     Тут ее догнала ехавшая с  рынка  пустая  повозка;  возница  был  парень
добрый и, увидев, что по дорого устало бредет  босоногая  красотка,  радушно
предложил подвезти ее. Он сказал, что живет на опушке леса, где  старик  его
лесником, и что если ей в ту же сторону, он ее подвезет. Маленькой  Бетсинде
было все равно, в какую сторону ехать, и она с благодарностью согласилась.
     Парень накрыл ей ноги холстиной, дал хлеба с салом к разговаривал с ней
участливо. Но она оставалась печальной и никак не могла согреться.  Так  они
ехали и ехали; уже завечерело, черные ветви сосен отяжелели от снега, и  тут
наконец им приветно засветили окна сторожки: и вот они подкатили к крыльцу и
вошли. Лесник был стар, и у него была куча детей,  -  они  как  раз  ужинали
горячим молоком с накрошенным хлебом, когда приехал их старший брат.  Малыши
пустились скакать и хлопать в ладоши: брат привез им из города игрушки  (они
ведь были послушные дети). А когда они увидели хорошенькую  незнакомку,  они
подбежали к ней, усадили ее у очага, растерли ее усталые ноги и угостили  ее
молоком с хлебом.

                                                     В лес Бетсинда забрела,
                                                     Друга старого нашла.

     - Поглядите, отец, на эту бедняжку, - говорили они леснику. -  Какие  у
нее холодные ножки!  И.  белые,  как  молоко!  А  накидка-то  какая  чудная,
поглядите, в точности, как тот бархатный лоскут, что висит у  нас  в  шкафу:
помните, вы нашли его в лесу в  тот  день,  когда  король  Заграбастал  убил
маленьких львят. Ой, глядите, а на шее у нее  -  синий  бархатный  башмачок,
совсем такой, как вы подобрали в  лесу,  -  вы  ведь  столько  раз  нам  его
показывали.
     - Что вы там болтаете про башмачки и накидку? - удивился старый лесник.
     Тут Бетсинда рассказала, что ее  малюткой  бросили,  с  городе  в  этой
накидке и  одном  башмачке.  Что  люди,  которые  потом  взяли  се  к  себе,
беспричинно, как она надеется, прогневались на нее. Они выгнали ее из дому в
старой одежде, вот так она и очутилась здесь. Кажется, она когда-то  жила  в
лесу, в львиной пещере, впрочем, может быть, это ей  только  приснилось:  уж
очень  все  это  чудно  и  диковинно;   а   еще   до   того   она   жила   в
красивом-прекрасивом доме, ничуть не хуже королевского дворца в столице.
     Когда  лесник  все  это  услышал, он прямо рот разинул от изумления. Он
открыл  шкаф  и  вынул из чулка пятишиллинговую монету с портретом покойного
Кавальфора;  старик  клялся, что девушка - точная его копия. Потом он достал
башмачок и старый бархатный лоскут и сравнил их с вещами Бетсинды. Внутри ее
башмачка  стояло  "Хопкипс, поставщик двора"; та же надпись была и на втором
башмачке.  На плаще пришелицы с изнанки было вышито: "Прин... Розаль..."; на
лоскуте  виднелось;  "цесса... ба... Артикул 246". Так что, приложивши куски
друг к другу, можно было прочесть: "ПРИНЦЕССА РОЗАЛЬБА АРТИКУЛ 246".
     Увидав все это, добрый старик упал на колени и воскликнул:
     - О принцесса! О моя милостивая госпожа! Законная  владычица  Понтии...
Приветствую тебя и присягаю тебе на верность!  -  В  знак  этого  он  трижды
потерся об пол своим почтенным носом и поставил ее ножку себе на голову.
     - О мой добрый лесник, - сказала она, - видно, ты  был  сановником  при
дворе моего родителя!
     Дело в том, что в бытность свою жалкой изгнанницей Бетсиндой,  законная
повелительница Понтии Розальба прочла много книг о придворных обычаях разных
стран и народов.
     - Ах, моя милостивая госпожа, так ведь я же бедный лорд Шпинат, который
вот уже пятнадцать лет, как живет здесь простым лесником. С  той  поры,  как
тиран Заграбастал  (чтоб  ему  околеть,  архиплуту!)  лишил  меня  должности
первого камергера.

                                                  Все, кто смелы и честны,
                                                  За Розальбу встать должны!

     -  Вас  -  Главного  хранителя  королевской  зубочистки  и   Попечителя
высочайшей табакерки, - как же, я знаю!  Эти  посты  вы  занимали  при  моем
августейшем батюшке. Возвращаю вам их, лорд  Шпинат!  Еще  жалую  вам  Орден
Тыквы второй степени, -  (первой  награждали  только  царственных  особ).  -
Встаньте же, маркиз де Шпинат!" И королева за неимением меча  с  неописуемой
величавостью взмахнула оловянной ложкой (той самой,  которой  ела  молоко  с
хлебом) над лысиной старого придворного, из  чьих  глаз  уже  натекло  целое
озерцо слез и чьи милые дети пошли в тот день спать  маркизами:  теперь  они
звались Бартоломео, Убальдо, Катарина и Октавия де Шпинат.
     Королева проявила просто удивительное  знание  национальной  истории  и
отечественного дворянства.
     - Семейство де Спаржи, наверное, за нас, - рассуждала она. - Их  всегда
привечали при отцовском дворе. А вот Артишоки, те  всегда  поворачиваются  к
восходящему солнцу! Весь род  Кислокапустиц,  конечно,  нам  предан:  король
Кавальфор очень их жаловал.
     Так Розальба перебрала все дворянство  и  знать  Понтии,  -  вот  сколь
полезными оказались сведения, приобретенные ею в изгнании!
     Старый маркиз де Шпинат объявил, что  готов  за  них  всех  поручиться:
страна изнывает под  властью  Заграбастала  и  жаждет  возвращения  законной
династии; и хотя был уже поздний час, маркиз послал своих детей,  знавших  в
лесу все тропинки, позвать кое-кого из дворян; когда же в дом воротился  его
старший сын, - он чистил лошадь и  задавал  ей  корм,  -  маркиз  велел  ему
натянуть сапоги, сесть в седло и скакать  туда-то  и  туда-то,  к  тем-то  и
тем-то.
     Когда юноша узнал, кого он привез в своей  повозке,  он  тоже  укал  на
колени, поставил себе на голову  ножку  со  величества  и  тоже  оросил  пол
слезами. Он влюбил