ет,  не  пьют,  -  грозно сказал Лев. -  Им  не  достается.
Гимназисты все выпивают.
   Оля,  очевидно опасаясь того, что перемирие прервется с  первым
сорокоградусным  глотком, вызывая огонь на себя храбро  предложила
выпить водку одна, за троих.
   Лев нахмурился и ее инициативы не одобрил.
   -  Как  хотите, - удивленно пожал плечами Комов. - В этом  доме
от водки еще никто не отказывался.
   Как  бы  то  ни было, боевые действия не возобновлялись.  Более
того  -  начался  обмен мнениями. Обмен с доплатой,  если  считать
качественный кофе.
   Оля,  благодаря  которой и было достигнуто  равновесие,   молча
поглощала  хурму.  Говорил,  в  основном,  Комов.  Он  по-прежнему
утверждал, что никакого отношения к исчезновению Олега не имеет
   -  Он  в  последнее  время как-то притих. Может  быть,  надоело
дурака валять?
   -  Допустим, - нехотя произнес Лев. - Но в гимназии ты не  один
учишься. Плюс учителя. Ни с кем из них стычек не было?
   -  Стычек?  -  задумался Комов. - Вроде бы нет. Правда  есть  в
нашем классе некая дама...
   - Кто такая?
   - Да так, дура одна.
   - А поподробнее?
   Что  мог  сказать Комов о Юле Гуляевой? Немногое... Собственно,
он уже ее охарактеризовал. Если еще точнее - красивая дура.
   Лев, глядя на выражение лица Комова, подумал: "Не потому ли  ты
так   говоришь,   что   ей   на  тебя   наплевать?"   и   проникся
преждевременной симпатией к этой самой Юле Гуляевой.

                               Сердце в трауре вижу, и зверь
                               Заползает в охрипшую грудь.
                               Черным выкрасить красную дверь
                               Умоляю себя: "Не забудь!.."
                               из песни(12)

   Устав  звать  Олега Мохова. Шуйский затих. Уже  минут  двадцать
они  бродили  по  подвалу,  добрались, наконец,  до  металлической
двери,  к  сожалению - крепко-накрепко закрытой.  Никакого  замка,
однако,  видно  не было. Даже замочной скважины. Зато  щели  между
дверью и кирпичной стеной были широкие, хотя и не настолько, чтобы
протиснуться через одну из них.
   - Кажется, с той стороны прижато, - вслух подумал Шуйский.
   -  Навалимся,  что ли? - тоскливо предложил Бург. От  минутного
всплеска  его  активности и следа не осталось. Да и какие  в  этой
темноте следы?
   - Навалимся, - отозвался Шуйский.
   Но  дверь  не поддалась. Как будто это была стена, обыкновенная
металлическая  стена, к которой можно прижаться, по которой  можно
провести рукой, ногой или даже любопытным носом, но сдвинуть ее  с
места  - затруднительно. Да что там - затруднительно... Есть двери
в  форме  стен,  а есть стены в форме дверей. Есть  люди  в  форме
военных  и  военные  в  форме людей... Но не  об  этом  речь.  Они
потолкались у дверей минут пять, погремели, потыкали фонариком  во
все   щели  и  слегка  успокоились.  Посовещавшись  же  -   решили
возвращаться.  Похоже,  их миссии сегодня не  суждено  закончиться
успешно.
   Но  сделав  несколько  шагов  в обратном  направлении,  Шуйский
наступил  на  что-то мягкое. Подумалось - не на дохлую  ли  крысу?
Спешно  убрав ногу, он направил фонарик вниз и обнаружил, что  это
не  крыса и тем более не мышь. Под ногами лежал шарф, причем - был
он,  кажется,  весь  в  крови,  и  отступившее  чувство  опасности
немедленно вернулось.
   - Что случилось? - вновь перешел на шепот Оскар Александрович.
   - Шарф...Весь в крови...
   Шуйский  осторожно  нагнулся, помня о  больной  пояснице...  На
шарфе  виднелись  какие-то буквы. Вглядевшись получше,  он  прочел
"Спор... Спор?.. А-а. "Спартак". Ну конечно же, "Спартак"  Москва.
Обычный красно-белый шарф, а кровь только померещилась.
     Шуйский  мысленно  обозвал себя подходящими  словами  и  взял
находку в руки.
   - Вы не помните, носил ли этот Мохов шарф? - спросил он.
   -  Кажется,  носил, - неуверенно произнес Оскар  Александрович.
Все  стало  ясно. Надо было быстро подниматься наверх  и  сообщать
кому следует о находке.
   Они  безболезненно  добрались  до поворота,  свернули  направо.
Вновь  предстояло боком двигаться мимо нагромождения парт.  Угроза
оказаться под завалом была не меньше, чем в первый раз / проклятые
высокие потолки со сводами, позволяющие составлять парты почти  до
небес.  Интересно, кто и, главное, каким образом вознес  парты  на
такую небывалую высоту?/
   Но  двигались они все же быстрее, чем полчаса назад.  Несколько
метров  -  и  они  вырвались на свободу, как  будто  вернулись  из
древнего  мира в новую эру, где жизнь, может быть, и не лучше,  но
как-то привычнее.
   Ночной  сторож куда-то запропастился. Наверно, все  еще  слушал
музыку,   развалившись  в  учительской  на  диване,   в   качестве
колыбельной  выбрав  почему-то альбом  Шуйского.  Но  сторож  мало
интересовал обоих: им нужен был директор гимназии Ходунов.
   -  Мирослав  Афанасьевич? - взволновано спросил  Бург,  схватив
телефонную трубку, но еще не набрав номер.
   Шуйский   ненавязчиво   напомнил  Бургу   правила   пользования
телефонным аппаратом.
   - Ну конечно же...
   Оскар   Александрович  догадывался,  что  именно  ответит   ему
директор.  Ведь в вверенном тому учебном заведении /  образователь
ном учреждении/ "подземных ходов не числится".
   Предчувствия  Бурга  не обманули. Ходунов поднял  крик,  причем
такой,  что на шум прибежал ночной сторож Леха, кулаками  протирая
глаза.
   - Война?! - закричал он испуганно.
   -  Да  нет...  -  махнул рукой Шуйский. - Это наш  директор  по
телефону разговаривает.
   - А где он? - спросил сторож, оглядываясь.
   -  На  том  конце  провода  -  вздохнул  Шуйский,  сочувственно
поглядев на покрасневшего Оскара Александровича.
   Но  как  ни  кричал  директор, ему  пришлось  согласиться,  что
находка шарфа кое-что значит. После некоторой заминки было  решено
обратиться  в службу спасения,  организованную в городе  несколько
месяцев назад. Точнее, в городе одновременно появилось сразу  две,
а  то  и три одноименные службы, отчего люди точно не знали - куда
звонить.  Но это было все-таки лучше, чем жить вообще  без  службы
спасения.
   Оскар  Александрович позвонил почти наугад, и вскоре в гимназии
воцарилось  некоторое оживление, плохо сказавшееся  на  настроении
ночного  сторожа  Лехи,  между  прочим  -  внука  вахтерши   Марфы
Семеновны.  По искаженному лицу Лехи было понятно, что  он  твердо
знает - спать ему сегодня никто не даст.
   Первым  в  гимназию приехал директор. Он до такой  степени  был
мрачен,  что  на  первом  этаже пришлось  включить  дополнительное
освещение.
   Через  несколько  минут  появился завхоз  Смертин  и  завуч  по
воспитательной  работе Алла Евгеньевна Воронина. Оскар  Александро
вич совсем скис. В последнее время вид Аллы Евгеньевны пробуждал в
нем нехорошие чувства,
   Через  час  на "Жигулях" первой модели примчалась служба  спасе
ния. Из машины вышли три молодых парня в спортивных куртках.
   -  Это  у  вас  обезьяна в дымоход залезла? - спросил  один  из
парней.
   - Какая обезьяна? - выпучил глаза директор.
   -  У нас, у нас... - неожиданно подтвердил Оскар Александрович.
-  То есть не совсем обезьяна и не совсем в дымоход... Но, в общем
вы не ошиблись.
   - Ну тогда показывайте...
   Пока спускались в подвал, Шуйский успел спросить Бурга:
   - Причем здесь обезьяна?
   -  Я  где-то  читал,  что служба спасения охотнее  выезжает  на
помощь животным, чем людям. Вот и решил перестраховаться...
   -  А  вы  больше газет читайте... Уж не в "Первой ли молодости"
такую ахинею пишут?
   - Да, кажется там.
   - Понятно.
   Тут  Шуйский подумал, что положительную рецензию на его  альбом
тоже "Первая молодость" опубликовала.
   Тем  временем  все, включая Аллу Евгеньевну и  ночного  сторожа
Леху, спустились в подвал, для разминки наступив несколько раз  на
грабли, но избежав серьезных потерь.
   -  Ну  и  где  тут  у  вас дымоход? - грозно  спросил  один  из
спасателей.
   -  Я  хотел  бы  кое-что  объяснить, -  раздался  шепот  Оскара
Александровича.

   После  пятиминутной  заминки спасатели, наконец,  принялись  за
дело.
   -  Если  речь идет о жизни человека - наши услуги бесплатны,  -
уточнили они. - Но если в подвале все-таки обязьяна...
   На  этот  раз Мирослав Афанасьевич застонал. А Алла  Евгеньевна
сжала  ладонь  Бурга таким образом, что у химика выступили  слезы.
Или это была серная кислота?
   Нагромождение  парт  привело  спасателей  в  замешательство.  С
подобным препятствием они еще не сталкивались.
   -  Вы правы, наше учебное заведение ни на что не похоже, - не к
месту сказал директор.
   Через  минуту  спасатели  взяли  свои  слова  обратно.  Похожие
препятствие встречалось им во время экспедиции на Памир.
   Когда  тема Памира была исчерпана, Мирослав Афанасьевич занялся
завхозом  Смертиным. Как тот допустил, чтобы в подвале  элитарного
образовательного учреждения хранилась в таком количестве рухлядь?!
   -  Но  Мирослав Афанасьевич, - обиженно ответил завхоз. - Я  же
неоднократно просил вас выписать грузовик. Вы обещали, но...
   -  У нас не было свободных денег. - Директор не любил обиженных
ответов завхоза.
   -  Еще  бы, - вступила в разговор Алла Евгеньевна. - Все свобод
ные  деньги  идут  на уплату штрафов пожарникам.  Они  каждый  год
спускаются в подвал, ужасаются, грозятся закрыть гимназию...
   - Но ведь еще ни разу не закрыли, - гордо ответил директор.
   -  Кстати  о  пожарниках, - в темноте послышался хриплый  голос
ночного сторожа Лехи. - Ни у кого не найдется закурить?..

   Через полчаса, без обнадеживающих вестей, вернулись спасатели.
   -  Ничего  не получилось, - сказал главный из них. - Там  стоит
такая  дверь,  что ее ничем не подцепишь. Нужен сварочный  аппарат
или двести грамм тротила. А еще лучше - пятьсот.
   -  Так  везите сварочный аппарат! - закричал директор. Мысль  о
тротиле вдохновить его не смогла.
   - Ну что вы... Мы служба молодая. Этого добра у нас еще нет.
   -  Мирослав Афанасьевич, - предложила Алла Евгеньевна.  -  Надо
звонить родителям.
   - Мохова?
   -  Зачем их раньше времени с места срывать? Кому-нибудь из тех,
у кого есть сварочный аппарат.
   - Вы правы, Алла Евгеньевна...

   Но  была  уже ночь. Требовалась некоторая настойчивость,  чтобы
выудить из ноябрьской тьмы сварочный аппарат со сварщиком в  прида
чу.  Наконец,  директор нашел то, что искал. Обещали подвезти  все
необходимое к семи утра.

   Следующие  полтора  часа добровольцы, то  есть  Шуйский,  Бург,
завхоз  Смертин и ночной сторож Леха разбирали завалы  парт.  Надо
было  хотя  бы  слегка расчистить дорогу для сварщика.  Но  и  это
требовало  нешуточного напряжения сил. Практический результат  был
достигнут сразу. Обнаружился потерянный фонарик Бурга. Это вселяло
надежду... Правда Щуйский как человек творческий, чувствовал,  что
своими  руками разрушает Тайну. Миф. Словно возникла необходимость
по-быстренькому разобрать пирамиду Хеопса. Но в то же время  Тайна
не  спешила поддаваться, может быть потому, что подлинные Тайны не
материальны.
   Шуйскому  казалось,  что  эти гигантские  завалы  парт  -  дело
нечеловеческих  рук.  Будто  бы  сама  природа  была  причастна  к
гигантскому  сооружению. Да и не парты это в  действительности,  а
списанное время... Но это было бы тоже слишком..
   Наконец,   слегка   расчистив  проход,  добровольцы   выдохлись
окончательно. Решено было отправиться по домам / разумеется, кроме
бедного сторожа Лехи/, а с утра снова приняться за работу.

   Под  утро  сны  переходят все допустимые границы.  Вместо  того
чтобы  витать  в  облаках, вы, еще не проснувшись, опускаетесь  на
землю. Причем, во сне земля никогда не бывает круглой. Может быть,
поэтому там так неуютно.

   Шуйский  мог  пересказать свой последний сон во  всех  подробно
стях,  что  случалось  с ним крайне редко. Мог,  но  пересказывать
никому не собирался. Проявить свой дурной вкус возможность  и  без
того представится.
   Но  оттого,  что ни с кем он сном своим делиться не хотел,  сон
не  спешил  отпускать  его, словно бы требуя толкования.  Но,  как
говорят,  нет ничего опаснее, чем толкование снов. Пока  не  будет
растолкована явь, опасность будет сохраняться.

   И   все  же  немного  о  сне  Шуйского.  Первым  делом  в  окне
показались  пальцы. Они были такие большие, что  Шуйский  подумал,
будто находится у кого-то в ладонях. Затем раздался выстрел.
   Как  он  понял немного позднее, в действительности это  били  в
эфире  куранты. Впечатление выстрела было полным,  тем  более  что
кисть его левой руки сделалась красной от крови.
   Он  быстро вскочил и ринулся в ванную комнату, но воды в  кране
не  было. Он и забыл, что воду должны были дать лишь в шесть часов
утра.
   Пришлось  самому  -  кому  же еще? -  перевязывать  руку  белой
тряпицей.  Тряпица  же  походила  на  белое  облако   и   все   не
поддавалась, не слушалась правой его руки, стремилась расплыться и
раствориться в пространстве; и так продолжалось долго, -  как  ему
казалось,  -  пока на помощь не пришли собственные  зубы.  Вдвоем,
правая  рука  и  зубы,  -  они быстро справились,  и  Шуйский  был
премного благодарен им за это.
   После  перевязки раздался еще один выстрел. Он в  страхе  взгля
нул  на  правую  руку,  но, к счастью, ничего  нового  на  ней  не
обнаружил.   Те   же  бледные  пальцы  гладили  полотенце   времен
культурной революции, избавляя его тело от ужаса, словно от влаги.
   Как  Шуйский  понял  немного спустя,  выстрелом  был  звонок  в
дверь.  Но  тогда  он  не  знал, что это так,  и  весь  терялся  в
догадках.  Осторожно  выглянув в прихожую, он  увидал  незнакомого
человека в черном пальто с поднятым воротником.
   Шуйский  замер от ужаса, готовый бежать от него и из дома  -  в
оконную  щель.  Но  не  сделал этого,  вдруг  узнав  в  незнакомце
собственное   пальто,  которое  определил  по  обглоданным   молью
рукавам.  Удивительно,  как  он, весь  облепленный  страхом,  смог
разглядеть в полумраке прихожей какие-то там рукава?
   Немного  успокоившись, Шуйский пришел к выводу,  что  выстрелов
никаких  не  было и что он немного болен, но все скоро пройдет.  О
своей  окровавленной руке он не подумал. Этому,  наверно,  помешал
третий  выстрел. Он, было, решил, что это опять куранты, но  затем
все  же склонился к тому, что скорее всего его беспокоит звонок  в
дверь; и был прав.
   На  пороге  стоял  ожидаемый им, но вдруг забытый  Олег  Мохов,
который  во  сне выглядел как слегка помолодевший Оскар Александро
вич Бург.
   Мохов  улыбался.  На  шее его болтался  красно-белый  шарф.  "Я
заглядывал тебе в окно, - все еще улыбаясь сказал он. -  Но  почти
ничего  не было видно. Я пытался протереть окно, но..."  "Так  вот
откуда пальцы," - облегченно вздохнул Шуйский.
   - Но отчего ты сразу не позвонил в дверь?
   "А?"  -  загадочно произнес Олег Мохов, одновременно сделавшись
серьезным.
   "Будешь чай?" - "А что у тебя с рукой?"
   Мохов  участливо  взял руку Шуйского в свою. Тот  похолодел  от
ужаса - рука Мохова была .. зелена, как щавель.
   "Это  у  меня так," - в который раз улыбнулся Мохов, заглядывая
в печальные глаза Шуйского,
   "Чаю что-то не хочется, поставь что-нибудь послушать".
   Шуйский  зарядил первую попавшуюся кассету, и висящие на  стене
колонки выплеснули на них изумительной красоты чехард-рок,  и  оба
начали переглядываться, забыв обо всем на свете.
   Мрачность  звуков,  отягощенная  гнетущей  атмосферой,   меняли
Шуйского в лице.
   На  третьей  песне из правой колонки, той, что висела  у  окна,
вылетела кривая турецкая сабля и начала летать по комнате, в любой
момент готовая безжалостно полоснуть.
   Оба  застыли,  боясь  вздохнуть. Шуйский успел  разглядеть  эту
зловещую   саблю.  Особенно  запомнилась  ему  рукоять,   покрытая
драгоценными камнями, названия которых было незнакомо и  не  будет
знакомо ему никогда.
   Несмотря  на  то,  что ни Шуйский, ни Мохов  не  дышали,  сабля
приближалась к ним.
   Оба  начали  прощаться  с жизнью. И тут из  левой  колонки  выр
валась  алебарда. Ее Шуйский увидел краем глаза.  Она  тоже  приня
лась, подобно пламени, танцевать по комнате. Шуйский соображал что
достанется ему: алебарда или сабля? Ему почему-то хотелось,  чтобы
сабля.  Наверное,  потому что алебарда отдаленно напоминала  топор
палача,  а удар сабли давал возможность, как будто, пасть на  поле
боя.
   Окончательно  выбрав  саблю, он вдруг услышал  скрежет.  "Ну  и
крепкая  шея  у  Мохова", - пришло ему на ум, и он  почтил  память
десятиклассника  вставанием.  Ему  было  уже  все  равно,  он   не
собирался  ждать  и  дышал  свободно.  Но,  оказывается,   Шуйский
поспешил  расстаться с жизнью. Скрежет на самом деле означал,  что
сабля  и алебарда скрестились в бою. Бой был насмерть, и о нем  не
расскажешь  даже русским языком. Шуйскому запомнился лишь  озорной
блеск   турецкой   сабли   и  чахоточный   отсвет   алебарды;   ее
принадлежность  к  какой-либо стране он так и не  определил./Немец
кая?  итальянская?  Восьмиугольное  древко,  искусная  гравировка,
кривой  клинок/. Позднее - уже проснувшись, он установил - сколько
длилось   это  зрелище.  Выяснил  по  продолжительности   звучания
кассеты,  на  которой записаны были восемь песен  чехард-рока.  То
есть,  в трехминутный сон вместилось сорокаминутное представление.
Как  только  музыка  закончилась, сабля  и  алебарда  исчезли,  но
Шуйский с Моховым долго еще приходили в себя, на грани яви и сна.
   "Ну  знаешь",  -  выдохнул наконец Мохов и заскрипел  сапогами,
уходя,  оставив вместо себя шарф. А Шуйский изо всех сил  старался
остаться, безуспешно пытаясь выяснить - отчего же взялась  на  его
руке  кровь?  Чтобы  понять это, он принялся разглядывать  прочные
узоры  ковра  на  полу  и  вдруг  вспомнил,  что  забыл  отключить
магнитофон от сети. И слава Богу, что забыл.
   На этом сон обрывался окончательно.
   Подсчитано,  что на земле одновременно, в лучшие ночи,  видится
до  двухсот  миллионов  снов. Это гигантская  энергия,  и  страшно
подумать, если она будет использована... Неважно, в каких целях.

                               Поезд отправляется со станции
                               В нужном тебе направлении,
                               Но цена билета в никуда
                               Стала больше ровно на доллар.
                               из песни(13)

   Пока  некоторые лазили по подвалам, вызывали службу спасения  и
надрывались, перетаскивая парты, Лев Мохов вел почти мирную беседу
с  Комовым,  пил  крепкий  кофе и звонил однокласснице  Олега  Юле
Гуляевой.
   Разговор с Юлей получился какой-то странный, но другого и  быть
не  могло.  На  что  он рассчитывал? На то, что  Юля,  которую  он
никогда  не  видел,  -  разве что на общей  фотографии  класса,  -
немедленно расскажет о том, что же произошло у нее с Олегом? Глупо
было  бы  надеяться... Но Юля трубки не бросила, а  начала  что-то
лепетать.
   "Неужели  действительно дура?", - мелькнуло у  Льва  в  голове.
Окончательно убедиться он в этом не успел, Юля сказала, что  очень
занята.  Наверно, по телевизору кончился блок рекламы  и  возникла
насущная  необходимость смотреть какой-нибудь  фильм  дальше.  Юлю
можно было понять.

   Напоследок  Лев проводил до дома Олю Баритончик и,  прежде  чем
отправить  на лифте на десятый этаж, оделил ее минутным  поцелуем.
Затем  помчался на остановку, заскочив в автобус в самый последний
момент. Других автобусов до утра не предвиделось.
   Дома  Льва  ждала  напряженная тишина. Отец и  мать  сидели  на
кухне и доедали холодный ужин.
   - Ничего? - спросил отец.
   - Пока нет...
   Лев  намеревался тут же отправиться спать, тем более  что  начи
нала болеть голова, но раздался телефонный звонок на мотив менуэта
Боккерини.  Звонил кавэнщик Прохоров, тот самый,  что  должен  был
заменить Льва в капитанском конкурсе,
   - Ну как, Прохор, сыграли? - без особого