ебные показатели  по
всем  классам. Директор этим своим качеством справедливо гордился,
так  же как и умением без запинки проводить пресс-конференции,  за
что в прошлом году был признан учителем года в области.
   Пока  директор говорил о "проценте успеваемости", учителя  тоже
даром время не теряли.
   Физик, Леонид Игоревич, довольно громко перешептывался с  двумя
учительницами начальных классов, и это давало возможность  сидящей
за  соседней партой француженке Агнессе Ивановне выяснить для себя
кое-какие  вопросы. Ей раньше казалось что Леонид Игоревич  сильно
увлечен  Дарьей  Константиновной  /2"А"/  но,  оказывается,  Мария
Владимировна /1"В"/ пользовалась куда большим вниманием физика.  В
каком-то смысле педсовет - незаменимая вещь.
   Филолог  Полина  Андреевна Прыгунова по быстренькому  заполняла
классные  журналы. Два месяца ей было лень это делать, а когда  не
лень  -  журналов не было на месте. У классных журналов  особенная
судьба - они живут какой-то отдельной бурной жизнью, независимо от
учителей и учеников, то появляясь, то исчезая.
   Поэтому неудивительно, что Полина Андреевна заполняла журнал  в
спешке,  иногда  путаясь  в  фамилиях и названиях  тем,  выставляя
двойки   отличникам  и  наоборот...  Но  это  неизбежные  издержки
нелегкого учительского труда.

   Майор Неволин тем временем читал "Спорт-Экспресс", положив  его
на колени. Математик Ирина Павловна Ежова ловко орудовала пилочкой
для ногтей. Наталья Анатольевна Скрябина совершенно открыто читала
в  подлиннике Генри Миллера, что косвенно подтверждало слух о том,
что она готовится выйти замуж за директора 31-ой школы ...
   В  общем,  все  были  при деле. Внимательно  директора  слушала
только  Алла Евгеньевна. Показатели успеваемости она сравнивала  с
успехами  в  области воспитания, очень сожалея, что сама  пока  не
может  похвастаться точными цифрами, показывающими  уровень  воспи
танности  гимназистов.  Но в ближайшее время  ей  обещали  достать
универсальные тесты, которые бы объяснили все...

   Оскар    Александрович   пристроился   за   последней   партой,
насторожившись в ожидании разговора об Олеге Мохове.  Но  никакого
разговора  не  планировалось. Все, независимо  от  того,  чем  они
занимались  в данную минуту, делали вид, что ничего не  случилось.
Собственно,  это  почти  соответствовало действительности.  Каждый
день  в  школах,  гимназиях и лицеях что-нибудь  случается,  жизнь
кипит  и  обжигает. Воспринимать невинную поездку  на  центральное
телевидение как чрезвычайное происшествие - глупо. Глупостей же  и
без  того  совершено  предостаточно.  Очередная  окончательно   бы
нарушила равновесие. Проще обо всем забыть, в том числе о до конца
не  разобранном  нагромождении списанной  мебели  в  подвале  и  о
железной  двери,  за  которой неизвестно что  скрывается.  Кстати,
откуда в подвале оказался красно-белый шарф? И об этом тоже  можно
забыть,  усевшись за последнюю парту. Сидеть и не  высовываться  -
этому Оскар Александрович за сорок лет жизни почти научился.  Хотя
лежать и не высовываться было бы приятнее.

                               Фига - лучший подарок
                               из газеты(17)

   Олег  поджидал  Юлю  Гуляеву  у ступеней  Дома  Культуры  имени
Мясникова.  Три раз в неделю Юля занималась шейпингом, из-за  чего
четыре раза в неделю была весела и непринужденна. Она едва терпела
этот самый шейпинг, но страх растолстеть был еще сильнее
   Если  бы  Олег знал все эти тонкости, он бы встречал  Юлю  где-
нибудь  в другом месте и, разумеется, в другое время. Но он  этого
не  знал  и как только стройная Юлина фигурка появилась  в  широко
распахнутых кем-то дверях, Олег как бы невзначай пошел  наперерез,
под мышкой держа завоеванный утюг.
   - А, это ты, - традиционно зевнула Юля.
   -  Привет. - Олег напрягся, тщательно подбирая нужные слова.  -
Не ожидал тебя здесь встретить.
   - Да? А что это у тебя?
   - Это? Утюг. Кстати, дарю...
   - Обычно мне дарят цветы.
   -  Вот  как...  Не  знал. Я-то обычно красивым  девушкам  утюги
дарю... И часто тебе дарят цветы?
   -  Последний  раз  - сегодня днем. - Юля вспомнила,  как  после
школы ее поджидал Лев Мохов с нелепыми розовыми гвоздиками.
   -   Понятно,  -  вздохнул  Олег.  -  Между  прочим,  я  сдержал
обещание.
   - Какое обещание?
   - Ну как же... Ты же смотрела "Силы Поднебесные".
   Юля  их  как  раз не смотрела, но признаваться  не  спешила.  С
какой стати выставлять себя лишний раз дурой?
   - Ну допустим.. - ответила она.
   - Я и говорю - я сдержал обещание.
   -  Знаешь  что...  -  Юля  наморщила  лоб.  -  Мне  надо  идти.
Встретимся в школе.
   - Так у нас же каникулы.
   - Вот после каникул и встретимся.
   И  Юля,  взмахнув  рукой, стала сбегать со  ступенек,  оставляя
Олега  в недоумении. Как же так? Она же сама говорила, что он  был
бесподобен.
   Но   неожиданно  Юля  остановилась  и,  повернувшись,   сделала
несколько  шагов навстречу Олегу, протягивая руку и произнося  при
этом:
   - Да, совсем забыла свой утюг.

                               В  Печинске-Горшечинске был Петухан
                           Куриханыч,   да   переведен   в   Суму-
                           Зареченску,    теперь   там    Заплетай
                           Расплетаич.
                               из книги(18)

   Шуйскому  предложили выступить в ДК имени  Мясникова  с  "почти
сольным концертом". - "Что значит - "почти"?" - спросил он. - "Это
значит,  что  с  тобой будут выступать мастер  разговорного  жанра
Синюхин и жонглер Благонравов".
   Шуйский обещал подумать. Он и сам не знал - готов ли он  давать
сольные  концерты, даже с Синюхиным в нагрузку. Одно дело сбряцать
где-нибудь на кухне или в лесу среди искусанных комарами друзей, и
совсем  другое  -  выйти на большую сцену, где  обычно  проводятся
городские  КВН-ы и торжественные заседания общественности  ко  дню
Крещения Господня.
   Так  ничего и не решив, Шуйский пришел на работу. Каникулы  его
не  касались.  Наоборот,  это было самое напряженное  время  -надо
обойти  все  классы,  проверить  мебель,  стенды,  доски,  кое-что
отнести в подвал для ремонта; с этого и начал день, сунув в карман
халата  молоток, отвертку, коробок шурупов и гвоздей. Ему и самому
было  противно  от  своей добросовестности. Временами  он  пытался
работать спустя рукава, но это не слишком-то получалось.
   Он,  конечно,  мог бы, пока нет завхоза Смертина, запереться  в
мастерской  и  завалиться спать, но спать не хотелось.  И  значит,
приходилось трудиться всерьез, потому что когда в его руки попадал
столярный инструмент, он становился серьезным человеком. К тому же
слишком  унизительно бить молотком не в полную силу  или  небрежно
вкручивать  шурупы.  При  этом  он  не  думал  о  тех,  кто  будет
пользоваться починенной мебелью. Он работал не для них  и  не  для
завхоза,  и  тем  более  не  для  себя.  Он  работал  для   своего
спокойствия.  В данном случае это приносило пользу,  но  вообще-то
было далеко не всегда хорошо.
   Возможно,  именно  его  Спокойствие не давало  ему  возможности
написать по-настоящему хорошие песни, без оглядки на кого бы то ни
было. Не исключено, что Спокойствие мешало ему петь в полный голос
там,   где   бы  ему  хотелось.  Бесспорно,  что  его  Спокойствие
действовало заодно со Спокойствием других людей, и это  часто  был
неравный  союз. Ну и, конечно, именно благодаря своему Спокойствию
он  расстался с Алисой, жить с которой было безумно трудно, а  без
нее стало отвратительно спокойно.
   Шуйский   умел   свое  Спокойствие  нарушать,  но   все   время
возвращался  к Нему, тихо себя ненавидя. Он пытался  назвать  вещи
своими  именами в песнях, но по той же причине ему  это  по-настоя
щему не удавалось. Песни были слишком гладкими и не могли оставить
на  теле  ни одной занозы. И если для мебели, например для резного
буфета, это было замечательно, то слова и музыка требовали чего-то
другого.  До  этого надо, конечно, еще дойти. А пока  от  Шуйского
надо  было  не  так уж и много - перетащить с третьего  и  второго
этажей  в  мастерскую несколько стульев. Между  прочим,  это  были
учительские  стулья,  наиболее  расшатанные,  подобно  учительским
нервам.

   Спустившись  в  подвал, Шуйский услышал какой-то шорох.  Причем
как раз там, где возвышались неразобранные еще парты.
   Первая мысль была о крысах, но вообще-то это не слишком на  них
похоже. Они шуршали на других частотах.
   Шуйский  быстро занес в мастерскую стулья, схватил  с  верстака
фонарик  и,  включив его, приблизился к тому месту, где  доносился
шорох.
   -  Эй,  есть  тут  кто-нибудь?! - спросил он  довольно  громко.
Ответа  не  последовало,  и  тогда Шуйский,  попридержав  дыхание,
осторожно стал продвигаться дальше, пока не достиг поворота.
   Повращав фонариком, словно ложкой в стакане с черничным  соком,
он увидел не вешалку и не ведро, и не шарф, а человеческую фигуру,
вжавшуюся  в  стену.  Осветив лицо, нетрудно было  узнать  в  этом
человеке Олега Мохова.

   Олег, жмурясь, отделился от стены и со словами: "А, это вы..  "
прикрыл ладонью свое лицо. Шуйский грозно спросил:
   - Что тебе здесь надо?
   -  Да так... - Олег как будто бы впервые над этим задумался.  -
Просто хожу... Гуляю.
   - Не нагулялся?
   У  Шуйского возникло непреодолимое желание проучить Мохова,  но
он  все  никак  не  мог решить - как именно. И поэтому  вступил  в
разговор,  который  немного растерянный  Олег  поддержал.  По  его
словам, в подвале он в первый раз и проник сюда потому, что слышал
- как его здесь искали.
   - А если бы тебя искали на дне морском? - спросил Шуйский.
   Ответа  не  последовало.  Но молчать Олег  тоже  не  собирался,
произнеся:
   - А здесь, в общем, уютно.
   - Как ты сюда попал?!
   -  Как  и  все.  Из-под лестницы. А вы разве не  зна...  -  Тут
видимо  Олег понял, что проговорился и попытался , что называется,
разговор замять. Но было поздно.
   -  Так  значит, есть еще один ход... Здорово. Вот откуда шорохи
и все такое...
   Чтобы  избавить  себя  от неприятного  ощущения  того,  что  он
проболтался, Олег не нашел ничего лучшего, чем добавить:
   - Конечно, есть. Но об этом все и так знают.
   Все  или  не  все,  но Шуйский в первый же день  после  каникул
проверил и убедился, что наиболее отъявленные курильщики из  числа
гимназистов  действительно  проникали  в  подвал  из-под   боковой
лестницы,  ранее  служившей черным ходом. Там,  оказывается,  была
прикрытая  металлическим  щитом узкая щель,  способная  пропустить
через  себя  если  не  верблюда, то хотя  бы  средней  упитанности
гимназиста.  Щель,  разумеется,  замуровали.  Но  это  было  после
каникул, а пока что Шуйский твердо сказал:
   -  Вот  что,  Мохов. Я тебе не отец, не мать, не  директор,  но
советую  сюда больше не лазить. А то однажды так потеряешься,  что
даже твоего красно-белого шарфа не найдут. Понял?
   -  Понял,  - хмуро ответил Олег. - Но причем здесь красно-белый
шарф? Я же болельщик "Динамо".
   - Ну тогда твоего "Динамо" здесь не найдут... Свободен.
   Олег  молча включил свой фонарик, прошмыгнул рядом с Шуйским  и
исчез за поворотом.
   "Уши  бы  ему  надрать, - подумал Шуйский. - Левое  по  часовой
стрелке покрутить, а правое - против..."
   Что же касается Олега, то он уже в ту минуту знал, что хотя  бы
раз  еще спустится под землю. Слишком уж его заинтересовала до сих
пор  не  открытая железная дверь. После возвращения он  наслушался
разговоров  на эту тему, в том числе и о том - куда мог  подземный
ход вести.
   Железную  дверь, судя по всему, открыть ему было не  по  силам,
но  почему бы, в таком случае, не проникнуть туда другим путем,  с
противоположной стороны... И никакой двери открывать не надо.
   История  с  Юлей сильно расстроила Олега. Но его  немного  обна
деживало то, что Юля утюг все же взяла. Значит, надежда еще  была,
и  его  нашумевшая поездка в Москву даром не прошла. Знай он,  что
Юля  просто пожалела утюг, побоялась, что Олег его выкинет, он  бы
совсем раскис. А так он по-прежнему строил планы, не теряя надежду
очаровать капризную Юлю. Чем именно?
   Время  показало, что телевидение - не всегда наилучший помощник
в  подобных  делах.  А что, если... Под землей  его  уже  ошибочно
пытались искать, тем самым наведя его на нужную мысль. Кроме того,
это означало, что второй раз его искать под землей точно не будут.
   Олег  принялся  мечтать  о том, как он с  победой  вернется  на
поверхность земли, как отбросит свои сомнения Юля... Но для начала
имело  смысл  подготовиться. В книгах, прежде чем  отправляться  в
экспедицию,  участники  серьезно изучают местность,  расспрашивают
старожилов. Кого он был вправе назвать старожилом? Разве что Марфу
Семеновну,  престарелую вахтершу, чуть ли не  весь  двадцатый  век
прожившую.  Вот  кто  мог  знать - куда  ведет  подземный  ход.  В
развалины крепости? На старое кладбище? Куда?

                               Любопытно,    что    в     религиях
                           гиндукушских    племен    и     сегодня
                           существуют добрые невидимые духи рачи -
                           покровительницы.    Это    же    слово,
                           произошедшее  от санскритского  RАКS  -
                           "защищать",   обозначает   и   амулеты.
                           Зирништрами  были  многие  низшие  боги
                           вроде  фоморов, и этим же словом  венды
                           называли свои священные знамена.
                               из книги(19)

   В  первый  же учебный день после каникул Олег подошел  к  Марфе
Семеновне,  одарил  ее, любительницу чая, шоколадкой,  и  принялся
осторожно  расспрашивать.  Выяснилось,  что  старушка  не   против
поговорить, но вовсе не о подземном ходе.
   Марфа  Семеновна  загадочно  прищурилась.  За,  наверное,  девя
ностолетнюю  жизнь, она таким образом прищуривалась десятки  тысяч
раз и научилась это делать в совершенстве.
   - Слушай, что я тебе расскажу, - произнесла она таинственно.
   Олег,  для  того, чтобы показать полное свое внимание,  раскрыл
рот.  Что  ж,  история, которую он услышал, стоила его  раскрытого
рта.  Марфа  Семеновна  пояснила, что лет  двадцать  назад,  когда
гимназии  в  этих стенах еще не было, но зато была  99-ая  средняя
школа,  она, Марфа Семеновна, привычно несла свою трудовую  вахту,
давала звонки, дежурила у телефона... Но вот однажды в школе стали
твориться  странные вещи. За одну ночь почернело знамя  пионерской
дружины.  Вечером еще видели его как обычно - красным, стоявшим  в
пионерской   комнате  вместе  с  горном,  барабаном  и   отрядными
знаменами.  А с утра пионервожатая открыла дверь, вошла,  включила
свет и упала в обморок.
   Вначале подумали, что кто-то знамя перекрасил или подпалил.  Но
нет,  выяснилось,  что следов перекраски или воздействия  огня  не
обнаружено. Предполагали, что знамя просто подменили, кое-кого  за
это  наказали выговорами, в культтоварах купили новое полотнище  и
успокоились.
   Через  месяц в пионерской комнате обнаружилось еще одно  черное
знамя. Это была уже не просто провокация, а диверсия. Но в милицию
или  куда-либо  еще обращаться не спешили, боясь  вынести  сор  из
избы.  И  вообще,  о  случившимся знало всего  несколько  человек,
отчего тайна с каждым днем становилась все взрывоопаснее.
   Черные  знамена, по словам Марфы Семеновны, директор, сорвав  с
древка,  запер  в  своем  сейфе, но прежде внимательно  разглядел.
Вместо ленинского профиля  на первом из них была, если присмотреть
ся, изображена треугольная звезда.
   Олег  позднее  вычитал  в справочнике,  что  такая  звезда  обо
значает. Оказывается, это библейский знак "всевидящее око", символ
Промысла, судьбы.
   На  втором  знамени  едва  можно было  разглядеть  семиконечную
звезду /символ древних цивилизаций? знак, подобный тому, что  есть
на английских орденах Сент-Джорджа и Сент-Майкла? Или, быть может,
австралийская o звезда?/
   Тем  временем  в  культтоварах купили еще одно  красное  знамя.
Пионервожатая уехала на лечение в Алупку. Директор /им  тогда  был
ныне  покойный заслуженный учитель и одновременно почетный  чекист
Климов/   самостоятельно  пытался  разобраться   в   происходящем.
Подозревал  всех подряд, включая Марфу Семеновну. Но  страх  того,
что  о  случившимся узнают все, мешал директору проводить полноцен
ное расследование.
   Те  немногие,  кто знал о происшествии, поклялись молчать.  Для
этой  цели  директор использовал полное собрание сочинений  Ленина
/четвертое издание/, сложив тома один на другой почти до  потолка.
На них и поклялись.
   А  на  следующий день третье по счету пионерское знамя исчезло,
причем  прямо из кабинета директора. А на месте его было оставлено
зловещее черное, с едва заметной тринадцатиконечной звездой.
   Как  сказано  в  справочниках  -  тринадцатилучевой  звезды  не
существует. Олег проверил и потом сообщил об этом Марфе Семеновне,
но та по-прежнему настаивала на тринадцатиконечной звезде. То, что
ее   будто  бы  не  существовало,  произвело  на  Олега  нехорошее
впечатление. Он поинтересовался - чем вся эта история закончилась?
   -  Да  ни  чем, - ответила Марфа Семеновна. - Купили  четвертое
знамя. Оно, наверно, и до сих пор где-нибудь в кладовке хранится.
   - Значит, черных знамен больше не появлялось?
   - Нет. И без того было страшно. Куда еще...
   - А что с ними стало?
   - Вот этого не знаю.
   - У кого бы спросить?
   -  Да у кого же спросишь? Пионервожатая теперь банкирша и живет
в  Америке. Прежний директор давно помер, но кем он на том свете -
этого не знаю... Если только у нынешнего директора спросить?
   -  А  он-то  откуда знает, кем прежний директор  на  том  свете
работает?.. Кстати, Мирослав Афанасьевич в этой школе уже был?
   -  А  как  же. Историю вел. Помнится, помогал Климову ленинские
тома в стопку складывать, когда мы клятву приносили.
   Олег  поблагодарил Марфу Семеновну за все, поднял с пола сумку,
набросил  куртку и пошел домой, то есть туда, где не было  никаких
знамен,   ни  красных,  ни  черных.  А  о  подземном  ходе   решил
переспросить завтра.

                               Некоторые  же из них - nomina  sunt
                           odiosa  /не  будем  называть  имен/   -
                           остаются  слепыми еще и  теперь  просто
                           потому,  что не хотят видеть.  С  этим,
                           конечно, бороться не приходится,
                               из книги(20)

   Второй  день  после каникул прошел бестолково. Гимназия  попала
под  веерное  отключение света, что несколько  затруднило  учебный
процесс. По крайней мере на сутки. Одного фонарика, который принес
из  столярки  Шуйский, на всю гимназию не хватило. В конце  концов
пришлось   гимназистов  распускать  по  домам,  вызвав   у   детей
неумеренный  восторг. Как известно, восторг - дело тонкое.  Кто-то
пребывает на седьмом небе, а кто-то, по той же причине, места себе
не находит.
   Оскар Александрович, например, безделья не терпел. Темнота,  по
его  мнению, предназначена исключительно для сна, а если спать  не
хочется,  темнота  теряет  смысл. Такое  количество  бессмысленной
темноты его бесило.
   Впрочем,  не всех учителей отсутствие света слишком расстроило.
В  сущности,  учитель  от  ученика мало чем  отличается.  Он  тоже
готовит  уроки,  опаздывает на них, стоит у доски, тайком  погляды
вает во время занятий в окно и с нетерпением ждет каникул.
   Заработная   плата  учителей,  в  общем-то,   символична,   как
символичны те отметки, что получают ученики.
   Вернувшись  с  курсов повышения квалификации,  учитель  информа
тики  Мстислав Валерьевич Лугин, не дожидаясь, когда  дадут  свет,
едва  ли  не  на  ощупь  отыскал  в  учительской  филолога  Полину
Андреевну  Прыгунову.  Дурное  предчувствие  Полину  Андреевну