ь! Разберутся как-нибудь. И вообще: чему быть - того не
миновать. Не будь занудой. Ты же поэт!
    - Но если ты не будешь об этом думать, я не буду, он не  будет,  -
тут Антон неожиданно ткнул пальцем в  сторону  вышедшего  из  подъезда
гражданина, заставив его опасливо покоситься на собеседников, - то кто
будет это делать? Кто?
    - Желающие  найдутся,  не  переживай.  Вон  их  сколько,  снующих,
мельтешащих, лезущих друг другу на голову! Телевизор  включишь:  какие
лица! Какие речи!
    - Не заводись. Скажи лучше, что теперь делать будешь.
    - Что делать? Любить буду! Писать буду! Жить буду!
    - Все это хорошо, но, помнится, мы мечтали жить не только в  кругу
своих мелких личных интересов.
    - Искусство и любовь - вот все,  ради  чего  стоит  жить  на  этом
свете. Все остальное - стойло и пойло.
    - Она все знает? -  спросил  Светлый,  оставив  попытки  в  чем-то
переубедить своего оппонента.
    Евгений отрицательно покачал головой.
    - Вот! - предупреждающим тоном сказал Антон.
    - Да не переживай ты! Все образуется.
    - Как-то неубедительно прозвучало.
    - Не придирайся. И не обижайся. Заходи через пару дней -  увидишь:
все образуется.
    Поэт понял, что разговор окончен. Евгений направился в подъезд.
    - Стой! - крикнул Светлый. - А  эти  странные  партизаны,  которые
мост...
    Художник, не дослушав  вопроса,  утвердительно  кивнул  головой  и
удалился, оставив Антона стоять с открытым ртом.


                                  V


    - Ты проводишь меня? Я хочу пойти к маме на могилу.  Надеюсь,  это
можно? - спросила Инна в тот же день.
    - Да, конечно. Но, может быть, лучше завтра? Я думал,  мы  сегодня
побудем вдвоем.
    - Я хотела бы сегодня, - заупрямилась Инна. - Если ты не можешь, я
пойду одна.
    - Нет-нет, я пойду с тобой. К  тому  же,  мы  хотели  купить  тебе
кое-что из вещей. Вот и зайдем на обратном  пути.  Мне  кажется,  тебе
пойдет оранжевое платье.
    - Я хочу синее.
    - Может, лучше зеленое?
    - Тебе что, не нравится синий цвет?
    Евгений неопределенно пожал плечами.
    - Как, тебе не нравятся мои синие глаза? - нарочито сердитым тоном
спросила она.
    - Синие глаза нравятся, а синее платье - не очень.  Впрочем,  если
ты очень хочешь...
    На кладбище было тихо и пусто. Пахло  прелой  листвой.  Могила  ее
мамы неожиданно оказалась в довольно запущенном состоянии. Евгений  не
отходил от Инны ни на шаг. Часто ему приходилось  буквально  закрывать
собой то, что находилось совсем близко и чего ей видеть было нельзя.
    - Ты можешь пройтись, - попросила Инна.  -  Я  минут  пять  посижу
одна.
    Евгений отошел,  стараясь  по-прежнему  закрывать  собой  страшный
объект.
    - Сколько заброшенных могил! - сказал старик в видавшей виды рясе,
похожий на старинного пустынника. И сколько зла  развелось,  алчности,
никто ни о чем не думает наперед. А ведь сказано у пророка: "Горе тем,
которые постановляют несправедливые законы и пишут  жестокие  решения,
чтобы устранить бедных от правосудия и похитить права у малосильных из
народа моего, чтобы вдов сделать добычею своею и ограбить сирот. И что
вы будете делать в день посещения, когда  придет  гибель  издалека?  К
кому прибегнете за помощью? И где оставите богатство ваше?"
    - Вы монах, что ли? - полюбопытствовал Евгений.
    - Старец я, и удивляюсь всему увиденному здесь.
    - Здесь, как везде. А решают в столице, дедушка.
    - Да-а. И сказано  у  пророка:  "Как  сделалась  блудницею  верная
столица, исполненная правосудия! Правда обитала  в  ней,  а  теперь  -
убийцы. Серебро твое было изгарью, вино твое испорчено  водою,  князья
твои законопреступники и сообщники воров..."
    - Издалека идете?
    - Ох, издалека. И дал мне Господь узреть грядущее...
    Что-то проговаривая, старик скрылся среди деревьев.
    - Позвольте, что вы сказали насчет грядущего? - Евгений устремился
за ним, но монах словно сквозь землю провалился.
    Тут художник спохватился и бросился  обратно.  Инны  у  могилы  ее
матери не было. Да, она была там, куда он не должен был ее допустить.
    - Что это такое? - женщина дрожала, как от холода.  -  Ты  знаешь,
да?
    - Пойдем  отсюда,  это  просто  случайное  совпадение,  -  Евгений
постарался сохранить спокойный, непринужденный вид.
    - О чем ты говоришь? Ведь это же моя фотография - посмотри!
    - Ну, может, это какая-то глупая шутка, - начал теряться художник.
    - Какая шутка? Кто может так шутить? Кому  это  надо?  -  говорила
она, жалобно всхлипывая. - Я же чувствую: что-то  не  так.  Только  не
пойму, что. Ну скажи, не лги мне.
    Она медленно села на лавку у своей могилы и заплакала навзрыд.  Он
опустился рядом, уткнулся лицом в ее колени и закрыл  глаза.  На  него
нашло какое-то оцепенение. Ему вдруг стало казаться, что это он умер и
его закопали здесь, под этой плитой, а она всегда была жива  и  сейчас
пришла к нему на могилу.
    - Пойдем  домой,  -  наконец  сказал  он  после  бесконечно  долго
длившейся паузы.
    - Ты мне не скажешь?
    - Скажу. Пойдем домой.
    Инна достала из сумки платок и зеркальце, стала вытирать лицо.
    - Я боюсь, - вдруг сказала она.
    - Чего?
    - Не знаю. Но я очень боюсь. Я хочу, чтобы мы пошли ко мне.
    - Зачем?
    - Не знаю. Но я тебя очень прошу.
    - Хорошо, но мы же хотели зайти в магазин.
    - Нет, не сейчас.
    Ему все же удалось  затащить  Инну  в  магазин,  затем  в  другой,
третий. И она выбрала себе ярко-синее платье. Потом он сказал, что уже
поздно, что он устал, да и она, судя по всему, - тоже,  и  что  завтра
они непременно пойдут к ней. И завтра же он  расскажет  ей  о  нелепой
случайности, из-за которой ее посчитала погибшей. Потом они  сидели  у
Евгения, и он старался всячески ее утешить, отвлечь от тяжелых мыслей.
Когда он очередной раз взял женщину за плечи, она вдруг отстранилась:
    - Подожди.
    - Никак не можешь отойти от пережитого потрясения?
    - Дело не в этом, - она отрицательно покачала головой.  -  Вернее,
не только в этом.
    - В чем же еще? - Евгения начало  одолевать  смутное,  но  ужасное
предчувствие.
    - Со мною что-то происходит.
    - Я понимаю, тебе трудно. Ты  расстроилась,  не  знаешь  некоторых
обстоятельств, тебя это тревожит, угнетает.
    - Не только это.
    - Ну что еще? Что?
    - Что-то происходит с  моим  телом  -  оно  как-то  немеет,  будто
отмирает. Такое чувство, что я еще здесь и в то  же  время  -  уже  не
здесь.
    Евгений посмотрел в ее неподвижные, затуманенные  глаза  и  ощутил
чувство ужаса, от которого похолодело внутри.
    - Так что? - гипнотизирующим голосом спросила женщина, глядя в его
лицо остекленевшими глазами. - Может быть, ты теперь скажешь мне?
    Художник  понял,  что  попался  -  не  надо  было  так  откровенно
пугаться.
    - Это усталость. Ты перенервничала, вот  тебе  и  нездоровится.  Я
вызову врача, он пропишет лекарства. А пока тебе надо принять  горячую
ванну. Сразу станет легче. Вот увидишь. Сейчас...
    Он заметался по квартире, засуетился, не зная, что делать  сначала
- вызвать врача или готовить ванну.  Наконец  он  заскочил  в  ванную,
открыл краны, стал регулировать температуру воды.
    Когда Евгений вышел  из  ванной,  в  комнате  было  пусто.  Разум,
кажется, отказал ему. Ничего не соображая,  он  метался  по  квартире,
заглядывая всюду, где может поместиться взрослый человек,  а  затем  и
туда, где не поместится даже  ребенок.  Наконец  эта  горячка  у  него
прошла.
    - Этого не может быть, - шагая  взад-вперед  по  комнате  и  часто
жестикулируя руками, заговорил он.  Это  мы  -  те,  кто  перемещается
отсюда, возвращаемся. Потому  что  так  задумано.  А  они  -  те,  кто
находится там, могут переместиться только с нашей  помощью,  когда  мы
возвращаемся. Перемещение снова туда без этих  препаратов,  рамочек  с
шариком никем не предусмотрено и потому невозможно. Тогда где же...
    Он растерянно развел руками и вдруг  схватился  за  голову.  Затем
бросился к выходу. Было уже темно. Моросил  мелкий  дождик.  Комнатные
тапочки не позволяли бежать в полную силу. Наконец один из них  слетел
с ноги. Второй Евгений сбросил сам.  Улицы,  улицы,  улицы.  Переулок.
Мост. Разноцветные огни вокруг. Совсем близко тяжело громыхал вагонный
состав. Ступеньки, ступеньки. На мосту -  никого.  И  вот  это  место.
Евгений перегнулся через перила, чтобы посмотреть вниз.  Вдруг  кто-то
прыгнул на него сзади и опрокинул на спину. Охрину удалось  подняться,
но  этот  кто-то  все  еще  висел  на  его  плечах.  Евгений  захватил
нападающего одной рукой за  воротник,  другой  -  за  предплечье  и  в
падении вперед бросил его через себя. Тот крякнул  и  обмяк.  Стоя  на
четвереньках  и  морщась  от  боли  в   колене,   Евгений   пристально
всматривался в непревычно перевернутое лицо перед собой. Это лицо было
ему знакомо, но он никак не мог понять, чье же оно. Наконец,  до  боли
вывернув  шею,  чтобы  увидеть  лицо  нападавшего  в  более  привычном
ракурсе, художник узнал Светлого.
    - Чего тебе надо? - спросил Евгений, пытаясь подняться.
    Но поэт снова крепко вцепился в него.
    - Пусти! - вырываясь, крикнул Охрин. -  Я  же  только  посмотреть!
Пусти!
    Руки Светлого разжались, и Евгений снова припал к  парапету.  Поэт
пристроился рядом.
    - Никого там нет, - переводя дыхание, сказал он.
    - Ты откуда взялся?
    - Иду к тебе, а ты бежишь. Я кричу, а ты не слышишь,  -  лаконично
объяснил Светлый. - Хотел сказать, что тебя Драпов разыскивает.


                                  VI


    Утром Евгений  проснулся  с  тяжелой  головой  и  с  предчувствием
чего-то не менее ужасного, чем исчезновение Инны. Солнце давно встало.
Звонок в  дверь  заставил  художника  вздрогнуть.  Открыв,  он  увидел
взъерошенного и возбужденного Драпова. Глаза ассистента  подозрительно
блестели.
    - Все-таки  я  нашел  вас!  -  воскликнул  Генрих,   пытаясь   без
приглашения протиснуться в квартиру.
    - Зачем? - спросил Евгений, придавливая его дверью.
    - Вы не представляете, насколько это важно.
    - Для кого?
    - Для вас, для нее, для меня - для всех.
    - Черт с вами, входите.
    Евгений отпустил дверь.
    - Она здесь? -  украдкой  спросил  Драпов,  проходя  и  осматривая
помещение.
    - Вы пришли спрашивать или рассказывать?
    - Хорошо, - согласился ассистент.
    Он подошел к столу, налил из графина полный стакан  воды  и  жадно
выпил.
    - Хорошо, - повторил он, с размаху плюхнувшись в кресло. - Все  по
порядку.
    - Да уж, пожалуйста.
    - Они его повесили, - начал ассистент и, подумав, уточнил:
    - Партизаны повесили Шурина.
    Он пристально посмотрел на  Охрина,  но  лицо  художника  осталось
непроницаемым.
    - Он никогда не рассказывал мне всего, - продолжал  Драпов.  -  До
многого мне приходилось докапываться самому. Но ответов  на  некоторые
очень важные вопросы я так и не узнал. И тогда я рискнул. После долгих
попыток мне с помощью одного нашего пациента удалось переместиться.  И
я нашел его. Чему вы улыбаетесь?
    - Я вдруг подумал, что при перемещениях я, вы и кто угодно  другой
могли в своем прошлом встретиться с собой.
    - Нет, доктор сказал, что это невозможно.
    - Почему?
    - Не знаю. Он так сказал. Впрочем, я думаю, Шурин и сам  до  конца
не понимал, что он открыл, и не знал всех нюансов этих... перемещений.
Так вот, когда я нашел Шурина там... ну, в прошлом, я  ему  ничего  не
сказал о том, что с ним  случилось.  Но  он  как-то  почуял  неладное,
догадался  почему-то.  И  вот,  когда   у   меня   началось   обратное
перемещение, Шурин вдруг бросился ко мне, обнял меня  крепко-крепко  и
не отпускал до тех пор, пока мы с ним не переместились. Но даже  этого
ему не надо было делать, потому что вместе с нами переместилось восемь
случайных прохожих, находившихся от нас не менее чем в десяти шагах. И
самое страшное: вместе с ними переместился телеграфный столб.
    - Ну, столбом в наше время никого не испугаешь, - пошутил Охрин.
    - Вы не понимаете! - Драпов  подскочил  с  места.  -  По  расчетам
доктора,  случайно  переместиться  при  возврате  мог  лишь  тот,  кто
находился  в  непосредственной  близости  от  пациента,  да  и  то   с
определенной долей вероятности, что и подтвердилось в вашем случае. Но
потом выяснилось, что может переместиться целая  группа  людей.  Затем
опасное пространство еще более увеличилось, и никто не может  сказать,
до каких размеров может расширяться коридор перемещения! А теперь  еще
выяснилось, что перемещаться могут и крупные  неодушевленные  объекты!
Вы представляете себе масштабы возможной катастрофы?!
    - Все это очень занимательно, - спокойно сказал Охрин. -  Но  я-то
тут причем?
    - Ах, да. Я ведь не закончил. Мы с  возвращенным  Шуриным  провели
ряд экспериментов по сужению коридора. Но  ничего  не  вышло.  Сначала
старушка-долгожительница перетащила сюда какого-то монаха - не  то  из
пятнадцатого, не то из шестнадцатого года. Потом... Впрочем,  это  все
детали. Когда я понял, насколько это опасно,  то  попытался  уговорить
доктора прекратить сеансы. Но его это очень разозлило. Он сказал,  что
большой опасности нет, что все они потом уходят.
    - Куда?
    - А-а, заинтересовались, наконец! Не знаю куда  -  он  не  сказал.
Может, и сам точно не знает. А может, он сказал  это  лишь  для  того,
чтобы меня успокоить. Поэтому я и спрашиваю: она еще здесь?
    Евгений отрицательно покачал головой.
    - Как это случилось?
    - Я не видел. Просто исчезла.
    - Когда исчезла?
    - Вчера вечером.
    Драпов сделал отрешенное лицо и,  беззвучно  шевеля  губами,  стал
что-то подсчитывать.
    - У него совсем немного времени, - заключил он, и  это  заключение
его, кажется, обрадовало. Когда доктор понял, что я могу ему помешать,
то скрылся от меня и явно продолжает эксперименты. А кроме того,  если
он успеет обучить кого-то этой процедуре, его смогут возвращать  снова
и снова, а это - почти бессмертие! Вопрос лишь в том, возвращается  ли
неумышленно перемещенный из прошлого  обратно  в  прошлое  или  просто
исчезает.
    - И что вы думаете на этот счет?
    - Как по-вашему, я похож на профессора?
    - Честно говоря, не очень.
    - То-то и оно, - огорчился ассистент.
    Наступила долгая пауза.
    - А меня чуть партизаны не подстрелили, - вдруг не то похвастался,
не то пожаловался ассистент.
    - Пустяки, - ответил художник. -  Вот  они  мост  взорвали  -  это
событие.
    Ассистент сначала обиделся, а потом разозлился:
    - Да вы  просто  циник!  Все  вы,  творческие  деятели,  циники  и
пошляки.  Только  воображаете  из  себя  много.  Видимость   создаете.
Глубокую духовность разыгрываете! - ассистент совсем рассвирепел. - А,
впрочем, вас, похоже, в этой истории интересует только женщина.
    Драпов остыл так же быстро, как и вспыхнул. Он замолчал  и  устало
поплелся к  выходу.  Евгений  еще  какое-то  время  сидел  неподвижно,
уставившись в одну точку. Затем встал и пошел на кладбище.
    Он сидел у ее могилы. Вот здесь же, на этом  самом  месте,  совсем
недавно сидела она. Неужели это действительно было? А может,  все  это
только сон, гипнотический сеанс доктора Шурина? А если она  и  вправду
была здесь, то где она теперь? Вернулась в прошлое? Будет ли  она  там
помнить все, что было здесь? Поступит ли иначе, чем тогда? Но если  бы
она поступила иначе, то сейчас все было бы не так. А  ведь  ничего  не
изменилось. Да и могло ли поменяться? И почему, собственно, она  могла
поступить иначе, ведь он ей так ничего и не объяснил? А, черт!
    Евгений хлопнул себя ладонью по лбу, резко встал и  побрел  наугад
среди могил.
    - Стой! - послышалось сзади. - Стой, кому сказал!
    Охрин решил не оглядываться -  стоит  ли  связываться  с  какой-то
шантрапой?
    - Хальт! Их верде шиссен! - уже сердито крикнул тот же голос.
    Охрин  стал,  как   вкопанный.   За   спиной   слышались   тяжелые
приближающиеся шаги трех-четырех человек. Художник медленно обернулся.
    - Шпрехен зи дойч? - спросил старшина с Т-образными  нашивками  на
погонах. В правой руке за шейку приклада он держал  увесистый  ППШ.  С
ним было еще трое солдат разного возраста.
    - Отвечай! - угрожающе потребовал один из них.
    Но Охрин уже не смотрел ни на старшину, ни на  сопровождавших  его
воинов. Взгляд художника был устремлен между ними, туда, за  кладбище,
где  на  пустыре  в  направлении  городка,  над   которым   развевался
трехцветный   флаг,   разворачивалась   в   боевой   порядок   колонна
тридцатьчетверок. За танками, быстро размыкаясь, вытягивалось  в  цепь
подразделение пехоты.



                           Дмитрий СЕРГЕЕВ

                              ЧУЖИЕ ИГРЫ


    - Мама, - сказал Ют, перелетая ближе к  биополетрансформеру,  -  я
хочу поиграть в летающие тарелки.
    - Ты же знаешь: теперь это опасно, - забеспокоилась Ин.
    - Но в прошлом цикле мы с Юн так здорово играли. Юн превращался  в
летающую тарелку, а я - в зеленого человечка. Зеленым человечком  тоже
быть хорошо, только надо сильно уменьшаться. Было весело!
    - В прошлом цикле у людей не  было  опасного  для  нас  оружия,  а
теперь они могут тебя сбить. Оставь в покое трансформер!
    - Ну, мама.
    - Хорошо, ты можешь поиграть в полтергейст - это тоже весело.
    - Надоело.
    - Зато это самая безопасная игра.
    - Для маленьких.  Стучать,  посуду  бросать,  смотреть,  как  рожи
корчат. Потом приходят какие-то умники: сидят-сидят, смотрят-смотрят -
ничего не соображают! Скучно. Мам, ну разве ты в детстве не  играла  в
инопланетян?
    - Нет, мы играли в джиннов. Но это было совсем другое дело, -  она
вдруг задумалась, и края  ее  ауры  часто  запульсировали,  приобретая
красноватый оттенок. - Вот помню как-то...
    - Примитив!
    - Много ты понимаешь!
    - Ты еще вспомни, как вы когда-то играли в чертей и ангелов.
    - А что? в чертей - забавно, а в ангелов - полезно для людей. Даже
Великий Э поощряет эту игру.
    - О, нет! В чертей я, пожалуй, еще поиграл бы. Но в ангелов!..
    - Ты просто еще маленький.
    - А в Бермудский треугольник ты хоть раз играла?
    - Как ты можешь! Знаешь ведь, что подобные игры  строго  запрещены
даже в параллельных мирах низшего уровня.
    - Мам, ну они же все равно умирают. И притом так быстро.
    - Ну и что? Они постепенно разовьются, выделятся  из  мира  грубой
материи и...
    - Как они выделятся? Они же не могут без этой грубой материи. Нет,
они всегда будут жить на мусорке Вселенной.
    - Пойми, они просто заигравшиеся дети.
    - Инфантильные.
    - Может быть. Но у них есть мысль, есть живое поле, и когда-нибудь
они обязательно превратятся в высшую, эфирную субстанцию.
    - Ну я полетел?
    - Никаких зеленых человечков!
    - Тогда: лохнесское чудовище.
    - В него теперь тоже играть не рекомендуется.
    - Ну в снежного человека можно, наконец?!
    - Хорошо, - сдалась Ин. - Но только в снежного человека  и  притом
высоко в горах.
    - Там же нет никого.
    - Найди альпинистов. Но не надо ночью засовывать голову в  палатку
и пугать их диким ревом - это не так смешно  и,  может  быть,  не  так
безопасно, как ты думаешь.
    - Ладно.
    - И как эти люди так легко верят во что угодно?
    - Наверное, им скучно и  одиноко  в  их  маленьком  и  примитивном
мирке, - Ют радостно подмигнул яркой фиолетовой вспышкой  и,  вплотную
приблизившись к трансформеру, оказался в  зоне  синих  концентрических
кругов, излучаемых висящим в пустоте небольшим черным шаром. Шар резко
увеличился и,  поглотив  Юта,  в  одно  мгновение  сжался  до  прежних
размеров. Теперь он ритмично пульсировал, отсчитывая время.
    Ин ждала, несколько волнуясь. Хотя эта  игра  была  знакома  ей  с
раннего детства, она всегда переживала, когда Ют входил в трансформер.
    Шар засветился изнутри  и  снова  увеличился.  В  нем  образовался
прозрачный