Уильям Мейкпис Теккерей.
   Кольцо и роза, или история принца Обалду и принца Перекориля


     Перевод Р. Померанцевой.
     С.соч. в 12 томах. Т.12. Изд. "Художественная литература", М., 1980.
     OCR Бычков М.Н.


              Домашний спектакль, разыгранный М. А. Титмаршем


        Пролог

     Случилось так, что автор провел прошлое Рождество за границей, в  чужом
городе, где собралось много английских детей.
     В этом городе не достать было даже волшебного  фонаря,  чтобы  устроить
детям праздник, и, уж конечно, негде было  купить  смешных  бумажных  кукол,
которыми у нас дети так любят играть на Рождество, - короля, королеву,  даму
с кавалером, щеголя, воина и других героев карнавала.
     Моя приятельница, мисс Банч, гувернантка  в  большой  семье,  жившей  в
бельэтаже того  же  дома,  что  и  я  с  моими  питомцами  (это  был  дворец
Понятовского в  Риме,  в  нижнем  этаже  которого  помещалась  лавка  господ
Спиллмен - лучших в мире кондитеров), так  вот,  мисс  Банч  попросила  меня
нарисовать эти фигурки, чтобы порадовать нашу детвору.
     Мисс Банч всегда умеет выдумать что-нибудь смешное, и мы с пей сочинили
по моим рисункам целую историю и вечерами читали ее в лицах детям,  так  что
для них это был настоящий спектакль.
     Наших маленьких друзей очень потешали приключения  Перекориля,  Обалду,
Розальбы и Анжелики. Не стану скрывать,  что  появление  живого  привратника
вызвало бурю восторга, а бессильная ярость графини Спускунет была  встречена
общим ликованием.
     И тогда я подумал: если эта история так понравилась одним детям, почему
бы ей не порадовать и других? Через  несколько  дней  школьники  вернутся  в
колледжи, где займутся делом и под  надзором  своих  заботливых  наставников
будут обучаться всякой премудрости. Но пока что у нас каникулы - так давайте
же посмеемся, повеселимся вволю. А  вам,  старшие,  тоже  не  грех  немножко
пошутить,  поплясать,  подурачиться.  Засим  автор  желает  вам   счастливых
праздников и приглашает на представление.

                                                               М. А. Титмарш
Декабрь 1854 года.



Глава I,
     в которой королевская семья усаживается завтракать

                                                 Завтрак царственных господ.
                                                 Всех злодеев кара ждет!

     Вот перед вами повелитель Пафлагонии Храбус XXIV;  он  сидит  со  своей
супругой и единственным своим чадом за королевским завтраком и читает только
что полученное письмо, а в письме говорится о скором приезде принца  Обалду,
сына и наследника короля Заграбастала, ныне правящего  Понтпей.  Посмотрите,
каким  удовольствием  светится  монаршее  лицо!  Он  так   увлечен   письмом
понтийского владыки, что не дотронулся до августейших  булочек,  а  поданные
ему на завтрак яйца успели уже совсем остыть.
     - Что я слышу?! Тот самый Обалду, несравненный повеса  и  смельчак?!  -
вскричала принцесса Анжелика. - Он так хорош собой,  учен  и  остроумен!  Он
побил сто тысяч великанов и победил в сражении при Тиримбумбуме!
     - А кто тебе о нем рассказал, душечка? - осведомился король.
     - Птичка начирикала, - ответила Анжелика.
     - Бедный Перекориль! - вздохнула ее маменька и налила себе чаю.
     - Да ну его! - воскликнула Анжелика и встряхнула головкой, зашуршав при
этом целой тучей папильоток.
     - Лучше б ему... - заворчал король.
     - А ему и впрямь лучше, мой  друг,  -  заметила  королева.  -  Так  мне
сообщила служанка Анжелики Бетсинда, когда утром подавала мне чай.
     - Все чаи распиваете, - мрачно промолвил монарх.
     - Уж лучше пить чай, чем портвейн или бренди  с  содовой,  -  возразила
королева.
     - Я ведь только хотел сказать, что  вы  большая  чаевница,  душечка,  -
сказал  повелитель  Пафлагонии,  силясь  побороть  раздражение.  -  Надеюсь,
Анжелика, у тебя нет нужды в  новых  нарядах?  Счета  твоих  портних  весьма
внушительны. А вам, дражайшая  королева,  надо  позаботиться  о  предстоящих
торжествах. Я бы предпочел обеды,  но  вы,  конечно,  потребуете,  чтобы  мы
давали балы. Я уже видеть не могу это ваше голубое бархатное платье -  сносу
ему нету! А еще, душа моя, мне бы хотелось, чтобы на вас  было  какое-нибудь
повое ожерелье. Закажите себе! Только не дороже ста, ну ста пятидесяти тысяч
фунтов.
     - А как же Перекориль, мой друг? - спросила королева.
     - Пусть он идет...
     -  Это  о  родном-то  племяннике,  сэр!  Единственном  сыне   покойного
монарха?!
     - Пусть он идет к портному и заказывает,  что  нужно,  а  счета  отдаст
Разворолю - тот их оплатит. Чтоб ему ни дна ни покрышки, то бишь всех  благ!
Он не должен ни в чем знать  нужды.  Выдайте  ему  две  гинеи  на  карманные
расходы, душечка, а себе заодно с ожерельем закажите еще и браслеты.
     Ее величество, или сударыня-королева, как шутливо величал свою  супругу
монарх (ведь короли тоже не прочь пошутить с близкими, а эта  семья  жила  в
большой дружбе), обняла мужа и, обвив рукой стан дочери, вышла вместе с  нею
из столовой, чтобы все приготовить для приема высокого гостя.
     Едва они удалились, как улыбка, сиявшая  на  лице  отца  и  повелителя,
исчезла, а с ней вместе и вся  его  королевская  важность,  и  остался  лишь
человек наедине с самим собою. Обладай я даром  Д.-П.-Р.  Джеймса,  я  бы  в
красках описал душевные терзания Храбуса, его  сверкающий  взор  и  раздутые
ноздри, а также его халат, носовой платок и туфли. Но поскольку я не обладаю
таким талантом, скажу лишь, что Храбус остался наедине с собою.
     Он  схватил  одну  из   многочисленных   яичных   рюмочек,   украшавших
королевский стол, кинулся к буфету, вытащил бутылку бренди, налил себе и раз
и два, потом поставил на место рюмку, хрипло захохотал и воскликнул:
     - Теперь, Храбус, ты опять человек! Увы! - продолжал он  (к  сожалению,
снова прикладываясь к рюмке). - Пока я не стал королем,  не  тянуло  меня  к
этой отраве. Я не пил ничего, кроме ключевой воды, а подогретого бренди и  в
рот не брал. Быстрее горного ручейка бегал я с мушкетом по лесу, стряхивая с
веток росу, и стрелял куропаток, бекасов или рогатых оленей.  Воистину  прав
английский драматург, сказавший: "Да, нелегко нам  преклонить  главу,  когда
она увенчана короной!" И зачем только я  отнял  ее  у  племянника,  у  юного
Перекориля! Что я сказал? Отнял?  Нет,  нет!  Не  отнял,  нет!  Исчезни  это
мерзостное слово! Я просто на главу  свою  достойную  надел  венец  монарший
Пафлагона. И ныне я держу в одной руке наследный  скипетр.  А  другой  рукою
державу Пафлагонскую сжимаю! Ну мог бы  разве  бедный  сей  малыш,  сопливый
хныкалка, что был вчера при няньке и грудь просил и клянчил леденца, ну  мог
ли он короны тяжесть снесть? И мог ли, препоясавшись  мечом  монарших  наших
предков, выйти в поле, чтоб биться с этим мерзким супостатом?!
     Так его величество продолжал убеждать  себя  (хотя,  разумеется,  белый
стих еще не довод), что владеть присвоенным - прямой его  долг  и  что  если
раньше он хотел вознаградить пострадавшую  сторону  и  даже  знал,  как  это
сделать, то ныне, когда представился случай заключить столь желанный брачный
союз и тем самым объединить две страны и два  народа,  которые  доселе  вели
кровопролитные и разорительные войны, а именно: пафлагонцев и  понтийцев,  -
он должен отказаться от мысли вернуть Перекорилю корону. Будь жив его  брат,
король Сейвио, он сам ради этого отобрал бы ее у родного сына.
     Вот как легко нам себя обмануть! Как легко принять желаемое за должное!
     Король воспрянул духом, прочел газеты, доел яйца и булочки и позвонил в
колокольчик, чтобы явился первый министр. А  королева,  поразмыслив  о  том,
идти ей к больному Перекорилю или нет, сказала себе:
     - Это не к спеху. Делу время, а потехе час. Перекориля я  навещу  после
обеда. А сейчас займусь делом - поеду к ювелиру, закажу ожерелье и браслеты.
     Принцесса же поднялась к себе и велела своей служанке Бетсинде вытащить
из сундуков все наряды.
     А о Перекориле они и думать забыли,  как  я  про  обед,  съеденный  год
назад.



Глава II,
     рассказывающая о том, как Храбус получил корону, а Перекориль ее
     потерял

                                                  А наш Храбус, как на грех,
                                                  Вел себя не лучше всех!

     Тысячелетий десять или двенадцать тому назад  в  Пафлагонии,  как  и  в
некоторых  иных  государствах,  еще   не   было,   по-видимому,   закона   о
престолонаследии. Во всяком случае, когда  скончался  венценосный  Сейвио  и
оставил брата опекуном своего осиротевшего сына и регентом,  сей  вероломный
родственник и не подумал исполнить волю покойного монарха. Он  объявил  себя
королем Храбусом XXIV, устроил пышную  коронацию  и  повелел  отечественному
дворянству присягнуть себе на верность. И пока Храбус  устраивал  придворные
балы, раздавал деньги и хлебные должности, пафлагонское дворянство не  очень
беспокоилось о том, кто сидит на престоле; что же до простого люда, то он  в
те времена отличался подобным же равнодушием.
     Когда скончался венценосный Сейвио,  его  сын  Перекориль  был  еще  юн
годами, а посему не очень огорчился утратой короны и  власти.  У  него  было
вдоволь сластей и игрушек, он бездельничал  пять  дней  в  неделю,  а  когда
немного подрос, мог  ездить  верхом  на  охоту,  а  главное  -  наслаждаться
обществом  милой  кузины,  единственной  дочери  короля,  -  и  бедняга  был
рад-радешенек; он  ничуть  не  завидовал  дядиной  мантии  и  скипетру,  его
большому, неудобному, жесткому трону и тяжелой короне, которую тот  носил  с
утра до ночи.
     Взгляните  на  дошедший  до  нас  портрет  Храбуса,  и  вы,   наверное,
согласитесь со мной, что подчас он, должно быть, порядком уставал  от  своих
бархатных одежд, горностая, бриллиантов и прочего великолепия. Нет, не хотел
бы я париться в этой жаркой мантии с такой вот штукой на голове!
     Вот сидит наш Храбус слева, А напротив - королева.
     Что касается королевы, то в юности она,  наверно,  была  миловидна,  и,
хотя с  годами  несколько  располнела,  черты  ее,  как  легко  заметить  на
портрете, сохранили некоторую приятность. А если она  и  была  охотницей  до
сплетен, карт, нарядов и лести, то будем к ней  снисходительны:  ведь  мы  и
сами немало этим грешим. Она была добра к  племяннику;  и  если  чувствовала
порой укоры совести из-за того, что муж ее отнял корону у юного  принца,  то
утешалась  мыслью,  что  пусть  его  величество  и  захватчик,  но   человек
приличный, и после его смерти Перекориль воссядет на престол вместе со своей
нежно любимой кузиной.
     Первым министром был старый сановник  Развороль;  он  с  горячей  душой
присягнул Храбусу на верность, и монарх  доверил  ему  все  заботы  о  делах
государства. Ведь Храбус только того и хотел, что  тратить  побольше  денег,
слушать льстивые речи, охотиться день-деньской и иметь поменьше хлопот. Было
бы вдоволь утехи, а как  расплачивался  за  это  народ,  монарха  ничуть  не
заботило. Он затеял войну кое с  кем  из  соседей,  и  пафлагонские  газеты,
разумеется, возвестили о его славных победах; он  повелел  воздвигнуть  свои
статуи по всему королевству, и, конечно, во всех книжных лавках  продавались
его портреты. Его  величали  Храбусом  Великодушным,  Храбусом  Непобедимым,
Храбусом Великим и тому подобное, ибо уже в те давние времена царедворцы  да
и простой люд знали толк в лести.

                                                    Как он правил много лет,
                                                    Кто такая Спускунет...

     У  этой  королевской  четы  было  одно-единственное  дитя  -  принцесса
Анжелика, которая, разумеется, казалась настоящим чудом и своим родителям, и
придворным, и самой себе. Все говорили, что у нее  самые  длинные  на  свете
волосы, самые большие глаза, самый тонкий стан, самая маленькая ножка и  что
румянцем она превосходит всех знатных девиц Пафлагонии. Но красота  ее,  как
утверждала молва, бледнела перед ее ученостью, и гувернантки, желая устыдить
ленивых питомцев, перечисляли им, что знает и умеет принцесса Анжелика.  Она
играла  с  листа  труднейшие  пиесы.  Умела   ответить   на   любой   вопрос
экзаменационного вопросника. Помнила все даты из истории Пафлагонии и других
стран. Знала  французский,  английский,  немецкий,  итальянский,  испанский,
древнееврейский,   греческий,   латынь,   каппадокийский,    самофракийский,
эгейский, а также понтийский. Словом, была на редкость образованной девицей,
а фрейлиной и наставницей при ней состояла строгая графиня Спускунет.
     Спускунет - ужасно родовитая дама. Она так горделива, что я  принял  бы
ее, ну, по меньшей мере, за княгиню, чей род  восходит  ко  дням  всемирного
потопа. Но особа эта была ничуть не лучшей крови, чем многие другие спесивые
дамы, и все здравомыслящие люди смеялись над ее глупой кичливостью.
     Она была всего-навсего горничной королевы в бытность ее  принцессой,  а
муж этой графини служил в семье принцессы старшим лакеем. Однако  после  его
смерти, вернее,  исчезновения,  про  которое  вы  скоро  узнаете,  Спускунет
принялась так обхаживать свою августейшую хозяйку, так подлещивалась к ней и
угождала  ей,  что  стала  любимицей  королевы,  и  та  (от  природы  весьма
добродушная) даровала ей титул и назначила наставницей дочери.
     А теперь я расскажу вам о  занятиях  принцессы  и  о  ее  прославленных
талантах. Умом ее бог не обидел, а вот прилежания не дал. По правде  говоря,
играть с листа она совсем не умела; просто разучила две-три пиески и  всякий
раз притворялась, будто видит их впервые. Она отвечала на полдюжины вопросов
из  книги  мисс  Менелл,  только  надо  было  заранее  договориться,  о  чем
спрашивать. А что до языков, то учили ее многим, но,  боюсь,  она  знала  по
две-три фразы на каждом и лишь пускала  пыль  в  глаза.  Вот  рисунки  ее  и
вышивки были и впрямь хороши, только она ли их делала?
     Все это заставляет меня  открыть  вам  правду,  а  посему  обратимся  к
прошлому, и я поведаю вам историю Черной Палочки.



Глава III,
     из которой вы узнаете, кто такая Черная Палочка и еще многие другие
     влиятельные особы

                                                      И волшебный дар подчас
                                                      Хуже пагубы для нас.

     На границе Пафлагонии и Понтии обитала в те времена таинственная особа,
которую жители обоих королевств звали Черной Палочкой, потому что она всегда
носила с собой длинный жезл из черного дерева, а может, просто клюку;  и  на
ней она летала на Луну и в  другие  места  по  делам  или  просто  так,  для
прогулки, и творила с ее помощью разные чудеса.
     Когда она была молода и только-только  научилась  волшебству  у  своего
отца-чародея, она колдовала без устали, носилась на своей черной палочке  из
королевства в королевство и одаривала сказочными подарками то одного принца,
то другого. У нее были десятки  царственных  крестников,  и  она  превратила
несметное множество злых людей в зверей,  птиц,  мельничные  жернова,  часы,
брандспойты, сапожные рожки, зонты и просто во что попало; словом, она  была
одной из самых деятельных и назойливых особ во всем колдовском цехе.
     Впрочем, порезвившись тысячелетия эдак два  или  три,  Черная  Палочка,
по-видимому, наскучила этими забавами. А может, она сказала себе:
     - Что проку, что  я  на  сто  лет  усыпила  эту  принцессу,  прирастила
кровяную колбасу к носу  того  олуха  и  приказала,  чтоб  у  одной  девочки
сыпались изо рта жемчуга и бриллианты, а у другой - жабы и  гадюки?  Сдается
мне, что ото всех моих чудес столько же вреда, сколько пользы. Оставлю-ка  я
лучше при себе свои заклинания, и пусть все идет своим чередом! Были у  меня
две  юные  крестницы  -  жена  венценосного  Сейвио   и   жена   светлейшего
Заграбастала. Одной я подарила волшебное кольцо,  другой  -  чудесную  розу.
Подарки эти должны были придать им прелести в глазах мужа и сохранить им  до
гроба мужнину любовь. Но разве дары  мои  пошли  им  на  пользу?  Ничуть  не
бывало! Мужья потакали им во всем, и они стали капризными, злыми,  ленивыми,
тщеславными, хитрыми, жеманными и считали себя краше  всех  на  свете,  даже
когда превратились в смешных, безобразных старух. Они чванились передо мной,
когда я приходила их навестить, - передо мной, феей, которая знает все тайны
волшебства и может одним мановением руки обратить их в  обезьян,  а  все  их
бриллианты - в ожерелья из луковиц.
     И  вот  Черная  Палочка  заперла  свои  книги  в  шкаф,  отказалась  от
колдовства и впредь пользовалась своим жезлом только для прогулки.

                                                    Царедворцу ты не верь!
                                                    Что там в Понтии теперь?

     Когда же супруга герцога Заграбастала родила сынишку (его светлость был
в ту  пору  первым  понтийским  вельможей),  Черная  Палочка  не  пришла  на
крестины, хотя ее звали, а только послала поздравление и серебряную  мисочку
для малютки, не стоившую, наверно, и двух гиней.
     Тут же вскорости и королева Пафлагонии подарила его  величеству  Сейвио
сына и наследника. По случаю рождения маленького принца в столице палили  из
пущек, освещали улицы плошками и устраивали пир за пиром. Все  ожидали,  что
фея, приглашенная в крестные, подарит мальчику в знак своей милости, ну,  по
меньшей  мере,  шапку-невидимку,  крылатого  коня,  Фортунатов  кошелек  или
какое-нибудь иное ценное свидетельство  ее  расположения,  но  вместо  этого
Черная Палочка подошла к колыбели маленького Перекориля,  когда  все  кругом
восхищались им и поздравляли августейших родителей, и сказала:
     - Бедное дитя! Лучшим подарком тебе будет капелька  невзгод.  -  Больше
она не сказала ни слова, к возмущению родителей, каковые вскорости умерли, а
трон захватил принцев дядя, Храбус, о чем рассказывалось в первой главе.
     И  на  крестинах  Розальбы,  единственной  дочери  понтийского   короля
Кавальфора, Черная Палочка, которую туда тоже пригласили, повела себя ничуть
не лучше. В то время как все превозносили красоту  новорожденной  и  славили
родителей, Черная Палочка глянула с грустью на мать и дитя и промолвила:
     - Знай, милая, - (фея держалась без церемоний, ей было все равно -  что
королева, что прачка), - эти люди, которые сейчас тебе  повинуются,  первыми
тебя предадут, а что до принцессы,  то  и  ей  лучшим  моим  подарком  будет
капелька невзгод.
     Она коснулась Розальбы  своей  черной  палочкой,  строго  поглядела  на
придворных, помахала на прощание королеве и медленно выплыла в окошко.
     Когда она исчезла, придворные, испуганно молчавшие  в  ее  присутствии,
зашумели.
     - Что за гнусная фея! - говорили они. - Одно название, что  волшебница!
Явилась на крестины пафлагонского наследника и прикинулась,  будто  души  не
чает в королевской семье. А что потом вышло? Принца, ее  крестника,  дядюшка
скинул с престола. Мы вот ни за что  бы  не  дали  какому-нибудь  разбойнику
посягнуть на права нашей малюточки! Никогда, никогда, никогда! - И  все  они
хором закричали: - Никогда, никогда, никогда!
     А теперь послушайте, как доказали свою верность эти достойные  господа.
Один из  вассалов  Кавальфора,  упомянутый  выше  Заграбастал,  взбунтовался
против своего монарха, и тот отправился подавлять мятежника.
     - Нет, вы подумайте, кто-то посмел пойти супротив нашего  возлюбленного
государя! - вопили придворные. -  Вот  своевольник!  Наш  монарх  непобедим,
неодолим! Он вернется домой с пленным Заграбасталом, привяжет его  к  хвосту
осла, протащит по городу, чтобы все знали, как великий Кавальфор поступает с
бунтовщиками.
     Венценосный Кавальфор отправился усмирять мятежника, а бедная королева,
которая была от природы существом боязливым и робким, заболела от с