ь  и  отплевывалась,
лодка прошла мимо. Мельком я заметила на лице Хельги удивленное выражение,
но потом мне стало не до того. Я поплыла к пристани, выкашливая попавшую в
горло  воду.  К  удивлению  моему,  шок  и  удушье   привели   в   чувство
разыгравшийся желудок.
     Хотя, если бы у меня был выбор, я предпочла бы другой способ.
     Хельга  отвернула  парус  от  ветра  и  повернула   румпель.   Теперь
"Гуакамоль" дрейфовал, мягко раскачиваясь на волнах.
     - Тебе помочь? - крикнула Хельга.
     - Нет! Сама доплыву!
     Одета я была  легко,  хотя  свободные  рукава,  намокнув,  доставляли
некоторые  затруднения.  Раньше  я  плавала  только  в  бассейне,  но  тут
обнаружила, что держаться на поверхности не так уж и сложно. Нужно  только
стараться не нахлебаться этой мерзкой воды.
     До  лестницы  я  добралась  как  раз,  когда  они  привязывали   свой
"Гуакамоль". Рухнув на причал и забрызгав  водой  доски,  я  следила,  как
тридцатью футами ниже Ральф и Хельга спускали парус и прикручивали утлегер
у соседнего пирса.
     Дождавшись, когда они закончили, я поднялась с досок и подошла к  ним
поближе. Гравитация отняла у меня много сил.
     Ральф поднимался наверх, на лице у него было виноватое выражение.  Но
только он собрался шагнуть на причал, как я, ухватившись обеими руками  за
выступавшую часть лестницы, уперлась ему сандалией в живот и толкнула  изо
всех сил. Ральф выпустил поручни,  взмахнул  руками,  но,  поняв,  что  не
сумеет удержаться, крутанулся на месте, чтобы скорректировать  падение,  и
полетел вниз, плавно войдя в воду рядом со своей  лодкой.  Я  понаблюдала,
как он выплывает, потом перевела взгляд на Хельгу.
     Она замотала головой.
     - Я ничего тебе не сделала...
     Ральф ухватился за корму "Гуакамоля" и забрался на нее, с  бешенством
глядя на меня.
     - Я великолепно провела с вами время, - сказала я. -  Вы  обязательно
должны   побывать   на   Корабле,   я   обязательно   покажу   вам    наши
достопримечательности...
     И, развернувшись, пошла прочь, оставляя за собой мокрые следы.  Я  не
оглядывалась назад, пусть они сами решают свои проблемы.
     Откинув со лба мокрые волосы, выжав воду из  рукавов  и  отряхнувшись
как можно тщательнее, я двинулась  вверх  по  той  улице,  по  которой  мы
спускались к морю. Прохожие провожали меня взглядами -  надо  полагать,  я
представляла собой сногсшибательное зрелище: странная девочка  в  дурацкой
одежде, с которой ручьями течет вода... Я понятия не имела, куда идти, где
находится разведкорабль, но, как оказалось, это  было  неважно.  Не  успев
подняться на вершину холма, я наткнулась на этого монстра, этого динозавра
Джорджа Фахонина. Он разыскивал меня, и, удивительное дело, я  была  почти
рада его видеть.
     - Что с тобой случилось? - спросил он.
     К тому времени вода с меня уже не капала,  но  я  была  уверена,  что
выгляжу как  выуженный  из  лужи,  наполовину  утонувший  котенок.  Причем
основательно перепачканный.
     - Мы ходили на море купаться, - соврала я.
     - А. Ну, пошли на Корабль, там мы тебя высушим.
     Я зашагала с ним рядом, стараясь попасть в ногу. Несколько  минут  мы
шли молча, потом Джордж сказал:
     - Знаешь, я действительно не хотел тебя смущать тогда. Я не  стал  бы
делать так нарочно.
     - Теперь это не имеет значения, -  ответила  я.  -  В  следующий  раз
только, пожалуйста, убедись, что выключил все, что нужно.
     - Договорились, Миа. - Джордж улыбнулся.
     Мы вернулись на Корабль, и я сразу отправилась в  туалет  и  включила
подачу горячего воздуха в  сушилке.  Через  пару  минут  я  уже  полностью
высохла. С аппетитом  поев  -  несмотря  на  морскую  болезнь,  я  здорово
проголодалась, - я  почувствовала  себя  гораздо  лучше.  Ничто  не  может
сравниться с ощущением сытого желудка.
     Когда вернулся Папа, снаружи была  уже  ночь,  хотя  по  корабельному
времени  недавно  пробило  полдень.  С  наступлением   темноты   постоянно
пополнявшаяся толпа зевак разошлась по домам, как  я  полагаю,  поужинать.
Папино возвращение прошло без оркестра.
     Заслышав стук копыт, я вышла из  Корабля,  остановившись  на  верхней
ступеньке трапа. Один из членов экипажа спустился вниз, и Папа с  мистером
Табменом передали ему лошадей. Затем они повернулись к сопровождавшему  их
мистеру Дженнаро. Меня они так и не заметили.
     - Вы обещаете, что это несчастье  не  повлечет  никаких  изменений  в
нашем соглашении? - спросил Дженнаро обеспокоенным голосом.
     - Даю  слово,  -  улыбнулся  Папа.  -  Вы  принесли  извинения,  и  я
совершенно уверен, что моя дочь уже получила свое удовлетворение, столкнув
вашего мальчика в воду. И давайте забудем  обо  всем  этом.  Наш  грузовик
прибудет за рудой на следующей неделе...
     Я не стала дослушивать до конца, повернулась и ушла  на  Корабль.  На
душе у меня потеплело: Папа не сердился на меня.
     - Чего ты ухмыляешься? - спросил Джордж.
     - Так, ничего, - ответила я.




                    ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ВНУТРИ РОДНОГО МИРА

     Мы взлетели  с  Грайнау  почти  сразу,  как  Папа  поднялся  на  борт
разведкорабля. Он, мистер Табмен и я сидели в  креслах  в  центре  нижнего
отсека. Трое членов экипажа играли в карты, а Джордж Фахонин был наверху и
вел Корабль.
     Я испытывала тихое довольство собой. С одной  стороны,  конечно,  мое
поведение на Грайнау было одной  сплошной  ошибкой,  но  мне  не  хотелось
смотреть с этой стороны. Пусть я допустила кучу промахов по части такта  и
здравого смысла, но в стратегическом плане,  так  сказать,  это  не  имело
никакого значения.
     Наверно, я заслуженно пребывала в  хорошем  настроении.  Меня  просто
переполняла радость открытия:  я  могу  встретиться  с  грязеедами  на  их
собственной территории и, если уж не поведу себя самым лучшим образом,  то
хоть не попаду в дурацкое положение.
     Словно та девочка, которая впервые узнала о том, как развести костер,
что такое принцип рычага и впервые же осмелилась попробовать заплесневелый
козий сыр, обнаружив, что это "рокфор", я открыла для себя нечто абсолютно
новое в мире - уверенность в себе.
     Да, я совершила ошибки. _У_ж_е_ совершила. И если бы Папа стал мне за
них выговаривать сейчас, я  бы  все  равно  не  смогла  их  исправить.  Но
уверенность в себе оказалась бы мертворожденной.
     Но Папа только курил и улыбался.
     Меня же мучило любопытство, и я решила расспросить его, что он думает
о Ральфе Дженнаро и его высказываниях.
     - Мой тебе совет, не беспокойся об этом, - сказал Папа.
     - Даже слушать грязееда не стоит труда, - вставил мистер Табмен. -  У
них нет никакой перспективы. Живут себе в своих ограниченных мирках, а что
происходит на свете - не понимают.
     - Я бы хотел, чтобы ты не употреблял этого  слова,  Генри,  -  сказал
Папа. - Оно такое  же  бессмысленное,  как  и  то  глупое  слово,  которое
подцепила Миа. Как сказал тот мальчик?
     - Хапуги.
     - М-м-м, да. Оно самое. Для обмена оскорблениями нет  причин.  У  нас
свой образ жизни, у них - свой. Я бы не стал жить, как они, но не  уважать
людей только из-за этого мне кажется непорядочным.  Я  уверен,  среди  них
есть и хорошие люди.
     - Это все потому, что у них нет будущего, - повторил мистер Табмен. -
Держу пари, именно сейчас Дженнаро жалуется своим, что ты его надул.
     - Может быть, - согласился Папа.
     - Но ты ведь не обманывал его, Папа?  Он  же  был  счастлив,  что  вы
готовы заключить с ним сделку.
     - Откуда ты знаешь?
     - Услышала, когда вы приехали.
     -  Отсутствие  перспективы,  -  опять  сказал  мистер  Табмен.  -  Он
отвратительно торгуется, и  испугался,  что  твой  отец  разозлится  из-за
твоего приключения. Дженнаро сдался раньше, чем должен  был.  Тогда-то  он
был счастлив, но сейчас уже жалеет, что продешевил.
     Папа кивнул и снова набил трубку.
     - Не вижу никаких причин беспокоиться за него о  его  интересах.  Моя
точка зрения - чем меньше  мы  делаем  для  колонистов,  тем  быстрее  они
научатся следить за собой сами. И это будет для них наилучшим выходом. Тут
у меня разногласия с мистером Мбеле. Он верит в исключения из  правил,  он
хочет, чтобы мы относились к колонистам лучше, чем к себе. Я этого не могу
принять.
     - Должен признаться, Майлс, я научился торговать, наблюдая за  тобой,
- заметил мистер Табмен.
     - Спасибо,  Генри.  Но  ты  станешь  плохим  торговцем,  если  будешь
недооценивать людей, с которыми имеешь дело. И ты, Миа, допустишь  ошибку,
если недооценишь такого человека, как мистер Мбеле. Его  принципы  светлы,
но часто он видит лишь один путь к цели.
     Мистер Табмен через несколько минут  отошел  и  подсел  к  игрокам  в
карты. Я решила пойти наверх.
     Я встала, и Папа, вынув изо рта  трубку,  взглянул  на  меня.  Трубка
погасла, но он этого не замечал.
     - Идешь послушать еще одну сказку?
     - Не знаю...  Может  быть,  -  ответила  я  и,  поднявшись  в  купол,
оставшуюся часть перелета провела с Джорджем.
     Итак, я вернулась домой, в Гео-Куод. Обдумав со временем происшедшее,
я поняла, в чем заключались, по крайней мере, некоторые из моих ошибок. Но
не почувствовала стыда.
     Я сидела в неудобной позе в большом и мягком кресле  и  ждала  Джимми
Дентремонта.  Я  особенно  не  волновалась,   испытывая   лишь   некоторую
неловкость. Гостиная инта Гео-Куода, в которой я сидела, была очень похожа
на гостиную моего собственного бывшего интерната. Сходство не  раздражало,
но я была тут посторонней - и оттого чувствовала себя скованно. Если вы не
поняли этого до сих пор, то  я  должна  сказать,  вернее,  напомнить,  что
всегда предпочитаю быть хозяйкой положения.
     Комната была обставлена неплохо, но как-то безлико.  Индивидуальность
помещения возникает обычно вследствие личной привязанности к нему хозяина,
его заботы, его интереса, и в чем большей степени комната является  общей,
тем менее она индивидуальна. Моя собственная комната у нас в доме  гораздо
индивидуальней нашей гостиной, а та, в свою очередь,  индивидуальней,  чем
спальня в этом инте (я, правда, их не  видела,  но  отлично  помнила,  как
выглядят спальни в интернате) и тем более чем комната, в которой я  сидела
сейчас. А если вы находитесь в казенных до отвращения  четырех  стенах,  в
которых к тому же присутствуют  знакомые  друг  с  другом,  но  совершенно
посторонние для вас люди, то чувство отчужденности  усиливается  во  много
раз.
     Войдя и оглядевшись, я остановила  какую-то  малолетку,  девочку  лет
восьми, из местных.
     - Где тут Джимми Дентремонт?
     - Должен быть наверху, - ответила она.
     Неподалеку от двери находился щит связи - специально для посетителей,
вроде меня. Отыскав имя и фамилию Джимми в  списке,  я  дала  два  длинных
звонка и один короткий.
     Обычно именно Джимми заходил за мной по пути к мистеру  Мбеле  -  ему
было почти по дороге. Но сегодня я сама зашла за ним - я хотела с ним  кое
о чем поговорить.
     - А, привет, Миа, - сказал Джимми, появившись на экране щита.
     - Привет, - ответила я.
     - Что ты здесь делаешь?
     - Хочу с тобой поговорить. Давай одевайся и спускайся вниз.
     - Ладно, только погоди немного,  я  что-нибудь  на  себя  наброшу.  -
Джимми отключился, и его изображение растаяло.
     Вот тогда-то я выбрала кресло и стала ждать.
     В инте Джимми жил недолго, всего год  с  чем-то.  Его  рождение  было
спланировано Корабельным Евгеником - родители Джимми почти не  знали  друг
друга. Потом он жил с матерью - до одиннадцати лет, когда она вдруг решила
выйти замуж, и тогда Джимми по собственному желанию перебрался в интернат.
     - Не хотел путаться под ногами, - объяснил он мне. - Я иногда  захожу
туда по вечерам. И с отцом тоже вижусь, время от времени.
     Наверное, только потому, что Джимми мог вернуться к матери,  если  бы
захотел, он и не находил жизнь в  интернате  угнетающей.  На  интернат  он
смотрел как на временное пристанище,  в  котором  можно  пожить,  пока  не
вернешься с Испытания  и  не  поселишься  в  собственной  квартире.  Но  в
разговорах с ним я старалась не углубляться в эту тему -  не  потому,  что
боялась задеть его, а потому, что это было неприятно мне самой.
     Дети в гостиной играли в какую-то настольную игру, а я сидела в своем
кресле и наблюдала за теми, кто играл, и за теми, кто следил за  игрой,  и
за теми, кто просто проходил мимо. Но за мной не наблюдал никто.


     Джимми спустился через несколько минут, и я встала с кресла,  готовая
сразу отсюда исчезнуть. И уже на ходу спросила:
     - Джимми, не хочешь ли ты отправиться со мной в  пятницу?  Это  очень
важно.
     - Куда отправиться?
     - Что значит "куда"?
     - Миа, ты же знаешь, - сказал Джимми, - я поеду с тобой, куда  бы  ты
ни предложила. Просто назови место и скажи, как туда добраться.
     - Счастье твое, - ответила я, - что я слабее тебя. Было б у меня  сил
побольше, я бы тебе врезала. Нечего умничать.
     - Ладно. Так куда ты все-таки собираешься?
     - Ты разве не знаешь, о чем я говорю?
     - Нет. - Джимми покачал головой.
     Достав пришедшую вчера повестку, я развернула ее и протянула  ему.  В
повестке значилось, что в среду мне предстоит медосмотр,  а  в  пятницу  -
надлежит вместе с  другими  ребятами  явиться  на  первую  встречу  класса
выживания у Пятых Ворот, Третий Уровень.
     Эта первая встреча моего класса выживания приходилась на 3 июня  2198
года. Физическая подготовка продлится ровно полтора года, и  только  потом
нас высадят на какую-нибудь из планет-колоний на  Испытание.  Ни  в  одном
законе  не  говорится,  что  ребенок  обязан  посещать  занятия  в  классе
выживания,  но  практически   все   пользуются   преимуществом,   даваемым
тренировкой. В жизни очень редко удается выбрать наилучший курс  -  и  это
один из тех случаев, когда сомнения излишни.  Вас  не  просто  выбрасывают
погибать на планете, сначала вас полтора года муштруют, и  Испытание  лишь
показывает, какую пользу принесла вам эта муштра.
     Новые  классы  формируются  каждые   три-четыре   месяца,   последний
образовался в марте, так что повестка не  была  для  меня  неожиданностью.
Поскольку Джимми тоже родился в ноябре, как он поспешно  сообщил  мне  при
первой нашей встрече, то я ожидала, что мы с ним окажемся в  одном  классе
выживания. И, если уж до конца быть честной, мне не хотелось идти  туда  в
пятницу одной.
     - Я ничего не знал, - удивился Джимми. -  Мне,  значит,  тоже  должна
была прийти повестка. Когда ты ее получила?
     - Вчера. Я думала, что ты  позвонишь  мне  насчет  своей,  но  ты  не
позвонил.
     - Подожди здесь, я сейчас все узнаю,  -  сказал  он  и  пошел  искать
воспитательницу.
     Он вернулся через несколько минут, держа в  руке  повестку  -  точную
копию моей.
     - Вот. Я просто ее не искал, а  воспитательница  и  не  подумала  мне
сказать.
     Было в Джимми одно  качество,  которое  меня  ужасно  раздражало,  но
которым я одновременно восхищалась.  По  крайней  мере  дважды  я  звонила
Джимми и оставляла ему сообщения. Один раз я просила  его  позвонить  мне,
когда он вернется, в другой - чтобы он передал мистеру  Мбеле,  что  я  не
смогу прийти на встречу. Но ни разу Джимми не  выполнил  моих  просьб,  он
просто не поинтересовался - есть ли для него что-нибудь. Это возмутительно
и вместе с тем странно  привлекательно  -  как  беззаботно  человек  может
относиться к чужим просьбам:  Джимми  просто  заявил,  что  был  занят,  и
недосуг ему было утруждать себя подобными вещами.
     Моя идея отправиться  в  пятницу  вместе  на  Третий  Уровень  Джимми
понравилась. К этому времени мы еще  не  стали  близкими  друзьями  -  был
элемент антагонизма, - но мы уже хорошо знали друг друга, учились у одного
наставника, мистера Мбеле, и я не имела ничего против, чтобы мы  с  Джимми
встретили новую ситуацию вместе.
     - Ты помнишь, как после Грайнау я рассказывала вам с мистером Мбеле о
том мальчике и его сестре? - спросила  я,  когда  мы  шли  по  коридору  к
квартире мистера Мбеле.
     - Это у которых дурацкие о нас представления?
     -  Да.  Он,  например,  утверждал,  что  мы  на  Корабле  все   время
разгуливаем голыми. Я возражала, конечно. Я вообще на все возражала...  Но
что бы сказала, если бы они оказались здесь и увидели бы  тебя  по  видику
даже без носок?..
     -  Тогда  они,  наверное,  подумали  бы,  что  совершенно  правы,   -
рассудительно заметил Джимми.
     - Но они же не правы!
     - Не знаю. Я же был голым.
     - Ну и что! Ты был в своей комнате. Я дома тоже хожу голая. Но они-то
говорили, что мы вообще не носим одежды.
     - Так ведь, - Джимми усмехнулся, - если нам  хочется  ходить  голыми,
почему нам этого не делать? - Он начал стаскивать через голову рубашку.  -
Я считаю, что мы можем себе позволить  быть  такими,  какими  нам  хочется
быть. И от того, что они о нас думают, мы не  становимся  хуже.  Разве  не
так?
     - Не извращай, - сказала я.
     - Ходить голым - это извращение?
     - Дурацкое твое упрямство! Ты собираешься есть землю  только  потому,
что они думают, будто мы ее  едим?  Зря  я  вообще  завела  с  тобой  этот
разговор. Просто мне показалось, что тут есть какое-то несоответствие.
     - Несоответствие, - поправил Джимми, ставя ударение на тот слог,  где
ему полагалось быть.
     - Какая разница, - огрызнулась я.
     Иногда я действительно по-глупому ошибаюсь, употребляя слова, которые
где-то читала, но никогда не слышала, как правильно  их  произносить.  Так
бывает еще и потому, что разговаривать приходится не с теми людьми - и  не
о том. И наверное, вернувшись домой с Грайнау, я сделала очередную ошибку,
сразу же рассказав Джимми и мистеру Мбеле, что я на  самом  деле  думаю  о
грязеедах.
     - Они действительно воняют? - спросил мистер Мбеле.
     Мы с Джимми сидели на кушетке в его квартире. В  руках  у  меня  была
записная книжка с  пометками  о  темах  и  книгах,  которые  я  хотела  бы
обсудить. Сообразив, что вряд ли я смогу  по-настоящему  доказать  правоту
своих слов, я дала задний ход:
     - Не знаю. Но все говорят, что они воняют. И мне не  понравилось  то,
что я там увидела.
     - Почему же? - спросил Джимми.
     - Это серьезный вопрос или ты просто меня подначиваешь?
     - Мне тоже интересно, Миа, - сказал  мистер  Мбеле.  Тут-то  я  точно
знала, что вопрос задан всерьез. Мистер Мбеле никогда не  натравливал  нас
друг на друга.
     - Не знаю, - сказала я. - Мы просто не поладили. У меня  должна  быть
более веская причина для неприязни?
     - Конечно, - заявил Джимми.
     - Ну, если ты так считаешь, - сказала я, - то давай назови  мне  хоть
одну такую вескую причину. А я послушаю.
     Джимми пожал плечами, вид у него был смущенный.
     - У тебя их нет, - заявила я. -  Просто  я  сказала  то,  что  ты  не
приемлешь. А я просто не переношу грязеедов. И если я захочу, то мне никто
не запретит сказать, что от них смердит.
     - Может, ты и права, - неохотно согласился Джимми.
     - Гм-м, - произнес мистер Мбеле. - Миа, а что, если  в  твоих  словах
истины нет? Что, если твои слова причиняют  боль  другому  человеку?  Что,
если ты просто возвеличиваешь себя, унижая других?
     Я промолчала.
     - Ты согласна, что это было бы не лучшей политикой?
     - Надо полагать.
     - Так вот, запомни, - сказал мистер Мбеле. - Заявлять, что  колонисты
воняют, - просто самооправдательный миф, изобретенный для того, чтобы дать
нам возможность чувствовать  моральное  превосходство  и  свою  абсолютную
правоту.  Коей  нет.  Твое  заявление  помешает   мне   теперь   выслушать
действительно веские аргументы, которые ты могла бы  привести.  И  это  не
принесет тебе пользы.
     Джимми следил за нашим спором.
     - Понятно, - сказал он. - Я могу не любить  людей,  но  зачем  же  их
оскорблять?.. Я не обязан оправдывать свою  неприязнь  к  ним,  но  обязан
оп