Третьем Уровне, - тогда не пришлось бы очищать весь Корабль. Сделать такую
систему несложно.
     Папа ответил вопросом на вопрос:
     - Ты ведь знаешь, для чего был построен Корабль?
     - Да, - сказала я. - Это все знают.  Он  был  построен,  чтобы  везти
грязеедов основывать колонии.
     Я,  кстати,  не  зову  колонистов  так  в  присутствии  Папы.   Может
показаться странным, но он не любит этого слова.
     Папа пустился в объяснения. Грязееды - то есть колонисты -  грузились
в жуткой тесноте. Они были не слишком чистоплотными  людьми  -  попробуйте
заставить регулярно мыться среднего крестьянина - но в любом случае  люди,
теснящиеся в замкнутом пространстве, будут потеть и от них  будет  вонять.
Главным образом по этой причине Корабль и был построен с очень эффективной
системой очистки и распределения воздуха. Теперь,  когда  он  используется
для совершенно иной цели, такая система больше не  нужна,  это  верно,  но
Папа добавил, что мое предложение не совсем продумано.
     - Но почему тогда Совет ничего не принимает? - спросила я.
     - Подумай сама, Миа, - ответил Папа.  Он  всегда  старался,  чтобы  я
думала сама прежде, чем искать ответы на свои вопросы  в  справочнике  или
приставать к нему.
     Потом я  поняла.  Действительно,  глупо  разрушать  нынешнюю  сложную
систему воздуховодов, работающую надежно и без особых затрат,  и  заменять
ее другой системой,  единственным  достоинством  которой  будет  простота.
Выгода здесь сомнительна.
     Я встряхнула рубашку, и большая часть пыли отправилась своей дорогой.
     - Я шла коротким путем.
     Папа кивнул с отсутствующим видом и ничего не сказал.
     Его невозможно  понять.  Однажды  меня  отвели  в  сторонку  и  стали
усиленно выяснять: как Папа собирается голосовать в  Совете  по  какому-то
вопросу? Это были не особенно симпатичные  люди,  и,  вместо  того,  чтобы
вежливо объяснить им, что я не имею ни малейшего представления, я им тогда
наврала. Очень трудно догадаться, о чем думает Папа. Он сам должен сказать
мне, что у него на уме.
     Он отложил книгу, которую листал, и сказал неожиданно:
     - Миа, у меня есть для тебя добрые вести. Мы переезжаем.
     Я завопила и бросилась ему на шею. Эту  новость  мне  давно  хотелось
услышать. Несмотря на то, что на Корабле было множество пустых квартир, мы
теснились в старой. Почему-то после того, как я из интерната перебралась к
Папе, мы так и не собрались поменять его маленькую квартирку  на  большую.
Слишком были заняты жизнью. Но чего я  терпеть  не  могла,  когда  жила  в
интернате, так это дефицит свободного пространства. В  интернате  считают,
что за тобой нужно следить в оба  глаза  -  всегда  и  везде;  переезд  же
означал, что  у  меня  теперь  будет  собственная  комната.  Своя  большая
комната. Это Папа обещал мне давно.
     - Ой, Папа! - воскликнула я. - А в какую квартиру мы поедем?
     Население Корабля сейчас составляет примерно тридцать тысяч  человек.
Когда-то Корабль перевозил раз в тридцать больше, плюс груз, и  я  до  сих
пор не понимаю, как здесь могло разместиться столько людей. И  хотя  мы  с
тех пор расселились пошире, заполнив  некоторое  добавочное  пространство,
пустующие квартиры есть во всех Куодах. Если бы мы с  Папой  захотели,  то
могли бы переехать в соседнюю.
     И тут Папа сказал так, словно это не имело ровно никакого значения:
     - Это огромная квартира в Гео-Куоде...
     И от моего ликования ничего не осталось.
     Я резко отвернулась, почувствовав  головокружение,  потом  села.  Пол
уходил из-под ног. Папа не просто хотел, чтобы я покинула  дом.  Он  хотел
лишить меня той ненадежной устойчивости быта, которую я создала для  себя.
До девяти лет у меня не было ничего, а теперь Папа хотел, чтобы я  бросила
все, что с тех пор сумела построить.
     Даже сейчас  мне  нелегко  вспоминать.  Не  будь  это  так  важно,  я
перескочила бы через этот эпизод, не удостоив его и словом. Мне было очень
одиноко в девять лет - я жила в интернате, под присмотром, с четырнадцатью
другими детьми, выслушивала нотации  о  том,  что  можно  и  чего  нельзя,
видела, как сменяет друг друга целая череда воспитательниц, и  чувствовала
себя всеми покинутой. Так продолжалось почти пять лет,  и  наконец  настал
момент, когда я уже была не в силах там  находиться.  Я  сбежала.  Села  в
челнок - не помню сейчас, как я узнала, куда мне ехать, - и отправилась на
встречу с Папой. Всю дорогу я представляла, что я скажу ему и  что  скажет
он, переволновалась, и в конце  концов,  когда  мы  встретились,  я  могла
только плакать и икать, не в силах остановиться.
     - Что случилось? - спрашивал Папа, тщетно пытаясь  добиться  от  меня
ответа. Он достал платок, вытер мне лицо, но лишь с большим  трудом  сумел
меня успокоить и выяснить, что же я хочу ему сказать. На это потребовалось
немало времени.
     - Я страшно огорчен, Миа, - серьезно сказал он.  -  Я  совершенно  не
понимал, что происходит. Мне казалось, что в интернате  с  другими  детьми
тебе должно быть лучше, чем жить здесь со мной одной.
     - Нет, - отвечала я. - Я хочу жить с тобой, Папа.
     На секунду он задумался, затем слегка кивнул и сказал:
     - Ладно. Я позвоню в интернат, предупрежу, чтобы они не  волновались.
А то подумают, что ты потерялась.
     Альфинг-Куод стал тогда одной из самых надежных основ в  моей  жизни.
Нельзя рассчитывать на интернат или на воспитательницу, но на Куод или  на
отца рассчитывать можно наверняка. И  вот  теперь  Папа  хотел,  чтобы  мы
покинули одну из моих опор. А Гео-Куод  находился  даже  не  на  Четвертом
Уровне. Он был на Пятом.
     Корабль разделен на пять уровней. Первый  Уровень  в  основном  занят
техническими службами -  Инженерная,  Спасательные  средства,  Конвертеры,
Двигатель и прочее. Второй - Администрация. На Третьем -  почва  и  холмы,
настоящие деревья и трава, песок, животные и растения, - там  нас,  ребят,
готовят перед тем, как выбросить на  планету  на  Испытание.  Четвертый  и
Пятый Уровни - обитаемые, и Пятый  -  самый  последний.  Все  наши  ребята
знали, что если ты живешь на Пятом Уровне, то ты немногим лучше  грязееда,
ты - не совсем человек...
     Я долго сидела в своем кресле, размышляя и стараясь прийти в себя.
     - Неужели ты всерьез  говоришь  про  Пятый  Уровень?  -  спросила  я,
надеясь, что, может быть, Папа пошутил, - но все же я не очень-то  на  это
рассчитывала, скорее просто пыталась подольше не смотреть фактам в лицо.
     - Разумеется, всерьез, - сказал Папа совершенно спокойно.
     - Мне долго пришлось искать, пока я нашел эту квартиру. Видишь, я уже
начал готовиться к переезду. Тебе там должно понравиться. Я даже знаю, там
в школе есть  мальчик  примерно  твоего  возраста,  который  немного  тебя
обогнал. Так что у тебя будет шанс  поусердствовать,  вместо  того,  чтобы
плавать здесь по  мелководью.  А  то  ты  совсем  никакой  конкуренции  не
испытываешь.
     Мне было страшно, и поэтому спорила я отчаянно,  называя  подряд  все
места, куда  мы  могли  переехать  -  в  пределах  Альфинг-Куода.  Я  даже
заплакала -  что  случалось  теперь  не  так  уж  часто,  -  но  Папа  был
непоколебим. Наконец, я провела рукой по лицу, вытерла слезы и, сложив  на
груди руки, заявила:
     - Я не сдвинусь с места...
     Но это была  неправильная  тактика  по  отношению  к  Папе.  Он  лишь
убедился в том, что я упрямая девчонка, хотя это было уже не упрямство.  Я
боялась и была уверена, что, если мы переедем, там мне  никогда  не  будет
так хорошо, как здесь. Но я не  могла  сказать  этого  Папе,  я  не  могла
признаться ему, что боюсь.
     Он подошел к креслу, в котором я сидела, вызывающе скрестив  руки,  с
застрявшими в уголках глаз слезинками, и положил ладони мне на плечи.
     - Миа, - произнес Папа, - я понимаю, что тебе нелегко переезжать.  Но
меньше чем через два года ты будешь сама себе хозяйкой,  будешь  жить  где
пожелаешь, и делать что захочешь. Но если  ты  сейчас  не  можешь  принять
неприятное для тебя решение, то какой же ты будешь взрослой? А  теперь,  -
резко добавил он, - никаких споров. Я переезжаю. У тебя есть  выбор:  либо
переезжай  вместе  со  мной,  либо  перебирайся  в   интернат   здесь,   в
Альфинг-Куоде.
     В интернате я уже жила и возвращаться  туда  не  имела  ни  малейшего
желания. Я хотела остаться с Папой. В конце концов я решилась.
     Насухо вытерев глаза полой рубашки,  я  медленно  вернулась  во  двор
Куода. Обе игры  в  футбол  уже  кончились,  и  весь  двор  превратился  в
калейдоскоп разбросанных повсюду разноцветных рубашек и шорт. Не увидев  в
массе игравших ребят Вени Морлок, я спросила  о  ней  у  одного  знакомого
мальчика.
     - Она вон там, - показал он рукой.
     - Спасибо, - ответила я.
     Я свалила ее с ног. Потерла  носом  о  землю  и  заставила  молить  о
пощаде. За усердие я получила синяк под глазом, но он  стоил  того,  чтобы
заставить Вени помнить, кто есть кто, даже  если  я  буду  жить  на  Пятом
Уровне.
     Потом мы с Папой переехали.
     Администрации школ очень консервативны. Вероятно,  так  обстоит  дело
везде, не только на нашем Корабле. Если  тебя  прикрепили  к  учителю,  ты
годами не сменишь его на другого. Я знала в Альфинг-Куоде одного мальчика,
который настолько ненавидел своего опекуна и так плохо с  ним  ладил,  что
оба они могли похвастаться шрамами. Так вот, этому парню потребовалось три
года, чтобы поменять своего учителя на другого.
     По сравнению с этим все остальное должно казаться пустяком.
     Утром  в  понедельник,  спустя  два  дня  после  нашего  переезда,  я
отметилась у своего нового директора школы в Гео-Куоде.  Он  был  худощав,
официален и чопорен, и звали его мистер Куинс.
     Мистер Куинс посмотрел на меня,  стоящую  перед  его  столом,  поднял
брови, отметив мой синяк под глазом, и наконец предложил:
     - Садитесь.
     На директоре школы лежит вся административная  работа.  Он  назначает
учителей,  контролирует  переводы  из  класса  в  класс  и  программы  для
обучающих машин, разнимает драки, если таковые случаются,  и  прочее.  Для
большинства людей такая  работа  малопривлекательная,  поэтому  никого  не
заставляют оставаться на ней дольше трех лет.
     После того, как мистер Куинс, поджав губы, просмотрел все мои  бумаги
и сделал запись в картотеке, он изрек:
     - Мистер Уикершем.
     - Извините? - не поняла я.
     - Вашим учителем будет мистер Уикершем. Он живет в Гео-Куоде,  15/37.
Вы встретитесь у него дома в среду в два часа  пополудни  и  в  дальнейшем
будете  встречаться  три  раза  в  неделю,  когда  вам  будет  удобнее.  И
пожалуйста, не опаздывайте в среду. Теперь  пойдемте  на  первый  урок,  я
покажу вам ваш класс.
     Школа - для детей с четырех до пятнадцати  лет.  После  четырнадцати,
если выживешь, разрешается бросить все  несущественные  уроки.  Ты  просто
работаешь со своим учителем или мастером, идя  в  соответствии  со  своими
интересами к своей же цели.
     Примерно через два года мне предстояло на этот счет принять  какое-то
решение. Беда заключалась в том, что  кроме  математики  и  чтения  старых
романов у меня появились совершенно иные увлечения. Еще год  назад  их  не
было и в помине.  А  поскольку  настоящий  математический  талант  у  меня
отсутствовал, а от  чтения  старинных  романов  вообще  пользы  мало,  мне
требовалось выбрать что-то более определенное. Но на  самом  деле  мне  не
хотелось  специализироваться:  я  хотела  стать  синтезатором,  человеком,
который знает обо всем неглубоко, но достаточно,  чтобы  уметь  складывать
разрозненные детали в единое целое. Именно такая работа  меня  привлекала,
но я никому не рассказывала о своем желании, подозревая, что  ума  у  меня
для такой работы маловато. Мне нужен  был  плацдарм  для  отступления.  На
всякий случай.
     Иногда, в минуты депрессии, мне казалось, что только и плачет по  мне
местечко воспитательницы в интернате. А то и кое-что похуже.
     В один прекрасный день  -  где-то  между  четырнадцатью  и  двадцатью
годами  -  каждый  человек  заканчивает  "среднее"  образование.  С  этого
момента, выбрав дисциплины, которые нравятся вам больше всего,  вы  должны
изучать только их. Потом, после  двадцати  лет,  если  вы  уже  не  ведете
какие-нибудь исследования, можно взять отпуск  для  дальнейшей  учебы  или
работать над своим проектом. Именно этим была занята моя мать.
     Вслед за мистером Куинсом я отправилась  в  класс,  на  первый  урок.
Никакого желания идти туда у меня не было, и я чувствовала себя и  немного
испуганно и чуть воинственно одновременно, не зная, какая сторона  возьмет
верх в следующий миг.
     Мы вошли, и по классу пронеслась буря стремительных  перемещений.  Но
стоило всем занять свои места, как оказалось, что в классе  всего  четверо
ребят, два мальчика и две девочки.
     - Что здесь происходит? - вопросил мистер Куинс.
     Ответом было молчание  -  никто,  никогда  и  ничего  не  делает  для
директора, если может этого избежать. Таков закон.
     - Ты, Дентремонт, - обратился мистер Куинс к одному из  мальчиков.  -
Что ты делал?
     - Ничего, сэр, - ответил тот.
     У мальчика были рыжие волосы и очень большие уши. Он  казался  совсем
маленьким, хотя - вряд ли был младше меня, раз мы  попали  с  ним  в  один
класс.
     На мгновение пристально глянув на него, мистер  Куинс  допустил,  что
это возможно, и снизошел до того, что представил меня классу.  В  обратную
сторону - мне - он представлять никого не стал, рассудив, что скоро я сама
узнаю все имена. Затем прозвучал звонок на первый  урок,  и  мистер  Куинс
обронил на прощанье:
     - Ладно. Давайте заниматься делом.
     Он вышел, и рыжий мальчик сразу полез за одну из  обучающих  машин  и
занялся привинчиванием ее задней стенки.
     - В один прекрасный день мистер Куинс поймает тебя, Джимми,  и  тогда
действительно будет беда, - заметила ближайшая ко мне девочка.
     - Я просто любопытен, - ответил Джимми.
     Ребята в меру  сил  игнорировали  меня,  вероятно  зная  о  том,  как
относиться ко мне, не больше, чем я - как относиться к ним. Они  наблюдали
за мной, и я ничуть не сомневалась, что при первом же удобном  случае  они
расскажут все и каждому - _ч_т_о_, по их мнению,  представляет  собой  эта
новенькая с Четвертого Уровня. Я быстро поняла, что они  смотрели  на  нас
так же подозрительно, как мы на Четвертом смотрели на  них.  Но  только  в
нашем случае это было оправдано, в их - нет.
     Мне совершенно не понравилось, что эти девчонки,  поглядев  на  меня,
потом наклонились друг к дружке и стали шептаться и  хихикать,  и  будь  я
более уверена в себе, я бросила бы им вызов. Но пока я  притворилась,  что
ничего не замечаю.
     После  первого  урока  трое  ребят  ушли,   остался   только   Джимми
Дентремонт. Я - тоже, поскольку в моем расписании значился и второй урок в
классе. Джимми пристально меня разглядывал, и  это  мне  не  нравилось.  Я
совершенно не знала, что сказать. Впрочем, многие  люди  глазели  на  нас,
тыкали в нас пальцами и даже подсматривали за нами с той  минуты,  как  мы
переехали в Гео-Куод.
     Нашу мебель перевезли в субботу утром - то, что  мы  хотели  взять  с
собой, - а мы с Папой прибыли в полдень, захватив,  что  полегче.  У  меня
были четыре коробки, заполненные шкатулочками, одеждой и всякими мелочами.
Еще там была спасенная мною старинная губная гармошка  -  примерно  восьми
дюймов в длину, с латунными торцами и дырочками для пальцев. Она  нашлась,
когда мы разбирали какую-то старую Папину коробку. Папа отложил ее в  свою
кучу "на выброс", но я ее оттуда сразу же  забрала.  Иногда  я  совсем  не
понимаю своего отца.
     Коробки прибыли в мою новую комнату. Она была  просторней  старой,  и
еще - тут было гораздо больше книжных полок, чему я очень обрадовалась. Не
люблю, когда книги свалены в кучу из-за отсутствия  места.  Мне  нравится,
когда они стоят аккуратно и ими удобно пользоваться.
     Я смотрела на коробки, набираясь решимости разом их разобрать, а пока
что взялась за губную гармошку - почему-то  захотелось  посмотреть,  какие
звуки я смогу из нее извлечь. Три минуты - ровно столько прошло  спокойно,
а потом раздался звонок в дверь.
     Первыми были соседи. Они ввалились целой толпой.
     - О, мистер Хаверо! Это так волнующе, узнать, что вы здесь,  в  нашем
коридоре, мы надеемся, вам здесь понравится, как  и  нам...  И  мы  иногда
собираемся вместе, знаете, на вечеринку, имейте это в  виду...  О!  А  это
ваша дочь? Как она мила, как восхитительна,  мистер  Хаверо,  я  не  шучу,
поверьте, и вы знаете, мистер Хаверо, есть несколько вопросов,  которые  я
намеревался обсудить с нашим представителем в Совете, но теперь, когда  вы
здесь, ну, я с таким же успехом могу сказать это  прямо  вам,  ха-ха,  так
сказать, на самый верх...
     Потом пошли просто любопытствующие и просители, множество просителей.
От соседей их отличало то, что меня они старались умаслить так же,  как  и
Папу. Соседи обрабатывали только Папу.
     Уж не знаю, почему так, но обычно приятнее встречаться как раз с теми
людьми, у которых хватает ума и такта остаться  в  таких  случаях  дома  и
никого не беспокоить. Но соотношение в количестве тех и других -  грустная
и, наверное, неразрешимая проблема.
     Через несколько минут Папа отступил в свой кабинет, и жаждущие с  ним
поговорить целиком заполнили гостиную. В новой квартире было два крыла,  и
между ними гостиная - как начинка в сэндвиче. В одном крыле находились две
спальни, ванная и кухня со  столовой,  в  другом  -  комнаты  отца  и  его
кабинет. К дальней стене кабинета примыкала еще одна,  меньшая  квартирка.
Со временем там предполагалось устроить комнату ожидания или приемную  для
посетителей, но она была еще не готова.
     Некоторое время я наблюдала за публикой,  потом  протолкалась  сквозь
толпу и ушла в спальню. Оттуда я позвонила Мэри Карпантье.
     - Хелло, Миа, - сказала она.  -  Посмотришь  на  тебя  по  видику,  и
кажется, что ты еще дома.
     - А я и есть дома. Еще не переехала.
     - О, - произнесла Мэри, и лицо у нее  вытянулось.  Должно  быть,  она
настроилась на звонок с большого расстояния.
     - Ха, - сказала я, - не волнуйся. Шутка! Я переехала.
     От этих слов лицо Мэри снова просветлело, и мы немного  поболтали.  Я
рассказала ей о назойливых людях, захвативших  нашу  гостиную,  и  мы  как
сумасшедшие  смеялись  над  воображаемыми  поручениями,  которые   мы   им
придумывали. И еще мы вновь поклялись, что будем верными подругами на веки
вечные.
     Поговорив с Мэри, я вышла в холл - и вдруг увидела выходящего из моей
спальни грузного мужчину. Я точно знала, что раньше с ним  не  встречалась
никогда.
     - Что вы тут делаете? - спросила я.
     Прежде чем ответить, он на мгновение сунул голову в соседнюю комнату.
     - Любопытствую, - сказал он. - Как и ты.
     - Я не любопытствую, - возразила я спокойно. - Я здесь живу.
     Он понял, какую совершил  ошибку,  ничего  не  ответил,  покраснел  и
поспешно шмыгнул мимо. И с тех пор так бывало частенько.
     Но вернемся в класс.
     Пристально глядя мне в лицо, Джимми Дентремонт спросил:
     - А что у тебя с глазом?
     Я вообще не считаю нужным отвечать на наводящие вопросы. Но даже  без
того у меня не было ни малейшего намерения рассказывать первому встречному
мальчишке, "что у меня с глазом".
     - Тебе сколько лет? - спросила я ровным голосом.
     - Зачем тебе?
     - Если ты и в самом деле  такой  маленький,  каким  кажешься,  то  не
пристало тебе ни о чем меня спрашивать. Детям полагается вести  себя  так,
чтобы их видели, но не слышали.
     - Да ну, - сказал Джимми, - я постарше тебя. У меня день  рождения  8
ноября 2185 года.
     Если он не врал, значит, он действительно  был  меня  старше  на  три
недели.
     - Откуда ты знаешь, сколько мне лет? - спросила я.
     - Поинтересовался, когд