ы выполним это твое желание вместе с "Демиургом", но потом ты  должен
позволить мне уничтожить прибор.
   - Разве это возможно? - раздалось в комнате.
   - Ты же видел в лаборатории Охо лужицу жидкого металла.
   - Ну?
   - Это был "Демиург два". Его уничтожил мой муж.
   - Но ведь силу, о которой вы говорили невозможно просто  так  уничто-
жить.
   - Никто и не говорит о простоте, но я могу это сделать.
   - Кто же вы такая? Откуда вы все знаете? О Галактическом и Вселенском
солнцах, о том, что я хочу вернуть отца, о переменах в долине, которые я
задумал? Кто вы?
   Александра немного помолчала, а потом улыбнулась:
   - Я все еще не знаю ответа на этот вопрос, малыш.
   Снова пауза, которую прервал детский голос:
   - Никто еще меня так не называл.
   - Но ведь ты сам зовешь себя так?
   - Да.
   - Так, мы договорились?
   - Я согласен.
   - Постойте, постойте, - воскликнул Макфинли, - вы-то какое  отношение
имеете к прибору, что собираетесь его уничтожить?!
   За Александру ответил Хенинкс:
   - Эрхард, не будь смешным. Ты к этому прибору и вовсе никакого  отно-
шения не имеешь.
   - Как это? Он был сделан на моей земле.
   - Вы - действительно глупец, господин Макфинли, -  жестко  отчеканила
Александра, - и земля, о которой вы говорите, ваша лишь номинально, да и
то на очень короткий срок оставшейся вам жизни.
   - Я согласен с госпожой Пирс, - поддержал женщину адвокат,  пока  Эр-
хард ловил ртом воздух, - такая игрушка как "Демиург" не по карману  че-
ловечеству.
   - Конечно, пока у тебя не было миллиона долларов,  такая  искренность
тебе тоже была не по карману, - и неожиданно обратился к  лейтенанту,  -
задержите эту даму за нарушение границ частной собственности  и  за  ос-
корбление личности.
   Рони Логарт опешил, но двинулся вперед,  однако  Александра  спокойно
сказала:
   - Дело сделано, господа. "Демиург" уничтожен, а малыш Фабио сидит  на
коленях у своего отца.
   - Что? Как? Когда? - оторопел Макфинли.
   - Только что.
   Логарт что-то забубнил в рацию, и через минуту сказал:
   - Все верно. Отец Фабио вернулся, а в сарае обнаружена лужица жидкого
металла.
   - Проклятье! - выругался Макфинли, - я этого так не оставлю.
   - Неужели так хотелось поуправлять миром? - иронично спросила гостья.
   - Что? Да я... - Макфинли зашелся от ярости.
   - Я вам только напомню о судьбе Охо. Он тоже хотел править  миром,  а
уж он-то был не глупее вас, если создал "Демиург". Поверьте мне.
   Макфинли обмяк. Хенинкс подошел к нему и положил руку на плечо,  ска-
зав:
   - Ну, что ты, Эрхард. Ведь мы хорошо отделались. Могло быть  и  хуже.
Забудь обо всем, и все будет как прежде.
   - Да! Но могло быть и лучше, - промелькнула в голове Макфинли  глубо-
кая философская мысль.
   - Но, уж насколько плохо могло быть, вы даже представить не можете, -
сказала Александра вставая, - позвольте откланяться.
   - До свиданья, - буркнул хозяин дома, вслед за которым  попрощался  с
гостьей и лейтенант.
   Самуэль Хенинкс учтиво предложил:
   - Разрешите проводить вас?
   - Будьте любезны, - улыбнулась женщина.
   Они вышли из дома и побрели по аллее парка. Александра вдохнула  чис-
тый альпийский воздух и сказала:
   - Хорошо у вас тут, спокойно.
   - Да, - подтвердил адвокат, - скажите, госпожа Пирс, а почему вы  без
мужа?
   - Почему же без мужа? - откликнулась она. - Он в гостях у семьи  Син-
ти.
   - Как? - изумился Хенинкс, - когда же он туда попал?
   - Сразу, как я договорилась с Фабио.
   - А как он об этом узнал?
   Александра постучала по лбу, улыбнувшись, и сказала:
   - Что-то, вроде телепатии.
   - А-а, - произнес спутник, не очень-то поверив ей.
   Они дошли до дома Синти, и женщина предложила:
   - Зайдете в гости?
   - Удобно ли? - смутился Самуэль.
   - Почему бы и нет. Если бы не господин Макфинли, вы  были  бы  совсем
неплохим человеком, но, думаю, что с вашим отъездом все уладится. Вы  же
умный.
   - Спасибо, - немного покраснел адвокат.
   Они постучали в дверь. Из нее вылетел счастливый Фабио, и, в  мгнове-
ние, разглядев Александру, кинулся ей на шею. Она немного покружила его.
   - Ну вот, видишь, как хорошо быть просто малышом, -  тот  уткнулся  в
золото ее волос.
   На пороге появился Марчелло Синти. Он улыбался, но при виде  Хенинкса
лицо его изменилось, однако голос Джонатана Пирса, донесшийся из глубины
дома, успокоил его:
   - Не стоит вспоминать прошлое. Господин Хенинкс - блестящий адвокат и
еще послужит миру во благо, не так ли, Самуэль?
   - Я постараюсь, - ответил тот скромно, - и еще, я прошу мне  простить
мою преданность господину Макфинли.
   - За что ж извиняться, - ответила Лючия, - каким же вы были  бы  про-
фессионалом, если бы не выполняли  требований  клиента?  Но  забудем  об
этом, у нас сегодня праздник. Проходите в дом.
   Когда все расселись за столом, Александра, подняв бокал  шампанского,
сказала:
   - Возблагодарим Господа за то, что Он позволяет  нам  исправлять  Его
ошибки.
   "Но, кто же я, что могу их исправлять?"  -  подумала  женщина,  делая
глоток.
   Ужасный грохот раздался снаружи над долиной сразу после этого.  Испу-
ганные люди выбегали из своих домов и в изумлении смотрели, как над  од-
ной из вершин, в вечернем воздухе тает образ необычной женской фигуры.
   - Господи! Это еще что? - воскликнул ошеломленно Хенинкс.
   - Насколько я понимаю, - ответила загадочно Александра Пирс, - это  -
Египетская богиня ...
   - ... Изида? - изумленно выдохнул адвокат, глядя на исчезающие конту-
ры.
   - Вот именно! - раздалось в ответ.
   Никаких комментариев у Самуэля больше не нашлось.

                 ВМЕСТО ЭПИЛОГА
                             ИЛИ
     ПОСЛЕДНИЙ СОН АЛЕКСАНДРЫ.

   Колокол....
   Вода заливает уши и рот. Я барахтаюсь изо всех сил, как лягушка,  по-
павшая в кувшин с молоком. Водоворот тащит меня на дно, но я не хочу ту-
да: там нет света, нет жизни, нет сознания.
   Сознание размыто и сейчас, и есть только одно, неотвязчивое,  вопящее
желание - воздух! Вокруг меня проносятся какие-то предметы, люди, эпохи,
а я тянусь мимо них к одному лишь глотку чистого воздуха. Я вижу, но  не
помню кажущегося многообразия этих предметов, слышу, но не понимаю сотни
разно говорящих об одном и том же людей, сравниваю и поражаюсь  схожести
сменяющихся эпох, и я задыхаюсь в этом монотонном многоличии.
   Сколько осталось сил для борьбы с бесконечным потоком иллюзий? Откуда
прибывают эти силы, когда я, уже готовая пойти на дно  этого  вязкого  в
своей бессознательности хаоса, вдруг ощущаю отклик моим молитвам, идущий
откуда-то сверху. Тогда в голове  вспыхивает  свет,  проблески  сознания
возвращаются, и, пронзенная волевой мощью неведомых энергий, я устремля-
юсь на поверхность как торпеда.
   Не соображая еще, что произошло, дышу. Дышу полной грудью и вопль ра-
дости переполняет меня: свободна!
   И тут я уже отчетливо слышу два удара колокола: бо-ом, бо-ом.  Будто,
кто приветствует меня - еще одного путника, сумевшего преодолеть жизнен-
ный омут. Но - нет! Колокол призывает меня к осознанию реальности, выры-
вая меня из мира иллюзорной свободы. Еще бы: я по-прежнему мало что вижу
вокруг, все застилает густой туман, а я стою по горло в  болоте,  утопая
ногами в вязком иле.
   Воздух свободы, которого я так страстно желала, оказывается  липнущим
к горлу ядовитым газом болот. Но в голове немного проясняется и паничес-
кое желание жить и дышать, ставшее достигнутой  мечтой,  падает  в  свой
омут, а я пытаюсь идти в сторону берега, с отвращением  выдергивая  ноги
из скользкого, топкого дна. Я иду, но конца болоту не видно.  Меня  зно-
бит, а порой кидает в пот и жар, когда кто-то под водой поглаживает меня
по ногам и, слегка так, исподволь тянет под воду. В один из таких момен-
тов я оступаюсь в яму, и тот, кто ненавязчиво увлекал меня до  сих  пор,
теперь дергает вниз изо всех сил. Я снова хватаю воду ртом и вижу  перед
собой лицо юноши, который когда-то (я уж и не помню, в какой из жизней!)
ухаживал за мной. Его глаза холодны и пусты, но на лице гуляет блудливая
улыбка, как и у многих здесь. "Он не холоден и не горяч, но тепл", в нем
нет искры ни от Бога, ни от Сатаны. Но я-то знаю теперь, что наличие лю-
бой из искр - залог подлинной жизни, а не ее тени, и я отталкиваюсь  изо
всех сил ногами от моего "ласкового" ухажера и пробкой  вылетаю  на  по-
верхность, чтобы сделать глоток такого мерзкого и одновременно необходи-
мого воздуха.
   Что-то изменилось вокруг, когда я прихожу в себя. Туман начал рассеи-
ваться, и я вновь бреду измученная и опустошенная,  понимая,  что  назад
уже никогда не смогу вернуться. Напрягаю все силы, чтобы искать то неве-
домое, для которого теперь живу, и забыть то прошлое, которое вижу, буд-
то жизнь в мрачной норе без света и  воздуха.  Неопределенность  поисков
тяготит меня и откалывает кусочки воли, порождая сомнения и вопросы: кто
я? куда?
   Туман нехотя растаял, но солнца по-прежнему не  видно.  Тяжелые  тучи
покрывают горизонт, но радость и надежда переполняют меня, когда я нако-
нец-то вижу берег. Я иду-плыву, натыкаясь постоянно на кого-то, но у них
там, под водой нет даже и половины тех сил, которые есть теперь у  меня,
и они не могут противиться моему движению вперед.
   Неожиданно я вижу чью-то голову на поверхности.  Приближаюсь.  Передо
мной раскосые глаза на желтоватом лице и слипшиеся черные волосы. До ме-
ня доносится голос:
   - Пожар, что ли?
   Сбитая с толку нелепым вопросом, я долго соображаю, но потом до  меня
доходит его ирония, и я хриплю потрескавшимися губами:
   - Хочу побыстрей добраться до берега.
   - Зачем? - уже без прежней усмешки скрипит в ответ.
   - Чтобы быть свободной, - изливаю я сокровенное.
   - Свободной от чего? - снова раздается вопрос, который ставит меня  в
тупик, и я несу околесицу:
   - От общества, от прежней жизни...
   - Так ведь это - эгоизм, - щурятся и без того узкие глаза.
   - Почему? - удивляюсь я.
   - Потому что ты бежишь от всего ради себя самой, забыв про остальных.
   Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не обернуться назад, на остальных.  Ог-
лядываться нельзя, это - проявление слабости и сомнений,  это  -  зыбкий
путь между прошлым и будущим, на котором никто не застрахован от падений
в омут отработанных иллюзий. И я догадываюсь,  почему  встреченный  мной
человек до сих пор не на берегу, но все же говорю:
   - Почему я должна помнить про них, если они только и делают, что  тя-
нут меня на дно?
   - Хм! - голова восхищена моей глупостью, - так значит ты еще и слаба,
если не можешь удержаться на поверхности!
   - Возможно, - задумчиво отвечаю я, - и именно поэтому хочу  побыстрей
выбраться отсюда. Прощай! - кидаю я напоследок и собираюсь плыть дальше,
когда в моей голове неожиданно возникает вопрос, - а давно ты здесь сто-
ишь?
   Глаз почти не видно:
   - Эоны!
   - Почему?
   - Учусь держаться на поверхности, - после этих слов я чуть топором не
иду ко дну, но потом стремглав молочу руками по воде и  через  несколько
минут отказываюсь у кромки берега, вдалеке от застрявшего в развитии ки-
тайца. Но, Бог мой, Ведущий меня к Себе, здесь нет ничего, кроме  зарос-
лей терновника, и насколько хватает глаз колючий, переплетенный  кустар-
ник тянется вдоль всего берега.
   Я уже стою лишь по щиколотки в иле, и как только  моя  нога  касается
сухой земли, слышу три удара колокола. Может, я и не научилась еще  пла-
вать, как следует, но стоять тысячелетиями по горло в  болоте,  как  это
делает оставленный позади китаец, я не намерена. С другой стороны, глядя
на заросли, протянувшиеся передо мной, я понимаю, что нужно быть не сов-
сем в своем уме, чтобы сунуться вперед, но внутренний голос  настаивает,
что другой дороги нет. Однако в тот миг, когда я делаю первый шаг в сот-
канную из ежовых иголок стену, меня останавливает громкий возглас:
   - Стой!
   Я вглядываюсь немного наискосок вперед и вижу невдалеке человека, ко-
торого сразу не заметила. Он, точнее она, поскольку это - женщина, стоит
среди зарослей, которые мне только предстоит штурмовать.
   - Не ходи сюда! - говорит она, - это очень больно.
   - Разве есть другой путь? - спрашиваю я.
   - Не знаю, но здесь ты не пройдешь, - голос немолодой женщины  звучит
совершенно уверенно, но в ее глазах я читаю страх и временный  конец  ее
собственному развитию, ибо она оглянулась, потеряв веру  в  правильность
пути.
   - Почему вы в этом так уверены? - любопытствую я.
   - Ты еще спрашиваешь, или у тебя нет глаз? - женщина почти  возмущена
моей тупостью, - я уже не помню, когда вошла сюда - так давно это  было!
а теперь не могу даже пошевелится. Мне очень больно.
   Я смотрю на ее исцарапанное тело, превратившееся в  "соляной  столб",
потом в глаза, застывшие на ощущении болевого шока и забывшие  обо  всем
остальном, и говорю единственно возможное:
   - Если хотите, можете идти за мной.
   - Куда? - она почти кричит испуганно на меня, - туда? - рука еле  ше-
велится в сторону ершащейся чащи, - ни за что! Да  и  какой  смысл?  Что
там, впереди? Ни ты, ни я этого не знаем. Так во имя чего мучить себя?
   Внутри меня, однако, зреет мнение, что помучаться придется всерьез, и
я говорю:
   - Нельзя же стоять здесь вечно.
   - Не знаю, - упавшим голосом говорит она, - но я лучше подожду, и  ты
можешь присоединиться ко мне.
   Удивительно! И там, позади и здесь, на берегу каждый старается  навя-
зать другому свою волю, свое решение, свой страх. Каждый стремится  вов-
лечь в круг своего влияния как можно больше людей, оправдывая свою фило-
софию словами: "Если я пойду ко дну, то не один, и, значит, я уже прав в
своих поступках, если кто-то пошел вслед за мной!"
   Я тоже эгоистична, предлагая женщине следовать за собой, но я не нас-
таиваю на этом и мне безразлично ее решение. Я могу лишь пожалеть ее  за
слабость, но вот мой отказ вызывает в ней почти ярость. Как  же:  кто-то
хочет пройти дальше, чем она. И мне нечего сказать разгневанной  на  мое
упрямство женщине, когда я начинаю продираться сквозь заросли.
   Колючки впиваются в мое тело, волосы и лицо,  стараясь  добраться  до
глаз, но я сначала не замечаю боли, яростно настроившись на победу,  од-
нако через несколько метров огромный, острый шип впивается в мое  предп-
лечье, и я вскрикиваю. Теперь я стою вровень со своей недавней  собесед-
ницей, и она торжествует при виде моей боли:
   - Ну вот; что я говорила? Дальше ты все равно не пройдешь.
   Интересно, что было бы со мной, если бы эта женщина не стояла  здесь,
но сейчас я отталкиваюсь от ее эгоизма, как от необходимой сейчас  точки
опоры, и, стиснув зубы, устремляюсь дальше.  Вскоре  полученный  импульс
исчезает, и я обнаруживаю себя в море терновника исколотую и  исцарапан-
ную иглами, кровавые ручейки стекают с меня здесь и там. Только теперь я
понимаю, что уже давно плачу от боли, а губы, кроме уколов, еще и  поку-
саны моими собственными зубами.
   Кроме того, я понимаю вдруг, что совершенно не знаю,  сколько  еще  и
куда идти. До сих пор мне казалось, что я все время держусь  перпендику-
ляра к болоту, но теперь я ни за что не могла бы за это поручиться.  Ни-
каких ориентиров вокруг меня нет: ни солнца, ни гор,  ничего,  -  только
безбрежное море непроходимых зарослей.
   До меня доходит тщетность моего похода и ошибка, которую я совершила,
устремившись вперед с гневом, застилавшим глаза.
   Теперь необходимо начать все сначала и уже самой, без опоры на  чужой
эгоизм и мнение. В какой-то миг я даже начинаю сожалеть, что не осталась
с женщиной: настолько безвыходным кажется мне мое нынешнее положение. Но
я знаю, что на пути, который мной избран, позади дороги нет, там  вообще
ничего нет: ни болота, ни китайца, ни женщины на берегу. Я не знаю,  от-
куда мне это известно, - ведь оглядываться нельзя, но я уверена в этом.
   И когда я это понимаю, мне становится  безразлично,  куда  идти.  Это
действительно все равно: важно движение само по себе, и не  важно  куда,
ибо удерживать в сознание некую иллюзорную, воображаемую, но всегда  не-
реальную цель - напрасная трата сил, которых и так не достает,  а  кроме
того неизбежно приведет ко лжи, ибо истинной цели не знает никто, а если
бы знал, то и ходить ни к чему. И я отдаюсь Тому, Кто Способен Вести Ме-
ня Вперед И Сейчас, Когда Я Сама Уже Ничего Не Могу Понять.
   Я делаю шаг и ... оказываюсь посреди безбрежной пустыни желтого  пес-
ка.
   Колокол бьет четыре раза.
   Будто огни рампы вспыхивает палящее солнце, и я знаю, что на всем ос-
тавшемся пути не встречу больше ни одного человека, ибо достигла  проме-
жутка, где каждый выбирает дорогу сам, без помощи и  наставлений  сзади,
сбоку или свыше, и никакой другой точки опоры, кроме  той,  что  внутри,
здесь не отыщется. Мой взор погружается в глубину собственных  мыслей  и
чувств, в поисках необходимых резервов.
   Вовне - пустыня, внутри - Вселенная, и в Ней отныне источник всех мо-
их достижений. Я начинаю двигаться, но с таким же успехом можно было  бы
сидеть и представлять себе, что идешь. Реальность и образы здесь  равно-
велики, и я теку по границе этих иллюзий, которые вовне и во мне.
   Все прошедшее стирается в песок под ногами. Он тоже течет  струйками,
как и прошлое, когда моя нога оставляет на нем недолговечный след. Здесь
нет и быть не может караванных дорог и путеводных нитей, лишь глубоко во
мне мигает, вспыхивает и захлебывается далекий маяк. Иду к нему.
   Границы продолжают таять как миражи. Исчезает время, исчезает  ощуще-
ние пространства и так до тех пор, пока я становлюсь самой  этой  пусты-
ней, безвременно лежащей под лучами вечно существующего солнца. Не оста-
ется ничего, кроме все разгорающегося маяка, к которому  я  волочу  свои
позабытые ноги.
   И в тот миг, когда маяк превратился в негаснущее  светило,  загородив
собой весь и без того раскаленный  небосвод  вместе  с  затерявшимся  во
внутреннем сиянье кружочком солнца, и я, находясь в состоянии сверкающе-
го, искрящегося гипноза перед этим некогда (когда?) бывшим маяком, наме-
реваюсь кинуться в его плазменное жерло, ибо мне нужно хоть куда-то  ки-
нуться, до меня доносятся удары колокола, отсчитывая пять склянок.
   В затуманенном сознании вырисовываются очертания горы, вершина  кото-
рой мне не видна, и я, неведомо как, сохранившейся частью сознания,  со-
ображаю, что, по-видимому, просто не могу остановиться, и буду  идти,  и
идти до тех пор, пока есть хоть сколько-то сил, величину которых измеря-
ет кто-то другой, но точно не я. Поначалу мне даже кажется,  что  я  по-
прежнему в пустыне, а гора - ее мираж, но вскоре понимаю,  что  действи-
тельно ползу вверх по склону, и даже прошла лесной массив  и  альпийские
луга, а теперь ползком преодолеваю скалистую полосу, приближаясь к  лед-
нику.
   Во мне не остается ничего из прошлого, но оно со мной,  оно  -  часть
меня, однако, я не помню и не вспоминаю его, в этом нет нужды. Более то-
го: это опасно. Стоит только вспомнить свои страхи и сомнения, свою сла-
бость и бессознательность эмоций, как я полечу кувырком к тому сучку, за
который зацепилась моя память, и вряд ли сумею  вернуться  сюда.  Здесь,
сейчас я сжатый кулак, сконцентрированный комок воли  и  чистого  потока
сил. Никакой раздвоенности сознания, никаких сомнений или  соперничающих
мыслей и чувств, только обостренное состояние высших  органов  чувств  и
потоки чистейшей любви без примеси эгоизма овевают меня вместе со  стре-
мительным горным ветром. Я начинаю улыбаться своей легкости.
   Чистота! - вот имя-девиз этого места.
   Свои привязанности и страхи я утопила в болоте,  мои  боли  вырвал  с
корнями терновник, мой эгоизм расплавился в пустыне, и теперь я  налегке
поднимаюсь ... уже неважно куда. Я чиста, и само это состояние - награда
за мою боль.
   Я ускоряю шаги, силы прибывают, прыгаю с камня  на  камень,  опережая
горных коз. Они удивленно отстают, а я окунаюсь в снежное море, утопая в
нем по пояс, но мне известно,