а узнал, что вы сюда приезжаете, -  откровенно
признался он.
     Теперь вам понятно, что я имею в виду? Все глазеют и подсматривают.
     Прозвенел звонок на второй урок.
     - Это Первый Класс? - спросила я.
     - Не знаю, - ответил Джимми Дентремонт. - Об этом не говорят.
     Это  я  сама  знала.  Логика  у  взрослых  проста:  дети  не   должны
чувствовать себя неловко или, наоборот, чересчур зазнаваться в зависимости
от того, в каком классе они учатся. Хотя,  проделав  однажды  элементарное
сравнение табелей, каждый отлично знает, какого уровня его класс.
     Просто Джимми Дентремонт был упрямым мальчишкой.  Пока  что  мы  лишь
прощупывали друг друга, и я, не имея никакого представления о том, как мне
к нему относиться, не знала также, поладим мы или нет.
     После обеда меня снова вызвал к себе мистер Куинс.  При  виде  синяка
брови у него опять поднялись  -  мистер  Куинс  явно  его  не  одобрял.  А
причиной вызова было то, что у меня меняется расписание.
     - Мистер Мбеле, - проговорил мистер Куинс  и  вручил  мне  бумажку  с
адресом.
     - Извините? - опять не поняла я.
     - Вашим опекуном теперь будет мистер Мбеле. Не мистер Уикершем, как я
сказал утром, а мистер Мбеле. Ясно? Но все остальное, что я говорил утром,
остается в силе. С мистером Мбеле вы встретитесь в среду  в  два  часа,  и
помните, пожалуйста, насчет опозданий. Я не хочу, чтобы в  подопечной  мне
школе опаздывали. Дурную репутацию заработать проще всего, а  отговорки  и
оправдания я ненавижу.
     - А можно узнать, почему меня так быстро... переключили?  -  спросила
я.
     Мистер Куинс снова вскинул брови и довольно резко ответил:
     - Это вовсе не моя затея. Меня проинформировали об этой замене,  а  я
информирую вас. Можете мне поверить - идея не  моя.  Мне  теперь  придется
менять двух прикрепленных, а я не люблю причинять себе лишних хлопот.  Так
что не ждите от меня никаких объяснений. У меня их нет.
     Мне в самом деле показалось странным, что меня так быстро передали от
одного опекуна другому. Даже прежде,  чем  мы  успели  познакомиться.  Это
почти легкомысленно.
     Но, неожиданно для себя, я была почти рада встретить в  среду  Джимми
Дентремонта. Я долго не могла найти квартиру мистера Мбеле, и Джимми решил
мне помочь.
     - Кстати, я тоже туда направляюсь, - сказал он.  Стоя  в  коридоре  с
адресом в руке, он  выглядел  вполне  дружелюбно.  Наверное,  потому,  что
вокруг не было других ребят. Друзей в Гео-Куоде я еще не  успела  завести,
зато из-за острого своего языка уже  нажила  пару  врагов.  И  я  была  не
против, если бы кто-нибудь мне понравился.
     - Мистер Мбеле и твой учитель тоже?
     - Только со вчерашнего  дня.  Я  позвонил  мистеру  Уикершему,  хотел
выяснить, почему меня перевели, но  ему  самому  об  этом  совсем  недавно
сообщил мистер Куинс, лично.
     - Ты не просил, чтобы тебя перевели?
     - Нет.
     - Тогда это заба-авно, - протянула я.
     Мистер Мбеле сам открыл дверь на наш звонок.
     - Здравствуйте, - сказал он и улыбнулся. - Я как раз подумал, что вам
уже пора появиться.
     Мистер Мбеле был сед и стар - ему наверняка уже давно  перевалило  за
сотню лет, - но высок и строен для своего возраста. Лицо его было темным и
морщинистым, с широким носом и белыми штрихами бровей.
     - Здравствуйте, сэр, - вежливо ответил Джимми.
     Я промолчала, потому что узнала его.
     На Корабле нет уникальных фамилий, и я слышала о  многих  Мбеле  и  о
стольких же Хаверо. Но я совсем  не  ожидала,  что  моим  учителем  станет
Джозеф Х.Мбеле.
     Когда он входил в Совет Корабля, у него  с  моим  отцом  постоянно  и
традиционно были разные  точки  зрения.  Почти  на  все.  Папа  возглавлял
оппозицию   его   излюбленному   плану    миниатюризации    библиотек    и
распространения их во всех  колониях.  Потерпев  тогда  поражение,  мистер
Мбеле ушел в отставку.
     Еще в интернате я однажды поссорилась с одной девочкой;  мы  обзывали
друг друга и таскали за волосы. Она заявляла, что  если  бы  мистер  Мбеле
хотел чего-нибудь  добиться,  то  ему  надо  было  бы  просто  представить
резолюцию "против" и сесть спокойно на место. Мой отец немедленно выступит
"за" и сам проделает всю работу.
     Не думаю, чтобы эта девочка понимала,  что  означает  сия  шутка,  и,
совершенно точно, я сама тогда этого не знала, но шутка была грубой, и мне
ничего не оставалось, как затеять драку. В то  время  я  не  очень  хорошо
знала Папу, но была до краев переполнена лояльностью к семье.
     Прикрепить меня ученицей к  мистеру  Мбеле  казалось  мне  еще  одной
неудачной шуткой, и хотела бы я знать, кто ее  придумал.  Уж  конечно,  не
мистер Куинс - ему она доставила только лишние заботы.
     - Заходите, - пригласил мистер Мбеле. Джимми подтолкнул  меня,  и  мы
двинулись вперед. Мистер Мбеле нажал кнопку на двери, и створки сомкнулись
за нами.
     Проведя нас в гостиную, он сказал:
     - Я думаю, сегодня мы просто познакомимся, договоримся,  какое  время
нам лучше подходит для  встреч,  а  потом  сообразим  чего-нибудь  поесть.
Начать работать мы сможем со следующего раза. Хорошо?
     Мы разместились в гостиной, и, хотя не было никаких  сомнений  -  кто
есть кто среди нас троих, все друг другу церемонно представились.
     - Да, по-моему, я встречал обоих твоих родителей,  Джимми,  -  сказал
мистер Мбеле. - И, разумеется, знал твоего деда. Но мне интересно, что  ты
думаешь по поводу своей специализации?
     Джимми отвел взгляд.
     - Я еще не решил.
     - Ну, а какие у тебя планы?
     Джимми долго молчал, а потом тихим, неуверенным голосом произнес:
     - Я хотел бы стать ординологом.
     Если  представить  известный  нам  мир  как  огромную  многокомнатную
квартиру, населенную множеством невероятно занятых, невероятно  рассеянных
близоруких людей, которые все до одного - эксцентричные затворники,  тогда
ординолог - это человек, который периодически заходит и убирает за каждым.
Он поднимает валяющиеся по всей комнате книги и ставит  их  туда,  где  им
полагается быть, он  исправляет  и  чинит,  выбрасывает  барахло,  которое
затворники хранят и жалеют, но никогда не используют. А потом  он  наводит
на комнату лоск, чтобы и другие люди могли  посещать  ее,  пока  он  занят
уборкой соседней такой же комнаты. Ординолог  примерно  так  же  похож  на
женщину среднего возраста, которая выдает книги в  библиотеке  Куода,  как
один из наших оргтехников похож на первобытного фермера-грязееда. Впрочем,
с некоторой натяжкой его можно назвать и библиотекарем.
     Синтезатор, которым хотела стать  я,  -  другое  дело.  Это  человек,
который, входя  и  восхищаясь  аккуратно  прибранной  комнатой,  отмечает,
однако, что и в соседней комнате кое-какие предметы из здешней  обстановки
выглядели бы очень мило и даже - они были бы там полезны. Без  ординологов
синтезатор не мог бы работать вообще, но и  без  синтезаторов  ординологам
тоже не имело смысла браться за работу,  потому  что  никому  не  было  бы
пользы от того, что они делают.
     Однако лишь  немногие  люди  преуспели  в  каждом  из  этих  занятий.
Приведение в порядок,  систематизация  информации  и  сбор  противоречивых
обрывков всевозможных сведений требуют ума, памяти,  интуиции  и  везения.
Мало кто обладает всем этим вместе.
     - А что ты знаешь об ординологии? - спросил мистер Мбеле.
     - Вообще-то не очень многое, - признался Джимми. И затем  с  оттенком
гордости добавил: - Мой дед был ординологом.
     - Да, в самом деле, и одним из лучших.  Тебе  не  следует  стесняться
того, что ты пытаешься идти по его стопам, если ты, конечно, не  потерпишь
полный провал, а этого не должно быть, - сказал мистер Мбеле. - Я не люблю
следовать обычной практике только потому, что  так  принято.  Если  ты  не
проговоришься об этом, мы поглядим, как сделать так, чтобы преподать  тебе
детальный обзор ординологии и ее основ. Тогда ты  сам  решишь,  хочешь  ты
заниматься этим или нет. Хорошо?
     Да, мистер Мбеле не был ортодоксальным учителем. То, что он предлагал
Джимми, обычно делали только после четырнадцати лет, после Испытания.
     Джимми расплылся в улыбке.
     - Да, - сказал он. - Спасибо!
     Мистер Мбеле повернулся ко мне.
     - Ну, как тебе нравится жизнь в Гео-Куоде?
     - Вряд ли она мне вообще когда-нибудь понравится, - сказала я.
     Джимми стрельнул в меня глазами. По-моему, он не ожидал,  что  я  так
отвечу.
     - А в чем дело? - спросил мистер Мбеле.
     - С тех пор, как мы приехали, ни одной минуты не было, чтобы  в  доме
не толпились посторонние, - объяснила  я.  -  У  нас  совсем  не  остается
времени для своей жизни. Можете мне поверить,  там,  в  Альфинг-Куоде,  не
было ничего подобного.
     Мистер Мбеле открыто улыбнулся.
     - В этом надо винить не  Гео-Куод,  -  сказал  он.  -  Так  случается
всегда, когда кто-то становится Председателем Совета. Вот  увидишь,  через
несколько дней новизна сгладится, и все войдет в колею.
     Мы поговорили еще  несколько  минут,  и  миссис  Мбеле  принесла  нам
поесть. Эта приятная крупная женщина с широким лицом и  светло-каштановыми
волосами выглядела немного моложе своего мужа.
     Во время еды мы договорились, что  будем  встречаться  в  полдень  по
понедельникам и четвергам и в пятницу  вечером,  а  если  появится  важная
причина, то расписание можно будет изменить.
     Мистер Мбеле закончил первую встречу словами:
     - Я хочу, чтобы вам с самого начала стало ясно: ваша цель -  учиться,
моя - помогать вам или заставлять вас, хотя я сомневаюсь, надо  ли  любого
из вас заставлять. Меня очень мало волнуют записи в ваших табелях, и я  не
люблю заниматься диаграммами и  прочими  ненужными  вещами,  уводящими  от
основной цели. Если вы захотите чему-нибудь научиться  и  у  вас  окажется
необходимая подготовка, чтобы с  этим  справиться,  я  готов  вам  помочь,
независимо от того, входит ли это формально в программу  вашего  обучения.
Если у вас не будет необходимых основ, я помогу вам их  приобрести.  Но  в
ответ я хочу, чтобы вы сделали кое-что и для меня. Прошло уже много лет  с
тех пор, как я в последний раз был учителем. И я  надеюсь,  вы  подскажете
мне, если я забуду соблюсти  какой-нибудь  ритуал,  который  мистер  Куинс
считает существенным. Ну как, это справедливо?
     Вопреки своей семейной лояльности я обнаружила, что мистер Мбеле  мне
нравится, и очень была довольна, что  меня  прикрепили  к  нему  ученицей.
Правда, я не могла признаться в этом публично.
     Когда мы снова оказались в коридорах  и  шли  обратно  домой,  Джимми
вдруг сказал:
     - Постой-ка...
     Мы остановились, и он повернулся лицом ко мне.
     - Я хочу, чтобы ты пообещала мне одну  вещь,  -  произнес  Джимми.  -
Обещай никому не рассказывать про моего деда и про то, что  я  хочу  стать
ординологом.
     - Это уже две вещи, - съехидничала я.
     - Не шути! - умоляюще сказал он. - Ребята устроят мне  жуткую  жизнь,
если узнают, что я хочу заниматься таким странным делом.
     - Ничего, я ведь тоже хочу стать синтезатором, -  утешила  я  его.  -
Ладно, я никому не скажу о тебе, если ты никому не скажешь обо мне.
     Мы приняли это как торжественное обещание,  и  с  тех  пор  все,  что
когда-либо говорилось в квартире мистера Мбеле, оставалось  между  нами  и
никогда не выносилось на публику. Это был, если угодно,  оазис  в  пустыне
детского и взрослого невежества, где мы могли спокойно  высказывать  любые
свои  мысли,  не  опасаясь   увидеть   их   опороченными,   осмеянными   и
растоптанными, даже если они того заслуживали. Такие места очень ценны.
     - Знаешь, - говорил Джимми, - я рад, что  меня  перевели.  Мне  очень
нравится учиться у мистера Мбеле.
     - Да, - осторожно кивала я, - надо признаться, он  совсем  не  такой,
как другие.
     Так мы отвечали, если кто-то спрашивал нас о нашем учителе.
     Папу я увидела лишь после того, как он закрыл свой кабинет.  То  есть
он закрыл  гостиную  для  новых  визитеров  в  пять  часов,  но  только  в
одиннадцать ушел последний из них.
     - Пап! - взволнованно сказала я.  -  Ты  знаешь,  мой  новый  учитель
мистер Джозеф Мбеле!
     - М-м-м, да, знаю...  -  ответил  Папа  рассеянно,  словно  это  было
обычное житейское дело. Он поднялся и принялся складывать бумаги на столе.
     - Знаешь?! - удивленно переспросила я, усаживаясь на стул рядом.
     - Да. Он  согласился  взять  тебя,  оказывая  мне  личную  услугу.  Я
попросил его об этом.
     - А я-то думала, что вы с ним враги, - протянула я изумленно.  Как  я
уже говорила, иногда  я  совсем  не  понимаю  своего  отца.  Моя  душа  не
милосердна - если я против кого-то, я действительно против него.  А  Папа,
конфликтуя с мистером Мбеле, просит его стать моим учителем...
     - У нас с ним есть разногласия по некоторым пунктам, - сказал Папа. -
Я лично считаю, что его позиция в отношении колоний в  корне  неверна.  Но
только то, что человек не соглашается со мной, не делает его  злодеем  или
дураком, и я искренне сомневаюсь, что его знания как-то тебе повредят. Мне
они не повредили, когда я изучал у него  социальную  философию  шестьдесят
лет назад.
     - Социальную философию? - переспросила я.
     - Да, - подтвердил Папа. - Я бы не допустил, чтобы  ты  занималась  у
человека, который ничему не может тебя  научить.  И  я  думаю,  ты  вполне
выдержишь гомеопатическую дозу социальной философии.
     - О... - только и произнесла я.
     И еще одна вещь говорила в пользу  мистера  Мбеле:  он  не  устраивал
поднимания бровей при виде моего синяка. И  его  жена  тоже,  если  на  то
пошло. Я это оценила.
     И все же я жалела, что Папа не предупредил меня заранее. Хотя  мистер
Мбеле мне понравился, это не уберегло меня от нескольких недобрых мыслей в
начале нашего знакомства.
     Однажды, спустя две недели после нашего переезда, собираясь  сообщить
Папе, что обед уже приготовлен, я зашла в его кабинет.  Папа  разговаривал
по видику с мистером Персоном, еще одним членом Совета.
     - Я знаю, знаю, - сказало со вздохом изображение мистера  Персона.  -
Но мне не по душе делать из кого-либо показательный случай. Если  она  так
сильно хотела еще одного ребенка, почему она не стала  воспитательницей  в
интернате?..
     - Несколько поздновато убеждать ее, когда ребенок вот-вот родится,  -
сухо ответил Папа.
     - Согласен. И все же  мы  могли  бы  убрать  ребенка,  а  ей  сделать
предупреждение. Впрочем, обсудим это завтра,  -  сказал  мистер  Персон  и
отключился.
     - Обед готов, - сказала я. - О чем этот разговор?
     - А, - ответил Папа. - Это об одной женщине по фамилии Макриди. У нее
было четверо детей, и ни один из них не сумел пройти Испытание. Она хотела
родить еще одного, но Корабельный  Евгеник  запретил.  Но  она  все  равно
сделала по-своему.
     От его слов у меня во рту возник неприятный привкус.
     - Она, наверное, сошла  с  ума,  -  пораженно  сказала  я.  -  Только
сумасшедшая может сделать такое. Почему вы ее не проверите? Что вы  вообще
собираетесь с ней делать?
     - Не знаю, как проголосует Совет, - ответил Папа, - но  мне  кажется,
ей позволят выбрать планету-колонию и высадят туда.
     Есть два вопроса, в которых мы  не  имеем  права  идти  ни  на  какие
компромиссы - перенаселение и Испытание. Стоит чуть  уступить,  и  Корабль
погибнет. Представьте, что произойдет, если позволить людям заводить детей
каждый раз, когда им это придет в голову.  Есть  предел  количеству  пищи,
которую мы в состоянии вырастить на ограниченном пространстве, есть предел
и количеству мест, где могут жить люди. Вы скажете,  что  сейчас  до  этих
пределов довольно далеко. Да, но резервов не хватит даже на пятьдесят  лет
неконтролируемого прироста населения. У этой женщины,  Макриди,  уже  было
четверо детей, но ни один из них не  оказался  достаточно  сильным,  чтобы
выжить. Четырех шансов - достаточно.
     То, что Папа предлагал сделать с этой женщиной, казалось мне чересчур
мягким, даже великодушным. Так я ему и сказала.
     - Это не великодушие, - возразил он. - Просто на  Корабле  существуют
законы, без которых мы не выжили бы вообще. И главный закон: или играй  по
правилам, или ступай куда-нибудь в другое место.
     - Все равно я считаю, что ты поступаешь слишком мягко. - Мне это дело
отнюдь не казалось пустяковым.
     Папа как-то внезапно переменил тему:
     - Ну-ка, постой немного смирно... Как сегодня  твой  глаз?  По-моему,
гораздо лучше... Да, определенно лучше.
     Когда Папа со мной не согласен, а спорить не  хочет,  он  ускользает,
поддразнивая.
     - С моим глазом все в порядке, - сказала я и отвернулась. Так  оно  и
было на самом деле, между прочим, синяк почти совсем рассосался.
     - Ну, прошло уже две недели, как тебе нравится  Гео-Куод?  -  спросил
Папа за обедом. - Все так же плохо? Ничего не изменилось?
     Я  пожала  плечами  и,  сделав  вид,  что  интересуюсь  только  едой,
промямлила с полным ртом:
     - Все в порядке.
     Это было просто невозможно - признаться, что я  здесь  несчастлива  и
никому не нужна, а и то, и другое было правдой. Мне  с  самого  начала  не
повезло в Гео-Куоде, и тут имелись две  причины:  одна  серьезная,  другая
поменьше.
     Второй причиной была школа. Как я уже говорила, только  тем  ребятам,
которые занимаются на одном с вами уровне по всем  предметам,  разрешается
знать, в каком именно классе вы находитесь. На  самом  деле,  однако,  все
прекрасно  осведомлены  обо  всех,  и  те,  кто  классом  ниже  или  выше,
соответственно, краснеют. Почему - я уже объясняла. Я же никогда не  умела
краснеть по команде, просто потому, что так принято, и как новенькой из-за
этого мне всегда доставалось сильнее.  Нехорошо  начинать  с  изоляции  от
других людей.
     Но главная причина была целиком на моей совести. Когда мы переезжали,
я считала, что раз я не люблю Гео-Куод, то не имеет никакого значения, что
там подумают обо мне. К тому времени, как до меня дошло, что  я  прочно  и
надолго привязана к Гео-Куоду и лучше бы мне  ходить  не  печатая  шаг,  а
полегче, следы моих каблуков уже виднелись не на одном лице.
     Моя позиция и мое поведение, взаимодействуя  между  собой,  приносили
мне лишь неприятности. Все шло не так, как надо, и вот простой пример.
     В начале недели вся школа отправилась на Третий  Уровень  на  учебный
пикник-экскурсию. Пожалуй, это было больше развлечение, а не учеба, потому
что мы, старшие школьники, уже не раз  видели  ряды  растений  с  широкими
листьями, выращиваемых для обогащения воздуха кислородом. В конце  дня  мы
возвращались на челноке домой, в Гео-Куод, и, чтобы чем-то  занять  время,
некоторые из девочек затеяли игру в хлопки. Меня тоже взяли -  чтобы  игра
была интересной, нужно  как  можно  больше  участников.  Правила  простые:
каждый должен запомнить три номера.  По  сигналу  все  хлопают  руками  по
коленям, хлопают в ладоши, и затем тот, кто начинает игру, называет номер.
Колени, ладоши, и уже тот, чей номер назван,  называет  номер  кого-нибудь
еще. Колени, ладоши, номер. Колени, ладоши, номер. Темп ударов возрастает,
пока кто-то не хлопнет не в такт или не пропустит один из  своих  номеров.
Вот тут-то провинившемуся дают по запястьям холодных. Игра эта  достаточно
проста, но когда темп убыстряется, ошибиться очень легко.
     Мы стояли в проходе, только одна или две девочки сидели ближе к  носу
челнока. Игра началась. Хлоп-хлоп.
     - Двенадцать, - сказала первая  девочка.  Хлоп  по  коленям,  хлоп  в
ладоши. - Семь.
     Хлоп, хлоп.
     - Семнадцать.
     Хлоп, хлоп.
     - Шесть.
     Этот номер был одним из  моих.  Я  хлопнула  по  коленям,  в  ладоши,
назвала:
     - Двадцать.
     Хлоп, хлоп.
     - Два.
     Хлоп, хлоп.
     - ...
     Кто-то сбился.
     Это была пухленькая девочка лет одиннадцати по имени Зена Эндрюс. Она
ошибалась постоянно и, естественно, страдала от этого.  Вс